Дубинины. Когда приходит любовь.

– Доктор велел передать, что вас желает навестить женщина, которая сбила. Пустить?

Витька вовсе не желал подобного свидания. О чём с ней говорить? Но тут посоветовал друг Коля:

– Может, узнала о иске и хочет миром всё уладить? Это лучше, чем через суд, который непонятно, куда прогнётся. Ты не отказывайся, деньги лишними не бывают.

И Витька согласился…

* * *

Катя родилась пятым ребёнком в православной и не бедной семье и долгое время была единственной дочерью. Конечно, такое чудо баловали и родители, и старшие братья. Господь даровал ей сердце доброе, душу богобоязненную. Финансовое благополучие Катя считала даром любви окружающих и невероятной милостью Создателя, свою внешность – более чем унылой (вот её подруга Виолетта – красавица!), а умственные способности – скромными. Но всё вышеупомянутое не мешало девушке пылать желанием творить добро, даже совершить подвиг. Впитав от матери любовь к молитве, она в отроческие годы пламенно просила Спасителя послать ей возможность служить ближнему как-нибудь, только не врачом – врачей она с детства, когда беспрерывно болела, боялась. Но время шло, Катя закончила девять классов, стала заниматься цветоводством и растениеводством, как мама, а подвиг не приходил. На двадцатилетие отец подарил ей машину, небольшой Ford: «Все мои дети должны иметь свой транспорт.

Катя училась примерно, по дороге в училище и обратно ездила очень аккуратно, на небольшой скорости, в поздний час старалась не садиться за руль. Однако ноябрь такой тёмный месяц, а пешеходы редко со светоотражателями, ей было ух, как страшно. Однажды пришлось после занятий заехать к подруге, вместе готовить презентацию – дело не быстрое – и возвращаться домой в сумерках. Хорошо, все уже по домам сидели в столь поздний ненастный час, непредсказуемые дети через дорогу не мчались. Но район Пантелеевской богат сумеречными переулками, хоть и проехать можно без пробок. Вдруг откуда-то на дороге оказался мужчина! Катя резко затормозила, тут же вышла из машины, подошла к нему и нащупала пульс. У неё не было ни страха, ни растерянности, а только жажда деятельности. Вызвала всех сразу: милицию, ГИБДД, платную скорую, чтобы сократить драгоценное время ожидания и стала молиться. Потом приехали службы, составили протокол. Катя бросилась к скорой помощи:

– Куда его?

– В социальную.

– Нет-нет, пожалуйста, можно в первую городскую? Она ближе.

– Но это приличная больница, бомжей и алкашей там не принимают. У нас распоряжение везти таких в социалку.

– Я договорюсь, с вами поеду, – Катя нашла несколько купюр в кармане и пихнула медбратьям. Те, ворча, погрузили страдальца и поехали. Катя – за ними, по дороге набрала телефон папы:

– Папа, я сбила человека. Жив, мы направляемся в первую городскую, но его могут не взять, грозятся социалкой, потому что пьяный. Помоги, позвони брату Андрею – может, он подъедет.

Папа у Кати человек военный, отреагировал мгновенно:

– Жди, через полчаса будем.

Мужчины приехали, дочку и сестру успокоили своим присутствием и уверенностью, познакомились с врачом.

Потом папа уехал в милицию, а Катя с Андреем ждали, когда хирург закончит осмотр. Девушка знала уже имя, возраст и адрес потерпевшего – слава Богу, он паспорт с собой носил – Виктор Андреевич, двадцать шесть лет, Свечной переулок, семнадцать. Вышел врач с труднопроизносимым именем, всё пояснил:

– Основной удар пришёлся на левое предплечье – там сильный перелом, голова цела, внешние повреждения и, пожалуй, сотрясение. Ещё ребро и стопа.

Катя спросила:

– Выживет?

– Безусловно! Такие не умирают. Но ему нужна небольшая операция с установкой штифта и последующее лечение.

