Гелька Свободный Режим

– Это как?.. Ну-ка поподробнее опиши, – не поняли мы с Полиной.

Рита, как обычно, не принимала активного участия в общем разговоре, но теперь её молчание было похоже больше на немое осуждение, чем на беспрекословную поддержку наших затей. Всё-таки статус командира отряда накладывал свой отпечаток.

А придумала Геля вот что. Нарезанного хлеба на столах всегда было много – и чёрного, и белого, к завтраку иногда даже батон давали. Так вот, она предлагала завтра в столовой не торопиться, есть медленно, чтобы задержаться там как можно дольше, а когда зал опустеет, набить хлебом свои топики спереди, в районе груди, и таким способом скрытно вынести его.

– Подумаешь, размерчик чуть побольше станет, этого никто и не заметит, вот увидите, – уверяла она нас, сверкая глазами, в которых отражался свет уличного фонаря. – Если не верите, давайте проверим!

Рита, оно и понятно, наотрез отказалась от такого спорного эксперимента, Поля тоже:

– У меня от страха пот выступит, я не хочу потом потный хлеб есть…

Нам с Гелей ничего не оставалось, как только взять проведение опыта на себя. С той мыслью и заснули, наконец.

На следующий день план был исполнен. Всё шло гладко, мы намеренно засиделись за столом после обеда, остались в зале почти одни – не считая дежурных, собиравших грязную посуду на дребезжащие тележки. Выждав удобный момент, Геля быстрым и точным движением засунула горбушку черного себе в декольте, потом ещё ломтик, и ещё. Чуть поправила, взглянула на меня: ну что, мол, здорово получается? «Норм», – кивнула я, хотя на самом деле смотрелось не очень: бугристо. Но не могла же я отступить, оставив подругу одну в таком вот неудобном положении. Поэтому не стала долго думать, схватила сразу по два куска белого и засунула их под свой топик справа и слева. Хлеб, к счастью, был свежий, крошки не кололись и почти не щекотали.

Тут надо сказать, что фигура моя в почти тринадцать лет была ещё далека до идеала. Гелька – та, да, выглядела уже как вся такая из себя цаца. А я – нет. Ну, вы поняли. Поэтому появившиеся у меня спереди благодаря хлебу выпуклости были совсем даже не лишними. Выставив их, я гордо пошла к выходу. Геля следом. И надо ж было такому случиться, что на крыльце столовой нам повстречался (кто бы вы думали?) Иван Петрович! Он стоял, о чём-то беседуя с вожатыми, и, как специально, в то самое время, когда мы вышли из дверей, остановил свой блуждающий взгляд прямо на нас.

Мы же, вместо того чтобы как можно скорее исчезнуть из его поля зрения, оторопели, застыв на месте. Наши лица, на которых в тот момент, наверное, было написано чистосердечное признание во всех преступлениях мира, заставили его присмотреться к нам повнимательнее.

– Елизавета, – сказал Петрович тихо, но с хорошо различимым укором в голосе, – этих товарищей, – он показал на нас кивком головы, – прямиком к директору…

В общем, догляделся и догадался. У директора мы с Гелей сначала подверглись пристрастному допросу о причинах, заставивших нас засовывать хлеб под бельё. Потом была пытка нудной лекцией о связи между хлебными крошками и появлением в жилых корпусах ползающих насекомых. Выговорившись, ТэКа как будто смягчилась и, позвонив по телефону, распорядилась, чтобы на сонник в столовой детям выдавили не только кефир, но и хлеб, оставшийся с предыдущих приемов пищи.

Вот это достижение! – обрадовались мы. Вечерний кефир, до ужаса кислый, пить было невозможно, и на сонник из-за этого почти никто не ходил. Теперь-то побегут как миленькие! Кусок хлеба на сон грядущий (а лучше два или три) не даст никому в этом лагере умереть с голоду. И всё благодаря кому? Нам с Гелей! Мы уже чувствовали себя героями, готовыми порхать на крыльях славы, но директриса быстро вернула нас на землю:

– Оставить ваш проступок безнаказанным я, конечно, не могу. В целях воспитания, чтобы другим не повадно было… Так, завтра у нас по плану плановая поездка всем лагерем на уборку урожая – плановая трудотерапия, – она говорила витиевато, словно её заело на слове «план» и его производных. – Думаю, будет справедливо, если вам двоим я увеличу плановую возрастную норму в два раза… Согласны?

