Встречай меня на небесах

Тамур Мал

Встречай меня на небесах

Глава 1

Встречай меня на небесах

Альтернативная Россия, Кавказ, арабский мир. Совпадения случайны. Роман не документален, не автобиографичен, вопросы вероисповедания в рамках художественного домысла.

Глава первая.

***

Отец Михаил, православный священник пятидесяти лет, в подряснике и видавшие лучшие времена сандалиях, выйдя после воскресной литургии в пекло жаркого летнего дня, заметил на пороге старинного храма албанской архитектуры смуглого мальчика лет одиннадцати, из местных. В их горном кавказском селении мало проживало русских, семей пять, включая семью священника.

– А, Зураб, здравствуй, дорогой.

– Салам алейкум, батюська. Хосю помось.

– Что ж, благой помысел. Пойдём. Яму для вишни выкопаешь?

– Да!

Отец Михаил достал из кладовки в притворе лопату, показал место, где следовало копать, скупо, но тепло улыбнулся:

– Только ведь ты босиком, справишься?

Мальчик уверенно закивал головой: ему не привыкать, по селу бегал в одних шортах, рубашку дэда(1) выдавала лишь в школу и в Новруз(2), а галоши – в редкие заморозки.

– Не надумал креститься? – батюшка по-доброму потрепал мальчику жёсткие волосы.

Зураб, сверкнув живыми выразительными глазами, шмыгнул носом и отвернулся в сторону. Его как магнитом тянуло под геометрически выверенные своды каменного храма и в гости к священнику, но ходил по-прежнему нехристем. Безбожные атеистические годы советской власти наложили отпечаток на утульцев(3), потерявших религиозность предков: не мусульмане, не христиане, но семейные традиции свято чтили. В семье Халидаевых православных не было – в далёком досоветском прошлом предки относились к мусульманам. Проблема мальчика состояла в том, что при желании креститься, он зависел от окружающих: узнают сельские о крестинах, узнают родители, брат – ему не сносить головы. Халидаевых уважали в округе, возлагали на них чаяния возрождения национальных традиций.

– Убьют, – честно выдохнул Зураб.

– Кто ж тебя убьёт: отец или брат? – не поверил батюшка.

– Отец. И Нарка, – нахмурился обычно улыбчивый мальчик.

– Могу тайно крестить, никто не узнает. Но крест носить необходимо, без него никак.

Зураб вовсе скуксился:

– Я думаль. Хотель монет на шею весить, на неё крест жёчь. Или на руке – слышаль, так делаль… Нарка всё одно глядеть, а потом бить больна, шибко, совсем убить.

– Боишься?

– Жить хосю, – мальчик зажмурился.

– Что ж, если решишься, говори, и не бойся, Господь убережёт.

Отец Михаил отправился домой, Зураб остался копать яму. Батюшка завздыхал: тяжело среди кавказских народов, с их обычаями – на службе два-три человека. Вот если бы в Грузию… Но его сослали в эти края пять лет назад, спас благочинный, а то неизвестно, где бы и чем бы сейчас небо коптил. Родом отец Михаил был из Баку, матушка – с Украины, теперь три дочери у них, шести, восьми и десяти лет. Жить не на что, слегка спасал огород, курочки; последние два-три года редкие прихожане стали молоко приносить, один раз даже тушу барана пожертвовали. Матушка в школу учительницей русского языка и литературы устроилась, она умная и терпеливая. Батюшка улыбнулся – думы о семье придавали силы. В прошлом году Халима, мать Зураба и Наркиса, привела сыновей с просьбой подтянуть по учёбе, в основном по русскому языку. Дети учились плохо, одни двойки, особенно у первенца. Наркис был старше Зураба без малого на четыре года – совсем джигит по восточным меркам, в школу ходил из-под палки, губы кривил, учиться не желал. Однако у Умара Халидаева не забалуешь, так что дополнительные занятия высиживал, скрипел мозгами. А вот Зураб оказался с пытливым умишком, на лету схватывал новые знания. Отец Михаил перекрестился: «Дай Бог мальчику принять крещение, жить в покаянии» и переступил порог полного детских голосов дома.