– Когда делать операцию?

– Хорошо бы сразу. Но пациент вдрызг пьян, сердце может не выдержать. Да неизвестно, как наркоз подействует. Лучше сначала кровь промыть и достать одно лекарство. Правда, оно дорогое.

Катя с братом всё оплатили, лекарство нашли, оставили страдальца в больнице и поехали домой, куда уже папа вернулся.

За полночь сидели за столом: мама, папа и Катя. Андрея отпустили спасть. Семья разбирала ситуацию. Главное, не паниковать да рыдать было не принято, а мыслить конкретно.

– Он не бомж? —первый вопрос задала мама.

– Адрес из паспорта я записала.

– Семья, родные?

– Не знаю.

– В милиции знают, я завтра туда еду твой штраф оформлять, выясню.

С утра Катя звонила в больницу: операцию сделали, гипсы наложили, капельницы поставили, но сам пациент ещё не очнулся. Отец справился в милиции: семьи нет, живёт в коммунальной квартире, из родных – брат, есть его адрес и телефон. Звонить взялась Катя. Ей ответил сухой мужской голос, она представилась.

– Скажите, Виктор Андреевич приходится вам родным братом?

На другом конце повисла тишина.

– Понимаете, я вчера сбила его на своём автомобиле, – спешно затараторила девушка, боясь, что собеседник отключится. – Он жив, не беспокойтесь, сейчас находится в больнице. Мы стали искать родственников и вышли на вас. Больше, похоже, у него никого нет.

– Жаль.

– Что, простите?

– Жаль, говорю, что жив! Я надеялся, что он давно подох! Лучше б вы его задавили, меньше позора…

– А… Вы не хотите его навестить или о здоровье узнать?

– Я о нём ничего знать, девушка, не желаю! Алкаш он конченный! И не брат мне больше. Ещё раз говорю: жаль, что вы его не задавили, все мучения бы прекратились. Всего доброго.

Тут уж Катя расстроилась и, наконец, расплакалась. Маме едва удалось успокоить дочь, которая только и повторяла: «Как же так можно? Брат ведь родной… Бедный, бедный». После занятий Катя поехала в больницу, узнала, что потерпевший пришёл в себя, но очень слаб и почти всё время спит. Она встретилась с Алибеком Мафусаиловичем и попросила разрешения навещать больного. Отец съездил на квартиру Виктора Андреевича, привёз одежду, которую вынесли ему соседи. Её передали в палату. Кате разрешили навещать больного на четвёртый день; радостная, она носилась по дому, собирая передачу – мама только головой качала, а папа советовал умерить прыть: «Мужику и без того плохо».

И вот Катя в больнице, поднимается на третий этаж, ищет палату, заходит. Час посещений, но в палате никого нет, четыре койки, одна пустая. Катя сразу узнала его, хотя во время аварии особо не разглядывала: койка слева у двери, большой мужик с опухшим располосованным лицом, в гипсах и со злыми глазами. Второй, напротив, похоже, без ноги. Третий на костылях, очень молод, у окна стоит.

Катя улыбнулась:

– Здравствуйте, ведь это вы – Виктор Андреевич? Я – Катя. Та самая, что вас сбила на машине.

* * *

Все одновременно обернулись. Какую угодно тётку ожидал увидеть Витька, но не такую… Он даже встал, опираясь на здоровые ногу и руку, и почти захлебнулся от невозможности выплеснуть своё трёхэтажное возмущение.

– Чё за пигалица? С каких это катушек у нас детям права на вождение выдавать стали? Да ты хоть совершеннолетняя?

– Я… Мне двадцать один, уже год за рулём.

– А тачку, небось, богатый любовничек подарил… или папаша побаловал?

– Папа. Но это неважно.

– Неважно? Ездить научись сперва, а то продолжишь людей давить!

Катя покраснела, но не стушевалась.

