Венера в русских мехах

– В чем дело? – недоумевал он. – Я тебе что, не нравлюсь? Со мной любая пойдет, только пальцем поманю. Но ведь я выбрал тебя!

– Вот и помани своим пальцем кого-нибудь другого. Неужели не понятно!

«Самовлюбленный эгоист», – решила про себя Вероника.

Он отбил у нее охоту влюбляться, и Вероника все свое время посвятила учебе.

Наступил Новый, 1970, год, а вместе с ним и январская сессия. Экзамены Виктория сдавала на одни пятерки и на студенческие зимние каникулы собралась с группой сокурсников поехать по городам Прибалтики. Тур, который им предложили в Комитете комсомола института, был очень интересный, но недешевый. Не все могли себе позволить выложить за поездку круглую сумму. Мать с отцом решили сделать дочке подарок:

– За успехи в твоей первой сессии, – сказал отец, протягивая ей деньги.

Инициативу в опросе и сборе денег Вероника взяла на себя, и уже скоро собралась группа из одиннадцати человек. «Неохваченной» осталась одна Людмила Коротышкина: Веронике было никак не пробиться к ней, поскольку ее окружала плотная толпа девчонок.

– Коротышкина, откуда такая классная кофточка? – не скрывая восхищения, спрашивали они.

– У меня бабушка шьет. А фасон я у Софи Лорен взяла. В одном журнале видела.

– Здорово! Коротышкина, а твоя бабушка заказы берет?

– Берет. Но у нее клиенток очень много. Заказов и без вас хватает.

– Да уж, одну тебя обшить сколько времени требуется!

Коротышкина с самого начала занятий выделялась на курсе тем, что всегда была модно одета, любила повеселиться и потанцевать. Порой она пропускала лекции, но первую зимнюю сессию сдала совсем неплохо. Все считали ее легкомысленной, но искренней и веселой девчонкой.

– Коротышкина, – прервала разговор сокурсниц Вероника. – Можно тебя на минуточку?

– А то! – с готовностью отозвалась Людмила, выбираясь из девичьего круга.

– Ты мне еще не говорила: поедешь в Прибалтику или нет?

– А я думала, ты тоже хочешь шить у бабушки, – весело улыбаясь, ответила Коротышкина. – Нет. Не поеду я в вашу Прибалтику. Я на это время работать устроилась.

– Куда? В больницу?

– В больницу? Кем? Утки выносить, что ли? – ужаснулась Людмила. – Там платят копейки, а мне деньги нужны. Я устроилась в «Союзпушнину», – гордо заявила Людмила.

– А что это такое? – удивилась Вероника.

– Это организация такая. Торгует мехами для иностранцев.

– А… Так ты там будешь меха продавать?

– Не продавать, а показывать иностранцам разные лоты с мехами.

– А что такое лоты?

– Это такие большие вязки по несколько шкурок. Каждый лот имеет свой номер, – пояснила Людка. – Сначала иностранные покупатели смотрят эти лоты в залах, а потом во время аукциона стремятся купить тот лот, который они выбрали. Нельзя покупать шкурки по одной. Только лот целиком. А в этом лоте может быть пятьдесят шкурок, например, норки. Лоты с лисами и соболями поменьше, так как они сами крупнее и длиннее. А лоты с каракулем тяжеленные, лежат на специальных полках штук по шесть шкурок, связанных между собой. Их таскать – ужас!

– Таскать? – удивилась Вероника.

– Конечно. Там к каждому иностранцу прикрепляют ассистентку. Он приводит тебя в зал с тем мехом, который хочет смотреть. Вот ты и таскаешь ему те лоты, которые он называет. Снимаешь этот лот, который весит несколько килограммов, и несешь. А еще перед клиентом их надо встряхнуть и красиво на столике веером разложить. Он тебе называет следующий и, пока он смотрит предыдущий, бежишь искать тот номер, который он назвал. А бывает, что нужного лота нет на вешалке.

– И где же он?

– Ну, его кто-то другой смотрит. Там ведь, в этом зале, ты не одна работаешь. Сразу может быть клиентов сорок.

– И что делать в этом случае?

– В этом случае, – важно продолжала Людка, – говоришь своему нанимателю по-английски, что, мол, нету. Он тогда называет следующий, ну, и параллельно надо ловить тот номер лота, который пропустили. Вот так и носишься целый день с девяти утра до пяти вечера.