Выкопав яму и вернув на место лопату, Зураб вприпрыжку помчался по улице. Он не сомневался, что его «поджидают» – в горных селениях для пацана важно уметь драться: быстро, смело, жестоко. Конечно, старшего брата, которому уже почти пятнадцать, боялись почти все дети и подростки, но Наркис не спешил заступаться за младшего, чтобы тот сам учился стоять за себя.

Возвратился домой Зураб в пыли, с рассечённой губой. Наркис точил ножи на заду двора – у него поднабралась целая коллекция, часть которой перед армией он обещал подарить младшему брату. Только ему почти три года ждать придётся. Поведя широкими плечами, Наркис криво усмехнулся:

– В церкву бегал, ахмах(4)?

Зураб не соврал:

– Бэли(5).

– Ты удин(6)?

– Хейр(7).

Старший неторопливо подошёл и с размаху ударил в живот, потом – по спине. Зураб упал и закашлялся – у брата удар сильный, боксёрский.

– Пшёл за водой, – сплюнул зло.

Вообще-то Наркис зря не бил, но факт, что малый бегает в «церкву», до невозможности раздражал, поэтому каждый уловленный раз отступника наказывал, а Зураб терпел: всё правильно, так и надо, заслужил. Спустя два часа, похлебав чечевичного супчика на бараньем бульоне, вместе пошли заниматься к «поповской училке», как за глаза звали матушку в селении: Наркису грозила двойка по русскому языку в году, а Зурабу нравилось учиться. Нравилась ему и «матюська» со светлыми, чуть рыжеватыми волосами, ласковыми голубыми глазами, нравились все три «досики», тоже светлые, веснушчатые, а ещё певучие малопонятные молитвы, постный борщ из капусты, от которого мальчик никогда не отказывался и на который Наркис брезгливо морщился, потому что без мяса не мог. Иногда их угощали галушками или дранишками, Зурабу тоже вкусно. Матушка хвалила его за прогресс в учёбе и долго, дотошно разбирала с Наркисом очередное правило чистописания.

Они занимались весь год и ещё следующий. Дотянув до твёрдой тройки, Наркис перестал ходить к матушке, счёл: стыдно учиться, когда ты авторитет у молодёжи села, чемпион гюлеш и ох атмаг(8), виртуозно владеешь ножами, куришь и имеешь свободные деньги от торговли с щербатым цыганом из города. Зураб – другой, мечтательный, как девчонка, хоть и не крестился, бегал в храм, русский язык учил все школьные годы. Каждый раз старший бил его за дружбу с «поповцами», но и выставлял в гюлеш за деньги. Когда Наркиса «замели» в армию, то в последний день свободной жизни, накурившись до блевоты, он зло хвастался, что не вернётся в село, поедет в города искать сытую, богатую жизнь, халяву.

Действительно, не вернулся.

1.Дэда – мама

2.Новруз – праздник весны

3.Утульцы – выдуманная народность

4.Ахмах – придурок

5.Бэли – да

6.Удин – христианский народ на Кавказе

7.Хейр – отрицание

8.Гюлеш – борьба, ох атмаг – борьба на палках

***

Шестнадцать лет спустя.

Под бьющие по мозгам басы, которые так нравились Наркису, и мимо извивающихся телес белобрысых девиц в блестящих купальниках, Зураб прошёл в вип-зону. Начало девяностых многим желающим хапнуть халяву и круто устроиться в жизни сносило головы напрочь, выживали и устраивались отчаянные счастливчики. Наркису удалось не порезаться до смерти и закрепиться в криминале благодаря негласной поддержке диаспоры во главе с Умаром Халидаевым: брат держал рэкет, трафик, разборки группировок. Зураб числился «на посылках» и тормозил старшего, когда тот зарывался. Впрочем, с годами Наркис горячность притушил, не лез куда ни попадя. Зураб присоединился после армии: перебрался в город, влился в криминал – думал, на чуть-чуть, застрял на шесть лет. Пора уходить, но уходить умно. Накопил денег, стал искать легальный бизнес, в который мог вложиться не засветившись.

