Сталинка

– Ага. Только сами живём, зубы на полку положив. Мясо, меха… – криво усмехнулся Константин.

– Мужики, что-то мне ваш разговор… не того… – замялся Геннадий.

– Того, не того… Научиться бы как-нибудь не кулаками отмахиваться, а головой думать, чтоб не допускать на свою землю… всякую мразь. А то как война, так припрутся к нам, разнесут всё к чёртовой матери, а мы потом рассуждаем: где мясо, где молоко? Где? Где? – И Константин добавил в раздумье: – Прикиньте, сосед на вас с кулаками попрёт, вы же не будете ждать, пока он к вам домой вломится? На подходе… настучите в морду.

– Если идёт дело к драке, ты прав, Константин: не на своей земле, на подступах воевать! К чему на своей земле всё крушить да жён и детей подставлять? – рассудил Пётр. – Правитель должен видеть, к чему дело клонится, и…

– И не допускать войну до своей земли! Упреждающий удар, так сказать, должен быть! – договорил за Петра Константин.

– Что это вы взялись рассуждать, будто вас в правительство приглашать собираются? Вас эти вопросы вообще не касаются, – осадил гостей Геннадий.

– Кого это из тут находящихся не коснулось? А? – наклонил голову Константин. – И что ты, Геннадий, весь вечер одёргиваешь нас? Так доживёшь, что и собственных мыслей пугаться начнёшь!

Константин помолчал, ожидая возражений, но никто ничего не сказал. И заговорил:

– Ну так вот, прибыли мы в Юксеево только на третьи сутки. Судьба остальных родственников до сих пор мне неизвестна. Хотя воспользовался я случаем и через Гену теперь знаю, что вроде тётя Нюра нашла моего четвёртого ребёнка – дочь Иду. Вот приехали выяснить достоверно. Остальные… погибли, нет ли? Я уже говорил, что работал в Енисейске, оттуда и арестовали. А наши вроде в этот город направлялись. Но следов там никаких не нашёл. Может, кого судьба на чужбину закинула, может, погибли. Не знаю.

Константин рассказывал, и вдруг почудилось ему, будто знакомым чем из детства пахнуло.

– Въехали в Юксеево. Оказалось, мать знакома с этой местностью, потому что правила точно к дому кузнеца. И не ошиблась. Подъехали, у ворот остановились. Мать и стукнуть не успела, как ворота открылись. Вышел крупный черноволосый мужик, мать, как пушинку, на руки подхватил, мне кивнул: «Заводи коня». Жил он в доме один. Сам со всем справлялся. В тот же вечер баню натопил. «Ты, сынок, – сказал, – ничего не бойся. У меня вас никто не тронет». И давай меня веником охаживать да приговаривать: «Баня парит, баня правит». Потом сели ужинать. Он глянул на мать и спрашивает, знаю я или нет. Чего, думаю, знать я должен такого особого? А мать вздохнула: «Костенька, отец это твой… вот нас приютил. Не оставил в беде». – «Ну что ты говоришь такое? Это теперь и ваш дом, а не приют! Чтоб слов таких не слышал!» Видно было, что рассердился сильно. Потом повернулся ко мне: «Не пришёлся я ко двору твоему деду. Вот и вышло, что рос без меня. Да судьба по-иному распорядилась».

Константин опять замолчал, показалось ему, будто услышал отцовский голос.

В комнату вошла Евдокия.

– Накурили-то! Хоть топор вешай, – негромко попеняла и присела на край кровати. – Костя, людям утром на работу…

– Ну что? Остальное в другой раз. Отбой, мужики!

В окно смотрел месяц. Вперемешку с небесными, только ближе, мерцали звёздочки сварки на будущей заводской трубе, тихонько вздыхала Евдокия, притворяясь спящей. Видно, тоже душу разбередила воспоминаниями. Константин закрыл глаза, но сон не приходил.

Вдруг вспомнилось, как смотрел на отца во все глаза и понять не мог, отчего дед, любимый дед, поладить с ним не мог. А ведь рядом с ним так хорошо и покойно? Постепенно привыкать стал. Зима прошла, весна к концу подходила. Обнаружил как-то на стене дома гвозди, в ряд набитые.