Мы кивнули, потому что иного выбора у нас всё равно не было. Говорить что-то на счёт незаконности использования рабского детского труда ТэКа было бесполезно.

Утром лагерь, как обычно, поднял горн, но зарядку и построение, чтобы сэкономить время, в этот день отменили. Наскоро позавтракав, мы сели в жёлтые автобусы с табличками «Дети» и, подпрыгивая на ухабах, весело, с песнями поехали в садхоз (садовое хозяйство «Антоновка»). Там нас встретили с распростертыми объятиями один дяденька и три тётеньки – все в косынках, повязанных на манер бандан. Они подвели нас к рядам плодовых деревьев, снабдили черными пластмассовыми ведерками и научили бережно срывать с веток яблоки и сливы.

Собранное в ведро надо было аккуратно пересыпать в деревянные ящики. Когда все фрукты, до которых мы могли дотянуться, были с деревьев сняты, девочки растягивали под ними простыню, а мальчики трясли стволы и ветки – верхние плоды падали в «гамак» и не повреждались. Те яблоки и сливы, которые лежали на земле, битые, мы тоже собирали, но класть их в ящики было нельзя. Для них предназначались картонные коробки, которые потом поехали вместе с нами на полу автобусов в лагерь. Ради этого, чтобы не подходящие для продажи фрукты попали к нам на стол, и была затеяна эта «трудотерапия» – так мы поняли.

Аромат стоял головокружительный. Руки сами тянули спелые плоды в рот, но вожатые, руководившие всем процессом, зорко следили за тем, чтобы они туда не попали.

– Есть немытое нельзя! Проведёте остаток смены в лазарете! – твердили они, но эти назидания действовали только на самых пугливых.

Смелое большинство набивало яблоками карманы, и вожатым приходилось смотреть на это сквозь пальцы. Ну не будут же они, в самом деле, отбирать добычу у каждого оголодавшего ребенка. Это могло быть небезопасно. Главное, что они нас предупредили, а там уж – дело наше: есть или не есть. За два часа, что мы работали в садхозе, я незаметно запихнула себе в рот штук десять мягких кисло-сладких слив. Или пятнадцать. А когда ехали на автобусах обратно в лагерь, сгрызла втихаря ещё три сочных хрустящих яблока.

И знаете что – пронесло. Не в смысле, что пронесло… Обошлось, в общем. Не попала я в лазарет, и никто, кажется, не попал. Зря вожатые нас пугали.

Глава 10

Это будет мой звёздный час… Так я себе представляла конкурс красоты и талантов, который в «Пионере», чтобы угодить директрисе, назвали на старый манер: «А ну-ка, девочки!»

Если честно, по натуре я совсем не звезда, уж очень стеснительная. Для меня гораздо комфортнее жить, не привлекая к себе общественное внимание. Но как можно смириться с тем, что сильно понравившийся тебе мальчик (очень сильно) всё ещё тебя не замечает?! Даже со сверкающими стразами в раздутых от воспаления ушах…

Кстати, об ушах. Они, и вправду, побагровели, опухли, к ним больно было прикасаться. Ася сказала, что места проколов обычно протирают перекисью водорода или хлоргексидином, пока не заживут, но не сказала, где я должна была раздобыть эти средства. Не в лазарет же идти с повинной. Впрочем, ничего другого мне уже и не оставалось.

Медик Нина Павловна всплеснула руками и начала громко охать, увидев мои бедные уши. С трудом я стерпела, чтобы не заорать, когда она вытаскивала из них стрекоз, покрытых коростами засохшего гноя.

– Теперь каждый день утром и вечером приходи ко мне на промывание, – сказала она и прибавила строго: – Только не вздумай засовывать обратно эту «красоту», ещё сепсиса нам не хватало! Надо было золотые серёжки вставлять, а не простые…

«Золотые – скажете тоже», – хотела проворчать я, но смолчала. Нина Павловна была хорошей. Я не сомневалась, что если ей не грубить, то история про мои несчастные уши не дойдёт до ушей ТэКа.

Пришлось идти на конкурс ничем не приукрашенной, так сказать, в своей естественной красоте… Ну, почти естественной. Ангелина поработала над моим имиджем: здорово уложила чуть обросшие вихры своим стайлингом, мастерски подвела стрелки, а потом достала из своего чемодана что-то гладкое, нежно-розовое, длинное, на лямочках, с цветочками и воланами.

– Вау, какое платье, – умилилась я, – неужели это мне?