Сидели уже второй час, обсуждая дела и вливая в себя шотландский виски. Раскрасневшийся Наркис никак не мог расслабиться, смотрел исподлобья, раздувая ноздри, его чуйка вопила, что брат темнит. Зураб морщился, ему всё не нравилось в клубе: музыка слишком агрессивная, девушки обнажено-навязчивые, ударивший по мозгам алкоголь плавил мозги, хотелось каши и тишины. Он не любил пить: если Наркису алкоголь обострял мыслительную деятельность, то на него действовал отупляющее.

Очередные девицы закончили танец и двинулись к братьям. По обычаю, славянки – Наркис считал, что те только для эскорта и годятся. Сам женился на Мадине, девушке их национальности, пять лет назад, только детей им Аллах никак не посылал, и это мучило старшего брата.

– Есть работа для тебя, – усаживая девиц по обе стороны от себя, бросил Наркис Зурабу.

– Знаешь ведь, наркотой не занимаюсь, – лениво ответствовал младший, допивая виски и следя, как белобрысая опускается к его ногам.

– Знаю… Честный способ заработать приличные деньги, как раз для тебя…

– Говори…

– Один раша-малиновый пиджак ищет шофёра и телохранителя в одном лице для семьи, ребёнок есть. Жадный, гад, жопится на штат. Знает, у меня профессионалы, просит одного… на полгода… М-м, шалава, не спеши… Я бы сказал, слишком скользкий тип, губу раскатал протиснуться в трафик. Хотел завернуть, да про тебя вспомнил. Загнул – пятьсот зелёных в неделю – думал, отвалит, а он согласился.

– Гм, дешевле вышло б отдельно шофёра и охрану. Как зовут?

– Стаценко Валерий Игоревич.

– Контакты сбрось, подумаю.

Наркис кивнул, довольный, решил, что брат у него на крючке.

***

В девять утра Зураб за рулём натюнгованного внедорожника ехал в коттеджный посёлок. Вчера поздно вечером он прозвонился-таки Стаценко и договорился о встрече. Подъехав по нужному адресу, огляделся – если возьмётся охранять, следует прощупать обстановку. Длинная улица, по сторонам – особняки, десять домов с одной стороны, десять с другой, и поворот. Выставка заборов, не иначе. Нужна ему такая головная боль? Посмотрит. Позвонил, ворота поднялись, запустили. Дом не маленький, в два этажа, на территории встретила охрана – ражие русские молодцы в камуфляже и бронежилетах. Серьёзно? Даже у Наркиза такой показухи нет, а уж он любил пыль в глаза пустить. Кого ж так берёг малиновый пиджак? Себя, родимого? Или драгоценную семейку? Зураб не стал пробивать Стаценко, не дошло вчера до того – вот если согласится на условия, тогда можно капнуть. Он колебался: за полгода дополнительные тринадцать тысяч пятьсот проклятых американских не помешают, можно будет вложиться в бизнес в ближайшее время.

