скачать книгу бесплатно
С того, что при всех испыта-аниях
У нас никому не отнять…
Распевка никак не заканчивалась. Альбинушка была в ударе.
– Поддатая, – удовлетворенно прошипел Инге в ухо сосед по парте Серёжка, как только учительница по пению вошла в класс.
Инга кивнула, делая вид, что и сама видит. На самом деле нетрезвыми она считала только бичей, отдыхающих во дворе Димкиного барака. Её родители выпивали редко, а вот мать соседа по парте воспитывала сына одна и имела привычку приложиться к рюмочке. Серёжка, с детства знакомый с признаками женского опьянения, утверждал, будто Альбина Петровна часто приходит в школу поддатая. Но Альбинушка и навеселе не отменяла уроков. Напротив, в такие дни у неё пели все. Даже Инга, хоть певичка и попросила её однажды перед ответственным выступлением не петь, а только молча открывать рот, создавая массовость. Сейчас Инга понимает почему – голоса-то сроду не было! Ни первого, ни второго. Тот неконтролируемый шелест и визг, что вырывается у неё при пении, наверное, так же был невыносим для чуткого слуха профессиональной вокалистки, как для неё – танцоры, не понимающие, что делать с собственными ногами…
Других учителей можно было легко поделить на «злых», как Тамара, «добрых», как беспомощно пасующая перед детскими выходками Идеюшка или вредных, как Гавлина Подлинична. Альбинушка же оставалась непредсказуемой. Порой весь урок она кричала и обзывалась, порой мучила школьников унылыми распевками или нудно повторяла биографию Вольфгана Амадея Моцарта. История несчастного мальчика-музыканта, которого жестокий отец, с четырех лет, заставлял музицировать на органе, а в конце жизни отравил завистливый Сальери, сначала всех расстроила до слез! Но скоро поднадоела. Тем не менее, Альбинушка из года в год продолжала рассказывать школьникам всех классов печальные подробности биографии музыканта. Даже Лина была не в силах заставить певичку изменить отношение к предмету. Директрисе приходилось мириться со своеобразной системой преподавания, ведь благодаря Альбинушке, школьный хор неизменно побеждал в городских смотрах-конкурсах. В какой-то момент Альбинушке пытались придумать новое прозвище. За пышную химическую завивку темных волос, стоявших шаром вокруг лица, певичку окрестили было Анжелой Дэвис – весьма популярной в 1980-х годах чернокожей право защитницей из Алабамы – но прозвище не прижилось. Тогда Анжелой Дэвис стали называть Володю Фоменко из 4 «В» за спутанные кудри и фирменные джинсы. Тот сидел, если Инге не изменяет память, на пятой парте третьего ряда. Позади Ильи Крещеного, но впереди братьев Бутусовых. Володя сильно переживал из-за «девчачьего» прозвища, а Гавлина Подлинична не упускала случая привлечь внимание одноклассников к его кудрям…
Случались дни, когда Альбинушка приходила на урок особенно бодрой. Тогда она прикрикивала на очередного баяниста (их певичка меняла, не дожидаясь одобрения педсовета и, почему-то, после уроков уводила домой). Распевки в такие дни проходили весело и без историй о мучениях Моцарта, а песни пели вообще замечательные – про Кубу и Че Гевару. Если верить Сережке, всё зависело от того, поддатой ли пришла на урок Альбинушка…
– С чего-о начинается Ро-одина?
С картинки в твоем букваре…
С хоро-оших и верных това-арищей,
Живущих в соседнем дворе-е…
– Достаточно, – громко захлопала, наконец, ладонями Альбинушка, почувствовав готовность многочисленных связок к новому этапу пения, – теперь нашу интернациональную.
Класс недовольно загудел.
– Да не «Интернационал», а про Кубу! – рассерженно прикрикнула на ребят учительница.
Последовал единодушно-одобрительный вздох. Про Кубу песня хорошая. Её выучили недавно и пели на два голоса.
– Небо надо мной, небо надо мной, – начинали вторые голоса.
– Как сомбреро, как сомбреро, – подхватывали первые.
– Берег золотой, берег золотой, – не унимались вторые.
– Варадеро, Варадеро, – что есть силы тянули первые.
– Куба далека, Куба далека
Куба рядом, Куба рядом!
Это говорим, это говорим
Мы! – торжественно заканчивал общий хор.