– Конечно! Для королевы смены – королевский наряд.

Было очень лестно услышать от подруги такие слова. «Какой счастливый день», – думала я, любуясь платьем. В моих собственных вещах, взятых в лагерь, не было совершенно ничего подходящего для того, чтобы блеснуть. Вообще-то платья и юбки – это не моё, я их надеваю очень редко, но тут-то был особенный случай!

– Спасибо, что веришь в меня, – обняла я Ангелину. – А почему ты сама не захотела участвовать?

– Ну, я не талантливая…

– Как, совсем?

Геля пожала плечами:

– Петь не умею, танцую так себе, театрального дара тоже нет, даже стихи запомнить не могу, а уж прозу тем более…

– Зато у тебя руки золотые. Смотри, какую красотку из меня сделала!

– Думаю, чтобы победить в конкурсе, надо во всем быть на высоте, а иначе… в общем, не люблю я проигрывать.

Я не придала значения словам подруги, начав кружиться по комнате в чудесно развевающемся шёлке. Вспомнила их уже во время испытаний. Конкурс строился по принципу десяти негритят. Помните, считалочку-страшилку? Что-то вроде: «Десять негритят пошли купаться в море. Одни из них утоп – ему купили гроб…» Так уж получилось, что участниц было как раз десять – по две девочки от каждого отряда. «Дочки рабочих» представляли я и курносая Николь.

Уже первое задание, «Умелые ручки», повергло меня в трепет и уныние. Во-первых, нам повязали фартуки – прямо на платье! – и дурацкие косынки на голову. Во-вторых… Не скажу, что я такая уж белоручка, но чистить картошку… ножом… да кто такое придумал?! Дома мама давала мне для этого овощечистку – и то я порезалась однажды. Стараясь не остаться без пальцев и при этом уложиться по времени, которое буквально утекало в песочных часах, я кое-как пообрубала толстые куски шкуры от большой, не помещающейся в ладони картофелины. В результате моих стараний она уменьшилась раза в три. За такое издевательство над овощем жюри наградило меня… аж двумя очками. Негусто, конечно, но у тех двух несчастливиц, что выбыли из конкурса в самом начале борьбы за корону, было и вовсе по одному.

– Главное, что ты осталась в деле, – подбодрила меня Геля.

– Да уж, хорошенькое начало. Я даже боюсь представить, какие испытания ждут впереди…

Второй тур назывался «Я его слепила из того, что было». Слепить предстояло себе костюм для модного показа из обрезков ткани, упаковочной бумаги, новогодней мишуры и прочего залежавшегося в недрах клуба мусора. Сначала я растерялась, но моя Геля, мой незаменимый Ангел, как верный оруженосец Дона Кихота, пришла на помощь. Тут подвязала, здесь подклеила, там подрезала, соединила несоединимое – и получился вполне себе годный прикид. Правда, надевать его пришлось не на белье, а, для верности, на закрытый купальник – чтобы не опасаться, что в процессе дефиле что-то важное от него отвалится, и все увидят то, чего видеть не должны.

Что ж, плодом наших совместных с Ангелиной усилий был однозначный успех – второе место в этом туре. Со следующим испытанием, под названием «Ангельский голосок», я должна была справиться самостоятельно. Правда, репетиций было мало, но песню «Би-би-ю-ба» я знала хорошо – выступала с ней на семейных праздниках несколько раз. Но одно дело петь при родственниках и знакомых, без микрофона, и совсем другое – выйти на сцену и выступать перед полным зрительным залом, где среди двух сотен глаз есть и самые желанные – глаза Влада Котова. Я снова облачилась в чудесное розовое в цветочках платье и с дрожью в коленках вышла на сцену…

Что ж, это был полный провал, крах, проигрыш… не знаю, какие ещё синонимы тут можно подобрать. Я просто опозорилась, вот и всё. Второй раз за эту смену, только теперь не коллективно, а индивидуально. Сначала от волнения забыла включить микрофон, а когда опомнилась – слова песни вылетели из головы, как будто их там никогда и не было. Вишенкой на тортике стал мой фальшивый, безобразный вокализ, который обычно удавался мне на пять с плюсом. Не в этот раз… Жюри, наверное, сжалилось надо мной, поставив три балла за провальное выступление, и это был самый низкий результат песенного тура. В остальных испытаниях, понятное дело, я уже не участвовала.

