Я говорю с тобой, судьба

Татьяна Виноградова

Я говорю с тобой, судьба

В диалоге с жизнью важен не её вопрос, а наш ответ.

М. И. Цветаева

Введение. Как можно всю жизнь заниматься не тем, чем хочешь

Больше половины опрошенных мной знакомых занимаются не тем делом, которым хотели бы. Я долгое время была в их числе. Работала инженером, учителем, аудитором, три раза меняла место жительства и особо не задумывалась, чем хотела бы заниматься на самом деле.

Более того, большинство моих желаний сбывалось ровно наоборот. НЕ, НЕ и НЕ, взявшись за руки, окружали меня и закрывали от себя настоящей. Может быть, я что-то и выбирала, но настолько неумело, что это сложно назвать осознанным выбором.

В этой книге я проведу вас за руку через мою историю и расскажу о том, как из игрока, постоянно отбивающего чужие мячи, желающего спрятаться за чью-нибудь спину, постепенно становилась полноправным участником увлекательной игры под названием жизнь. Поделюсь тем, какие мысленные запросы посылала в пространство в течение жизни, и что после этого происходило.

Путь к себе не всегда бывает близким, но он того стоит. Наши мысли влияют на судьбу, а если меняемся мы, то меняется мир вокруг. Вы убедитесь в этом, прочитав книгу, и лучше поймёте себя.

Творить жизнь из состояния радости и любви, быть счастливым – разве не основная наша задача?

Глава 1. НЕ та троллейбусная остановка. НЕ тот вуз

Кем стать? Хороший, согласитесь, вопрос. Все рано или поздно задаются им и не всегда знают ответ.

Я знала, что хочу изучать языки и быть переводчиком. Думаете, я уверенно шла к своей цели? Вовсе нет. Меня хвалила учительница русского языка, мои сочинения зачитывались перед всем классом. Я любила фантазировать, придумывать метафоры, и мне нравился мелодичный французский язык. Но этого мало. Настойчивость и веру в себя мне пришлось копить годами. Поэтому в силу совсем нелогичных поступков я стала инженером-электромехаником.

Как поступить в Университет на иностранные языки в Ленинграде выпускнице физико-математической школы в конце 1970-х? Границы закрыты, за рубеж выезжают небольшие группы привилегированных туристов. Конкурс в Университет почти как в Институт кино и телевидения – сумасшедший.

«Никак не поступить», – сказала я себе. Нет, не сразу. В старших классах я ещё походила в Аничков дворец на кружок французского языка, который изучала в школе. Похоже, для собственного успокоения: сделала всё, что могла.

Широкая парадная лестница дворца, просторные залы с высокими потолками, украшенными лепниной, придавали моим занятиям торжественность. Я сидела за массивным овальным столом, старательно вычитывала французскую книжку про какого-то рыбака и выписывала в толстую тетрадь незнакомые слова. К слову сказать, их было немало.

Во время вечера, посвящённого дружбе народов, я пряталась за колонной, чтобы меня не пригласил на медленный танец очень загорелый «носитель» французского языка из африканской страны. Перед началом вечера мне хватило знаний французского, чтобы на его вопрос: «Есть ли у меня расчёска?» ответить на чистом французском «Non». Да вы бы сами посмотрели на его чёрные кучерявые волосы, похожие на закрученные проволочки! Их не спасёт никакая расчёска!

С глубоким погружением во французский язык было покончено.

Как вариант ещё оставалась возможность поступить в Педагогический институт на факультет иностранных языков или на факультет русского языка и литературы. Но с детства я НЕ хотела быть учителем. Многие девочки хотят, а я – нет.

Оставив в покое мечту о занятии иностранными языками, я решила, что пусть будут языки программирования: раз уж школа физико-математическая. Такая вот железная логика.

В один из холодных зимних вечеров мы с подругой Мариной поехали в Университет на день открытых дверей факультета прикладной математики. Позёмкой крутились мелкие колючие снежинки, ветер гонял их вдоль улиц с тусклыми подслеповатыми фонарями. На остановке мы долго ждали троллейбус и основательно замёрзли.