– Так это очень тяжелая работа! – ужаснулась Вероника.

– Тяжелая.

– И хорошо оплачивается?

– Платят копейки. Но иностранцы это понимают и в конце рабочего дня дарят подарки. Они привозят с собой то, что у нас вообще купить нельзя. Духи французские, косметику, колготки улетные! Представляешь, такие тоненькие, кружевные и еще бывают с разным рисунком. – Людка с сожалением посмотрела на свои ноги, на которых были теплые колготки советского производства. – Сейчас зима, а вот как потеплеет, я их надену и тебе обязательно покажу.

– Я видела тебя в них. Ты их на экзамены надевала. Я еще подумала: откуда красота такая! – вспомнила Вероника.

– Там еще и на меха можно посмотреть, – довольная тем, что Воронцова заметила ее колготки, продолжила свой рассказ Коротышкина. – Даже рысь есть, леопард, тигр. Правда, их очень мало и они продаются уже по одной штуке.

– А ты там когда работала?

– В осенний аукцион. Оформила себе справку на неделю. Наша врачиха у бабушки себе всякие наряды шьет, ну и выписала мне больничный. Лекции, конечно, пришлось пропустить, но зато сколько колготок и духов в подарок получила! Кое-что бабушкиным клиенткам продала. Заработала целое состояние за одну неделю!

– А что, работы всего на неделю?

– Ну, да. Они неделю смотрят, а потом начинается сам аукцион. На время аукциона мало оставляют девчонок. Так, на всякий случай, может, кто еще какой лот посмотреть захочет.

– А что требуется, чтобы туда устроиться?

– Сейчас, я думаю, уже поздно. Штат набран, – протянула Людмила.

– Сейчас я в Прибалтику поеду. Я так, на будущее.

– А, – обрадовалась Людка, – если на будущее… Так вот девчонок на работу заведующая набирает. На внешность смотрит, чтобы бизнесменам было приятно со своими ассистентками работать, потом чтобы по-английски немного понимали, особенно цифры. Ведь номера лотов иностранцы из всех стран говорят по-английски. Сам аукцион тоже, между прочим, проходит на английском. Следующий будет в конце июня. Пойдешь?

– Думаю, да.

– Заметано! – радостно сказала Людмила.

Поездка в Прибалтику прошла весело и интересно. Стоял легкий морозец. Старинные города Эстонии, Латвии и Литвы были сказочно прекрасны. Узкие улочки, невысокие опрятные дома, скульптуры на небольших площадях, ратуши с необыкновенными часами, над которыми с боем курантов открывались дверцы и выезжали, кружась под музыку, разные фигурки. Все это и еще совершенно непонятная речь, которая звучала везде, давало ощущение, что ты находишься где-то за границей. Это путешествие сблизило однокурсников. Вероника подружилась с головастым Федей Поповым, который действительно был очень умным и много знал. К нему так и пристала кличка – «ходячая энциклопедия», которую ему дала Людка Коротышкина на овощной базе, когда они всем курсом разбирались в «авгиевых конюшнях». Теперь, во время поездки, они много общались, и Вероника впервые услышала от Попова о Солженицыне и его повести «Один день Ивана Денисовича», о сталинских лагерях и политических репрессиях.

– А откуда Солженицын так хорошо знает об этих лагерях? – спросила Вероника.

– Так он сам там сидел. Он, собственно, и описал практически себя.

– Ты хочешь сказать, что Иван Денисович – это Солженицын?

– Думаю, в основном, да. Хотя герой любого произведения – это все-таки собирательный образ. Странно, что ты не читала. Напечатан он был еще при Хрущеве в «Новом мире». Кажется, в шестьдесят втором году, – как всегда обстоятельно, с легким занудством, говорил все знающий Попов. – А сейчас, при Брежневе, его не переиздают, да и сам Солженицын в опале.

– Ведь в шестьдесят втором году я, как и ты, в четвертый класс ходила. Как же я могла «Новый мир» читать? Я тогда журнал «Мурзилка» читала, – засмеялась Вероника. – А ты-то когда успел?

– Я тоже только этой осенью прочел. Отец на следующий день, как мне исполнилось восемнадцать лет, дал. Решил, что я уже стал достаточно взрослым, чтобы понять, о чем там написано.

