Сабля цесаревича

Павел Виноградов, Татьяна Алексеева

Сабля цесаревича

Это фантастическая повесть,

все сюжетные совпадения

с реальными событиями случайны

Пролог

На длинном накрытом столе замерли расставленные в идеальном порядке тарелки, чашки и приборы. В центре блестели полукруглые фарфоровые колпаки, закрывавшие поданные к завтраку блюда – их так и не сняли, вся еда осталась нетронутой. Сидящий за столом мужчина даже не смотрел на них – о еде он теперь думал в последнюю очередь. Всеми своими мыслями и чувствами, всей душой он был в тот момент в соседней комнате, из которой сначала доносился негромкий стон, а потом пронзительные женские крики.

Он сидел неподвижно – только с каждой минутой все больше сутулился, а во время самых громких криков прижимал ладони к лицу. И лишь после того, как до него донесся новый крик – еще более пронзительный младенческий – он как будто бы вернулся в реальность и огляделся вокруг удивленным взглядом. Казалось, ему приходится не без труда вспоминать, где он находится и что вообще происходит.

Младенец, между тем, продолжал кричать, громко заявляя всему миру о том, что он теперь тоже стал его частью. А потом за дверью послышались торопливые шаги, и в комнату заглянула женщина в белом головном уборе, скрывающем волосы.

– Ваше величество, это мальчик! – выпалила она и тут же, смутившись, начала бормотать какие-то извинения.

Но мужчина махнул рукой, делая ей знак, чтобы она продолжала рассказывать.

– Мальчик? – переспросил он, словно не веря своим ушам. – И как..? Все хорошо..?

– Да, все хорошо, идите к ним! – быстро ответила женщина.

Ее собеседник шумно вздохнул и перекрестился. Взгляд его остановился на висящих на стене часах.

– Неужели прошло всего полчаса?! – изумился он и быстрым шагом вышел из комнаты.

Через несколько минут он уже стоял возле широкой кровати, на которой, утопая в подушках, лежала бледная, но счастливо улыбающаяся красивая женщина, и держал в руках крошечный сверток с младенцем. Ребенок больше не плакал, его личико было спокойным, а взгляд блуждал по комнате, как будто он пытался понять, где теперь находится.

А вот отец смотрел на новорожденного сына с нескрываемой тревогой. Словно боялся за его будущее, словно предчувствовал что-то плохое и даже трагичное…

– Надо дать телеграмму в Петербург, – сказал он, наконец, поворачиваясь к нескольким застывшим в дверях людям. – О том, что сегодня у меня родился сын. Наследник Российской Империи.

Император открыл глаза. Огромный зал вокруг него исчез, он был в собственной спальне, тоже довольно просторной, но все же меньших размеров. Сквозь щель между шторами пробивался розоватый луч света – солнце явно еще только всходило. Электронное табло показывало без десяти пять. Скоро его придут будить, скоро начнется самый важный день в его жизни. И в жизни его страны.

В памяти всплыл только что увиденный сон, и император грустно улыбнулся. Давно у него не было таких сновидений! Но как и прежде, оно было ярким и реалистичным – он не просто видел страницы истории, а как будто по-настоящему присутствовал в прошлом, невидимый для живших тогда людей, но слышащий каждый шорох, замечающий каждую деталь происходящего, ощущающий запахи…

Разница была лишь в том, что тогда, много лет назад, он долго не мог понять, что именно ему снится. И даже после того, как начал догадываться, кого видит во сне, ему не сразу удалось поверить в это, признаться самому себе, чему каждую ночь становился свидетелем.

Закрыть глаза на то, что кажется пугающим – роскошь, которую он уже давно не мог и никогда больше не сможет себе позволить.

Император встал с кровати, подошел к окну и раздвинул тяжелые шторы. Спальню залил свет восходящего солнца, и выглянувший в окно мужчина в очередной раз подумал о том, как же красива в это раннее время летняя подмосковная природа. И как же хорошо, что он проснулся чуть раньше, чем должен был встать – у него есть еще несколько минут, чтобы полюбоваться окружающими его резиденцию вековыми елями, подсвеченными розовым светом. Потом ему будет не до этого…

Он накинул халат, подошел к божнице, перекрестился и привычно погрузился в утреннюю молитву.