– Я умею, езжу осторожно. Но на этом перекрёстке всегда темно – я совсем не заметила, как вы ползли…

Витька, выпучив глаза, здоровый и заплывший, уставился на неё:

– Что значит полз?

– Ну, как ползут – на четвереньках, через дорогу, я вас и не заметила сразу.

Кто-то из соседей хрюкнул. Витьку словно в бочку с ледяной водой окунули, он подумал про себя: «Полз… Понятно теперь, почему такие переломы. Врёт? Нет, такая не будет врать – вон как глазищами хлопает. Наградил же Господь такими шторками». Витька сел.

– Иди отсюда.

– Почему? Я вас обидела? Простите, не хотела. Я так обрадовалась, что меня пропустили, я к вам теперь часто буду приходить, если… вы не против.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем пришла?

– Хотела прощения попросить. Я понимаю, что это глупо: покалечила человека и прощения прошу, но всё же. Я нечаянно, честное слово.

Витька смотрел на это странное существо и удивлялся: «Ребёнок ребёнком, детский сад! А ведь с неё деньги требовать решился. Интересно, знает или нет?». Внутри стало пусто и противно. А Катя, ободрённая его молчанием, продолжала:

– Тут ещё узнала, что вы один и вас никто не будет навещать – это же плохо? То есть, в милиции сказали, что у вас брат родной есть, я ему позвонила, думала, захочет к вам прийти. Но он не захотел.

Витька сжал зубы – ненависть к брату поднималась в душе привычным мутным болотом, он побагровел.

– Не надо меня навещать. И брата не надо об этом просить. Убирайся! А то сейчас добавлю слова, которые младенцам слышать запрещается.

– Погодите немного, скоро уйду. Я вам гостинчик принесла: тут апельсины, кефир и пирожки с капустой – мама пекла, у меня, к сожалению, так вкусно не получается.

– А бутыль где?

– К… какая бутыль?

– Водку принесла?

– Да что вы! Нельзя же!

– В следующий раз без бутыля можешь не приходить.

– А я всё равно приду! Вы такой злой, потому что на меня сердитесь, но это пройдёт. Ещё и котлет принесу – в больнице таким не кормят!

– Слушай, тараторка, достала донельзя. Плевать мне на тебя и на твои подачки. Мне выпить надо, хоть сто грамм Забота твоя мне до лампочки. Сбила и сбила, прощения попросила – совесть чиста. Вали отсюда поскорее, пока я в тебя тумбочкой не запустил.

– Хорошо, до свидания. А вас как зовут? – спросила она у остальных пациентов.

– Коля.

– Тарас.

– Вы тоже угощайтесь – я завтра побольше принесу.

Уже у дверей обернулась:

– А костыли у вас есть?

– Что? – взревел Витька, а Коля засмеялся:

– Нет, у него нет. Только у меня да у Тараса.

Когда Катя ушла, Витька вытер пот со лба, покосился на свёрток с едой, от которого уже тянулся аппетитный запах, сглотнул и лёг на кровать. Ужинали в половину восьмого, давали жидкую кашу или запеканку, как в школьной столовой. Витька ел без удовольствия, просто чтобы утолить голод.

– Вить, – послышался Колин голос, – давай? – и кивнул на свёрток, – я чай организую.

Витька огрызнулся:

– Жрите сами.

Коля принёс кипяток, развернул пакет, и вся палата наполнилась запахом тёплой домашней выпечки. Витька не выдержал, допрыгал до стола и присоединился к трапезе. Пятнадцать пирожков, пакет кефира и четыре апельсина исчезли за две минуты. Уже глядя на пустой стол, Витька подумал, что зря поддался – есть захотелось сильнее, и захотелось именно домашней еды, маминой, той, что она готовила ещё до болезни отца. Витька застонал, понимая, что если не выпьет спиртного, то боль потерь и отвержения прорвётся наружу. Добрался до кровати и рухнул лицом в подушку. Дома остались две бутылки водки в шкафу, он был готов отдать полжизни хоть за одну из них.

