скачать книгу бесплатно
– Завтра сразу позвонишь, расскажешь, что это за раритеты такие, мамы-папы эти! – на прощание блеснула Ленка новым словом, узнанном на семинаре по музейному делу. И девчонки обнялись крепко-крепко, до хруста косточек, до визга. Как раньше. В баторе. Батор – это от «инкубатор», то есть все одинаковые, так с войны детдом в их городке называли.
Анна
– Женщина, вы на следующей выходите?
– А? Да… нет! Я… я вас выпущу!
Голос соседа отвлёк Анну от размышлений.
Завтра наконец они увидят девочку, в которую, как в море с аквалангом, погружён сын. То, что он любит эту Леру, Анна знала точно, потому что отношения у неё с сыном – дай Бог каждому. Не скрывал Сережка ничего. Наверное, потому, что мама слушала, не допрашивая, не поучала и не наставляла. Как-то сын пришёл домой поздно. Улыбка – как у дурачка, глаза светятся, и сразу, с порога:
– Я с такой девчонкой сейчас встретился! Она такая… ну, не знаю, таких не бывает, правда. Только… мам… она детдомовская.
Анна взлохматила сыну волосы и вздохнула:
– Этo неважнo. Если девочка заставляет тебя так глупо улыбаться с самoгo первoгo дня, не теряй её, сын!
Анна хорошо помнила первую любовь. Они с Вадимом полюбили друг друга с первого взгляда. Были вместе с первого курса, на третьем поженились, на последнем родили сына. Вадим делал курсовые за двоих, Ане даже не пришлось брать академку. После выпуска они, молодые специалисты с двумя дипломами, двумя чемоданами и одним Серёжкой в коляске отбыли из северной столицы на север. Как пелось в песне: «За туманом и за запахом тайги». Устроились. Сначала в общежитии жили, потом квартирку получили – муж был на хорошем счету. Как сынок подрос – отдали в ясли, вышла на работу и она. Всё как у всех. Работали, сын рос, в 1 класс пошёл.
А потом…
Когда Анна вспоминала этап жизни, который больше всего хотела забыть, чувствовала, как краснеет. Просто помешательство какое-то: случайная симпатия вылилась в безумную страсть. Она – так ей тогда показалось – полюбила другого. И тут же призналась в этом мужу. Потому что не имел права быть нечестным тот, кто ни в чём не виноват. Она не хотела изворачиваться или лгать и из-за сына. Знала: ребёнку не до уроков, если за стенкой два одинаково любимых человека орут друг на друга.
Но муж не стал кричать и ругаться. Хорошо зная свою Аню, он понял, что стал не нужен, и ушёл. Тогда он принял единственно правильное решение: лучше уйти, если перестал чувствовать любовь к себе и потерял ценность совместной жизни.
Вадим подал на развод и уехал назад в Ленинград. Развёлся с нею. Но не с сыном. Серёжа все каникулы проводил с папой в его новой семье.
В отличие от Анны, у которой бурный роман закончился в одночасье, как только влюблённые попробовали жить вместе, её бывший вскоре женился на вдове. Они подошли друг другу по темпераменту, и, хоть сошлись, что называется, от горя, скоро убедились в правильности пословицы «Не по хорошему мил, а по милу – хорош!». Серёжка даже подружился с сыном папиной жены Ларисы. Сашка, Ларисин сын, тоже звал Серёжкиного отца папой.
Пять долгих лет ложилась Анна спать в холодную постель, принимала одиночество как наказание за опрометчивый поступок. А потом ответила взаимностью Пете, коллеге по работе, который завербовался на север после развода с женой. Ещё через год они поженились. Удивительно, но для Серёжи, тогда подростка, Пётр стал авторитетом.
Воспоминания прервала фраза из динамика:
– Гатчинское шоссе, следующая остановка – Красногородская улица.
Анна вскочила и поспешила к выходу, сердясь на себя за то, что за мыслями чуть не попустила свою остановку.
Лариса
– Вадим, ты хорошо запаковал персики? И вино? Я погладила твою любимую рубашку. Надо быть при параде, товарищ будущий свёкр!
Добившись утвердительных «Да!» и «Да!» от засыпающего мужа, Лариса отправилась в ванную.
Под бегущую водичку думалось хорошо. Завтра Серёжка приведёт девочку знакомиться. Сперва думали – пусть к нам приведёт, но Аня сказала, что у них ремонт позже делали, значит, встреча будет на Красногородской. Ну, да, так правильно. Вот, сначала Серёжкину девочку оценим, а там и Сашка, глядишь, со своей пассией познакомит.
Лариса плохо помнила время, когда они, две жены Вадима, не пересекались. Даже когда бывшая приезжала в отпуск, и Серёжа жил с отцом. Но чётко, как на фото, проявился момент первой встречи.
Июнь, начало летних каникул. Долгий такой звонок в дверь, непрекращающийся. Открыла, а на пороге – женщина. Очень красивая и очень растрёпанная. И плачет. Нет, рыдает, и про Вадима спрашивает. В первую минуту в плачущей не узнала Вадимову бывшую, хотя не раз видела на фото. А когда догадалась, кто перед ней и услышала, что произошло, тоже заревела, затянула в квартиру и крепко обняла Аню, серую от горя.
Аня сбивчиво, перескакивая с одного на другое, рассказала, что Серёжка попал в инфекционку, температура – под сорок, подозрение на менингококковую инфекцию. Лариса тут же принялась звонить мужу на работу, а потом отпаивать всхлипывающую, как ребёнок, Аню чаем с коньяком.