Скрипнула дверь, и в спальню заглянул свежеиспеченный царский камердинер.

– Ваше величество… – начал он негромко и тут же осекся. – О, вы уже встали!

– Доброе утро, – император поглядел на слугу с некоторым удивлением. – Но пока можешь звать меня на «ты» и по имени – не стал я еще величеством…

– Уже стали, – возразил камердинер. – С того дня, как Россия снова стала называться империей.

Глава I

За тридцать лет до этого

Перед входом в седьмой «А» класс, в котором учился Пожарский, нужно было приготовиться к чему угодно. И Паша, как всегда, был готов ко всему. Поэтому, открыв дверь, он уже в следующую секунду успел уклониться от летящей прямо ему в лицо тряпки для стирания мела с доски, а еще через мгновение поймал вторую тряпку и бросил ее обратно, в ту сторону, откуда она прилетела. Тряпка попала в правильную цель – тот, кого она ударила по лбу, раздосадовано вскрикнул, а весь остальной класс залился смехом.

Павел пожал плечами и направился к своему месту. Возле его парты уже вертелись двое одноклассников с тетрадками в руках, и он, подходя к ним, привычно покачал головой:

– Списать не дам, могу только объяснить, как надо было решать.

Один из мальчишек с тетрадью недовольно скривился и, махнув рукой, отошел к своему месту. Другой остался стоять рядом с партой, неуверенно поглядывая то на Пожарского, то на дверь класса, в которую в любой момент могла войти учительница.

– А успеешь объяснить? – недоверчиво спросил он, не без труда перекрикивая стоящий в классе галдеж.

– Попытаюсь, – Паша уселся на свое место, кивнув товарищу на соседний стул, пока еще свободный – его соседка по парте, как всегда, опаздывала.

– Пожар! – крикнул еще один ученик с задней парты. – А инглиш тоже не дашь списать?

– Не дам! – отозвался Пожарский. – На перемене объясню, если хочешь!

– А, ну давай на перемене, – не слишком охотно согласился его однокашник.

– Коне-е-ечно, Пожару легко говорить, всегда все сам понимает… – протянул еще один недовольный голос с задних парт, и несколько других голосов согласно загудели в ответ.

Павел, проигнорировав эти стенания, наклонился к тетрадке усевшегося рядом с ним товарища:

– Короче, такие задачи надо решать с помощью уравнения…

Следующие несколько минут прошли все в том же шуме и суете. В класс вбегали все новые школьники, над их головами пролетали тряпки, двое мальчишек на задней парте начали драться и скатились со стульев на пол, компания девочек бурно обсуждала «ту Катьку из параллельного», а Паша продолжал решать на листке бумаги задачу, наклонившись к самому уху одноклассника и комментируя ему каждое свое действие. Тот в ответ лишь кивал головой и торопливо переписывал появляющиеся на листке цифры к себе в тетрадь.

– Ну ты хоть что-нибудь запомнил? – проворчал Пожарский, написав ответ. Сидящий рядом мальчик с серьезным видом закивал, и Павел не удержался от вздоха:

– Ладно, значит, после уроков я тебе еще раз все объясню.

К этим словам его одноклассник отнесся явно без восторга. Но спорить он не стал, тем более, что в коридоре уже звенел звонок, а в класс входила учительница, следом за которой вбежала запыхавшаяся соседка Паши по парте. Шум начал постепенно стихать, школьники разбежались по своим местам, и Пожарский, лишь теперь обнаружив, что еще не достал нужные тетрадь и учебник, торопливо полез за ними в портфель.

– Успокаиваемся, успокаиваемся, – усталым голосом пробормотала учительница, усаживаясь за свой стол и оглядывая класс. – Кто сегодня дежурный? Пусть подберет тряпки и сотрет с доски.

Девочка, только-только устроившаяся за партой рядом с Пожарским, снова вскочила и бросилась вытирать изрисованную доску. На ее половине парты остались лежать стопка тетрадей и ворох каких-то бумажек. Паша скользнул по ним не особо заинтересованным взглядом, но тут одна, похожая на рекламную листовку, привлекла его внимание, и он, придвинув ее поближе, стал разглядывать более пристально, пользуясь тем, что хозяйка была занята доской.

