Звезда Рунета. Юмористические рассказы

Они выдавливали в замочную скважину соседа клей «Момент», мочились на его дверной коврик, забрасывали к нему на балкон всякую гадость, опускали в почтовый ящик письма с советом переселиться в дом престарелых, а лучше – в психушку, писали на его двери оскорбительные слова. Не мелом писали, а краской. От души, что называется.

Изнывающий от безделья пенсионер составил список предполагаемых диверсантов и методично «мочил» подозреваемых.

На джип уринотерапевта, нагло припаркованный под балконами, он сбросил увесистую картофелину. Сработала сигнализация. Хаврулин вынужден был среди ночи бежать во двор, чтобы разобраться с непоняткой. И так три раза.

Сыну Клюевой Илья Петрович проколол колесо дорогого велосипеда. На брата Вардана Гуксаяна, уже полгода жившего у него без прописки, настучал участковому. Гадалке Зинаиде бросил в ящик «предупреждение» из «налогового управления», где сообщалось, что незаконная предпринимательская деятельность и уклонение от налогов влекут уголовную ответственность и караются наложением крупного штрафа с ограничением свободы.

На доску объявлений мужчина повесил «Петицию от жильцов дома напротив», адресованную хозяйке визгливых болонок, «престарелой жиличке квартиры №16». Она гласила: «Женщина, у вас такая стремная фигура, а вы ходите по дому голая. На вас противно смотреть. Повесьте, наконец, плотные шторы и не включайте в квартире свет. Из-за вас наши дети вместо того, чтобы делать уроки, весь вечер сидят с биноклем на подоконнике».

Вскоре боевые действия прекратились в связи с отъездом Баранца в санаторий. Как выяснилось, в одностороннем порядке. За время отсутствия пенсионера соседи не поскупились на ответные меры. Кто-то раскурочил его почтовый ящик, кто-то нацарапал на двери голую задницу, подписав свой «шедевр»: «Нора Мизантропа». Кто-то залил дверной глазок силикатным клеем. Кто-то свинтил со стены дверной звонок.

Последнее потрясло вернувшегося домой Илью Петровича до глубины души. Звонок был дорогим, беспроводным, работающим от батареек. «Вас бы, сволочей, – да в Саудовскую Аравию, – негодовал он. – Там вам за воровство мигом бы руки поотрубали».

Баранец разобрал чемодан, заварил кофе. За окном беспрерывно громыхала строительная техника: бах-бах-бах, бах-бах-бах, бах-бах-бах…

«Это еще что такое? – возмутился мужчина, выходя на балкон с чашкой любимого напитка. – Стоит на пару недель отлучиться и возвращаться уже некуда – вокруг вселенский хаос».

Во дворе в это время кипела «стройка века»: рабочие в синих комбинезонах сносили забор, меняли асфальт, вывозили на грузовиках мусор, реанимировали детскую площадку.

«То ли внеочередные выборы грядут, то ли мэра, наконец, за жабры взяли», – предположил Баранец вслух.

– Похоже на то, – ответил ему незнакомый голос с соседнего балкона. – Они в три смены пашут. Даже ночью.

От неожиданности Илья Петрович выронил из рук чашку. Ударившись о бетонный пол, та разлетелась на куски.

Когда он уезжал в санаторий, квартира слева была пустой. После того, как год назад Баранец выжил оттуда мать-одиночку с вечно орущим ребенком, никто ее больше не снимал – спасибо соседям за антирекламу. Стало быть, отыскался смельчак, чувствующий в себе силы ежедневно бодаться с блюстителем тишины. Ну, и кто же это такой?

Мужчина подошел к краю балкона, высунул голову за гофрированную пластиковую перегородку. На картонном ящике из-под компьютера сидел субтильный парень лет двадцати пяти с рыжими, небрежно выбритыми на висках волосами, и сосал какой-то странный предмет: не то газовый баллончик, не то зажигалку. Одет он был в рваные джинсы и дырявую, обтрепанную по краям футболку с рисунком, имитирующим кровавое пятно. Ни дать ни взять – бомж с теплотрассы.

– Ты кто? – агрессивно поинтересовался пенсионер.

– Герман Бордюжа. Можно Гера. Ваш новый сосед.

– Ну и фамилия, – покачал тот лысой головой.

– Вы, положим, тоже не граф Шереметев, – парировал парень, ничуть не смутившись, – а вредный дед Баранец по кличке Мизантроп.

От наглости «оборванца» у Ильи Петровича пропал дар речи.