На следующее утро после обхода Витька позвонил следователю и заявил, что он забирает свой иск обратно: «Никаких мне денег не нужно!». Коля, слышавший разговор, покрутил пальцем у виска.

Вечером Витька лёг под одеяло и велел не пускать к нему Катю. Но она снова пришла, принесла костыли и много еды: котлеты, пирожки, ряженку, сушёные абрикосы. Когда ей сказали, что Витька видеть её не хочет, то она ответила, что в таком случае она будет навещать остальных.

Витьке весь день было хреново. Оказалось, боль и немощь бывают не только душевные, но и физические: ныли все кости, особенно левое предплечье, голова разламывалась, трудно было лежать, сидеть, стоять, ходить. Другие просили обезболивающие уколы, он же решил терпеть: «Если и глушить боль, то водкой!». Но её не было. Почти физически Витька ощущал, как в руках появляется бутылка, он наливает спасительное зелье в стакан и подносит его ко рту. Но даже в воображении его рука тряслась, всё проливалось. От такого кошмара Витька покрылся испариной и тяжело задышал. Воззвал к разуму: «Ведь я и раньше периодами не пил. В армии, в тюрьме, у отца Виктора. Правда, всё это было ещё до запоев. Потом-то уже пил каждый день. Может, у медбратии спирт купить? Но денег нет – гиблое дело». Витька начал мечтать: «Рано или поздно выпишусь из больницы, вернусь домой, войду в свою комнату, подойду к шкафу, открою… а там – два бутыля стоят, ждут! Возьму сначала один, открою и буду пить прямо из горла, не заморачиваясь. А уж вторую поставлю на стол со стаканом, закусочку порежу: хлеб, масло, колбаса, икра красная зернистая – это же мечты, почему бы и нет? Сяду и не спеша булькну в гранённый…. Эх, хорошо!». Чуть слюной не подавился.

Витька брал костыли с мыслями: «Плевать, что их принесла балаболка, от которой ничего не нужно, я не настроен думать об этом», выходил в коридор, пытался передвигаться. Было больно и неудобно, и всё же он двигался! Доковыляв до поста, увидел маленькую икону Спасителя у медсестры на стене – губы дёрнулись, глаза впились в лик. Он обратился в нему в сердцах: «Ну что ж, раз уж пристроил меня в это исправительное учреждение – давай, направляй, сам я в отпаде от ситуации. Только пить всё равно не брошу!»

Вечером опять пришла Катя. Витька хотел, чтобы её трескотня раздражала, тогда он мог бы стать грубым и хамоватым, но почему-то ее рассказы не утомляли его, а даже наоборот, развлекали. Голос девушка имела приятный, глаза добрые и удивительно красивые, сама нежная и беззащитная; Витьке даже померещилось, что он наклоняется над ней и целует в губы. Вот-таки бред!

– Вы почему молчите, Виктор?

– Да надоедает мне тебя слушать. Вот я и отключаюсь. Ну зачем сюда таскаешься? Тебе что, больше делать нечего? За меня не беспокойся, никаких претензий иметь не буду. Живи себе, радуйся. Хахаль есть? – Витька поднялся с кровати, чтобы двигаться и не думать о девичьих губах.

– Нет…

– А чего так: двадцать один год, пора хахалем обзавестись. Кому- то ведь нравишься?

– Не знаю… Я ведь некрасивая.

– Вот дура, никогда таких не видывал.

Помолчал немного и продолжил:

– Ищи, говорю, хахаля! Девке одной нельзя. Самой кто-нибудь нравится? Ну, есть у вас парни в училище?

– Есть, но… какие-то не такие.

– Пусть так. А родители что медлят? Они ведь у тебя богатые, насколько понимаю, чего жениха до сих пор не нашли?

