Арамис. Зов Крови

Татьяна Черкасова

Арамис. Зов Крови

Глава 1. Добро пожаловать в дивный мир!

«До нашей эры Единый дремал глубоким сном в ядре планеты до тех пор, пока Адам и Ева не были сосланы на землю за искушение. Они продолжили род человеческий, и так появилась цивилизация – дети Единого. Отец всего мира не мог нарадоваться своими творениями и всячески спускался на цветущую землю. Дети Единого учились выживать без его помощи, и вскоре превратили планету в настоящий живой мир.

Но живым он был до тех пор, пока дети не начали пренебрегать дарами Единого. Чтобы навести порядок, Единый создал братьев – несущего добро из сердца и несущего зло из мозга. Они инь и ян, не способные жить друг без друга. Однажды им наскучил мир людей, и они попросили Единого создать место для добрых, злых и не определившихся. Горячо любимые Единым сыновья заполучили его дозволение и создали империи, жившие в согласии тысячелетиями. Добрые умирали и попадали к светлому брату в рай, злые – в мучительное место, где их жестоко наказывались за грехи. Однажды обитель Тёмного брата едва не разрушилась из-за огромного количества душ. Светлому было завидно, что Тёмный значительно превосходил брата по силе, отчего объявил ему войну. Тёмный брат одержал победу, и с тех пор полным было только его царство – ад. Единый спускался на землю и пытался понять, отчего люди попадали в тёмное царство, и ужаснулся, узнав причину – абсолютно каждый человек имел грех, но не каждый знал о его наличии, посему не отмывался. Ангел Уриил пришёл в ярость и попросил Единого убить брата, но он отказал. Тогда Уриил стал жестоким и начал преступления. Великая церковь, прославляя Уриила, следовала пути жестокости и коварства. Еды практически не оставалось, вся была отравлена. Тогда людям приходилось употреблять в пищу себе подобных. Гнев Уриила прекратился, но люди стали свирепее. После они вели войны, убивали и относились к собратьям и сёстрам как к скоту. Мир превратился в одну большую гильотину. Каждый день умирало около двадцати миллионов человек. Вскоре, увидев полыхающие земли и воюющих друг с другом людей, Единый пришёл в ярость.

Тогда в мир людей ступило творение Единого – всадник на белом коне, которому вскоре Отец создал женские органы. Она была жестока и бессердечна, а ступила на эту землю для того, чтобы наказать людей за что неправедность и наслать на них смертельные болезни, чтобы наблюдать за мучениями. Неизвестная хворь разлетелась по всему миру, убивая миллионы людей. Единый дал всаднице имя Чума – несущая болезни. Следом за Чумой на Землю ступил всадник на рыжем коне – имя его Война. Суровый воин появлялся в любом месте мира и сразу же начинал кровавые бойни и междоусобицы. Лицо его часто было окрашено кровью, а глаза отражали сплошное безумие и наслаждение. После Войны ступил всадник на чёрном коне – Голод с весами в руках. Он отравитель, тот, кто ослабевал людей, находясь рядом с ними с весами в руках. Свежие куски хлеба становились камнями. От нехватки еды люди умирали каждые четырнадцать дней.

Затем явилась Матерь Мёртвых – Великая Смерть на бледном коне, способная убивать одним взглядом. Однажды Смерть явилась в скрытый от взоров других город богатства и любви и полностью его уничтожила. Его жителей Смерть забрала в ад как самых нечестивых грешников. Смерть являлась людям в Судный День и начинала кровавый созыв. Жертвы Инквизиции были расчленены и разбросаны по разным частям света – Смерть собрала останки и превратила их в пепел. Война, Голод и Чума были разозлены. Смерть несла всё то, что нёс каждый всадник по одиночке – она разрушала здания, морила людей голодом, заражала хворью и убивала. Всадники объединились и начали войну со Смертью, в которой та была казнена Чумой. Вместе с миллионами детей Единого погибла его любимая дочь. В ярости он запечатал всадников в тюрьме и наколдовал им сон. Они явятся тогда, когда мир погрязнет во лжи, ополоснётся в крови, чтобы довести начатое до конца и снять печати с Книги жизни».

***

«Оно ненавидит уделы слабости. Мир уже ополоснулся в крови. После смерти метис с Зовом Крови прольёт гораздо больше крови. Зло из нечистот ненасытно. Оно избавит мир от своего гнева лишь после Судного Дня –когда от земли останется лишь пепел, а от людей –кости.»