В первый момент подростка заинтересовала большая красная надпись «12+», обведенная кружком. Приглядевшись к бумажке, он обнаружил, что это не реклама, а входной билет в расположенный на соседней улице ночной клуб. Вот только время на билете стояло весьма необычное для такого заведения: 14.00.

Дольше разглядывать билет Пожарскому не удалось – соседка вернулась на свое место и сдвинула все бумаги на край парты, а потом еще и положила на них дневник с тетрадью. Паша сделал вид, что смотрит в другую сторону.

– Так, есть ли желающие пойти к доске и решить там заданную на дом задачу? – поинтересовалась преподавательница. Особой надежды на то, что такие добровольцы найдутся, в ее голосе не было.

Паша мельком взглянул на доску с меловыми разводами. Ему бы не составило труда написать на ней решения всех заданных на дом задач, но он еще в первом классе понял, что не стоит быть выскочкой, который постоянно рвется отвечать. Учителя, конечно, будут этому рады, но вот с одноклассниками найти общий язык не получится. Так что он не стал тянуть руку, тем более, что к доске уже вызвалась сидящая на первой парте отличница. Вместо этого Пожарский пихнул локтем в бок свою соседку:

– Ты домашку сделала?

– Ну да, – отозвалась девочка.

– Тогда лучше вызовись на вторую задачу, – посоветовал Паша. – Иначе тебя наверняка завтра спросят. А завтра будут спрашивать новую тему.

– Ты-то откуда знаешь?

– В учебнике в следующие разделы заглядывал – это иногда полезно.

Девочка фыркнула, но потом с задумчивым видом открыла свою тетрадь и стала перечитывать вторую сделанную дома задачу. Паша же едва дождался, пока его одноклассница, вызвавшаяся к доске первой, не закончит отвечать и пока следом за ней не поднимет руку его соседка. Стоило ей уйти к доске, и он незаметно придвинул к себе билет в ночной клуб и внимательно изучил его. Билет действительно был на какое-то мероприятие в клубе, начинающееся в два часа дня для детей старше двенадцати лет, причем число на нем стояло сегодняшнее. И это оказалось не единственной его странностью. Ко всему прочему, он был на одного человека, но внизу Пожарский обнаружил приписку «Приводи с собой подруг!»

Пока Паша раздумывал, с чего бы это взрослый клуб начал устраивать какие-то мероприятия для несовершеннолетних, обладательница билета закончила отвечать и направилась к своему месту. Пожарский быстро отодвинул от себя билет и уткнулся в свою тетрадь, но краем глаза продолжил следить за соседкой. Вскоре его любопытство разгорелось еще сильнее – девочка села за парту, достала из дневника чистый листок бумаги, оторвала от него небольшой кусочек и принялась что-то строчить на нем. «Галка, пойдем сегодня вместо шестого урока в «Юнити» – у них в два танцы для подростков, – с трудом разобрал Паша ее торопливый почерк. – Ответ пиши здесь, я мобилку дома забыла».

Дописав, ученица несколько раз сложила бумажку, стукнула по спине сидящего впереди мальчишку и, протянув ему записку, указала на свою подругу, скучающую на первой парте в соседнем ряду. Спустя несколько минут записка вернулась к ней с ответом: «Нас туда пустят?»

«Да, там специальная программа для тех, кому от 12 до 18, – написала соседка Паши. – У меня есть билет, по нему можно сколько угодно подруг привести».

На этот раз ответа пришлось ждать еще меньше. «А можно Ирку и Маринку позвать?» – спросила Галка, и ее подруга торопливо согласилась: «Зови всех, кого хочешь, я тоже сейчас Клюеву и Липкину приглашу».

– …А теперь я вам расскажу про новый тип уравнений, – вещала, тем временем, учительница. – Пожарский, куда ты смотришь? Списывать пока нечего, и ты вроде бы не имеешь этой дурной привычки!