– Так у тебя дома этот журнал есть? Дашь? – обрадовалась Вероника. – Мне тоже восемнадцать лет исполнилось, значит, и я доросла, чтобы все понять, – шутливо добавила она.

– К сожалению, дома у меня его нет, – слегка расстроился Федор. – Отец брал у одного своего приятеля на несколько дней. Когда вернемся, я обязательно попробую для тебя достать, – пообещал он.

– Отлично.

Они сидели рядом в автобусе, который вез группу студентов в один из городков Латвии. Федору очень нравилась эта интеллигентная и умная девушка. «Как было бы хорошо, если бы она не была так красива. Она никогда не полюбит меня», – думал он, глядя на сидящую у окна Веронику. Сам он считал себя невзрачным. И на самом деле, Федор не был красавцем. Однако Веронике нравилось с ним общаться, поскольку она видела в нем очень интересную личность. Кроме того, он был всегда корректен по отношению к своей однокурснице, ловил каждое ее желание, смотрел восхищенными глазами, таскал ее дорожную сумку. И это тоже нравилось Веронике.

Но все имеет свой конец. Закончилась поездка. Закончились и каникулы. Дружба Вероники с Федором продолжилась. Она познакомила его со своей школьной подругой Наташей Прудниковой. Наташа была симпатичной пухленькой девушкой с улыбчивым добрым лицом и не менее добрым сердцем. Девочки дружили с первого класса. Наташа, также как и Вероника, с детства мечтала стать врачом. Только лечить она хотела не людей, а кошечек, собачек, птичек и другую живность.

– Они такие беспомощные, – говорила она, перевязывая лапку своей кошке, которая, как ей казалось, почему-то стала прихрамывать.

И Наташа поступила в ветеринарную академию.

Хотя подруги учились в разных институтах, но жили в одном дворе и потому виделись часто и все воскресения проводили вместе. Теперь в их компании появился Федор. Втроем они ходили в театры, кино, музеи, просто гуляли. Вероника неожиданно для себя стала замечать, что между Наташей и Поповым стали возникать какие-то совсем не дружеские чувства, и она становится третьим лишним. «Вот так! Быстро же он переметнулся», – подумала Вероника.

Как-то они отправились кататься на коньках в Юсуповский сад.

– Девчонки, предлагаю выпить по чашечке кофе, – предложил Федор, когда они снимали коньки в раздевалке.

Недалеко от сада располагалось небольшое уютное кафе, и они часто в него заходили после катка.

– К сожалению, я не могу, – отозвалась Вероника. – Обещала маме быть дома в три часа. У нас гости сегодня. Моя крестная приедет.

– А я могу, – сказала Наташа, и Веронике показалось, что они с Федором как-то радостно переглянулись, предвкушая, что останутся вдвоем.

Было немного обидно, но Виктория быстро смирилась, что Федору больше нравится ее подруга.

…К концу апреля вовсю пригревало солнышко, и на первомайскую демонстрацию вышли в легких демисезонных пальто. С каждым днем ночи становились все короче. И как-то сразу, без перехода, наступило лето. Скверы и парки были полны цветами, и теплый воздух был напоен ароматами. Наступил июнь – время белых ночей и студенческих экзаменов. В тот год лето в Ленинграде выдалось жарким, и Вероника уже мечтала об отдыхе на даче во Всеволжске, когда не придется ездить в душный город на экзамены и можно будет вволю купаться в Финском заливе, загорать, играть в волейбол с друзьями. Эта дача не принадлежала семье Воронцовых, но они снимали этот дом в течение многих лет с конца мая по сентябрь. Вероника там выросла, а потому считала это место родным. На соседних дачах отдыхало много ленинградцев с детьми. Ребята все с детства дружно играли на поляне около леса, ездили на велосипедах к Финскому заливу на пляж.

– Ты знаешь, я забираю документы и перехожу на второй курс в ветеринарную. На курс к Наташе, – гордо сказал Веронике Федор, когда они сдали последний экзамен летней сессии.

Попов, как и Вероника, был лучшим учеником на курсе. В деканате его не хотели отпускать, сулили радужные перспективы будущей учебы в аспирантуре, но он был непреклонен. И Вероника очень хорошо понимала почему. Он уже сделал главный выбор в жизни – Наташа.