Обрывок бумаги с этими словами был найден подле трупа маленькой девочки. Ей не было восьми лет. Убийство или несчастный случай – нет никакой разницы, ведь эта смерть уже восьмая. Это началось, когда в Академию имени Шона Мендерса перевелись его правнуки. Академия имени Стриндберга после ужасной гибели Бонмалины Спенсер и Асмодея Зенуним прежней уже никогда не была. Раньше Бонмал и Асмодей крепко дружили со Свеей Альдани, теперь же пятнадцатилетняя девушка абсолютно никому не нужна.

Стоя в центре коридора, Свеа думала, что все взгляды обращены на неё, а не на мёртвую руку под белой простынёй. Младший брат Арамис стоял дальше всех. У Свеи появилось чёткое осознание: смерти детей неспроста. Месяц назад она проснулась в холодном поту после жуткого сна, в котором её преследовали души умерших детей. Они все тянули к ней бледные холодные руки и пытались утащить за собой в глубокую неизвестность.

Неизвестность, где её достанут головные боли.

Бартоломео – её отец – говорил, что у неё не может быть таких головных болей. Но Астарот – её покровитель – утверждал, что головные боли – звено проклятия, наложенного на род Мендерс.

«Плоть… к плоти… сердце… к сердцу… кровь… за кровь…»

Свеа схватилась за виски. Открыв глаза и немного придя в себя, она словила на себе изучающий взгляд Арамиса. Хоть ему и было шесть лет, относился он ко всему со всей серьёзностью. С четырёх лет он не мог понять, что значит быть обычным ребёнком. У рода Мендерс возникло ощущение, что Арамис не тот, за кого себя выдаёт, а Свеа… боялась младшего брата. Он уже восьмой раз являлся свидетелем смерти, но его лицо не выражало никакого сожаления и испуга.

Тупая боль смогла вернуть Свеу в реальность окончательно. Теперь ей показалось, что позади брата ухмылялась сама Смерть. Ещё немного мыслей и подозрений, и Свеа упадёт в обморок.

«Плоть… к плоти… сердце… к сердцу… кровь… за кровь…»

Когда Свеа снова схватилась за голову, предплечья коснулся учитель. Арамиса уже нигде не было видно. Девочку унесли из школы, за мёртвую руку держалась мать погибшей. Истерический крик эхом раздался в ушах Свеи, словно это была очередная головная боль.

– Свеа, тебе следует пройти в кабинет медсестры.

Всё, что слышала Свеа – «Плоть… к плоти… сердце… к сердцу… кровь… за кровь…». Она будто находилась в трансе.

Вселенная подавала знаки, что скоро начнутся катаклизмы. Когда тридцатого августа две тысячи двадцать третьего года Свеа узнала о том, что Австралия почти полностью ушла под воду, её жизнь уже не была прежней. Каждый день она думала о том, чтонагрянуло на землю. То, о чём она читала в украденной у деда книге, должно было случиться в две тысячи двенадцатом году двадцать третьего декабря по календарю майя.

Апокалипсис.

– Свеа, ты меня слышишь?!

Когда учительница крикнула, Свеа пришла в себя.

– Господи, у тебя шок. – Учительница пощупала лоб Свеи и стёрла слезинку с щеки. – Милая моя…

Свеа не нуждалась ни в поддержке, ни в тёплых словах. Ей было необходимо остаться одной, но учительница не могла так просто её оставить. Она обняла Свеу и погладила макушку как мать.

– Где мой брат?

– Арамис побежал в туалет. Его чуть не вырвало.

– Почему?

– Ему не нравится запах крови. Каждый раз Арамис убегал в туалет, чтобы вырваться. Неужели ты совсем ничего не знаешь о своём брате?

Свеа не ответила. Всё было слишком странным – смерти в классе Арамиса, его убийственное спокойствие и побеги в туалет от вида еиови, к которой раньше был равнодушен. Мальчик легко мог поранить палец или порезать ладонь специально для того, чтобы посмотреть на кровь. Ему нравилось облизывать пальцы с кровью, откусывать заусенцы и грызть ногти до крови.

Уборщица разгоняла учеников шваброй и обречённо вздыхала каждый раз, когда наступала на место трупа. Свеа так и стояла в тисках учительницы и не могла пошевелиться. Кажется, учительница спустя месяц обучения закрыла глаза на внешний вид и сомнительные увлечения Свеи, ведь когда в Академии происходила трагедия, правила уходили на второй план.

– Отпустите меня.

Учительница послушалась. Свеа приняла суровый вид и дёрнула головой.