Класс захохотал, а Паша поспешно отвернулся от строчащей очередной ответ на свою записку соседки. Сама она, возмущенно хмыкнув, сунула бумажку, на которой вела беседу с подругой, под тетрадь. Больше Пожарский в ее переписку не заглядывал, но ему это и не требовалось – он и так узнал все, что хотел. Вот только теперь ему надо было решить, что делать с этой информацией…

Весь урок, куда бы он ни посмотрел, его одноклассницы незаметно писали сообщения в спрятанных под партами телефонах или записки для его оставшейся без мобильника соседки по парте. А на перемене, когда класс переходил в кабинет биологии, большинство девчонок, включая даже главную отличницу, сбились в кучу и ввалились в туалет, шепотом что-то обсуждая и громко хихикая. Можно было не сомневаться, что женская половина шестого «А» сбежит с последнего урока почти в полном составе. Да и те девочки, кого не позвали в клуб, скорее всего, скажут друг другу «Что мы, рыжие что ли?» и тоже смоются из школы. А за девчонками – тоже можно не сомневаться! – разбегутся и парни, так что на шестой урок, скорее всего, вообще никто не явится. Хотя на нем новая молодая учительница русского языка собиралась устроить первую в этой четверти проверочную работу. И если на ее урок не явится весь класс, да еще на второй день нового учебного года, у нее будут неприятности с завучами и директором – а ее, как было известно Пожарскому из подслушанного разговора двух других учителей, начальство и так не особо любит, потому что на ее место хотели взять кого-то по блату. Может быть, за один сорванный урок ее из гимназии и не выгонят, но у начальства появится лишний повод для этого. Значит, «критическая масса» таких поводов наберется быстрее, и ее уволят раньше. А на ее место возьмут ту, другую, которую собирались взять по знакомству – скорее всего, ничего толком не умеющую, иначе она была бы в состоянии устроиться на работу без протекций. Классу от этого будет только хуже, и самому Паше учиться станет еще скучнее. Да и теперешнюю русичку жалко – пусть она не самый авторитетный преподаватель, зато ее интересно слушать, даже когда она рассказывает то, что он и так уже знает.

Все эти мысли пробежали в голове у Павла меньше чем за пару минут, пока он шел из одного кабинета в другой. А вот над следующей мыслью он уже задумался надолго: как помешать девчонкам слинять с урока?

Эту задачу Пожарский решал весь урок биологии, лишь изредка отвлекаясь от своих напряженных дум и прислушиваясь к тому, о чем говорила учительница. А его одноклассницы продолжали переписываться, явно обсуждая предстоящую авантюру – почти все держали руки под партами, на ощупь набирая сообщения и тихо хихикали в кулак, а на тетрадь его соседки то и дело прилетали свернутые бумажки. Некоторые девчонки уже сейчас, хотя шел только второй урок, доставали из портфелей зеркальца и изучали свое отражение, поправляя растрепавшиеся волосы. Паша мог бы поспорить, что сразу после звонка они побегут на первый этаж, к гардеробу, где висело на стене большое зеркало, и всю перемену будут перед ним прихорашиваться.

Учительница биологии рассказывала что-то про амеб, но Пожарский ее почти не слышал. Он машинально перелистывал учебник, думая только об одном: как сделать так, чтобы с последнего урока не сбежала хотя бы часть класса? Рассказывать о том, что замыслили его однокашницы, он никому не собирался – если это сделать, классная руководительница непременно потом проболтается, что это он настучал на девчонок, и тогда ему наверняка объявят бойкот и девчонки, и парни. «И сбудется твоя мечта – никто не будет приставать, чтобы ему списать дали или непонятную тему объяснили!» – невесело усмехнулся про себя подросток, а потом вдруг почувствовал, что начинает злиться. Ну уж нет, избавляться от «просителей» такой ценой он не будет! Ему и так не с кем общаться на интересные для него темы – а уж если с ним вообще перестанут разговаривать… Нет, надо придумать что-то другое. Но что?

Он долистал учебник до конца и перевел взгляд на окно. Там светило все еще яркое, несмотря на осеннее время, солнце, и пролетала вытянувшаяся в клин стая каких-то птиц. «В теплые страны торопятся, – машинально подумал Паша, но потом его мысли снова свернули на больше всего волновавший его вопрос. – Прямо, как наши девчонки, когда им хочется в клуб сбежать. Потом наверняка захочется и по вечерам туда бегать, с какими-нибудь иностранцами знакомиться, чтобы, как эти птицы, за границу улететь…»

– Пожарский, на доску надо смотреть, а не в окно! – прервала его размышления биологичка. – О чем я сейчас говорила?

Паша понятия не имел, о чем только что шла речь, но, как всегда, быстро сориентировался.