Камуфляжники вылупили глаза на Зураба. Да, милые, вы свидетели чуда: кавказец явился прислуживать раше. Отлично Наркис уел братца. Интересно, давно задумал или спонтанно взбрело в пьяную башку? Зураб подмигнул обалдевшим мужикам и, вальяжно поправив на поясе «макаров», вошёл в дом. Прекрасно понимал, как выглядит со стороны: чёрный седан, чёрный нерусь, чёрная одежда, чёрная борода, чёрные очки. Жаль, маску не нацепил. Мгновенно, не дожидаясь: «Добрый день, пройдите, пожалуйста, вас ожидают», взлетел на второй этаж – где ж ещё кабинету хозяина прятаться? Валерием Игоревичем оказался коротко стриженный среднего роста мужчина лет тридцати пяти. Не любил таких Зураб: вроде черты лица правильные, пузо не висит, а из глаз тухлятиной прёт, зацепиться не за что. Впрочем, им за одним столом не сидеть, спину друг другу не прикрывать. При виде мрачного визитёра Стаценко вздрогнул – аж приятно стало – до чего ж Зурабу нравилось, когда его пугались!

– Здравствуй…те, Зураб… – как по отчеству? – взял себя в руки хозяин.

– Просто Зураб. Салям алейкум, Валера.

Метнулись глаза туда-сюда, клацнул зубами Валера – не любил, видать, панибратства. Ощерился Халидаев:

– Какая работа?

– Наркис Умарович уверял, что вы лучший из лучших. Понимаете, у меня семья. Я, жена, сыну десять лет. Ещё младшая сестра и бабушка. Мы с женой ездим каждый на своей машине, охрана с нами. Сестра в институт сама добирается, её в расчёт не берём. А вот бабушка любит в церковь ходить, и в поликлинику. Сына в школу и на тренировку возить нужно. Работы не много, ничего опасного, с семи тридцати утра до восьми вечера, один выходной. Четыреста в неделю, на полгода.

– Пятьсот пятьдесят наличными с сегодняшнего дня, – Зураб снял очки и не мигая уставился в Валерину переносицу. – Подписывать ничего не будем, однако кидать не советую.

– Но… дорого, – тот поёжился.

– Сам сказал: я – лучший из лучших, работаю один. Не тянешь, нанимай двух-трёх – если повезёт, найдёшь пенсионеров по сотке.

– Я… согласен.

– Кого везу? – вернул очки на место.

– Бабушку, ей нужно в поликлинику. Я предупредил её. Когда вернётесь, жена передаст примерное расписание на два дня, – выдохнул Валера с облегчением.

Зураб не пошёл во двор, потому что именно этого ожидал от него работодатель. Остановившись у основания лестницы на первом этаже, Халидаев приготовился слушать. Очки снял – нечего старушку пугать. Так и есть, послышались голоса:

– …будет тебя и Ярослава охранять и возить, куда нужно.

– Тонечку? – голос старческий, но крепкий.

– За неё не волнуйся. Она уже большая, самостоятельная, сама до института доберётся. В церковь обеих повезёт.

– Куда подевал Тараса?

А старушка-то не проста!

– Тараса я уволил, – недовольные ноты.

– Из-за того, что к Люське приставал?

Люська, надо думать, жена Стаценко?

– Именно. Теперь нанял такого, который приставать не будет, – жёстко, уверенно, но в данном случае бессмысленно, старушку ни к чему давить.

Интересненько! Люська – увидеть бы её – похоже, кавказцев на дух не переносила.

– И как зовут нашего нового охранника?

Опа-а! Вот и встретились! Разговорщики спустились вниз и нос к носу столкнулись с улыбающимся во все тридцать два зуба Зурабом, жгучим брюнетом в прикиде «а-ля-крутой рэпер». Валерий Игоревич, стушевавшись, пробормотал: «Мне пора на работу, а вы сами познакомитесь».

Бабушка Зурабу понравилась. Он вообще любил бабушек, простых, прямолинейных, немощных телом и крепких духом. В их кавказском поселении уважали нене(1) Асиат, она была очень древней и невероятно красивой: умные, чуть раскосые глаза, тонкий нос, изящные пальцы, густые, хоть и седые волосы. Младший Халидаев, говорили, пошёл в неё: высокий, гибкий, с глазами лесной лани, с характерным изгибом губ, скрытым сейчас бородой. Наркис дразнил, якобы, как у девчонки. Наркис пошёл в отцовскую породу: кряжистый, с бойцовской мускулистой фактурой и рублеными чертами лица, в первые послеармейские годы у него была кличка Бычина. Так вот, бабуля напротив оказалась милой, у Зураба на сердце потеплело: невысокого роста, на морщинистом лице – живые умные глаза, платочек, платье в горошек. Он порывисто бросился навстречу:

– Салам алейкум, нене, бабуськя. Менем адым (2) Зураб, – и поцеловал открывшей от изумления рот старушке ручку, отчего та дёрнулась и явно смутилась.