– Может, тебе следует сходить в медпункт?

– Я не пойду.

– Тогда на сегодня твой класс освобождён от занятий. Сюда едет полиция, поэтому Арамис не может покинуть школу. Тебе придётся остаться здесь.

– Но наш водитель… он приедет сюда ровно к тридцати минутам. Зачем вообще полиции понадобилось не выпускать нас отсюда? Будто мы все сплотились и убили эту несчастную девочку.

– Вы не являетесь подозреваемыми, поэтому имеете право покинуть место преступления. Но ты же не оставишь здесь своего брата?

– Отец убьёт нас обоих… вы ничего не можете поделать?

Учительница поджала губы. Ей хотелось помочь, но она не могла идти против представителей власти.

– Я объясню герру Альдани всю ситуацию. Думаю, он знает о загадочных смертях одноклассников Арамиса. Но скажи мне, Свеа…

Учительница сложила руки на груди и выпрямилась. Теперь она казалась выше и опаснее.

– Почему именно Арамис не чувствует ничего, когда видит тело своего одноклассника? Сомневаюсь, что ему настолько всё равно. И что происходит с тобой? Одни головные боли, падения в обморок и недомолвки.

Свее бы тоже хотелось знать, что с ней происходит. Вселенная так готовила её к испытаниям, но способна ли она пройти, а тем более – пережить их?

– Вопросы к моему отцу, – отмахнулась Свеа и развернулась.

Учительнице ничего не осталось, как просто отпустить Свеу. Она пошла в кабинет за рюкзаком, но увидела его возле закрытой двери. Подруга Свеи Лотти Стриндебрг вынесла её вещи, но не стала ждать, ибо понимала, в каком состоянии будет Свеа. Девушка похлопала по карманам и выдохнула, когда почувствовала пачку новых сигарет.

Свеа вбежала в женский туалет, проигнорировала недавно принесённую от параллельного класса коробку с прокладками, тампонами и влажными салфетками, открыла дверь в самой дальней кабинке, опустила крышку унитаза и села на неё. Затем она вытащила коричневую сигарету, подожгла фитиль и затянулась. В кармане всегда запасом лежало три пачки ментоловой жвачки, которые теперь для простого народа были некоторой роскошью. Хоть за окном светило солнце, дул лёгкий ветер и, казалось бы, всё было совершенно прекрасно, Свеа считала, что весь мир в полном дерьме.

В туалет кто-то вошёл. Свее было всё равно, даже если бы это была вдруг изменившая свои планы Лотти. Когда она курила, мир вокруг становился сплошной серой массой, и ничто не могло её побеспокоить. Свеа слышала шмыганья носом и шуршание упаковкой прокладки. Зашедшая девушка вдруг окликнула Свеу, подойдя к её кабинке:

– Эй, у тебя обезболивающее есть? Взорвусь сейчас.

Свеа одолжила девушке таблетки и сказала вернуть. Девушка поблагодарила её, отошла к раковине, чтобы запить таблетку водой и вскоре вернула обезболивающее Свее. Затем девушка, видимо, почуяв табак, решила понаглеть ещё.

– Спасибо, Свеа. А зажигалочку не одолжишь?

– Я не даю ни зажигалки, ни сигареты.

Девушка не обиделась, а сказала «ну, ладно». Вскоре Свеа снова осталась одна. Докурив, Свеа кинула в рот две жевательные подушки и достала духи. Если бы бабушка узнала, для каких целей Свеа использует дорогие духи, она бы точно устроила скандал. Мысленно извинившись перед бабушкой, Свеа спрыснула себя около восьми раз до тех пор, пока вся кабинка не пропахла запахом ириса.

Свеа вышла из туалета и накинула рюкзак на плечи. Хлопнув дверью и едва не выдернув ручку, Свеа направилась в комнату отдыха и развлечений. Уборщица всё ещё старалась отмыть кровь и избавить Академию от запаха, брызгая на пол специальное средство с травами. Свеу от приторности этого средства тошнило. Да от любых сладких вкусов, кроме бабушкиных духов, её тошнило.

В комнате отдыха уже несколько дней подряд было мало учеников. Свеа приходила сюда одна, но иногда к ней могли присоединиться Лотти с братом-двойняшкой. Чаще всего Свее было всё равно, шли ли с ней двойняшки или нет. Однако сегодня ей стало грустно, ибо её все бросили.