– Воронцова, так что, ты идешь со мной? – неожиданно раздался голос подошедшей к ней со спины Людки Коротышкиной.

– Куда? – не поняла Вероника.

– В «Союзпушнину»! Завтра начинается набор на работу. Ты забыла? Я тебе зимой битый час рассказывала об этом аукционе!

– Ах, да! – вспомнила давний разговор Вероника. – Действительно, забыла.

– Так идешь? – нетерпеливо переспросила Людмила.

«Почему бы нет», – подумала Вероника. Любопытство взяло верх над желанием расслабленного отдыха на Финском заливе. И потом всего-то неделя работы, и можно получить такие красивые колготки да еще и французские духи! И она решительно ответила:

– Иду!

Глава 3

Огромное серое, монументальное здание советской постройки, на фасаде которого крупными буквами было написано «Союзпушнина», располагалось в двух остановках на трамвае от метро «Московские ворота». Глядя на высокие окна, сразу же представлялось, что в помещениях потолки не менее четырех метров, а может, даже и больше. И только на самом последнем этаже оконные рамы были обычных размеров. Там располагалась администрация этого солидного учреждения. Большие парадные дубовые двери открывались только на время приезда иностранных покупателей, в остальное время входили через дверь в торце дома. Аукционы проводились четыре раза в год: осенью, зимой, весной и летом – и приносили в казну Страны Советов крупные суммы в валюте. Перед аукционом покупателям предоставляли неделю для просмотра мехов.

Для бизнесменов были созданы все условия. По приезду им выдавались бумаги с описанием всех лотов и стартовой ценой. Участники торгов выбирали лоты, которые затем внимательно просматривали в залах, и прикидывали ту предельную цену, по которой смогут купить мех на аукционе. Каждому виду меха отводился отдельный зал. Вдоль высоких стен устанавливался длинный ряд специальных столов, за которыми и работали покупатели. Каждое место освещали лампы дневного света. Места эти расположены не очень близко друг к другу. Конкуренция! Никто не должен видеть ту цену, которую бизнесмен назначает шкуркам! Посередине зала стояли стойки, на которых по порядковым номерам висели лоты с мехами. Как и говорила Людка, на время подготовки к аукциону руководством «Союзпушнины» нанимались девушки для работы с клиентами. Девушки выполняли обязанности ассистенток. Они обязаны были работать быстро, поднося названные им лоты, улыбаться, чтобы создавать хорошее настроение клиенту и никогда не показывать, что им тяжело или они устали.

Пришло время для проведения летнего аукциона, и девушки стайками тянулись к служебному входу наниматься на работу. Коротышкина решительными шагами перемещалась в общем потоке. Вероника едва поспевала за ней. В помещении, где набирали работниц, набилось много девчонок. Было душно и шумно. Многие пришли сюда не в первый раз и разговаривали между собой как старые знакомые. Открыли окна. Наконец вошла высокая, со строгим лицом женщина в белоснежном накрахмаленном халате, лет пятидесяти, с высоко поднятыми наверх, будто взбитыми, волосами: ее прическа напоминала огромное птичье гнездо. В руках она держала пачку анкет. За ней шла дама в таком же белом халате, небольшого роста, гладко причесанная, с толстой тетрадкой в руках.

«Как в больнице, все в белых халатах», – мелькнула мысль у Вероники.

Разговоры сразу стихли. Только стук каблучков невысокой женщины, направлявшейся к столу, нарушал тишину. Она села, открыла тетрадь и приготовилась записывать. Рядом встала сотрудница с птичьим гнездом на голове, причем подошла она совершенно бесшумно. Как дородной женщине удавалось ходить на каблуках, не издавая никаких звуков, так и осталось для Вероники загадкой.

– Все, кто уже работал ранее и заполнял анкеты, отойдите влево. Постройтесь четко по одному и по очереди подходите к Елене Владимировне с паспортами. Те, кто впервые пришел, постройтесь по одному справа от меня. Я буду с вами беседовать. Приготовьте также паспорта. Меня зовут Маргарита Львовна. Каждая, кого я буду называть, выходите вперед.

Высокая подошла к первой девушке и раскрыла ее паспорт:

– Кацман Фрида Соломоновна.

