Гелька Свободный Режим

«Нептун» стянул с головы парик вместе с короной, и мой смех заглушили раскаты повелителя морских бурь. Через мгновение ржал весь берег.

⁃ Ну всё, ребята, баста. День Нептуна объявляю закрытым! – сказала ТэКа, обмахиваясь бородой.

Глава 12

И кто только её за язык тянул? Если бы не это её «я думаю, самая лучшая морская царевна получится из Лены Максимовой», сидеть бы ей самой на острове весь праздник – в одиночестве, пока все веселятся. Спасибо большое, удружила!

Я была очень зла на Ангелину и снова объявила ей бойкот. Общалась только с Ритой и Полиной, а Геля всё чаще проводила время с сёстрами Асей и Ясей. Только иногда бросала на меня быстрые взгляды, но я делала вид, что не замечаю этого.

Как-то я прилегла в тихий час на свою кровать, засунула руку под подушку и на что-то там наткнулась. Пощупала – похоже на коробочку, перевязанную лентой. Рита и Поля были со мной в комнате – рассказывали анекдоты, Ангелина отсутствовала.

– Теперь твоя очередь, Максим, вспомни что-нибудь смешное, разгони мою тоску, – попросила Полина.

– Или страшное, – предложила Маргарита.

Вместо ответа я, не подозревая ничего такого этакого, вытащила на всеобщее обозрение свою находку: коробку от духов с розовым бантиком.

– Не знаете, кто положил мне это под подушку?

Девчонки были в таком же недоумении. Я развязала бантик, открыла коробку – и тут же выронила её из рук на пол, заверещав, как сумасшедшая. Из коробки выпорхнула черно-жёлтая, довольно большая бабочка – а я ужас, как боюсь этих созданий! Бабочка для меня хуже любого паука или жука. Даже гусеницы, самые волосатые – милашки, по сравнению с ними. Может быть, это глупо, может, странно, но я ничего не могу с собой поделать – при виде бабочки у меня озноб по коже.

– Выгоните её, выгоните, скорее, – верещала я, закрыв лицо руками.

На крик прибежала наша Елизавета:

– Девочки, что случилось?

– Бабочка залетела, а Максим их боится.

Лиза оглядела нашу комнату.

– И где она?

– Не знаю, – сказала Полина, – может вылетела, когда вы дверь открыли.

Я робко выглянула из-за ладоней.

– Точно?

– Точно, точно, – сказала вожатая. – А где ваша четвертая? Где Ангелина?

– Не знаем, наверно, у сестёр.

Вожатая пошла за ней, а я начала несмело осматриваться, всё еще не веря, что бабочки нет, и вдруг заметила сложенный вчетверо листочек бумаги на полу рядом с открытой коробкой от духов – судя по всему, из неё он и выпал. Я подняла бумажку, повертела в руках. На ней синей ручкой была сделана надпись «Лене», заключённая в сердечко.

– Это ещё что?..

Я развернула листок, прочитала первые строчки, последнюю – и не поверила своим глазам. Записка была от Влада… Полина (вот любопытная!) уже сидела тут как тут, на моей кровати. На лице её читалось нетерпение.

– Ну, что там? От кого? Дай посмотреть.

Я отрицательно качнула головой.

– Это личное, – и встала, отойдя к окну.

В этот момент вошла Геля.

– А у нас тут любовное послание, – сразу же сообщила ей Полина.

Ангелина удивленно приподняла брови.

Я отвернулась от них и начала читать записку. Сначала быстро пробежала, потом ещё раз медленнее, осознавая прочитанное. Там было всего несколько строк, но от них мне стало жарко. Сердце стучало, лицо пылало, а губы сами собой растягивались в улыбку.

«Я долго мучился и решил всё-таки, что легче написать о своих чувствах, чем сказать о них. Ты мне нравишься. Скоро закончится смена, все разъедутся, но я всегда буду помнить тебя и надеяться, что когда-нибудь мы снова с тобой встретимся. Влад К.», – вот, что было в записке, написанной без ошибок, но довольно некрасивым, корявым почерком.

Да, корявым, и… каким-то очень знакомым. «Анонимка, – догадка вспыхнула в мозгу, как лампочка, и в душе поледенело. – Вот же гадина!» Я смяла записку в комок, и обернувшись, с силой запульнула его Гельке прямо в грудь.

– Что, хотела посмеяться надо мной? Ну да, очень смешно. Ха-ха-ха! А вы чего не смеётесь, девчонки? Умора ведь!

– Ты чего, Максим? – не поняла Поля.

– Не называйте меня так больше! – закричала я. – Не Максим, а Лена, понятно вам? Ленка-пенка-колбаса, на верёвочке оса!