В финальном припеве Инге позволялось издавать любые звуки, а Сережка орал что было сил. Альбинушка взмахнула обеими руками, заканчивая урок. Потом, покачиваясь, уселась за учительский стол и уже не реагировала на всеобщее ликование по поводу окончания урока. Мощный голос бывшей певицы вонзался в ушные перепонки, только если кто-нибудь в порыве радости начинал скакать через парты или опрокидывалась партитура.
Урок пения по средам ставили последним. Теперь предстояло забрать подшефное третье звено, и отправиться строем на Строительную.
– Знаете что, – заявила в тот день мальчишкам Инга, – чтобы я больше не слышала этого вот вашего «черствые булки», «невкусные конфеты»… Она же старенькая. Нас отправили помочь, а мы только чаи гоняем, да выспрашиваем, откуда то, откуда это. Сегодня устроим Аделаиде Ефимовне генеральную уборку. Ясно?
– Ух ты! У вас кубинский трогон появился! – начал по привычке Коля, едва переступив порог, но умолк под свирепым Ингиным взглядом.
– Правильно, детка. Эта птичка живет на Кубе. Правда, красивая? – обрадовалась старушка, протягивая чучело невиданного пернатого, красно-сине-белым оперением повторяющего цвета кубинского флага.
– Никакой Кубы! – шикнула на мальчишек Инга и, словно на репетиции, быстренько распределила роли.
Ведра, тряпки, веники и мыло нашлись для каждого. Даже маленький Славик в тот день умотался, таская мусор в бак за оградой. Инга с Димой трясли пыльные половики во дворе, когда из-за соседского забора донеслось:
– Да что б тебя! Аделаида! Твоя кошка опять двух цыплят задавила!
– Не наговаривай на животинку Фомич, – возмущенно закричала в ответ старушка.
Голос стал неузнаваемо злым и пронзительным, но сосед не унимался:
– Ты не ори, старая ведьма! Никто тебя не боится! Разве это по-соседски? Твоя животинка так весь выводок у нас сожрет. Не кормишь ты её, что ли?!
– Неужто мне кошку покормить нечем! А с чего это ты взял, что моя кошка пакостит?
– А чья ж ещё?!
– Так, может, собака какая повадилась, или коршун. Откуда мне знать. Закрывать надо цыплят-то.
– А то мы не закрываем!
– Плохо закрываете, раз пропадают!
Седая кошка из-под крыльца поглядывала на кричащих и словно ухмылялась. Разноцветные глаза зловеще светились в полутьме. К слову сказать, виновница раздора заметно округлилась в последнее время. Хвост распушился, седая шерсть лоснилась и отливала лиловым…
Генеральная уборка на Первой Строительной, 13 закончилась некрасивой руганью Аделаиды с соседом, но, не смотря на шум, тимуровцы смахнули всю паутину из углов, вымели сор, отмыли окна. Только… спустя пару дней, в пятницу, когда зашли навестить подопечную, не обнаружили и следов своих стараний! В домике царил прежний бардак. Инга снова подумала о тимуровцах седьмой школы. Одноклассники предупреждали, будто от тех ребят можно ждать чего угодно…
Сделка!
– Давай продолжим, Сеня. Ты обещал рассказать, что тебя напугало в детстве. Для лечения очень важно вспомнить прошлое. Когда мы с тобой разберемся во всем, может обнаружиться, что и повода-то для расстройства не было.
Доктор Воронцов старался быть тактичным, но снова едва не довел пациента до истерики, пытаясь вытянуть хоть что-то полезное для терапии. Тот рассказывал о детстве, о школьном спектакле, о тимуровской работе и о странной старушке, жившей неподалеку от школы… Но что-то важное, что, видимо, и стало основным травмирующим моментом, старательно замалчивал, как бы не формулировал психолог вопросы. Евгений Львович внимательно рассматривал только что составленную схему беседы и не мог прийти к окончательному выводу. Травма, запустившая механизм болезни, однозначно не связана с сексуальным насилием. Скорее, тут что-то противоправное. Не исключено, что преступление. Вероятно, больной покрывает кого-то. Ещё пара-тройка вопросов и больной «расколется». Главное, не прекращать беседу…
– Я очень Вас уважаю, Евгений Львович, но о том, что вы хотите узнать, нельзя говорить. Опасно. Очень опасно!