– Если что, я без наезда. Просто констатирую факт, – миролюбиво улыбнулся Герман и выпустил одновременно изо рта и носа густые струи дыма.

– Посадишь жабры – новые не вырастут, – презрительно скривился мужчина. – Торчок, что ли?

– Не торчок, а вейпер. Я вейп парю.

– ЧТО ты паришь?

– Электронную сигарету. Курить бросаю. Никотиновая жвачка не помогла.

Баранец недоверчиво прищурился. Только наркомана ему под боком и не хватало. Уж лучше бы ребенок плакал. Тот хоть ножом не пырнет. Хотя… Нынче такие детки…

Уснуть этой ночью ему не удалось. Несмотря на то, что дед вставил в слуховые отверстия беруши, уличные звуки проникали в самый мозг, доводя его до исступления. Почти до трех часов под окнами скрипело, тарахтело, вибрировало. Переругивались рабочие, заменявшие кусок поврежденной ограды. Туда-сюда ездил каток, что-то утрамбовывая в темноте.

А утром Бордюжа стал делать дырки в стене. У Ильи Петровича бешено застучало в висках. Шум работающего перфоратора сводил его с ума. Он был куда противнее звука строительных тарахтелок. Противнее боя «курантов» коллекционера Гайсинского. И намного противнее клаксона Хаврулинского автомобиля.

От непрекращающейся вибрации со стены пенсионера сорвалась полка с книгами, а чуть позже вылетела из гнезда розетка. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Баранца. Он ринулся на лестничную клетку и стал пинать ногами дверь Германа.

– Сколько ты еще будешь издеваться над соседями? Твое «глубокое бурение» уже превратило стену в дуршлаг! – проорал он появившемуся на пороге парню.

– А в чем, собственно, дело? – изумился тот. – По закону, нельзя нарушать тишину с двадцати двух до восьми утра, а также по выходным и праздникам. В остальное время вам придется мириться с потребностями соседей, поскольку живете в МНОГОКВАРТИРНОМ доме. Так что, лечите свою нервную систему или переезжайте жить за город, – и дверь Бордюжи захлопнулась.

Впервые за последние двадцать лет Илья Петрович растерялся. «Справиться с этим дрыщем будет совсем непросто», – констатировал он, прикручивая розетку на место.

Перфоратор оказался только началом «праздника непослушания», за которым последовали дробь молотка, скрежет ножовки по металлу и рев пылесоса. «Розочкой на торте» стало новоселье, на которое набилось человек двадцать «отъявленных отморозков – алкашей, наркоманов и просто бандитов, которых следовало удушиить еще в детстве».

Гости Германа беззастенчиво троллили деда Баранца: хохотали во всю глотку, звенели пустыми бутылками, танцевали, исполняли песню Александра Новикова:

Куда девался кляузник-сосед? Жить без него берет меня кручина – Ведь на меня давно управы нет. Такая вот для кляузы причина.

Сначала Илья Петрович стучал им по батарее, потом кричал на них через балконную перегородку, а в 22.01 вызвал наряд милиции. Прибывшие правоохранители ткнули ему в нос объявление, предусмотрительно вывешенное внизу Бордюжей. В нем последний приносил соседям извинения «за возможный шум, связанный с празднованием новоселья в ближайшую субботу».

– Вот что, уважаемый, – устало вздохнул старший группы, уже в который раз являющийся по сигналу Баранца. – Займите себя чем-нибудь полезным: собаку заведите, книгу почитайте, мемуары, в конце концов, начните писать. Нам что, больше делать нечего, как без конца гонять в ваш подъезд? По пустячным вопросам морочьте голову своему участковому! Еще раз позвоните, оштрафуем.

– Так наркоманы же! – взревел потрясенный мужчина. – Асоциальные типы! Хулиганье из подворотни!

– Не сочиняйте, дедуля. Нормальные ребята. В основном студенты. А Герман Бордюжа – звукооператор. Работает на городской студии звукозаписи. Остальные соседи никаких претензий к нему не имеют.

– Ладно, – прошипел Баранец в спины удаляющейся троице. – Сам справлюсь.

С этого момента для Ильи Петровича другие жильцы перестали существовать. Все свои силы он сосредоточил на Германе. Мужчина завел дневник наблюдений за неприятелем, скрупулезно записывая туда время его прихода, ухода, отхода ко сну, с кем и сколько тот беседует по телефону.