– Извините, Ольга Викторовна, можно выйти? – спросил он, поднимая руку, и учительница нехотя кивнула:

– Иди.

Класс захихикал, но на это Пожарскому было наплевать. За мгновение до того, как его окликнула биологичка, ему как будто бы пришла в голову мысль о том, как можно помешать девчонкам сорвать последний урок. Кажется, пришла… Ее надо было срочно додумать, и сделать это можно было только в одиночестве и в тишине.

Подросток быстрым шагом вышел из класса и оказался в пустынном полутемном коридоре. Теперь можно было думать спокойно – никто ему не помешает, если только кого-нибудь из школьников не выгонят с урока за плохое поведение. Впрочем, такое было всегда возможно, так что Пожарский поспешил выйти на лестницу и спуститься на половину пролета. Взгляд его снова остановился на окне – в чистом синем небе уже не было перелетных птиц, но Паше казалось, что он по-прежнему видит их и даже слышит их голоса. И он уже знал, что может сделать, чтобы не дать одноклассницам сорвать урок и подвести новую учительницу.

Пожарский вернулся в класс и с трудом досидел до конца урока. На перемене, как он и предполагал, почти все женское население седьмого «А» класса переместилось на первый этаж к большому зеркалу и принялось прихорашиваться перед ним. Паша тоже спустился в холл, отошел в один из углов и, достав из кармана мобильник, сделал вид, что набирает чей-то номер.

– Алло? – заговорил он затем, приложив телефон к уху. – Привет, мам. Да, у нас перемена, вот, перезваниваю… – он сделал довольно длинную паузу, а потом продолжил с удивленным видом, повысив голос. – Да ну, правда что ли? Очень интересно… А он хоть по-русски нормально понимает? Иначе как с ним общаться-то… А, ну тогда еще ничего… Что? Да не замерз я сегодня, тепло же еще! Да, и зонтик у меня с собой. Ну все, мам, пока, скоро перемена кончится!

Сделав вид, что разъединяется, и сунув телефон обратно в карман, Паша завертел головой, словно выискивая кого-то в толпе школьников, а потом зашагал к лестнице мимо причесывающихся перед зеркалом одноклассниц. Девочки проводили его заинтересованными взглядами, а одна из них даже шагнула было за ним следом, но потом одернула себя и все-таки осталась на месте. Пожарский же с загадочным видом пришел в кабинет математики, где у их класса должен был быть следующий урок, поставил свой портфель на парту и принялся рыться в нем, то выкладывая, то убирая обратно учебники и тетради. За этим занятием его и застали прибежавшие в класс девочки. Они расселись по своим местам, бросая на него любопытные взгляды, но сам он, казалось, не обращал на них ни малейшего внимания.

И только когда его соседка по парте тоже заняла свое место и полезла в рюкзак за учебником и тетрадью, Паша внезапно повернулся к ней:

– Слушай, у тебя французского словарика с собой нет случайно?

– Да нет, – удивленно развела руками девочка. – Сегодня же нет французского. Зачем он тебе понадобился?

– Да мне мама позвонила, сказала, что к нам может прийти практикант-француз, который в Питере учится, – объяснил Пожарский. – Вроде бы как должен прийти в наш класс на русский и провести у нас проверочную. Маме еще утром позвонили, оказывается…

Его мать была не только активным членом родительского комитета, но и главой местного совета муниципальных депутатов. Так что причин не верить Павлу у соседки по парте не было – его маме и правда могли сообщить, что к ее сыну на урок придет практикант, или какая-нибудь проверка, или еще кто-нибудь важный. Слабым местом в легенде было только то, что обычно практикантов отправляли в гимназию в конце учебного года, а не в начале, но на случай, если бы одноклассница засомневалась в его словах, у Паши было заготовлено объяснение – он сказал бы, что практикант-иностранец пересдает практику, которую ему не удалось сдать весной. Однако, как оказалось, он зря так перестраховывался – соседке и в голову не пришло, что с мифическим студентом что-то не так, и она тут же засыпала Пожарского вопросами:

– Твоя мама что-нибудь конкретное про него говорила? Откуда он, из какого города? Почему у нас учится?