– А что, русских не нашлось?

– Не-е, – замотал головой, – я хорось шофёр!

– По-русски понимаешь? – вздохнула уныло.

– Цють-цють, – теперь усердно закивал головой. – Чох шадам(3).

Бабушка сделала вывод, что голова с кивками и мотаниями слишком экзотический способ общения и зачем-то поправила платок.

– Господи, помилуй, – пробормотала чуть слышно. – Я тебя боюсь.

– Не, йох(4), – опять глупо заулыбался Зураб, тряхнув головой, – не страсьно. Как зовут бабуську, нене?

– Инна Семёновна, – она вздохнула, – тебе не выговорить, зови уж бабуськой.

Зураб как болванчик закивал головой и растянул губы в улыбке так широко, что сверкнул золотой коронкой тридцать шестого зуба. Подставив руку, проводил старушку к своей «лошадке».

– Ну и махина! Ты точно умеешь с ней обращаться?

– Обьзатыльно, – открыл дверцу на заднее сидение.

– Какой же ты национальности, Зураб? – спросила Инна Семёновна, забравшись в салон.

– Азербайджанец, – русским он врал без зазрения совести: для них кавказцы все на одно лицо.

Впрочем, дед у него, действительно, азербайджанец.

Включил мугамную оперу(5) и с восторгом наблюдал, как бабушка ёрзает на месте. Для пущего эффекта сделал ещё громче и начал подвывать. Давно так не веселился, Инну Семёновну впечатлениями на весь день обеспечил. В поликлинику съездили нормально, вернулись к обеду. На порог вышла вызывающе разряженная женщина лет тридцати. Ага, вот и хозяйка! Стоит на пороге, телом дверь прикрывает. Не хочет в дом запускать? Пусть так, без разницы. Закинул в рот жвачку, вернул очки на место, придал лицу кирпичеобразное выражение и вразвалочку двинулся за заданием. Он на работе, но прогибаться не намерен. Женщина опешила, может, даже струхнула – Зураб с детства тонко чувствовал страх в человеке, видел в позе, жестах, движении, ловил пахучие волны, различал в тембре голоса. На самом деле, бабушка его не боялась – так, стушевалась по неожиданности, а вот та, которая привыкла выставлять себя хозяйкой положения, испугалась. Зураб не хотел думать, почему, ему плевать, пусть боится своей нечистой совести. Людмила издалека протянула лист с расписанием и, стараясь громко и чётко выговаривать слова, объяснила ещё раз обязанности шофёра и охранника на сегодня – похоже, засомневавшись в его способности читать прописной текст на русском. Зураб коротко кивнул, не желая дольше задерживаться возле хозяйки в режущим его глаз и вкус наряде. Забрать мальчика со школы (Людмила: «Я предупрежу о новом шофёре»), привезти домой покушать, потом к шести – на тренировку, обратно – пока всё.

С Ярославом Зураб шустро нашёл взаимопонимание: тачка поразила и мальчика, и его одноклассников, по дороге он смотрел «Парк Юрского периода», так что обошлись без проблем.

После работы в клуб к Наркису не поехал, достали и выпивка, и девки, вернулся к себе, до полуночи просидел, анализируя плюсы и минусы финансовых вложений в различные сферы бизнеса. На данный момент с его возможностями наибольшую отдачу можно было ожидать в строительстве, туризме, цифровых технологиях. Чуть сомнительнее виделся гостиничный бизнес, нефтегазовые разработки и продажа автомобилей – до кое-чего он не дотягивал или мог столкнуться с интересом брата. А выбирать пора.