Свеа бросила на пол толстую книгу, блокнот для записей и рисунков и расселась на мягком ковре. От тяжёлых чёрных ботинок остался след, но Свее было плевать. Оказывается, Свеа была в комнате отдыха не одна. Из-за книжного стеллажа показалась винноволосая голова, и Свеа боковым зрением уловила ухмылку.

– Я думала, тебя ещё неделю не будет в Академии, Баалам.

Баалам – так звали сына Вельзевула Мон-Геррет и его жены Буфовирт – уже полтора года жил в Стокгольме совершенно один. В Академии никто не знал, кем на самом деле являлся Баалам, ибо он шифровался под именем Ботильд Сьоберг. Астарот, Астарта и Вельезевул на все вопросы говорили ему врать. Если спрашивали про семью, Баалам говорил, что жил с близкой родственницей Дагоной Спенсер, и что родители часто в разъездах, поэтому почти не живут в Стокгольме. Вопросы про внешний вид уже давно не задавали. Несмотря на бунтарство и стойкий характер, Баалам являлся одним из лучших учеников Академии, что для рода Мон-Герретов в целом не было чем-то удивительным. В их роду просто не существуетглупых.

– Аудиенции неделю не идут, – ответил Баалам и провёл кончиком языка по клыкам.

Свеа вернулась к книге. На неё смотрело название «Книга Апокалипсиса». Любой человек, знающий про сюжет этой книги, ни за что в жизни бы не поверил, что у Свеи Альдани она есть в оригинале.

– Ты всё пытаешься понять как это читать? – Баалам вышел из своего укрытия и встал сзади Свеи. – Людям не дано понять, как был устроен дневнедемонический язык, Свеа. Это смесь латинского…

– И греческого. – Свеа поднятой рукой намекала Бааламу заткнуться, и юноша послушался. – И всё же я попробую.

– Если что переводчик понятия не имеет, что существует древнедемонический язык. Ты даже алфавит найти не сможешь.

– Ты зачем пришёл? – не поняла Свеа и повернулась к Бааламу. – Умничать? Если я сижу над этой книгой, значит, на то есть причина. А если я теряюсь или что-то не понимаю, то сразу закрываю книгу.

– Во-первых, ты уже давно молчишь и не говоришь, где вообще отрыла эту книгу. – Баалам сел на корточки и взял толстую книгу за корешок так, будто она была лёгкой. – Во-вторых, то, что ты метис, не даёт гарантии на осмысление книги Апокалипсиса. В-третьих, тебе просто не следует вообще как-либо взаимодействовать с этим. Это опасно.

Свеа выдернула книгу и открыла её на случайной странице. Баалам приложил ладони к щекам и оскалился.

– Считай я спасла книгу от не того хозяина.

– От Леона? Ну, да. Но этим не отмажешься. Мне нужно повторить, что тебе не следует углубляться в эту затею? Клянусь, Свеа, если дед узнает…

– А ты поменьше языком чеши, тогда он и не узнает.

– Громко сказано. У деда феноменальная способность знать всё обо всех. Когда я вернулся в ад, он с ходу начал причитать, что ты совсем от рук отбилась и начала курить. Он очень осуждал тебя, Свеа.

– Пусть мне в рот не заглядывает.

Баалам подвинулся к Свее ближе. Он был лучшим другом, оттого Свеа позволяла нарушать своё личное пространство. Баалам обратил внимание на берцы Свеи и сообразил, что его обувь почти такая же. Разбираться в том, кто у кого украл идею, не было смысла. Баалам просто отметил прекрасный вкус что у себя, что у Свеи. Внимание Баалама привлекли израненные костяшки. Он запомнил: если у Свеи раны на руках, значит, она пыталась успокоиться после сильной ссоры с отцом.

– Из-за чего поругались с отцом? – спросил Баалам прямо.

Свеа покрутила в пальцах карандаш, стёрла пометку над транскрипцией и ответила:

– Огрызалась с ним во время ужина. Арамис сидел напротив меня и наблюдал за нашей ссорой. Мама не стала принимать чью-то сторону.

Свеа всегда ругалась с отцом, когда Арамис находился с ней рядом. Брат будто нарочно доводил сестру до конфликта. Баалам начал связывать странное поведение Арамиса с возникающими беспочвенными конфликтами отца и дочери. Да, безусловно, Свее было тяжело. Она подросток, которому нужно утвердиться. Бартоломео был в её возрасте и точно также вёл себя со своим отцом, но отчего у него такая реакция?

– А ты не наблюдала за Арамисом, когда он спит? Дед говорил, что у Арамиса может быть то же самое, что было у Бонмал.