Втиснувшись в переполненный троллейбус, мы вскоре потеряли друг друга из вида. Потоки людей в толстых пальто и шубах, пробирающихся к выходу и пытающихся втолкнуться на остановках, раздвинули нас в разные стороны. Локти, спины, сумки – я видела только торчащую вдалеке сиреневую вязаную шапочку подруги. На Васильевском острове объявили: «Остановка Университет», я вышла из троллейбуса. Оказалось, до факультета прикладной математики надо было ещё ехать и ехать. Так и сделала Марина, которая успешно этот факультет потом закончила.

Я попыталась сесть снова в отъезжающий троллейбус, увидев, что Марина не вышла, но двери захлопнулись. Как мы тогда жили без мобильных телефонов? На остановке у прохожих я спрашивала, как добраться до нужного мне места. Ответили не сразу, мороз усилился, ноги замёрзли, а ехать нужно было далеко. Я решила, что лучше поскорее вернуться домой.

Рука судьбы вмешалась, уберегая меня от глубокого погружения в математику. «Вспомни, ты не об этом мечтала», – говорили мне, но я ничего не слышала.

Моя мама, как и всякая мама, хотела счастья своей дочери. За что я ей очень благодарна. Из-за войны она не смогла выучиться и всю жизнь работала продавцом. Она понятия не имела, что значит быть инженером. В то время это было престижно и наверняка должно было обеспечить счастье её дочери.

Учитель математики, разглядевший во мне аналитические способности, предложил стать экономистом. Но что такое экономист и бухгалтер во времена плановой экономики – вполне себе заурядная профессия, не то что инженер.

Вряд ли мама думала, что я стану счастливее, если спроектирую какую-нибудь шестерёнку у лунохода. Скорее всего, она мечтала о хорошем заработке и удачном замужестве, которое, вне всякого сомнения, сулила такая профессия. В конце концов, столько вокруг мужчин-инженеров, и какой-нибудь задумчивый очкарик вполне мог составить хорошую партию её дочери.

Я решила послушаться маму.

Помню, во втором классе я сочинила песню про блокаду Ленинграда. Не просто стихотворение, а настоящую песню с припевом. Я показала стихотворение маме. Думаете, меня похвалили? Поставили на стульчик и восторженно попросили прочитать его перед гостями? Нет.

Не думаю, что стих был настолько плох, но мама мне ничего не сказала. Ничего. Как будто все дети во втором классе сочиняют стихи и пишут песни. Больше стихов я не писала, решив, что это никому не нужно. Жаль, что моя первая проба пера не сохранилась – интересно было бы почитать. У детей часто ярко проявляются потаённые способности. Хорошо, когда рядом есть тот, кто оценит и прислушается.

В юности, как и в детстве, я верила, что мама лучше знает, как лучше. Поэтому я подала документы в Военно-механический институт, Военмех, если совсем кратко, на факультет приборостроения.

Судьба намекнула на сомнительность такого решения. Ровно за неделю до первого письменного экзамена по математике. День был жаркий. Разморённая после прогулки, я заснула, а когда проснулась, то полусонная пошла на кухню, чтобы открыть форточку в душной квартире. Я встала на невысокую табуретку и потянулась рукой к окну. Табуретка подо мной пошатнулась, и я упала.

Кровь брызнула во все стороны и потекла по разбитому стеклу. Глубокий порез на запястье, а дома, кроме меня, никого нет. Мама с папой на работе, бабушка на даче. При виде крови я так испугалась, что прямо в халате выскочила на лестничную площадку, чтобы позвать соседку, и услышала, как за спиной хлопнула дверь моей квартиры.

Мы жили на Петроградке, совсем рядом с Петропавловской крепостью. Гулким эхом звук разнёсся по этажам старого петербургского дома. Я стою в тёмно-зелёном фланелевом халате и в тапочках на лестничной площадке, зажимаю правую руку, из которой капает кровь, и со всей силы локтем давлю на звонок.

Соседка оказалась дома. Она заохала, запричитала и вызвала скорую. Из комнаты вышел её взрослый сын и начал меня рассматривать. Все хотели знать: как такое могло случиться. А мне хотелось только одного: чтобы всё это быстрее закончилось.

Подъехала машина скорой помощи. Соседка, чтобы придать приличный вид, накинула на меня коричневый плащ сына. Вместо тапочек с помпоном дала чёрные лодочки на невысоком каблуке, которые хлябали у меня на ногах и постоянно спадали.