– Зачем? – спросил, а отец улыбнулся в усы:

– Собирайся, на берег Енисея пойдём.

– Чего на берег? Гвозди-то дома на стене?

– Увидишь.

А по дороге стал рассказывать, что гвозди эти для удочки.

– Удочкой рыбу ловят, гвозди-то тут при чём?

– А при том, что прежде удочку надо изготовить, и уж потом на неё рыбачить. Пошли, будем талину выбирать на удочки.

– И мне тоже?

– А как же? Мужчина должен уметь семью прокормить.

Выбрали две длиннющие ветви, каждый свою через плечо положил, и понесли домой. Пришли, уселись на крыльцо, стали тоненькую кору с них обдирать. Потом положили их на те самые гвозди вдоль стены дома и тоненькими полосками коры талины, из тех, что ободрали, привязали будущие удочки к гвоздям.

– Всё, теперь пусть сушатся, чтобы были прямые да ровные. Надобно будет ещё остальную оснастку изготовить. А теперь в кузню пора.

И тут Константин точно сказать бы не мог, сон ли, явь ли, только увидел вдруг себя мальчишкой возле отцова дома. Стоит, смотрит на стену, где будущие удочки сушатся. Вдруг тень, глядь – отец. Он и спрашивает:

– Уже вечер наступил, а до оснастки так дело и не дошло. Что же это, семью рыбой кормить не будем?

– Торопыжка. Удочкам просохнуть надо, а то будут гнуться и ломаться.

И так явственно представилась эта картина, что он даже запах отцовский, раскалённого железа и кузнечных мехов, почувствовал.

Ждать пришлось почти две недели.

– Константин? Пора оснастку готовить.

Достал отец большущую катушку белых портняжных ниток. Отмерил одну нить, чтобы длиной с удилище была. Отрезал два раза по три нити одинаковой длины, чтобы на обе удочки по оснастке смастерить. Сложил каждую тройку вместе, связал по концам, сел на ступеньку крыльца и давай по коленке нитки катать-сучить в тонкий жгут. Как тот жгут стал с коленки свисать, кивнул:

– Держи внатяг.

Насучит с полметра, вощиной натрёт до блеска и дальше вьёт.

– Рыба ко всякому запаху чуткая. Вот только пчелиным воском – вощиной и можно пропитать оснастку, чтобы не мокла, не гнила и в воде не видна была.

Получились две тонкие, почти прозрачные и очень прочные нити.

– Теперь крючок надо, – уверенно высказал отцу своё мнение.

– Э… нет. Теперь надобно белую кобылу отыскать.

Шутит? Обидно стало. Ясно, смеётся. При чём тут кобыла?

– Эй, ты куда направился? Я тут одну знаю. Недавно подковы менял. Пошли, – и подтолкнул к воротам.

Остановились у какого-то двора. Отец кольцо на воротах в руку взял, полюбовался:

– Моя работа. – Стукнул пару раз: – Иваныч?

Долго звать не пришлось. Кузнец в Юксеево – человек всем необходимый. Хозяин появился быстро.

– Никак поводок мастерить собрался?

– Да вот с сыном удочки мастерим. – Прищурился, улыбнулся: – Никак боишься, кобыла без хвоста останется? Ведь вся деревня к тебе по этой причине захаживает?

– Ну так я не каждому, нет, не каждому, но тебе-то как же, как же! Сей момент! – И немного погодя вынес в руке что-то совершенно невидимое на солнце. Отец перехватил из его кулака это невидимое нечто и направился назад.

Дома из трёх белых, прозрачных, почти невидимых конских волос отец сплёл сначала одну тонюсенькую косичку, потом вторую. Привязал к пропитанной воском основе сначала к одной, потом и к другой удочке.

– Вот теперь дело до крючка дошло.

Тук-тук! Тук-тук! – стучали молот и молоток в кузне.

Вш-ш-ш… – шипело раскалённое железо, остывая в холодной воде.

И вот тоненький металлический стерженёк в руках отца изогнут и уже похож на крючок. И снова отец сидит на приступке крыльца.

Вжик-вжик! Вжик-вжик! – это поёт напильник. Крючку нужно жало.

Вж-ж-жик… – не прекращает свою песню напильник!