Стены панельного дома, в котором проживали Бордюжа с Баранцом, были настолько тонкими, что каждый из них слышал не только разговоры, кашель и храп соседа, но и точно знал, сколько раз за ночь тот спустил воду в туалете и какой фильм сейчас смотрит. Все, как в анекдоте: «Заезжаю в новую квартиру, думаю: „Интересно, здесь хорошая слышимость?“. „Очень“, – отвечает сосед из-за стенки».

Полное отсутствие конфиденциальности провоцировало конфликты. Не мудрено: один – Жаворонок, другой – Сова. Один хочет послушать музыку, другой – поспать. Один – интроверт, обожающий тишину, другой – рубаха-парень, оживающий лишь в компании многочисленных друзей.

Герман с Ильей Петровичем оказались полными антиподами – людьми с разными биоритмами, разными темпераментами, разными предпочтениями, но… с очень похожими характерами. И тот, и другой умели за себя постоять.

Следующая «стычка поколений» произошла через два дня, когда Бордюже подключили интернет. Тогда-то пенсионер по-настоящему понял, что такое «непрекращающаяся какофония». Герман слушал тяжелый рок, болел по компьютеру за любимую футбольную команду, играл с реальными соперниками в онлайн-игры, общался по скайпу со всем белым светом. Вел себя так, будто жил в бункере, а не в панельке с «папирусными» стенами.

Из-за него Илья Петрович, смотревший по вечерам «Ментовские войны», перестал понимать: кто в очередной серии – плохие парни, а кто – хорошие ребята. Старик стучал соседу в стену, звонил ему в дверь. В конце концов, написал письмо угрожающего содержания и забросил его на балкон Бордюжи.

Ответ на свое послание мужчина обнаружил, «не отходя от кассы». На бельевой веревке, рядом с трусами и майками Германа, висел закрепленный прищепкой плакатик: «Дед, иди в баню!».

Наутро Баранец подстерег молодого человека на лестничной площадке и уже набрал полные легкие воздуха, чтоб изрыгнуть всю бурю переполнявшего его негодования.

«Можете жаловаться на меня в ООН, Европейский суд по правам человека и даже папе Римскому, – произнес молодой человек, вставляя пенсионеру в руки согнутый вчетверо листок. – Но лучше молитесь. Говорят, помогает».

На листке оказалась отпечатанная на принтере «Молитва человека пожилого возраста»:

«Господи, ты видишь, что я состарился. Удержи меня от рокового обыкновения думать, что я обязан по любому поводу что-то сказать. Спаси меня от стремления вмешиваться в дела каждого, чтобы что-то улучшить. Охрани меня от соблазна детально излагать бесконечные подробности моей жизни. Опечатай мои уста, если я захочу повести речь о недостойном поведении молодежи. Не осмеливаюсь просить тебя улучшить мою память, но приумножь мое человеколюбие, усмири мою самоуверенность, когда случится моей памятливости столкнуться с памятью других. Аминь».

«Какая наглость! – выдохнул Баранец. – Да я до сих пор без очков читаю! И зубы у меня все свои. А память такая, что фору дам десятку подобных дрыщей. Ишь, проповедник нашелся!».

Пока Бордюжа был на работе, Илья Петрович отсыпался. С возвращением же парня домой он удалялся в парк на прогулку, что позитивно сказывалось на его самочувствии. «Может, и впрямь собаку завести? – раздумывал пенсионер во время променада. – Появился бы стимул вечернего топтания аллей, а, в случае необходимости, пса можно было бы натравить на вейпера… Хотя нет. Собачьего лая в квартире я точно не вынесу. Не обвязывать же скотчем песью морду…».

После прогулки Баранец ужинал, садился за письменный стол и, вслушиваясь в звуки за стеной, начинал описывать их в своем «Дневнике наблюдений». Получался калейдоскоп забавных миниатюр, способный со временем перерасти во что-то более крупное.

В те дни, когда Герман не приходил ночевать или был в отъезде, Илья Петрович скучал. Писать ему было нечего, ругаться не с кем. Звуки, доносившиеся из других квартир, больше не вызывали у него прилива «социальной активности».

Как ни крути, но с появлением Бордюжи жизнь Баранца стала интересной и наполненной. Этот худосочный вейпер напоминал ему самого себя в юности и где-то, в глубине души, даже нравился. По отношению к соседу Илья Петрович вел себя как энергетический вампир, подзаряжаясь от парня во время каждого скандала.