– Нет, она сказала только, что это студент из Герцена и что ему нужен зачет по практике, – ответил Паша, а потом, чуть помолчав, добавил, словно только что вспомнил. – А, еще она назвала его «симпатичным мальчиком» и сказала, чтобы я его не подкалывал умными вопросами. Так и говорит: «Не мешай ему, он такой милый мальчик, симпатичный, жалко его в ваш класс отправлять!»

Рядом с их партой остановились еще две девочки, с интересом прислушивавшиеся к разговору. Соседка Паши поманила их еще ближе к себе и принялась заговорщицким шепотом пересказывать новость:

– Девки, Пашка говорит, на последний урок придет практикант-француз! Молодой, красивый и богатый!

Пожарский с трудом удержался, чтобы не засмеяться – о том, что выдуманный им иностранец богатый, он вообще-то не говорил. Но теперь созданный им образ практиканта уже начал жить самостоятельной жизнью.

– Откуда ты знаешь? Это точно? – заинтересовались девочки.

– Не совсем точно – мама сказала: скорее всего сегодня на последний урок, – ответил Павел. – У студентов иногда бывают внезапно какие-то дополнительные занятия.

– Что делать будем? – спросила его соседка своих подруг, и те растерянно переглянулись. В класс, тем временем, заходили остальные семиклассники, в том числе и девчонки. Соседка Паши заспешила к ним навстречу, и вскоре почти все девочки уже шушукались в углу, пытаясь сделать нелегкий выбор – сбежать с урока в ночной клуб, открывший днем двери для несовершеннолетних, или остаться в школе, чтобы познакомиться с молодым иностранцем, который когда-нибудь закончит учебу в России и вернется домой, в Европу, туда, куда мечтают уехать «все уважающие себя люди».

Их «военный совет» прервали звонок на урок и вошедшая в класс математичка. Девочки разбежались по своим местам, и в течение следующих сорока пяти минут яростно переписывались с помощью сообщений в чатах, СМС-ок и записок, содержание которых Пожарский мог бы «предсказать» с точностью до буковки. Его соседка ерзала на месте, вертелась, подавая своим подругам какие-то знаки, и не успокоилась даже после нескольких замечаний от учительницы. Паша приглядывал за ней краем глаза, но даже не пытался прочитать ее записки – он и так прекрасно знал, о чем в них сейчас идет горячий спор.

На следующей перемене седьмые классы обедали, но из девочек, учившихся в седьмом «А», большинство снова провели почти все время перед зеркалом в холле, и лишь немногие успели еще и забежать в столовую. Четвертый и пятый уроки прошли в бурной переписке, тщательно скрываемой от учителей и оттого еще более напряженной. Пару раз сообщения получил и Паша – кое-кто из девочек решил еще раз спросить у него, точно ли на шестой урок должен прийти француз, и Пожарский оба раза повторил, что «это не совсем точно, но скорее всего».

На последней перемене одноклассницы Пожарского в полном составе ушли в туалет – к ним присоединились даже те две девочки, с которыми никто не дружил и которые не прихорашивались на других переменах и явно не собирались идти в клуб. Судя по всему, в туалете спор о том, идти или не идти на урок, дошел до самой горячей стадии, потому что после звонка девчонки выбежали оттуда рассерженные и раскрасневшиеся. Паша, стоявший неподалеку у стены и делавший вид, что тоже переписывается с кем-то в телефоне, проследил, как его однокашницы, поправляя свои навороченные прически, спешат в кабинет русского языка – туда направились все, кроме его соседки по парте. Ее Паша так и не дождался – в класс явилась учительница, и ему тоже пришлось войти туда. Впрочем, догадаться, что соседка затаилась в туалете, чтобы после звонка, когда в коридорах никого не будет, уйти из школы, было нетрудно. Некоторое время он еще ждал, что она все-таки передумает и прибежит на урок, но после того, как учительница отметила отсутствующих и велела всем достать чистые тетрадные листы для проверочной работы, а соседка так и не появилась, ему окончательно стало ясно, что она выбрала поход в клуб.

Остальные же девочки вскоре пожалели, что не последовали ее примеру, но сбегать с урока было уже поздно. Русичка написала на доске задания, ни слова не сказав о практиканте, и на телефон Пожарского тут же посыпались новые сообщения. Тот, прочитав их и найдя глазами их возмущенных авторов, лишь развел руками, изобразив на лице удивление.