Жаль, что тогда не наступила ещё эра удобной обуви и не было кроссовок. Их прародители – кеды и спортивные тапочки – уже появились, но в них ходили только в поход или на спортивные занятия. Мужской плащ по теперешним меркам можно было отнести к одежде оверсайз, но тогда на мне он выглядел странно.

Соседка любезно согласилась проводить меня, но зачем с нами поехал её сын, было не очень понятно. Может быть, ему было скучно дома, и он захотел досмотреть эту «кровавую» историю до конца?

В больнице, оценив мой внешний вид, допрашивали с пристрастием. Как это случилось? Кто был дома? Чем вы сейчас занимаетесь? Медсестра, выяснив, что я поступаю в институт и пока не работаю, с особым усердием вывела в графе «занятость» – «иждивенка» вместо «абитуриентка».

У медиков было подозрение, что я пыталась вскрыть себе вены – уж очень характерный был порез на запястье. Мне не удалось их в этом разубедить. Рана была серьёзной: мне наложили швы и гипс, чтобы зафиксировать руку.

Я не хотела причинить себе вред. Но разве я не совершала над собой насилие, поступая в институт на специальность, которая мне не нравилась?

Со мной говорила Вселенная, Бог, Высшие силы? Тогда я об этом не задумалась.

Слово «иждивенка» неприятной занозой засело в голове. Речи не было, чтобы отменить поступление в институт. В гипсе я пошла в приёмную комиссию и попросила изменить порядок сдачи экзаменов.

Экзамены устные и письменные, как правило, их было четыре, до эры ЕГЭ абитуриенты сдавали в несколько потоков. Набравшие проходной балл по сумме всех оценок зачислялись в институт. Первый экзамен я сдала устно по физике, а к письменной математике рука начала заживать, и гипс сняли.

В результате я поступила во вполне серьёзный институт и стала инженером-электромехаником систем автоматического управления летательными аппаратами.

Судьба два раза посылал мне сигналы о том, что иду я не в ту сторону. Сколько трудов стоило собрать полный троллейбус народа и пошатнуть табуретку в тот момент, когда я на неё встала! Что же сделаешь с людьми, когда они не понимают даже таких явных подсказок? Хотя, конечно, свободу выбора никто не отменял.

Я до сих пор вздрагиваю, когда прохожу мимо мрачного тёмно-серого здания на 1-й Красноармейской улице, в котором находится уважаемое учебное заведение, выпустившее прекрасных специалистов, в том числе четырёх космонавтов. Просто мне там училось тоскливо.

Одно совершенно точно, и это было проверено жизнью: полученный диплом позволил работать практически везде. Замысловатое название специальности рождало уважение ко мне – раз уж это смогла освоить, то точно справится.

Что бы я сейчас посоветовала той наивной семнадцатилетней девушке, которой я была тогда? Всё же не отказываться сразу от мечты. Поступить в Педагогический институт и получить разностороннее гуманитарное образование – не все его выпускники работают учителями. Или хотя бы прислушаться к совету учителя и стать экономистом. Судьба через много лет приведёт тебя к этой специальности. Престижность профессий так быстро меняется.

Главное, не делай за компанию то, чего по большому счёту не хочешь, и не перекладывай свой выбор на других. Прислушайся к своей интуиции: стоит ли идти по дороге, которую тебе перекрывают в самом начале?

Глава 2. Мой муж военный. Я же этого НЕ хотела!

На последнем курсе института я вышла замуж. Как и предполагала мама, девчонок в институте было не так много, но выбор мой пал не на студента Военмеха.

Замужество повлияло на все мои будущие профессии. Сам факт замужества – второе желание с пометкой НЕ. С детства я точно знала, что НЕ хочу замуж за военного, но не знала, как правильно формулировать свои намерения.

Открою вам тайну, если вы до сих пор её не знаете. Частица НЕ пространством не считывается и до конечных высших исполнителей, если представить, что таковые есть, желание долетает без этой злосчастной НЕ.

К мужу, которого я люблю, частица НЕ никакого отношения не имеет. Только к его профессии. С детства мы с Валерой учились в одном классе. Он таскал мой портфель, приходил на чай с пряниками и сидел вполоборота на уроках, чтобы иногда посматривать на меня. Даже пришёл навестить, когда я заболела ветрянкой и лежала разрисованная зелёнкой. Понятное дело, что я не смогла устоять.