Похоже, то же самое происходило и с молодым человеком, которому были необходимы сильные энергетические выбросы пенсионера. Если тех какое-то время не было, Герман их провоцировал, манипулируя болезнью Баранца. То, что последний нездоров, он понял сразу. Как только подключили интернет, Бордюжа заложил в поисковик «непереносимость громких звуков» и убедился, что у соседа гиперакузия – болезненное состояние, при котором даже слабые звуки воспринимаются чрезмерно интенсивными, приводящими к болезненным ощущениям, нервозности и нарушению сна.

«Прискорбно, но это не дает деду права портить жизнь окружающим, – подумал молодой человек. – Надо его приучить к мысли, что после каждого агрессивного выпада, будет следовать «звуковая ответка».

А ответить Герману было чем. Он был обладателем обширной «коллекции звуков». Чего только не было у него в компьютере: визг тормозов, хрюканье свиней, пиликанье на скрипке, слоновий топот, женский плач, скрип несмазанных дверных петель… Какие-то звуки он записал «с натуры», какие-то создал при помощи синтезатора, какие-то усилил и видоизменил. С их помощью можно было свести с ума кого угодно, а уж больного гиперакузией старика, и подавно.

Введение в действие «пилотного проекта» не заставило себя долго ждать. После очередной истерики, связанной с бурной реакцией Германа на проигрыш его футбольной команды, Баранец

полночи вынужден был слушать мусульманские молитвы. Засыпая под монотонное: «Куль хува ллаху ахад. Аллааху ссомад. Лям ялид ва лям юуляд…», он мысленно поклялся соседу, что месть его будет страшна и безжалостна.

Едва проснувшись, Илья Петрович отправился на птичий рынок, где по дешевке купил парочку крыс, вонючих, уродливых, с паразитами в шерсти.

– Бери, папаша, – годные пасюки, – отрекламировал свой товар продавец-алкаш, слонявшийся с самодельной клеткой меж торговых рядов. – Грызут все, до чего дотянутся: продукты, мебель, подушки, одежду, провода… Бабу мою на днях едва не сожрали, когда та, по пьяному делу, массу давила».

«Самое то! Не милые декоративные крыски, заполонившие все прилавки, а настоящее зоологическое оружие!» – радовался Илья Петрович, возвращаясь домой.

Ловко перебросив грызунов на балкон соседа, пенсионер удовлетворенно потер руки: «Вот так! Это тебе не вейп парить!».

Дверь в комнату Герман обычно не закрывал, и «диверсанты» беспрепятственно проникли в жилое помещение. Судя по доносящимся из-за стены звукам, операция «Беспредел» проходила успешно.

Как ни странно, появление незваных гостей Бордюжу не впечатлило. Он быстро поймал вредителей и отснял на телефон причиненный ими ущерб. Затем вызвал хозяйку квартиры, представителей ЖЭУ и санитарно-эпидемиологической станции, пообещав им написать жалобу в Роспотребнадзор и выставить «крысиный ролик» в Ютуб. В итоге, ему уменьшили арендную плату, а во всем доме началась дератизация. ТСЖ создало специальную комиссию, и та стала обследовать квартиры, граничащие с жильем Германа. Попал под раздачу и Баранец.

А спустя три дня «стройка века» переместилась в их подъезд. С утра до ночи в помещении стучали молотки, гремели ведра, гомонили таджики. Последние стеклили окна подвалов, заделывали щели в районе лифта и мусоропровода, устанавливали сетки на вентиляционные отверстия…

От всего этого Илья Петрович едва не попал в больницу. У него кружилась голова, дергалась щека, давление прыгало, как красноглазая квакша. Старик сто раз проклял тот день, когда в его голову пришла мысль использовать в войне с соседом «эффективное зоологическое оружие».

Какое-то время Баранцу было не до Бордюжи, и тот безнаказанно слушал музыку, смотрел порнушку, общался с друзьями по скайпу. Но не все коту масленица. Когда Илья Петрович вынул из ушей пропитанные облепиховым маслом тампоны, он услышал, как сосед обсуждает с кем-то по телефону ЕГО, Баранца.

«Да ладно тебе! – смеялся Герман. – Прикольный дед, на моего, покойного, похож. Такой же вредный и нудный. Старость, как известно, не радость а маразм – не оргазм. В его возрасте мы с тобой сами будем яд сдавать в медицинских целях».

– Маразм, значит? – вскипел Баранец. – Я тебе, удолбыш бухенвальдский, устрою маразм. Сам побежишь в психушку сдаваться.