Да нет! Это не напильник!

Константин открыл глаза. Солнечные лучи пробивались сквозь тюль, и скрежет металлических колёс по рельсам нового транспортного средства – трамвая врывался через открытую форточку.

⠀

Глава 6. Одиночество вдвоём

Евдокия лежала на плече мужа и старалась дышать ровно, будто спит. Слово за слово, разговорилась с малознакомой женщиной. К чему? Зачем? Не любила она жаловаться, да и душу свою на замке за семью печатями держала. Ну и вроде ничего лишнего не рассказала. Тихонько, будто во сне, отвернулась, уткнулась носом в уголок подушки, не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями.

Константин почувствовал, как напряглась спина жены, дрогнули руки.

– Спи, спи… всё хорошо, всё хорошо… – успокаивал её.

А она вдруг почувствовала, как ноет от побоев тело, как болят глаза, как невыносимо хочется пить. Сон ли, явь ли? Врезавшаяся в душу боль выплывала воспоминаниями помимо её воли…

– Сидеть! К спинке стула не прислоняться! Рассказывай, сколько народного добра переправила японским милитаристам?

Ольга с отвращением смотрела на тощий кадык, обтянутый дряблой кожей, и никак не могла отвести взгляд, потому что постоянно слышала одно и то же:

– На меня смотреть!

А смотреть на ощеренный рот с обломками гнилых зубов и редкие жирные волосы, прилипшие ко лбу, невыносимо до тошноты.

День, второй, третий. Господи, когда же это кончится?! На жёстком стуле, прислониться к спинке которого нельзя, удар по затылку, зловонное дыхание в лицо или крик в самое ухо заставляли выпрямиться. Она как заведённая повторяла одно и то же, всё как было, что скрывать-то?

– На нём не было формы. Какие-то отрепья. Ноги обморожены. Заживо гниют. А морозы ниже тридцати градусов. Дала ветошь, обмотать. Ветошь… Всё. Больше ничего никому не отдавала. Проверьте, на складе нет недостачи!

– Ещё поучать будешь следствие, что нам делать, сучье вымя?! – И резкая пощёчина свалила её со стула.

– Ишь, развалилась! – Подошёл, зацепил носком сапога подол платья, задрал вверх. Она попыталась одёрнуть. – Куда руку тянешь? Куда! Кто разрешил? Прикрыться? Обойдёшься. Посидишь, помаешься по камерам, ползать… Смотреть на меня! На меня смотреть! Ползать научишься! В драную кошку превратишься! Лупает зенками… Встать! – И закашлялся, подавившись слюной.

Шла вторая неделя допросов. Сил подняться просто не было, но если не сможет… если не сможет…

– Егоршин, вразуми!

Резкая боль мурашками побежала по голове. Это Егоршин намотал косу на руку и рванул вверх, почти приподняв её над полом. В глазах вспыхнули искры. Удар! Куда? Не помнит… и всё пропало. Очнулась, снова сидит на том же стуле, в лицо бьёт невыносимо яркий свет, болит каждая косточка. Всё болит. Егоршина в кабинете нет, только следователь. Что-то пишет, не поднимая головы.

– Что, японская подстилка, видать, от удовольствия глаза закатила, вспоминаешь, как японским пленным народное добро раздавала, как они тебя… – Дальше сыпался отборный мат. – Погоди немного, вернётся Егоршин, мы тебя… ласково обыщем. Мало ли что прячешь под бельишком!

А на его столе, с краю, только шаг сделать и руку протянуть – тяжёлое каменное пресс-папье.

– Я подпишу, всё подпишу…

– Давно бы так. Себя не мытарила и занятых людей не отвлекала. Ведь следствию всё известно, всё-ё-ё!!! Вот, – повернул к ней листок, – подписывай, и пойдёшь отдыхать… в камеру. Хочешь – к мужикам отправлю. Не пропадать же добру? Развлекайся, тебе же нравится, – захохотал, уронил карандаш, наклонился достать его из-под стола. Такой момент только один! Только один! И он не повторится! Она рывком поднялась со стула, схватила со стола массивное каменное пресс-папье и, как только облепленная жирными волосами макушка показалась из-под стола, с размаху ударила по ней!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.