Упоминание имени умершей подруги для Свеи как всадить нож в грудную клетку. Прошло девять лет с момента её смерти, а Свеа всё никак не могла привыкнуть к тому, что подруга стала жертвой ритуального жертвоприношения. В тринадцать лет Свеа узнала, что тело Бонмал являлось своеобразным пристанищем божественной сущности, и что её убийцей являлась жестокая бессмертная тварь. Мон-Герреты молчали о Чуме, никогда не упоминали при Свее имя всадницы Апокалипсиса и старались сглаживать неприятную тему. Это стало причиной, по которой Свеа стала относиться ко многим словам главы рода с подозрением. И Астарот, и Вельзевул, и даже родной отец врали Свее. Один Баалам пытался быть честным с лучшей подругой, однако он понимал риски. Стоить упомянуть запретную тему – как она мёртвой хваткой вцепится в Свеу и поглотит в самую глубину.

– Арамис не ходит по ночам. И в нём не сидит какая-то бессмертная тварь. Ей было бы не выгодно просто сидеть в детском теле в момент, когда всё идёт по одному месту. Для бессмертной челяди происходящее сейчас – лакомая семла.

У Баалама появилось желание закурить, но наличие детектора дыма на белом потолке не позволяло даже вдохнуть вейп. Хоть Бааламу читали лекции о вреде сигарет, он, видя курящих деда, отца и мать, игнорировал всякие слова. Свеа же ничего не могла поделать с острым желанием курить как можно больше для того, чтобы пережить травмы и жестокие методы воспитания в семье. Мать Розель – высококвалифицированный психолог, по воле мужа не встревала и не пыталась убедить его в том, что он неправильно воспитывает детей. Хотя, чего она ожидала от мужчины, которого воспитали телесными наказаниями и ругательствами?

– Мне жаль, – вздохнул Баалам.

– Засунь свою жалость себе в… – не договорила Свеа, ибо Баалам приложил к еë губам палец.

– Мы не ругаемся в Академии. Я не удивлюсь, если кроме камер здесь есть прослушки. А ты помнишь наказание за брань.

– К сожалению, – вспомнила Свеа и посмотрела на костяшки.

Учителя били не так сильно, как разгневанные отец или дедушка. Но у учителей не было дорогих ремней с большими и острыми бляхами. Они использовали линейку или указку, чтобы наказать, а дедушка и отец – всë, что было заострëнное и серебряное.

Свеа нарисовала в блокноте пентаграмму и написала под ней «число зверя». Такой простой рисунок не вписывался в содержимое блокнота. Здесь Свеа писала всë, что ей удалось узнать про древнедемонический и Апокалипсис. Если бы у неë только была возможность выкрасть мемуары Шона Мендерса, еë исследование книги Апокалипсиса проходило бы намного легче и быстрее.

Баалам без разрешения взял блокнот Свеи и принялся листать его. На первой странице – неумелый портрет Астарота и подпись «Глава ада», на второй – попытки изобразить всадников апокалипсиса. Чуму она рисовала с маской чумного доктора, Голода изображала бледным и очень худым, Войну с несколькими мечами и в толстых доспехах, а Смерть – в чëрной мантии с косой в разлагающейся руке.

– У тебя неправильное представление о Смерти. Та, что может махом убить всех людей на земле, не будет прятаться под мантией и держать в руке косу. Смерть и есть оружие.

– Раз ты такой умник, какой ты видишь Смерть?

Баалам промолчал. Он, безусловно, знал, как выглядела Смерть, и потому решил не травмировать подругу шокирующими подробностями. К тому же упоминание того, что у Смерти, как и у рода Мон-Геррет, волосы красного цвета причинит Свее куда больше боли.

– Ну, молчи и дальше, выскочка.

Свеа обратила внимание на подъехавшую к главным дверям Академии полицейскую машину. Баалам, встав с пола, подбежал к окну и сложил руки на груди, когда увидел лицо полицейского. Кроме серой формы и портупеи с оружием на полицейском был значок засекреченной организации ЛКЯ – ликвидации катаклизмических явлений. Люди, занимающиеся подобным, у Баалама и его семьи доверия не вызывали. ЛКЯ влезали в то, что легко могло быть связано с божественным.

Мужчина со значком скрылся в Академии. Баалам закатил глаза, отвернулся от окна и обратился к Свее.

– Ещё одна научная челядь. Полицейский из засекреченной организации пришёл в Академию. Может он и вовсе шпион?