Следующее утро Илья Петрович встретил на балконе с отверткой в руках. Как только фигура Бордюжи скрылась за углом, он бросился откручивать шурупы, на которых крепилась разделяющая балконы гофрированная перегородка. Заржавевшие от времени болты подались не сразу, но торопиться было некуда – Герман возвращался домой не раньше семи.

Проникнув на «вражескую» территорию, пенсионер с удовлетворением отметил, что сосед – редкий засранец. Балкон был захламлен пустыми коробками и пластиковыми бутылками. В самой квартире порядком тоже не пахло. На всех вещах – слой пыли, постель не убрана, одежда разбросана. Динамик компьютера упирался как раз в ту точку, где у Баранца – изголовье спального места. «Вот почему его звуки бьют по мозгам, как церковные колокола», – понял он наконец.

Рядом с компьютером – немытая пиала с засохшей рисовой кашей, три одинаковых чашки со следами кофе и вакуумная упаковка от копченого сыра. Стена, граничащая с квартирой Ильи Петровича – вся в навесных стеллажах и полках. На них – множество книг, журналов, компьютерных дисков, настольных игр, баночек с курительными смесями. Телевизора в квартире не было, зато наличествовал мощный вентилятор и допотопный патефон «времен Очаковских и покоренья Крыма». Последний, к радости пенсионера, не работал. По-видимому, был памятью о вредном деде-покойнике. Платяного шкафа у Германа тоже не наблюдалось. Его роль исполняли небольшой комод, вешалка-штанга на колесиках и… стоящий в углу комнаты скелет в байкерской куртке и мотоциклетном шлеме.

Ни ковриков, ни картинок на стенах, ни занавесок на окнах Баранец не обнаружил. Да что там коврики, отсутствовал даже холодильник, а стало быть, и еда. По всей видимости, Бордюжа питался в забегаловках или ежевечерне приносил домой что-то съедобное.

В подобной обстановке хитрый план Баранца летел в тартарары. Пугать соседа полтергейстом целесообразно лишь тогда, когда все вещи лежат на своих местах, а вокруг – чистота и порядок. Тут же – сам черт ногу сломит. Парень даже внимания не обратит на работающий компьютер, разбитую чашку или пропавшую майку. «В таком случае, надо действовать от противного», – после некоторого раздумья решил старик, приступая к уборке квартиры.

Он сложил разбросанную одежду ровной стопочкой, застелил диван, унес в мойку грязную посуду, везде вытер пыль, собрал в хозяйственный мешок все бутылки, вложил друг в друга пылящиеся на балконе картонные ящики. Уходя к себе, Мизантроп прикрыл балконную дверь и приладил на место снятую перегородку.

– Вот так, – потер он руки в предвкушении вечернего представления. – Это тебе не спиннер крутить. Тут голова нужна. Субботник, проведенный таинственными «духами», любого заставит усомниться в собственной адекватности. После третьего сеанса ты сам сбежишь из «нехорошей квартиры».

Дожидаясь соседа, Илья Петрович весь извелся. В своем воображении он проигрывал различные варианты реакции недруга на «шалости домового» – от обморока до вызова съемочной группы с телевидения. Но… не так судьба велела.

«Прикинь, в мое отсутствие приходила хозяйка квартиры и вылизала всю хату, – делился Герман с кем-то по телефону. – В прошлый раз я ее здорово прессанул Рунетом… Ну, тогда, с крысами, дай им бог здоровья… Еще как повезло! Плачу по минимуму, теперь еще и на приходящей прислуге экономлю. Хорошая идея, ха-ха-ха… Это я ей еще за сумасшедшего соседа счет не выставил… Ну да, будет мне портки стирать и пятки чесать, ха-ха-ха… Ща пацанам расскажу, они офигеют». Забулькал скайп, и Герман повторил «свежий прикол» новому собеседнику. Потом еще и еще одному.

Услышанное настолько взбесило пенсионера, что тот потерял над собой контроль. «Ты рот свой закроешь когда-нибудь? – визжал Баранец, стуча кружкой по батарее. – Помолчи хотя бы полчаса!».

Из-за стены тут же раздалось мычание коров, за ним – жуткое уханье совы, сменившееся похоронным маршем Шопена. Дебильный визг свинки Пеппы и ее братца Джорджа стал контрольным выстрелом в голову старика.

Илья Петрович побледнел, как-то обмяк и, шатаясь, пошел к аптечке. В квартире Баранца запахло корвалолом. Какое же сердце выдержит подобные издевательства?