Валера стал офицером. В школах тогда преподавалось военное дело. Наш военрук, майор в отставке, в десятом классе попросил встать тех, кто хочет стать военным. Мой будущий муж подскочил так быстро, будто мечтал об этом всю жизнь. Я до сих пор думаю, что это сосед по парте, Сашка Варежков, постарался. Он либо толкнул Валеру, либо кнопку подложил. Иначе я не могу объяснить такую скорость принятия решения. Факт остаётся фактом – мне пришлось мириться с последствиями.

Десантником в краповом берете Валера не стал – не прошёл по здоровью. Но от своего намерения стать военным не отказался и поступил в Высшее училище радиоэлектроники противовоздушной обороны в городе Пушкине, под Ленинградом.

Меня какое-то время восхищали его форма и накачанные мускулы. Военный – это про силу воли, мужественность, смелость. Каждые выходные он приезжал ко мне с цветами и тортиком. До сих пор помню будоражащий запах мужского парфюма, смешанного с запахом военной формы. Говорили о пустяках, смеялись. Но я не переставала чувствовать внутри себя необычное волнение. От простого прикосновения рук удивительная теплота разливалась по всему телу. Мы целовались на набережной Невы под плеск волн и пили шампанское при свечах. Перед окончанием института Валера сделал мне предложение.

Вопрос выбора: быть ли женой и матерью, никогда не стоял передо мной. Об удачном замужестве – о замужестве по любви – я мечтала не меньше своей мамы.

Белое платье, Дворец бракосочетания, кольца, свадебное путешествие в Прибалтику.

Спустя полгода Валера укатил к месту несения службы, но ничего конкретного об условиях проживания там не говорил. На мои вопросы он туманно и лаконично отвечал: «Жить можно. Приедешь – сама увидишь».

Я родилась и выросла в Ленинграде. Всегда жила в центре: сначала рядом с Невским, потом на любимой Петроградке. Этот город был не просто родным – он был моей частью: в Михайловском саду я каталась с высокой ледяной горки, прыгала на скакалке между колонн Казанского собора, гуляла с мороженым в руках по Невскому. Я была влюблена в город не меньше, чем в своего мужа. Вскоре пришлось выбирать.

После окончания училища Валера, как один из лучших курсантов, мог остаться в Ленинграде (мы жили в однокомнатной квартире в новом районе), но он решил: Дальний Восток.

Муж уверял, что это ненадолго, и через три года мы обязательно вернёмся. Лучше начать службу в какой-нибудь географической «дыре», чем позже в ней оказаться. Я не считала нужным ему возразить.

Прекрасно помню, как мы с Валерой потом гуляли с колясочкой среди сопок и планировали, как вернёмся в Ленинград. Валера ждал запроса из училища. Невзначай, шутки ради, я вдруг сказала: «Представляешь, а если десять лет пройдёт, и мы с тобой так и будем гулять среди сопок». Нам показалось это настолько нереальным, что мы громко рассмеялись.

Наш смех до сих пор звучит у меня в ушах: мы прожили на Дальнем Востоке двадцать лет. Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах – есть такая поговорка. Дважды моего мужа хотели перевести на Запад, как говорят на Дальнем Востоке, но и вызов в Пушкинское училище, и перевод в Германию затерялись где-то на необъятных просторах страны. Приграничный посёлок Дальнего Востока многие годы был для меня ссылкой и проверкой на прочность.

Похоже, без указующего перста судьбы и тут не обошлось. Дело в том, что на втором курсе института мне на день рождения среди прочих подарков один знакомый вручил открытки с фотографиями Приморского края. Необычная природа, сопки, багульник.

Ну очень странно. Живём в Питере, причём здесь какой-то край. Я даже не удосужилась посмотреть на карте, где он находится. Да и наборы открыток, согласитесь, не так часто дарят в день рождения.

Как так получилось, что моего мужа через несколько лет отправили проходить службу именно туда? Чем были эти открытки: предупреждением или случайностью? Или моя свадьба и поездка на Дальний Восток были предопределены?