Больной нервничал всё сильней. Тряслись кончики пальцев. Пришлось прекратить разговор и отправить Сеню в палату, вручив горсть конфет. Психолог вышел вслед за больным в сквер и наблюдал, как душевнобольной художник торопится прочь, словно спешит унести что-то важное. То самое, что случилось примерно лет тридцать назад, но о чём по какой-то причине всё ещё является тайной…
Арсений Жиц, конечно, прекрасно помнит тот день и мог бы восстановить все события по минутам без психолога. Всякий раз, когда они навещали старушку, Аделаида Ефимовна, порывшись в своем бардаке, извлекая из выдвижных ящиков какие-нибудь диковинки. Для каждого из ребят был припасен сюрприз: рисунок единорога, окаменевший зуб мамонта, оплавленный метеорит, книжка… Чего только не пылилось в бесчисленных шкатулках и тумбочках на Первой Строительной, 13! Но тимуровская работа третьего звена протекала по нелепому графику. Заниматься генеральной уборкой и подметанием дворика смысла не было: на следующий день беспорядок становился прежним. Хозяйку он, впрочем, совершенно не беспокоил. Аделаида Ефимовна лишь посмеивалась над их усилиями, мало волнуясь, что давно бы и ей самой пора переодеться в чистое. Инга приставала с вопросами, чем помочь. Однажды старушка завела с ними совсем странный разговор.
– Ну, вот скажите мне, пионеры, чего бы вам хотелось больше всего?
Первым ответил Дима:
– Чтобы мама с папой не пили…
– Нет, нет, детка! Желать надо для себя. Пионерам ведь не нужны деньги и богатство. Так чего ж вы хотите? – допытывалась старушка.
– Ну, не знаю… – сник мальчик.
– А вы думайте, думайте. Всё у вас теперь есть, не то, что в прежние времена. Школа, кино, любые игрушки, еды вдоволь. Пройдут годы, каждого пионера выучат какой-нибудь профессии, жизнь станет лучше, а ведь всё равно чего-нибудь да будет не хватать. Представьте, встретите вы волшебницу, которая может исполнить любое желание. Чего попросите?
Мальчишки пришли в замешательство. Инга тоже не нашлась, что ответить на такой простой вопрос. Что ей нужно для счастья? Чтобы Сеня хоть раз не запутался в платке на репетициях? Чтобы разрешили показать «Гусей-лебедей» на главной школьной сцене, а не в спортзале и не в коридоре, где проходит линейка?
– Я знаю! – прервал её размышления Коля Никитин, – Для счастья надо, чтобы всё, что задумывается, непременно сбывалось. Чтобы став взрослыми мы смогли воплощать в жизнь любые свои идеи. Чтобы не просто мечтали о путешествии на Кубу или в Австралию, а взяли да и отправились туда. Мама говорит, будто советские люди не должны ездить за границу, а вот норвежец Тур Хейердал захотел пересечь на лодке Атлантический океан и приплыл к полинезийским дикарям. Ужасно хочется путешествовать по всему миру, когда вырасту…
– Если есть деньги, хоть кто может путешествовать. Даже если ты живёшь в Советском Союзе. Наверняка твой норвежец долго копил на лодку. Я тоже видел «Международную панораму», где его показывали, – возразил Володя Фоменко.
– Значит, тебе деточка все-таки потребуются деньги? – прищурилась старушка, взглянув на Володю.
– Кто ж от них откажется? – пожал тот плечами.
Мальчишки начали спорить. Мол, лодка у Тура Хейердала была тростниковой, зачем на неё копить? В конце концов, согласились, что воплощать в жизнь мечты – действительно самое полезное желание для будущего!
Дима возражал, что их отец, например, не мечтает ни о чём, кроме водки… но и его убедили. Ведь в будущем мечты у людей станут совсем другими, а водку, может, и вообще выпускать перестанут. Может, учёные будущего изобретут особое лекарство, соберут в одной больнице всех пьяниц и вылечат, тогда и спрос на водку исчезнет…
– Что ж, деточки. Мечты так мечты. Хорошее загадали желание, если повезет, оно непременно исполнится…
– Скажите лучше, чем Вам помочь, – прервала бабку Инга, – Может, в магазин сходить за чем-нибудь?
– Да, детки. Ступайте-ка в магазин, – согласилась Аделаида Ефимовна.
Достала из кошелька синенькую «пятёрку», написала список покупок, и они начали одеваться, толпясь в тесной прихожей. За сборами не заметили, как маленький Славик заснул на диване.
– Пускай отдыхает, крошечка моя сладкая. Заберёте его, когда вернетесь, – выпроводила всех из дому старушка.
Никто не возражал. Было даже удобнее отправиться за покупками без мелкого. Оравой брели они, в гастроном, который располагался в конце Первой Строительной, за школой, но пройдя метров двести Дима вдруг остановился:
– Зря Славку оставили.
– Что с ним случится!? – одернула мальчишку Инга.