Спустя три дня Герман обнаружил на арендованной жилплощади полный разгром. По всей квартире были разбросаны пластиковые бутылки, комод выворочен, как после обыска. Джинсы висели на люстре, байкерская куртка – на вентиляторе, скелет лежал в ванне с водой. На полу в кухне валялись черепки от разбитой чашки и горшка с геранью, доставшихся ему в наследство от предыдущей жилички. На подоконнике – лужа от чайного гриба, который он так старательно выращивал. Все баночки с курительными смесями находились в мусорном ведре, а мусор – в бельевой корзине.

– Ох, ничего ж себе! – всплеснул парень руками. – Как Мамай прошел!

– То-то же! – хихикнул за стеной Илья Петрович. – Это тебе не на гироскутере гонять!

Какое-то время в квартире Бордюжи было тихо. Потом начались телефонные переговоры. Большинство собеседников убеждали Германа, что его квартирная хозяйка сошла с ума и, возможно, уже находится в специализированном заведении. Сам же молодой человек придерживался версии «барабашка» и сожалел о том, что не отблагодарил последнего молочком, когда тот в прошлый раз сделал в доме уборку.

Обрадованный услышанным, Баранец издал клич триумфатора. Теперь «обиженный домовой» будет мстить Герману до тех пор, пока тот не съедет с квартиры.

Вскоре у Бордюжи накопилось три отгула. Он собирался провести их на природе, но аномальная жара внесла в его планы свои коррективы. Парень весь день лежал под вентилятором, предаваясь раздумьям о судьбах человечества. Делать ничего не хотелось. Настроение было скверным, башка трещала, глаза так и норовили вылезти из орбит. За окном в режиме нон-стоп носились кареты «Скорой помощи», оглашая округу своими сиренами. Если молодняк не выдерживает, что говорить о пожилых гипертониках?

«Кстати, деда моего давно не слышно, – встревожился вдруг Герман. – Как в одиннадцать сортир посетил, так больше – ни звука. Это на него не похоже. Если б уснул, его храп заглушал бы шум моего вентилятора. Если б ушел, хлопнула бы дверь, звякнули ключи, заскрежетал лифт. Как бы не скопытился… Где я еще такого приколиста найду?».

Герман постучал кулаком в стену, затем гантелей по батарее – никакой реакции. Тогда парень нашел в компьютере нужные файлы и включил динамики на полную громкость. Сначала протяжно выли волки, потом плакали младенцы, пели цыгане, стучали африканские тамтамы… Бордюже стали колотить по батарее соседи сверху и снизу. И только Илья Петрович молчал как рыба.

Молодой человек понял: случилось что-то серьезное. Он выскочил на лестничную площадку, стал давить на звонок соседа, дергать его дверную ручку – тишина. Вернувшись к себе на балкон, Герман высунул голову за пластиковую перегородку:

– Ау, Мизантроп, ты живой?

Ответа не последовало.

– Эй, дед, отзовись. Я волнуюсь. Вдруг тебя черные риелторы в психушку упекли, чтобы завладеть твоими квадратными метрами…

Исчерпав все методы, дозволенные Уголовным кодексом, Бордюжа стал откручивать перегородку. Спустя пару минут он уже стоял в квартире соседа.

В комнате никого не было. Везде – чистота и порядок: ни пылинки на добротной дубовой мебели, ни соринки на толстом ворсистом ковре. Интерьер хорошо продуман, каждая вещь идеально вписана в пространство. Нигде нет ничего лишнего. Рядом с современным плоским телевизором, на специальной подставке, висят наушники. Вот почему в десять вечера в его квартире резко обрывается звук «зомбоящика». Выходит, старик не просто проповедует, но и сам соблюдает порядок.

Ни в кухне, ни в коридоре парень соседа не обнаружил. «Как же он умудрился так бесшумно слинять? – удивился он. – Обычно Мизантроп передвигается как лягушонка в коробчонке из известной сказки».

Герман уже собрался уходить, как вдруг заметил, что в ванной комнате горит свет. Парень распахнул дверь и от неожиданности вскрикнул. Баранец лежал в заполненной водой ванне. Глаза у него были закрыты, кожа бледная, почти белая, лицо перекошено.

«Неужели помер? – запаниковал Бордюжа. – Нет, так дело не пойдет!». Он схватил руку соседа. Пульс был слабым, едва уловимым. Но был!

Пока ехала скорая помощь, Герман перетащил старика на диван, завернул его в махровую простынь, брызнул в рот аэрозолем с нитроглицерином, который обнаружил на тумбочке рядом с креслом-качалкой.