– Бред не неси. Зачем ЛКЯ приходить в Академию? Скорее всего, этот мужик параллельно подчиняется ЛКЯ, никто не собирался лишать его работы в полиции. Хоть в мире и происходит что-то непонятное, проблемы с законом всё ещё есть.

Свеа перелистнула исписанную страницу блокнота и задержала взгляд на нарисованной пентаграмме. Не успела она и подрисовать что-то, как дверь в комнату отдыха открыла учительница. Свеа ловко спрятала блокнот под подол чёрного платья и сделала непринуждённый вид. Учительница не успела заметить движение.

– Свеа, ваш водитель уже подъехал, но он в курсе ситуации. Не известно, как долго здесь пробудет полиция, но он будет ждать. Ботильд, а разве ты не должен был идти домой?

– Я хотел подготовиться к контрольной, а потом пришла Свеа.

Баалам сказал так, будто обвинял Свеу в том, что она не дала подготовиться к контрольной. Свеа посмотрела на друга таким взглядом, который вынудил его закрыть рот.

В дверях комнаты отдыха показалось две головы. Сначала на Свеу осуждённо посмотрел полицейский, затем – спокойно – её брат.

– Фрекен Мендерс-Альдани, – кивнул полицейский и крепче сжал руку на плече Арамиса. Мальчик не подал виду, что он ненавидит чужие касания. – Герр Бергман… – ухмыльнулась Свеа. – Вы твердили моей семье о ненависти к ЛКЯ и стремлении защищать простой народ, а теперь влились в ряды засекреченной организации?

– Не юной фрекен говорить о засекреченной организации. – Полицейский переключил внимание на учительницу. – Вам следует пройти со мной, фрау Ньюберг.

Учительница не стала спрашивать, откуда полицейский знает Свеу. В Швеции не существует людей, которые понятия не имеют, кто такие Бартоломео Морэй Мендерс-Альдани и его отец Леон Линденссон Мендерс.

В разговоре с полицейским Баалам уловил исходящее от герра Бергмана презрение. Будто Свеа являлась той, кого он всем сердцем ненавидит.

– Язва, – выругалась Свеа, поднялась с пола и убрала блокнот с книгой в рюкзак.

То, как она яростно пыталась застегнуть молнию, заставило Баалама сделать шаг назад. Раньше Баалам не придал значения злости Свеи, но если один раз она гневно застегнула рюкзак, то во второй раз она кого-нибудь ударит. Герр Бергман определённо вызывал у Свеи чувства хуже, чем она у него.

– Сидит в своём кабинете, попивает горький кофе и мониторит моё творчество. Из-за того, что я пишу стихотворения на тему религии и смерти, этот упырь всерьёз занялся моим окультуриванием и поставил на учёт. Мне кажется, если бы какая-то несовершеннолетняя забеременела, он бы забил на это.

– Сейчас у людей осторожное отношение к религии. Все священные тексты находятся под пристальным наблюдением, а любое сочинение на тему Бога или дьявола контролируются. Сейчас никому нельзя так просто об этом говорить. ЛКЯ не зря говорили, что часть их исследований посвящена божественным катаклизмам. Поэтому ЛКЯ необходимо следить за тем, чтобы гражданские рты насчёт темы религии не открывали.

– Что тогда дед мой не в тюрьме?

– А что ты не в колонии? Взялась за книгу апокалипсиса… да если ЛКЯ узнает, твоя семья штрафом не отделается. По сути, ты держишь запрещёнку в руке.

Свеа закатила глаза.

– Дела… Единый уже небось сто раз успел попасть под запрет, а Астароту, наверное, с этого смешно.

– Да. Деда забавляет то, что люди пытаются отменить то, из-за чего вы все можете умереть.

Забавно, что Баалам не приписывал себя ко всем – к людям, ибо он родился бессмертным. Даже если не будет существовать людей, он и его род продолжат жить в ядре разрушенной планеты, как раньше жили Тёмный и Светлый братья.

Вскоре Свее разрешили забрать брата. Баалам решил проводить подругу до класса, но он передумал, когда герр Бергман хотел к нему обратиться. Пришлось заговорить учительницу насчёт контрольной по истории Швеции, хоть Баалам и понимал, что пытался разговорить классного руководителя «началки». Свеа нехотя взяла брата за руку и посмотрела на герра Бергмана. По взгляду она поняла: «мы ещё с тобой поговорим». Возникло желание показать ему средний палец и послать глубоко и надолго, но рядом стояла учительница. Младший брат её не смущал.