Да, и сам Дальний Восток не маленький: от Владивостока до Камчатки три часа на самолёте. Кроме Приморского края, есть ещё и Хабаровский, Магаданская область и Якутия, наконец. Девять субъектов РФ, как гласит Википедия. А дарят мне открытки именно Приморского края – даже по теории вероятности такое совпадение маловероятно.

У меня потом было достаточно времени разглядеть и полюбить то, что я впервые увидела на открытках. Долгое время здешний пейзаж выглядел для меня противоестественным и нереальным.

Я люблю поле, море, просторы и необъятность, а тут вокруг не то горы, не то холмы. В низкорослом лесу не найдёшь ни одной привычной ягодки: ни брусники, ни черники, ни малины, я уже не говорю про землянику.

Зимой сильный ветер начисто сметает с земли выпавший снег. Летом жарко, а искупаться негде. Между сопок течёт небольшая речушка – воды в ней по щиколотку.

Весной сопки становятся фиолетовыми от цветущего багульника. Летом распускаются белые пионы и жёлтые лилии или саранки, как их там называют. Грибы растут какими-то пластами: то белые грузди – на поляне ногой не ступить, то опят полно.

Я научилась собирать и готовить папоротник, по вкусу напоминающий грибы. На Дальнем Востоке в меню любого ресторана есть блюда из папоротника, а в магазинах он продаётся солёный.

На деревьях в лесу там можно встретить и чёрный виноград, напоминающий по вкусу «Изабеллу», и лимонник, о котором я раньше ничего не слышала. За лимонником мы выезжали подальше в тайгу, где можно было найти дерево, сплошь обвитое лианой с ярко-красными ягодами. Собирали вёдрами, засыпали лимонник сахаром и целую зиму пили воду с бодрящим, кисловатым сиропом.

Во время прогулок прямо из-под ног со свистом взлетали фазаны. Тигры у нас не водились, а стада косуль, смешно скачущих по сопкам, встречались.

Двадцать лет каждый год я летала по маршруту Ленинград – Владивосток и не раз за это время обогнула Землю, если считать в километрах. Летала с детьми и с собакой, с мужем и без него. Кормила грудью в самолёте, меняла пелёнки. Часами сидела в аэропортах Омска, Томска и Иркутска при задержках рейса.

Один раз при посадке в Омске от мужа убежала собака, наш любимый ризеншнауцер. Она рванула в здание аэропорта искать меня с детьми. Как же она обрадовалась, увидев нас. Прыгала и скакала вокруг со всем своим собачьим энтузиазмом, а за ней через весь зал ожидания мчался запыхавшийся Валера.

Нет, мне не надоели полёты. Я и сегодня люблю это самолётное безвременье, когда прошлого уже нет, а будущее только вырисовывается.

Чтобы я сделала, окажись в том моменте выбора сейчас? Скорей всего, я попыталась бы повлиять на мужа и отговорить его от поездки на Дальний Восток. Но не была бы категоричной, не стала бы упираться и противиться.

Одному офицеру из нашей части после десяти лет службы в Приморье предложили перевод в город Липецк. Неплохой город, как говорят. Его жена – родом из Винницы, оббила все пороги и настояла на переводе к родственникам на Украину. Года три назад мы узнали, что она, высококлассный педагог-методист, приехала на заработки в Санкт-Петербург.

Не всегда с упорством следует отказываться от того, что тебе предлагают. Никогда не знаешь, что за поворотом.

Пройдёт много лет, прежде чем я узнаю, почему оказалась среди сопок, вдали от дома. Об этом я напишу свой первый рассказ. Дальний Восток – это веха на жизненном пути, которую я не могла обойти, как бы ни старалась. Есть вещи, которые предназначены судьбой, и их не изменить. Такие моменты нужно принять и пережить.

Может, не всё так и плохо, как кажется вначале?

Глава 3. Жена – тоже профессия

Я купила билет на самолёт и с пятимесячной дочерью полетела во Владивосток. Хотела приехать к мужу перед майскими праздниками и не угадала: до военного городка нужно было ещё добираться двести километров. В предпраздничный день все билеты на автобус были раскуплены, и свободного такси тоже не оказалось. Частного извоза в то время ещё не было. Пришлось добираться на поезде.