Фрида вышла вперед. Стройная девушка с каштановыми упруго вьющимися волосами смотрела на Маргариту Львовну, ожидая приговора. «Еврейка», – прочитала та в графе «национальность» и тут же протянула Фриде ее паспорт обратно.

– Вы нам не подходите. Можете уходить.

– Почему? Я учусь в педагогическом институте. Я немного знаю английский язык, – нерешительно пролепетала Фрида.

– Не положено, – отчеканила Маргарита Львовна. – Свободны.

– Миронова Галина Сергеевна, – читала она паспорт следующей в шеренге девушки.

«Какая несправедливость. Почему не положено?», – думала Вероника.

– Миронова, возьмите анкету, заполните ее четким подчерком и сдадите мне. Через два дня в пятнадцать часов придете сюда за ответом. Заполняйте в коридоре.

– У меня ручки нет, – испуганно смотрела на «высокую» Миронова.

– Это ваша проблема.

– Вот, возьми, – протянула ручку одна из девушек, – только верни.

– Егорова Наталья Сергеевна, – продолжала Маргарита Львовна, взяв паспорт у следующей претендентки.

До Вероники было еще далеко, но Высокая работала быстро. Зачитывала фамилию и просматривала паспорт от корки до корки: национальность, где учится или работает, откуда уволилась. Все было в советском паспорте отштамповано. У двух девушек она даже паспорт не взяла, сразу сказала:

– Не подходите.

Одна из них была маленького роста, она вопросительно смотрела на строгую даму, задрав голову.

– Вы не снимете лот с вешалки. Просто не достанете, – объяснила ей коротко Маргарита Львовна и кивнула на дверь.

Другая была нормального роста, но действительно очень некрасивая, с лошадиными зубами.

– С вами никто из клиентов не захочет работать, – безжалостно отчеканила кадровичка.

Очередь дошла до Вероники.

– Воронцова Вероника Васильевна, – раскрыла ее паспорт Маргарита Львовна и стала его листать.

«Что-то знакомое в ее имени – Маргарита Львовна», – мелькнуло в голове у Вероники. – «Ах, да! Это же фильм «Весна».

Фильм был снят режиссером Александровым почти сразу после войны и вышел на экраны в 1947 году, но оставался популярным и в 1970-м. Он шел порой в кинотеатрах, его часто показывали по телевидению, и все, от мала до велика, цитировали разные фразы из этого фильма. Фаина Георгиевна Раневская играла в этой картине персонаж с именем Маргарита Львовна. Когда она решает, что сходит с ума, путаясь, называет себя сначала Маргарит Львович, а потом Лев Маргаритыч.

«Вот точно! Это имя для нее – самое то! Настоящий Лев. Лев Маргаритыч», – решила Вероника, глядя на властную даму.

– Возьмите анкету. Внимательно заполните в коридоре, – прервала ее мысли Лев Маргаритыч.

Анкета была аж на трех страницах. В нее входили вопросы о родителях, братьях и сестрах. Не сидел ли кто в тюрьме, не был ли сослан, не эмигрировал ли кто из родственников за границу, не работал ли во время войны на немцев, не был ли в плену, не воевал ли на стороне Белой армии, не давал ли ты когда-нибудь подписку о неразглашении какой-нибудь государственной тайны, не работал ли на засекреченном предприятии и так далее. Вероника на все каверзные вопросы писала «НЕТ». В графе «какими языками владеете» написала: «Никакими. В школе учила английский язык».

Вероника и здесь скрыла, что она хорошо владеет не только французским, но и английским. Английскому ее учила со второго класса крестная, подруга бабушки с гимназических лет, окончившая еще до революции курсы английского языка. Язык этот с конца XIX века начал входить в моду в связи с развитием Америки, и многие в России его изучали. Говорить в свете по-английски было в начале ХХ века высшим шиком. Крестную звали Виктория Матвеевна, и бабушка настояла, чтобы новорожденную внучку окрестили и нарекли именем крестной матери.

– Виктория означает по-гречески «победа», – говорила бабушка, и мать с отцом уступили. Но дома с самого начала они стали звать ее Вероника.

– Почему Вероника? – удивлялась бабушка, – Это скорее производное от имени Вера.