Жил Зураб скромно: однушка в жилом комплексе для людей со средним достатком. Ему хватало: любовниц к себе не водил, с уборкой и готовкой справлялся сам, капиталом не светил. А вот Наркис любил шикануть, Стаценко от зависти бы захлебнулся: особнячок раза в три побольше, росписи по потолку, картины в резных рамах, обнажённые амурчики на каждом углу, в саду пятнадцать беседок, три фонтана, а скульптуру никто не считал, сам весь в перстнях и золоте.

1.Нене – пожилая женщин

2.Меним адым – меня зовут

3.Чох шадам – рад знакомству

4.Йох – нет

5.Мугамная опера – опера и мугамное ритуальное искусство импровизации.

***

На следующий день Зураб в семь тридцать, допивая своё кофе из стаканчика, ожидал Инну Семёновну и Ярослава: бабушка собралась сдавать анализы, а мальчик спешил в школу. Они садились в салон, когда на пороге дома появилась девушка. В голове щёлкнуло – сестра Стаценко. Какая полярность! Спускалась по ступеням в замедленной для Зураба действительности: не в джинсах поголовной молодёжи, так претивших воспитанным на национальных традициях Халидаевым, в юбке по колено, с рюкзачком за спиной, двумя косицами пшеничного цвета, как у дочек отца Михаила, взгляд серых глаз глубокий, мягкий, добрый. Что с тобой, Зураб? Где твоё сердце?

Он выскочил из автомобиля, не успев проанализировать свой порыв, и мгновенно оказался рядом.

– Доброе утро. Меня зовут Зураб, я новый водитель. Вы Антонина?

Её не передёрнуло от вида хачика – чтобы он тогда делал? Более того, она смутилась, порозовела, опустила глаза. Сердце Зураба оказалось где-то высоко-высоко, там, где обычно амурчики играют розовыми стрелами и плетут свои сети.

– Бабушка предупредила, – Тоня посмотрела на Инну Семёновну за окном внедорожника и следом – на Зураба.

Гм, и поделилась наверняка подробностями, что он через пень-колоду лопочет по-русски.

– Да, Тоня. Здравствуйте.

Голос девушки смычком прошёлся по струнам души, заполнив до краёв непонятной пока радостью, словно ради этого момента прожил свои двадцать семь лет. «Моя будет. Умру, но добьюсь!» – обожгло пониманием.

– Я везу вашу бабушку и племянника, могу подбросить вас до института. – он не мог её отпустить.

– Спасибо, но только если я не помешаю. В смысле, что успеете всех развезти.

Она всё краснела и краснела, а вернувшееся сердце танцевало джигу. Помешает? Ха-ха-ха!

– Везде успеем, – «лошадка» могла быть очень быстрой.

Посадил Тоню вперёд, позволил себе, слушая, куда везти, прощупать взглядом. «Если у неё кто-то есть, убью. Нет, сначала, конечно, предложу отвалить подобру-поздорову, а если не поймёт, убью»

– Музыку включить? – опять обратился к Тоне. – Вивальди, Дворжак, Паганини?

– А флейта есть? Очень нравится флейта.

Она улыбнулась, а Зураб сглотнул жар, как самый крепкий алкоголь, побежавший по венам и пьянящий счастьем.

– Есть, Антонина Игоревна, – почему-то захрипел.

– Я – Алексеевна, у нас с братом разные отцы.

– Не знал, теперь в курсе, – он включил Моцарта.

– Зу-у-раб, – позади раздался возмущённый голос Инны Семёновны, – ты меня обманул! Оказывается, кто-то весьма недурственно изъясняется по-русски!