– Возвращаемся! Это была сделка! – вдруг крикнул Володя и первый побежал назад.
Все кинулись за ним.
– Какая ещё сделка?! Что ты ей сделал? Табуретку что ли, как на трудах, – на ходу бурчал Костик.
– Сам ты табуретка!
– Сейчас как дам! Узнаешь, кто табуретка…
– Перестаньте сейчас же! Вы же тимуровцы! – прикрикнула Инга.
– Сделка – не табуретка! Если тебе кто-то достал магнитофон, туфли итальянские или хорошие обои, нужно не только заплатить, но и отблагодарить, когда сможешь. Подарить что-то. Конфеты, коньяк, духи. Что сам достанешь, короче. Серьезные люди называют это сделкой! А будешь толкаться – получишь ещё! – не унимался Фоменко.
– Сделка с нечистой силой! Она нам выполнение желанья, а мы ей в оплату – Славика, – на ходу резюмировал кто-то из бегущих.
– Нечистой силы не бывает. Это суеверия!
– Всё бывает!
– И гомункулы, и метеориты, и гуси-лебеди, и нечистая сила?
– Ну, ты и балбес!
Споря и толкаясь, тимуровцы мчались назад, подгоняемые неясной тревогой. Над переулком тем временем сгущались тучи. Поднялся сильный ветер. Погода испортилась буквально за несколько секунд…
Обо всем, что произошло потом в домике у старухи, куда они примчались запыхавшиеся и встрепанные, потом помалкивали, словно сговорившись. Ни Лина, ни Борман, ни Гавлина Подлинична, даже настоящие милиционеры не смогли добиться от них ничего вразумительного. Только долгое время из окон третьего этажа школы можно было рассмотреть черное пепелище. Оно зияло там, где некогда виднелась крыша домика на Первой Строительной.
Батюшка Александр
Когда Сеня скрылся из виду, Евгений Львович направился в административный корпус диспансера. На нынешней работе больше всего ему нравится ухоженная территория дурдома. Удивительно, но порядок здесь поддерживают медперсонал и пациенты без участия профессиональных садовников. Тем не менее, клумбы, кустарники и скамейки в любое время года радуют глаз. Не удивительно, что никто из больных и не помышляет о побегах. Даже отправленные сюда на судебно-психиатрическую экспертизу убийцы, что содержатся совсем в других условиях чем, скажем, Сеня, становятся спокойнее от вида тихих сквериков.
Психолог присел на любимую лавочку.
– Приветствую, коллега! – послышалось рядом.
К Евгению Львовичу приближался батюшка из местного храма. Отец Александр – частый гостьв диспансере. Мужчины испытывают взаимную симпатию друг к другу, не только от того, что ровесники. И психолог, и священник отличаются спокойным характером и одинаково приятными манерами. Батюшка с удовольствием общается и с больными, и с медперсоналом, убежденный, что слова поддержки последним порой бывают нужней.
– Выглядите озабоченным. Что-то случилось? – поинтересовался священник, усаживаясь рядом.
Евгений Львович ни от кого не потерпел бы подобного вторжения в личное пространство. Но отец Александр – дело другое. Его внимание приятно всем, независимо от специализации, диагноза и религиозной конфессии. Даже такого убежденного атеиста, коим привык себя считать Евгений Львович, общение с батюшкой успокаивает, а спокойствию следует поучиться большинству современных людей. В том числе и медикам
– Ничего особенного. Рабочий момент. Один здешний обитатель панически боится старушек. Скорее всего, сказался какой-то травмирующий момент, пережитый в детстве, а я не могу заставить его рассказать об этом. Вам, наверное, это далось бы проще: тайна исповеди…
– А гипноз, как я припоминаю, не ваш метод, – улыбнулся священник.
– Ну, какой гипноз душевнобольному? Вы даже не представляете, что это за взлом подсознания! Такие методы допустимы только в отношении преступников, и в том лишь случае, когда нет сомнений в их полной вменяемости.
– Удивительное дело, у нас при храме сейчас живет изобретатель, который тоже страсть как не любит старушек. А их там, как понимаете, предостаточно. Мечтает попасть в мужской монастырь. Отговариваю…
– Сколько лет вашему изобретателю.
– Точно не скажу. За сорок.
– Наверняка, не женат и бездетен?
– Так и есть.
– Тогда ничего удивительного. Человек подсознательно боится приближающейся старости. Кризис среднего возраста, если проще. У нас другое.
– А ваш пациент молод?
– Нет. Тоже чуть более сорока.