Я кинулась в дверь, сбежала по лестнице вниз. Получилось выйти из корпуса незамеченной. Пошла куда глаза глядят – за туалеты, через деревья и кусты, размазывая слёзы по лицу, пока мой путь не преградил забор лагеря. Кажется, именно здесь мы выпускали улиток с моей теперь уже окончательно и навсегда бывшей подругой.

«Как она могла такое придумать? – в голове не укладывалось. – Пригрела змею на груди. Вот и открывай кому-нибудь душу. Возьмут да плюнут… Обидно и больно так, что хочется исчезнуть куда-нибудь. Или закрыть глаза и оказаться в прошлом, на месяц. Я бы никогда не поехала в этот ужасный лагерь, зная, что меня тут ждёт…»

Так, разговаривая мысленно сама с собой, я бездумно протянула руку за прутья ограждения, сорвала с растущего по ту сторону куста какие-то ягоды, похожие на красную смородину, и запихала их себе в рот. Ягоды оказались горькими, но на моей душе в тот момент было гораздо горше, и сравнивать нечего, так что я проглотила их, даже не скривившись, а потом съела ещё сколько-то.

К вечеру у меня скрутило живот, началась рвота и другие неприятности. Так на последней неделе смены я оказалась в лазарете – на карантине. Потом мне девочки рассказали, что, узнав о происшествии, ТэКа с Петровичем перевернули и перетрясли все вещи в нашей палате. В моём чемодане обнаружились горсть засохшей картошки фри и четвертинка гамбургера – остатки нашего пиршества в поезде. Я же совсем про них забыла! ТэКа торжествовала, считая, что нашла причину моего недомогания, но я-то знаю, что дело было совсем не в этом.

Хотя, честно признаться, в чём именно – сказать тоже не могу. Может быть, я заболела от непонятных ягод, может, съела что-то не то в столовой, а может, моё здоровье подкосила издевательская «любовная записка» и разочарование в дружбе. Ведь говорят же, что все болезни от нервов…

Глава 13

Пока мне было совсем плохо, Нина Павловна не отходила от меня. Она даже на ночь осталась в лазарете. Я не поднималась с постели почти весь следующий день, и только к вечеру почувствовала себя лучше. А когда с аппетитом съела принесённый мне из столовой ужин, то и вовсе ощутила прилив сил. Сразу же захотелось выйти на улицу, вернуться к обычной, планомерной, жизни лагеря, посмотреть, что заняты сейчас старшие отряды. Но об этом и думать было нечего.

«Хоть бы пришли ко мне, навестили», – с тоской думала я, забравшись на подоконник. Из приоткрытого окна больничного бокса был виден лишь край главного корпуса. А еще подстриженные кусты и дорожка, ведущая к входу в лазарет. Я смотрела на неё и на кусты, не отрываясь, словно гипнотизируя: появись, появись, появись, ну, хоть кто-нибудь! И вдруг сработало: сначала я услышала голоса, а потом увидела две фигуры. Одна из них оказалась нашей воспитательницей Софией Владимировной, а вторую – скрюченную и причитающую – я совсем не ожидала и меньше всего хотела видеть. «О, нет, что за бред? Кто угодно, но только не она!..»

Прошло несколько тревожных минут, в течении которых я старательно, но тщетно прислушивалась к происходящему за стенкой, в кабинете у врача. Потом тишину нарушил скрип двери, шаги – и на пороге моего бокса появились все трое: медик, воспитатель и она, Гелька.

– Вот тебе, Леночка, и компания, – с улыбкой сказала Нина Павловна, снимая свой больничный халат. – Раз у вас одно и то же, будете вместе лежать. А София Владимировна за вами присмотрит, пока меня нет.

Попрощавшись, она пошла домой, воспитательница, включив нам свет, тоже вышла, и мы с Ангелиной, моим заклятым врагом, остались в палате один на один. Она легла на кровать, обхватив руками живот, и продолжала притворяться, что плохо себя чувствует. Я видела, что она врёт, но не понимала, зачем. Надо было это прояснить, и в то же время мне совсем не хотелось с ней разговаривать.

Я снова залезла с ногами на подоконник, прислонилась спиной к проёму и стала смотреть в окно, за которым быстро темнело. Хотя, если быть честной, смотрела я не наружу, а внутрь, украдкой наблюдая за Гелей через её отражение в стекле. Она неподвижно лежала на боку, время от времени испуская вздохи, но продолжала упорно молчать. Я же, со своей стороны, молчала ещё упорнее. Эта тягомотина длилась, наверное, с полчаса.

– Ты что, правда, бабочек боишься? – её вопрос прозвучал неожиданно.

– Правда… А у тебя, правда, живот болит?