– Э-ей, увязамая бабуська, мне стидно признатися, но в школьном аттестате у меня пятёрка по русскому языку, а учительница у нас была весьма строгая, – он закончил речь нормально, и все засмеялись.

– Ах, ты, шутник! – опять возмутилась Инна Семёновна. – Опера с твоим подвыванием тоже персонально для меня?

– Мечтал поразить вас в самое сердце! – и руку к груди приложил.

В салоне стало легко и весело, даже Ярик снял наушники, прислушиваясь к разговору. Чуть убыстрившись, Зураб развёз пассажиров по местам, завернул в кафе " Манты, еда и круассаны" позавтракать – любимое местечко с восточной кухней. На душе разливалось тепло и забытая радость, как в детстве, когда бегал к отцу Михаилу. Зураб тогда так и не крестился. Когда Наркис ушёл в армию, он уже почти не ходил в церковь, сосредоточился на учёбе, потому что это было интересно, и на знакомстве со всеми видами оружия, которое было у отца, Наркиса, знакомых, потому что надо было выживать. Держал в руках и Калаш, и ТТ, и Стечкина, и люггер, всю коллекцию ножей от десяти до сорока сантиметров. В армии попал в десантники на три года и там принял крещение. Честь, совесть, долг – не пустые слова были для него тогда. И священник, сам бывший военный, смог найти нужные слова не для смерти, а для жизни, понять себя и окружающий мир, разжечь огонь веры и жажду сохранить истину. Почему он потерял всё, вернувшись на гражданку, почему ушёл в диаметрально противоположную сторону? Вроде носил крест на груди, благо Наркис сосредоточился совсем не на брате, но забыл о нём, влился в криминал. Порог храма не переступал, совесть не позволяла. Только, узнав о судьбе семьи отца Михаила, рассвирепел. Их порешили даже не фанатики, обыкновенные бандиты, опьянённые безнаказанностью, видимой вседозволенностью девяностых, жаждой мифических церковных денег – всех, не пожалели девочек-подростков. Никто с села не заступился – понятно, струсили, но всё же… Зураб тогда словно с цепи сорвался: обуянный жаждой крови, вернулся на родину, вычислил отморозков (Наркис, кстати, помог), подрезал каждого. Не думал, нужна ли месть невинно убиенным, но не смог иначе. Не смог по-христиански. Может, поэтому в церковь больше не ходил. Сейчас, на фоне счастья, понял, что решение завязать с криминалом правильное и своевременное: не уйдёт сейчас – увязнет окончательно, а после смерти будет хлебать и давиться чужими кровью, болью, страхом. Остро, честно понял: хотелось жить. Тоне в глаза смотреть, в сердце стучаться, взять её в жёны. Хотелось? Да! Значит, действовать. Хватит сомневаться, перекрестился – и вперёд: определился с вложениями, оформил документы, набрал команду, сделал первые шаги. Пока втихую, ведь если Наркис вызнает раньше времени, придёт в ярость, кислород перекроет, у него рычагов много. В будущем конфронтации не избежать, но можно подготовиться, у брата тоже есть слабые места, кому, как ни Зурабу, о них знать. Впервые он был близок к тому, чтобы дать отпор старшему брату и начать жить по совести.

О, лёгок на помине! Зураб вышел из кафе, достал кнопочный NOKIA.

– Салам алейкум, гардаш(1). Неджасан(2)

– Яхши(3). Я на работе, Нар.

– Согласился, значит. Давно не виделись, забыл про меня? – голос у брата пропитался подозрительностью, аж скулы свело.

– Говори сразу, зачем звонишь.

– Не дерзи старшему. Во-первых, дада(4) нас ждёт сабах ахшам(5). О тебе пойдёт разговор. Во-вторых, сегодня ночью нужен.

Уходит счастье, рвётся из ноющего сердца. «Не уходи» – держит Зураб, прячет глубоко: «Будь со мной».

– Мне шоферить весь день, как я после бессонной ночи? – Пытается соскочить, но Наркис не покупается.