После моего ухода «негритят» в конкурсе осталось пятеро, в том числе наша Николь. Мы с девчонками решили болеть за неё, пока не охрипнем, ведь самая дружная и громкая группа поддержки могла прибавить участнице целых пять очков. Пусть у меня не вышло, но кто-то же должен был постоять за честь отряда. И знаете что, у нас получилось! Дополнительные очки позволили Николь вырвать победу!!!

Все были рады за неё, и даже я, честно. Николь – молодец. Хотя… корона из золотой бумаги больше подошла бы к моему (гелиному) шёлковому платью, чем к её драным джинсам. Но тут уж ничего не поделаешь, победителей не судят. Глядя на её сияющее лицо, на котором от широкой улыбки нос подпрыгнул ещё выше, я подумала: «Интересно, кто завтра займёт первое место в конкурсе «А ну-ка, мальчики»? Только бы не Влад, я не переживу, если их с Николь объявят королём и королевой смены…»

Геля дернула меня за руку:

– Ты где опять летаешь, Максим? Через пятнадцать минут дискотека, бежим переодеваться!

Я решила остаться в том же наряде – хотелось ещё немного побыть принцессой (пусть и не королевой). Ангелина выудила себе из своего чемодана другое платье – облегающее, с вырезами, мятного цвета. Мне оно показалось ещё лучше розового, что было на мне. Хотя нет, оно было не лучше, просто на Гелиной фигуре с тонкой талией и округлыми бедрами выглядело сногсшибательно.

Только зря мы так наряжались. Дискотека была скучной, танцевали почти только одни девочки, мальчики отлынивали. Тогда вожатые придумали ход конем, как выражается мой любимый дедушка, который при этом совершенно не умеет играть в шахматы – всё время путает, как какая фигура ходит. Девочек они поставили во внешний круг, а мальчиков (чтобы не сбежали, наверное) во внутренний. Заиграла музыка, хороводы стали двигаться в разные стороны, а когда трек оборвался, Стас таинственно произнёс в микрофон:

– А теперь… повернитесь девочки к мальчикам, а мальчики, соответственно, к девочкам… Возьмитесь за руки с человеком, который сейчас перед вами… Всё! У нас образовались пары. Танцуем медленный танец!

Это был ну просто удар под дых. Передо мной стоял Костян-обезьян, со своей премерзкой ухмылочкой, а напротив Ангелины… Влад Котов!!! Они стали медленно двигаться в танце, улыбаясь друг другу, а я стояла, как вкопанная, не в силах оторвать от этой пары своих глаз. И только когда Обезьян больно сжал мои пальцы, я опомнилась и вырвалась из его цепких лап.

Хотелось убежать совсем отсюда – в комнату, или вообще прочь из лагеря. Но желание наблюдать за Гелей и Владом было еще сильнее. Я села на скамейку и начала смотреть на них – прям пялиться, по-другому не скажешь. Они не замечали моего сверлящего взгляда, о чем-то оживлённо разговаривая. А потом она начала смеяться, прям хохотать! Этого я выдержать уже не могла.

«Ну, конечно, у неё и волосы, и фигура, и шмотки классные, – с грустью думала я, свернувшись калачиком на кровати и обнимая подушку. – С чего только я взяла, что могу понравиться ему? Да на её фоне я просто страшилище…»

Уже готовая зареветь, я услышала, как кто-то быстро поднимается по лестнице. Дверь открылась, и на пороге появилась Гелька.

– Максим, ты здесь? Почему ты ушла без меня?

Я встала с кровати, медленно сняла платье, протянула его владелице и ответила вопросом на вопрос:

– Ты думаешь, мне приятно было?

– Что?.. Это ты про наш танец с Владом?.. Так ведь я тут не причём, мы случайно в пару попали, – пыталась она оправдаться.

– Ага, а мило улыбаться ему, хихикать, хохотать – это тоже случайно?

– Да если хочешь знать, мы с ним о тебе разговаривали. Он спросил, как ты после конкурса, сильно ли расстроилась, а потом рассказал смешную историю про себя, как однажды в школе его назначили ведущим мероприятия, и он так переволновался, что заправил брюки в носки и так вышел на сцену. Представляешь?..

Она снова начала хохотать, а я закрыла уши ладонями, потому что не верила ни единому слову этой предательницы.

– Замолчи! Не хочу этого слышать! Ты всё-всё придумываешь, врёшь!..

С того вечера наша дружба с Ангелиной расстроилась.