– При чем тут Вера? – спорила с ней Надежда, любуясь на свою крошку. – Виктория, Вика, Вероника. Посмотрите, какая она миленькая. Ве-ро-ни-ка! – наклонилась она над дочкой. – Это имя более нежное. А официально пусть будет Виктория. Виктория Васильевна Воронцова! Звучит, – удовлетворенно подытожила счастливая мать.

Крестить уехали в церковь под Псковом. В этом городе жили родственники Надежды. От друзей этот факт тщательно скрывался. Крестить советских детей было нельзя. «Не положено», как сказала бы Лев Маргаритыч. Крестик Вероника надевала только на ночь, когда ложилась спать и вместе с бабушкой читала молитву «Отче наш» перед иконкой, которая доставалась из шкафа. Бабушки теперь не было, а привычка перед сном читать молитву осталась.

Наконец Виктория заполнила анкету и, благополучно сдав ее Льву Маргаритычу, уехала на дачу.

Через два дня она узнала, что принята на работу.

Теперь надо будет успевать ежедневно на шестичасовую электричку, но это Веронику не пугало. Всего-то неделя!

Глава 4

В понедельник, в свой первый рабочий день, Вероника приехала раньше назначенного времени. Однако она не была первой, большинство девушек уже собрались в комнате для переодевания. Каждой выделили отдельный шкафчик. Работницы меняли обувь на легкие туфли без каблука, принесенные из дома, и надевали белые халаты, которые выдавались один раз на все время работы. Каждой вменялось в обязанность самостоятельно его стирать и крахмалить, когда это понадобится.

– Чтобы всегда был, как новый, и хорошо отпарен утюгом. В грязных и мятых халатах к работе никого не допущу, – грозно рыкнула Лев Маргаритыч. Сама она всегда была в свежем, отутюженном белоснежном халате, как и все бизнесмены. Но их халаты стирались в прачечной и каждый день выдавались перед началом отсмотра мехов.

После того как девушки отметились в явочном листе и переоделись, они вышли в парадный вестибюль, куда к девяти часам подъехали бизнесмены. Лев Маргаритыч приветствовала клиентов, бойко говорила с ними на английском языке, мило улыбалась и была просто обворожительна. Каждому из потенциальных покупателей пушнины полагалась одна ассистентка, и Лев Маргаритыч быстро распределяла девушек, которые уходили со своими боссами вверх по лестнице, где располагались залы с меховыми лотами. В первый день Вероника попала на работу к немцу, который приехал для закупки каракуля.

Тут она вспомнила, что Коротышкина еще зимой рассказывала об этом «каракулевом» труде. «И, конечно, «самое ужасное» досталось именно мне!» – подумала Вероника, входя следом за немцем в зал. Все было так, как рассказывала Людмила. Мягкие, хорошей выделки, довольно большие по размеру шкуры лежали, связанные по несколько штук на специальных полках в два этажа. Каракуль был черный, коричневый и белый. В каждом лоте только один цвет. Лоты были очень тяжелыми, и возили их девушки на специальных небольших тачках. Но загрузить такой лот на тачку, потом разгрузить и разложить на столе для осмотра – все это требовало больших усилий от юных ассистенток, а ведь следовало еще вернуть мех обратно и заложить следующую партию. И все в быстром темпе, ни разу не присев. Собственно, присесть было и некуда. Если только завалиться на эти самые шкуры. Бизнесмены также работали стоя, склонившись над столами. Во всем зале не было ни одного стула.

– «Не положено», – вспоминая интонацию Льва Маргаритыча, решила Вика.

Она работала старательно, но скоро очень устала. Кроме того, мездра каждой шкурки была пересыпана мелкими опилками. Вика чувствовала, что постепенно покрывается этими стружками с ног до головы.

Наконец в двенадцать громко прозвенел длинный звонок на перерыв. Целый час отдыха! Иностранцы отправились обедать в ресторан на втором этаже. Подкрепившись, они расположились в удобных креслах перед входом в ресторан, закинули усталые ноги на низкие журнальные столики, закурили дорогие сигареты. Свои записи по отсмотренным лотам бизнесмены не выпускали из рук. Конкуренция!

Наши девушки, прошедшие с тяжелыми лотами немало километров, сидели в рабочей столовой на шестом этаже, вытянув натруженные ноги под столом.