Катя пожала плечами и опустила глаза. Он добавил:

– Вот то-то и оно, был бы хахаль, не занималась ерундой, не бегала каждый день сюда.

– Это не ерунда, – тихо ответила Катя.

– Ерунда.

– Нет.

– А что?

– Понимаете, я такая счастливая: у меня семья большая и дружная, все меня любят, я ни в чём не нуждаюсь – Господь так одарил меня…

– Подожди, подожди. Ты – верующая?

– Да, я Бога очень люблю.

Витька присвистнул и неожиданно приятным голосом пропел:

– От юности моея мнози борют мя страсти, но Сам мя заступи и спаси, Спасе мой…

Катя даже рот открыла от удивления, настолько ситуация выглядела неправдоподобной: больница, хирургическое отделение, пьяница с опухшим лицом, весь в гипсах, стоит посреди палаты и выводит чистейшим баритоном антифон Утрени1.

– Вы… вы откуда знаете?

Витька не ответил, снова захотелось выпить, аж руки задрожали. Отвернулся к окну и замолчал. Молчала и Катя. Коля делал вид, что читает, Тарас спал – ему вкололи успокоительное. Наконец, Витька повернулся, глаза у него стали злые, как в первый день.

– Вот что, благодетельница! Мне твоего мажора не надо, ничего ты не исправишь, ты же как тепличный цветочек, не врубаешься в жизнь абсолютно… Хоть понимаешь, что сделала? Хорошо, для ромашек объясню. У меня нет богатых родителей, вообще никаких нет, брат родной от меня отказался, никто содержать не собирается. Я – один. Да, худо-бедно зарабатывал и всё спускал, но как-то существовал от получки до получки. Теперь – инвалид, не знаю, надолго, может, навсегда; на костылях домой приковыляю – хлеба купить не на что. Кто меня на работу возьмёт? Грузчиком не потяну, а для другого – морданью не вышел. Всё! Кранты мне! Ладушки-оладушки. Уж лучше б ты меня насмерть задавила – милосердия побольше – сразу в ад, и думать не мозолься.

Витька готовился добавить ещё пару крепких словечек, но наткнулся на растерянный Катин взгляд, махнул рукой и запрыгал к койке, где утомлённо сел, чувствуя себя сдутым воздушным шариком.

– Я… я, – Катя подала голос, – действительно многого не знаю, но не может складываться всё так уныло, выход какой-то есть – обязательно посоветуюсь с папой, мамой, братьями, они умные, не то, что я – что-нибудь придумаем.

Витька хмыкнул:

– Слушай, Катя, иди с Богом, устраивай свою личную жизнь и не занимайся глупостями.

Так как Катя ещё мялась, он почти закричал:

– Уходи, говорю!

Спать в палате ложились рано, свет погасили, Коля при ночнике читал книгу. Витька брал у него какую-то, но одолеть не смог: «Белиберда на постном масле, скулы сводит». А заснуть рано и трезвому не получалось. Мысли в голову лезли: «То ли дело после бухла – сразу отрубаешься. Зря не сдержался сегодня – девка не виновата, что я пьяный через дорогу полз. Угораздило же её вырулить в такой момент!.. Интересно, жив ли дядя Серёжа? Свинья ты, Витька, или даже хуже. После смерти отца не навещал старика, а тот ведь любил тебя… Ходит ли брательник на могилы родителей?». Он сам бывал только раз, когда из тюрьмы вышел. Посидел тогда на кладбище, выпил водки, поплакал… Выпивал и ругался, а потом уснул на скамеечке, и проспал до тех пор, пока дождь не пошёл.

Витька вздохнул, попробовал повернуться чуточку на бок… В церкви давно не появлялся, а ведь отец Виктор так много для него сделал, теперь и на крышу не залезть снег сбрасывать. «Боже, как больно… Десять дней трезвый, даже не верится – отметить бы, да нечем!». Поворочавшись, поплёлся до поста, там дежурила медсестра новенькая, несимпатичная какая-то.