– Нет, не правда.

– Ну и зачем ты сюда притащилась? Кто просил? – у меня задрожал голос.

– Никто не просил, я просто подумала, что тебе тут, наверно, очень грустно одной… Ты так расстроилась из-за той бабочки, и записки… мне было больно смотреть на тебя. Прости меня!

Я почувствовала, что сейчас разревусь и поджала губы, крепясь изо всех сил. Геля встала с кровати и стала медленно приближаться ко мне.

– Я не хотела над тобой посмеяться, честно.

– А что ты хотела? – я повернула к ней лицо и посмотрела прямо в бесстыжие, как я думала, глаза, которые вдруг оказались полны слёз.

– Я не знаю, – сказала она тихо, – может, просто порадовать тебя, сделать приятное…

– Да уж, порадовала… Я чуть концы от страха не отдала. Вот уж подарочек так подарочек!

Гелька засмеялась, слёзы в её глазах тут же высохли:

– Ты не представляешь, чего мне стоило поймать его! И надо же, все усилия были зря… Вот уж совсем не ожидала от тебя такой реакции. Это же бабочка! Почему ты их боишься?..

– У всех есть свои страхи, – отрезала я. – Неужели, ты ничего не боишься?

Она посмотрела на меня серьёзно.

– Боюсь. Потерять твою дружбу, например.

Я усмехнулась.

– Если бы ты дорожила мной как другом, то не написала бы этой безумно глупой, идиотской записки!

Геля помолчала.

– Да, ты права, это было глупо, извини меня… Просто ты так втрескалась в этого Котова, что я подумала, может, получив от него «валентинку», ты перестанешь думать, что он ко мне подкатывает и прекратишь, наконец, ревновать…

– Что?.. Вот ещё! – её слова звучали возмутительно. – Я нисколько не ревную. Скажи честно, тебе ведь самой он нравится. Ты без ума от Влада!

– Не-ет, – Геля выпучила глаза и завертела головой, изо всех сил стараясь меня переубедить, – что ты, Влад мне вообще не нравится. Мой краш в этом лагере – совсем другой человек.

– И кто же?

Она сделала мечтательное лицо.

– Не скажу.

– Нет уж, давай говори, раз начала! Кто он, твой любимка?

Геля передёрнула плечами и выдохнула:

– Стас.

– Какой Стас? – переспросила я, хотя уже понимала, о ком речь, ведь никаких других Стасов в лагере не было. – Старший вожатый?

Она кивнула.

– Он такой классный, взрослый – не то, что все эти малолетки никчёмные.

– Но ведь он совсем не в твоём вкусе! – удивилась я.

– Почему?

– Я думала, тебе нравятся блондины, как Егор К. А этот черненький, да ещё и кудрявый…

– Да-а-а, – Ангелина расплылась в улыбке, – такие кудряшки классные, и такие глаза… серьёзные-серьёзные. И голос такой…

– Какой?

Командирский.

– Ну ты даёшь!

– Ага…

Геля подвинула мои ноги и тоже села на подоконник рядом со мной. Он был широкий, и мы вполне удобно размещались на нём вместе.

– А знаешь, что сегодня в лагере будет? – спросила меня Ангелина.

– Что?

– Репетиция последнего костра смены. Представляешь, Стас будет играть на гитаре. Каждому отряду надо выучить по две песни.

– Пионерских?

– Ну, да. Нам дали «Солнечный круг» и «С чего начинается Родина». Знаешь такие?

– Вроде слышала. В День пионерии их, кажется, включали.

– Ну вот…

Подтверждая слова Ангелины, с улицы донеслись далёкие звуки.

– О, слышишь? Уже начали.

Я вздохнула.

– Жаль, что мы не можем выйти отсюда.

– Да, жаль. Но я надеюсь, что сам последний костёр и королевскую ночь мы с тобой не пропустим. Ты ведь уже поправилась?

– Почти.

– Ну вот…

Мы помолчали, прислушиваясь к голосам, которые что-то пели хором, но что именно – было не разобрать. Не знаю, о чём думала Ангелина, а я задавалась вопросом: искренна ли она со мной или снова что-то задумала, чтобы поиздеваться? Мне хотелось ей верить, и в то же время было страшно опять разочароваться в подруге.

– Геля?

– Что?

– Если тебе так нравится Стас, зачем ты притворилась больной?.. Была бы сейчас рядом с ним, пела бы песни под гитару, а не сидела здесь, со мной…

Ангелина придвинулась ко мне и обняла за плечи, чуть притянув к себе, как мама.

– Потому что я думаю, что дружба важнее всяких там влюблённостей.

– Правда? – я подняла на неё удивлённые глаза.

– Конечно, – уверенно сказал она.