С ребёнком, чемоданами и детской ванночкой, набитой вещами, мы погрузились в переполненный вагон. Молоко у меня пропало из-за длительного перелёта. Голодная дочка плакала навзрыд. Сердобольная пассажирка отдала мне купленную в магазине бутылку молока, и тогда сытый ребёнок заснул.

Военный городок, расположившийся на вершине сопки, оказался совсем маленьким: четыре двухэтажных дома предвоенной постройки, дощатый барак и кочегарка. За забором – воинская часть, а в трёх километрах внизу – приграничный посёлок. Он так и назывался – Пограничный. До китайской границы – всего 15 километров. Посёлок с 30 тысячами жителей, большая часть из которых военные, располагался в ложбине между сопками. Всем было понятно, что если пойдут – то с этой стороны. Самое удобное место. Тогда с Китаем не было особо дружественных отношений.

В нашей части противовоздушной обороны истошно вопила сирена, когда самолёты подлетали к границе. Офицеры из группы усиления бросали домашние дела и бежали в часть к своим товарищам, нёсшим круглосуточное дежурство. И так порой несколько раз за день.

Муж после приезда познакомил с соседями и убежал на службу. Подозреваю, что Валера сделал это специально, чтобы переждать, пока улягутся мои первые впечатления. А впечатляться было чему.

Квартиру, которую выделили молодому лейтенанту, и квартирой-то назвать было нельзя. Самая маленькая в гарнизоне: комната – девять метров. Общая с соседями кухня, по размерам немного больше комнаты. Газ привозной в баллонах. Водопровода нет. Туалет на улице.

Я всю жизнь прожила в большом городе и такого даже представить себе не могла. Нет, я не расстроилась – я была в шоке.

Ни о какой замене через три года, как, например, на Камчатке, не было и речи. В Приморье приезжали после училищ и уезжали на родину через 20–25 лет, после окончания службы. Взять и уволиться из армии в то время было практически невозможно, да и Валера не пошёл бы на этот шаг.

Я вышла замуж за офицера и готова была разделить его выбор, но к оторванности от привычных условий оказалась не готова от слова совсем и прятала от мужа заплаканное лицо. Разве я предполагала оказаться в посёлке, затерянном среди сопок, за 9 тысяч километров от родных и близких?

Мне до сих пор нелегко вспоминать те дни. Я вижу перед собой четыре серо-жёлтых дома, растрескавшуюся от жары дорогу и столб пыли, поднятый на ней давно проехавшей машиной. Эта пыль застревает у меня в горле и скрипит на зубах.

У Валеры круглосуточные дежурства – принести в вёдрах воду и вынести помойку некому. Не знаю, как у других, а у меня дома тогда царил бедлам. Вода на кухне постоянно плескалась из ковшика на пол. Подмыть ребёнка и постирать – целая проблема. До морозов я полоскала пелёнки на улице под колонкой. О подгузниках никто тогда ещё и не слышал. Одно новшество у меня было: две пластиковые импортные бутылочки с соской. Остальные бутылочки были советскими, стеклянными и часто трескались.

В отличие от меня, многие женщины, жившие в городке, мечтали выйти замуж за военных. Некоторые до этого жили в деревне и с детства привыкли к водопроводу на улице. На кухнях у них всегда была стерильная чистота: ни пылинки, ни капельки на полу и ничего лишнего, всё убрано. И никаких проблем. Как достичь такой чистоты, оставалось для меня загадкой, да я особо к этому и не стремилась.

Жена одного майора, женщина в возрасте, узнав, что я из Ленинграда, поделилась впечатлением. Она несколько месяцев жила в общежитии, пока муж учился на курсах. Ленинград ей не понравился: там негде было сушить бельё. Я не нашлась что ей ответить.

Конечно негде! То ли дело сушить бельё на вершине сопки. Верёвок для этого за домами сколько хочешь растянуто. Утренним морозцем бельё схватится, затвердеет, потом на солнышке отбелится, а к вечеру разгулявшийся ветер подхватит его, сорвёт с верёвки и унесёт куда подальше. А ты потом ищи по всей сопке простыни, чтобы снова постирать. Романтика.

Стирка белья занимала целый день. Сейчас никто и не помнит, что стиральная машина представляла собой открытый бак, в котором крутилась вода вместе с бельём, а сверху – несложный механизм для ручного отжима. Натаскать воды в машину, нагреть кипятильником – и вот тогда уже стирать.