– Мне выпить надо.

– Нельзя, терпите.

– Не поняла, что ли: надо!

– Не могу ничем помочь.

– Можешь. Налей стопарик спирта, есть ведь – я сразу спать лягу.

– Нету, ничего нету, идите в палату.

– Ну, не будь стервой – помираю ведь.

– Помирайте, мне-то что.

Витька хрястнул здоровым кулаком по стойке и заковылял обратно.

* * *

Катя вернулась домой взволнованная, но как раз к ужину, мама на стол собирала.

– Что, дочка, понравились ему наши котлеты?

– Наверное, мам, не спрашивала.

– Почему глаза на мокром месте? Случилось что?

– Давай папу позовём, я хочу посоветоваться.

Пришёл отец – они любили совместные ужины: родители, Катя, Маша и мальчишки. Только они служили сейчас в армии, но Матвей должен вернуться через два месяца. Маше четырнадцать исполнилось – она росла симпатичной девчонкой, не то, что Катя.

Старшая дочка, не умея сдерживать в себе эмоции, начала рассказывать о визите в больницу: и о том, какие там все несчастные и голодные, что Витя её гонит (только о хахалях промолчала), и что поёт красиво церковные песнопения («чудо какое-то!»), и что он один и теперь временно калека, без работы – и всё из-за неё.

– Что делать, папа? Что делать, мама? Как ему помочь? Я бы денег дала, но не возьмёт ведь.

– А ты пробовала?

– Он даже костыли брать не хотел.

Отец многозначительно хмыкнул.

– Что, папа?

– Я, прости, матери как раз объяснял, что юридически твой протеже может подать иск в суд о возмещении ущерба, то есть здоровья. И вот что интересно, я звонил узнать, не подал ли он такой иск.

– Что, папа, не томи! Как хорошо, если подал, тогда у него будут деньги, пока на работу не устроится!

– Да, Катюша, он иск подавал, но на следующий день отозвал, аннулировал.

– То есть забрал?

– То есть забрал.

– Что же делать, папочка?

Костя молчал, но ответила мама:

– Во-первых, надо поговорить с доктором, чтобы его подержали в больнице как можно дольше. Ты согласна, дочка?

– Конечно, мамочка. В больнице и не выпьешь, и кости лучше срастутся под надзором.

– А кто он по специальности? Образование какое? Не со школьной скамьи ведь в таком состоянии, – качнул головой родитель.

– Не знаю. Говорил, грузчиком последние два года работал, а кем раньше – не спрашивала.

– Узнай, тогда думать будем, куда его простроить. Только, дочь, мы не всесильны: может, работу ему и найдём, однако если он запьёт и его выгонят – мы ничего не поделаем. Таких никто не держит сейчас, это в советское время с пьяницами нянькались…

– Понятно, папочка, я за него молюсь, акафист «Неупиваемой чаше» читаю.

– Вот-вот, ты молодец.

Мама улыбнулась:

– Хочешь, и я сегодня почитаю?

⠀

* * *

Следующий день выдался на редкость хлопотным. Сначала съезжал Коля. За все время, что он провел в больнице его никто ни разу не навещал, поэтому казалось, что родных у него нет. Но в день выписки за ним приехала сестра со своей дочерью.

Потом заселяли новых калек. Один – со сломанной спиной (бытовая травма), другой – с треснутой головой (разбился в автокатастрофе), третий с множественными переломами— самоубийца (из окна выпрыгнул, да жив остался).

Витька полночи не спал, бодрился, рискнул даже на свою рожу в зеркало заглянуть. Побрился – благо Коля оставил бритву (и книгу) – правда, красивее от этого он не стал: те же мешки под глазами, отёчность, заживающие ссадины и лиловый синяк на треть физиономии. Голова, после того, как стал передвигаться на костылях, кружилась меньше, только нельзя было резко поворачиваться и наверх смотреть.

На обходе спросил: «Скоро ли меня выпишут? Как там по снимкам?». Мафусаилович ответил уклончиво: «Посмотрим через неделю, кости неважно срастаются, надо ещё на физиопроцедуры походить да витамины проколоть». Витька сам чувствовал, что ещё не восстановился, потому что ноги болели не переставая, да к тому же их раздуло вокруг гипса.

Открыл книгу, одолел страницу, отшвырнул. Подумал: «Что-то малявка не приходит…». Катя и не появилась в этот день, видно, не получилось. Навестила следующим вечером, застыв в удивлении на пороге, наблюдая за пребывающим в музыкальном экстазе мужчиной.

Чуть раньше Витька заинтересовался новеньким – тем, что с бытовой травмой. Он постоянно носил наушники с плеером.

– Эй, сосед, что слушаешь?

– Так, попсу.

– Дай послушать, соскучился по музыке.

Сосед дал. Витька увлёкся, заслушался, не замечая, как все на него смотрят с любопытством. Это потому, что он, закрыв глаза, громко подпевал и отбивал такт рукой по гипсу. Заметив наконец, перед собой Катю, наушники снял.

– Неплохо, конечно: «Рюмка водки на столе», но лучше бы она была не в песне, – неуклюже усмехнулся он.

Катя принесла «Историю» Нечволодова – первый том, тефтели с малосольными огурчиками, пирожки с луком и яйцом, домашнюю простоквашу, перезнакомилась с новыми соседями, угостила и их.

– Откуда у тебя такая книга? – повертев в руках «Историю», спросил Витька. Они как-то незаметно перешли на «ты».

– Дома много хороших книг. Папа любит печатные, а электронные не признаёт.

Витька почувствовал на себе и Кате любопытные взгляды новых соседей и дёрнулся:

– Пойдём в коридор.

Они вышли.

– Я могу и плеер принести… пока ты в больнице.

– С попсой?

– Что-нибудь церковное.

– … Псалтирь есть?

– Есть. И Евангелие, и Литургия.

– Только псалтирь… Ты, это, прости меня за то, что я в прошлый раз накричал на тебя: ты не виновата, что я пьяный полз через дорогу. Это меня Бог вразумляет, зачем-то спасти хочет… Но всё бесполезно, – Витька не понимал, почему его вдруг понесло на откровенность перед «малявкой». Впрочем, она имела на это право, ведь она единственная по-христиански отнеслась к нему.

Поэтому Витька и решил, что между ними всё должно быть честно. В конце концов не известно, сколько продлится их общение.

– Господь наш Иисус Христос тебя, Витя, тоже любит, – как-то жалобно прошептала девушка.

– Он хочет, чтобы я пить бросил, а я… не брошу.

– Почему?

Витька опять зло посмотрел на Катю и подумал: «Ничего она не понимает».

– Не могу! Это – моя жизнь, у меня другой нету. Мне ничего не нравится и не интересно: ни телевизор, ни женщины, ни эти компьютеры долбанные. А пить нравится! Я пью, потому что хочу! И не будем больше об этом – я просто сказал честно, чтобы у тебя не возникло никаких иллюзий: я – алкаш конченный, запойный и не исправлюсь. А Бог без моего желания ничего изменить не сможет.

– Но в больнице же ты держишься.

– А что мне остаётся делать? Где я здесь бутыль возьму? Я уж у кого только не просил – бесполезно. Разве что взломаю дверь, где спирт хранится – но я ведь не вор и, надеюсь, им не стану. Но из больницы выпишут рано или поздно и я сразу напьюсь – я этого хочу до последнего писка своего грешного тела, как последний наркоман. Так что спасибо тебе за всё, но лучше уходи, учись, радуй родных. Женщине ведь что нужно? Чтоб её любили, чтоб мужик рядом надёжный имелся – вот о чём молись. Давай, вперёд!