Позже, когда состояние Серёжи стабилизировалось, они сидели на кухне втроём, Лариса, Вадим и Аня, допивали начатый коньяк и звонили в Мурманск Аниному мужу, который тоже не находил себе места.
Так болезнь ребенка и борьба за его здоровье сблизила четверых взрослых, которым он был не безразличен.
Как говорится, нет худа без добра. С той поры они много времени проводили вместе, летом ездили отдыхать вшестером на Рижское взморье и на юг. А после переезда Ани с Петром в теперь уже Питер, не Ленинград, стали дружить семьями. Вадим помог мужу бывшей жены устроиться на работу в его фирму, и оба «отца» нашли там подработку и для студентов Серёжки и Сашки.
Некоторые новые знакомые, узнав о степени их родства, назвали их отношения из ряда вон выходящими и недоумевали: как можно дружить со своими бывшими? Но Лариса точно знала: не только можно, но и нужно! Важно быть счастливыми, а не идеальными…
Сергей
Сергей звонил другу:
– Знаешь, сегодня вечером я покажу Леру всем сразу! Решили посидеть на Красногородской. Хотя папа с Ларисой были не против у себя накрыть стол выше лавок. Сначала Лерка выпала в осадок, когда я про двух мам и двух пап рассказал, даже Ленку свою на совет вызвала, но потом успокоилась. Уверен, всё пройдёт отлично. А про колечко я только папе сказал.
А главное – знаешь, что? На свадьбе никто даже не догадается, что невеста – сирота, ведь в ЗАГСе на первом ряду родителей будет сидеть четверо, как у всех.
НЕТРАДИЦИОННЫЙ СПОСОБ СНЯТИЯ БОЛИ
– Ой, мамочки!
Резь в желудке – аж в глазах темно. Ни с того, ни с сего. На отравление не похоже – не ела с вечера, утром не успела: соседка прибежала и упросила срочно отвезти в областной центр.
Влетела и затараторила:
– У тебя выходной сегодня? Ну, отсыпной? Отвези в Псков! Мы быстро – туда – обратно! Ну пожалуйста, пожаалуйста, пожааалуйста! – умоляющие глаза кота из мультика про Шрека и руки в молитвенном жесте, копия известного смайла, перекрыли мне путь к отступлению.
Итог: спустя час я – в чужом городе, в незнакомом месте. Спутница моя улетела по делам, часа два её точно не будет. Сижу, согнувшись, за рулём в позе эмбриона и вспоминаю, что такое схватки. Как прихватит, бьюсь головой об руль. Стучу лбом, как дятел клювом. Это ненадолго отвлекает. Боль накатывает волнами, будто изнутри кто куском битого стекла по кишкам проходится. Розочкой…
Нет, ждать облегчения глупо – надо найти ближайшую аптеку. Выбираюсь, закусив губу – опять прихватило. Закрываю машину и зыркаю по сторонам: какая улица, где номер на доме? Какой-нибудь ориентир, чтоб забить в Яндекс-карту и путь к аптеке простроить. А, вот дом с табличкой.
Адрес вбиваю одной правой, левая живот поглаживает, в котором то и дело взрываются гранаты. Мелкие, но, зараза, болючие. Помните карамельки такие шипучие – во рту постреливают? Только там от взрывов прикольно, а тут – фигово.
А, вот я где.
До аптеки совсем недалеко. Перейти дорогу, и – по правой стороне – через несколько домов – аптека «Будь здоров!»
Буду, буду, только бы дойти!
Иду, поглаживаю рукой многострадальный тощий животик, а глаз с телефона не спускаю, чтоб дома проще пересчитывать. По зебре в толпе протопала, теперь налево. Повернула, и…
– АААААААААААААААААА! – лечу в преисподнюю и слышу свой крик. Меня кто-то проклял? Я что, проваливаюсь сквозь землю?
Не успеваю додумать мысль, слышу такое же «АААААААААААА!» – только мужским испуганным басом. Истошный, леденящий душу крик рвётся снизу, из ямы, куда я лечу, как Алиса из известной книжки.
Вроде ноги нашли опору. Тут же отталкиваюсь автоматически от твёрдой кочки правой, если верить школьному физкультурнику, толчковой ногой, и пулей лечу вверх, не успевая ничего понять.
Двумя руками судорожно сжимаю телефон – держусь за него, как за соломинку.
Это текст набирать долго, а произошло всё за секунды. Непостижимый, замысловатый, вычурный кульбит я совершила за несколько мгновений, не прекращая ора. В унисон со мной орал снизу, из-под земли, испуганный мужик.
Вдруг кто-то сильный схватил меня под мышки. Я даже рыпнуться не успела, как оказалась на скамейке в скверике. Смотрю, прохожие скапливаются вокруг скамьи, и все – с испуганными лицами:
– Девушка, вы в порядке? Где болит?
И тут я понимаю, что у меня не болит НИГДЕ!
То есть абсолютно!
Желудок поправился!
Без обезбаливающего!
И я начинаю хохотать. До икоты, до слёз!
Сказать от смеха ничего не могу. Машу рукой с телефоном, а глазами на открытый люк показываю. Мне не хватает воздуха, чтоб между смехом объяснить, что всё хорошо.
Пожилой, но очень сильный мужчина, по выправке сразу понятно – бывший военный, что вытащил меня из открытого люка и приволок на скамейку, начинает хохотать тоже. Мы ржём с ним на пару, потом по очереди, и люди, что сперва стояли и смотрели на нас с удивлением, начинают расходиться. Понимают —нам хорошо вместе.
Минуты три прошло, пока я просмеялась, рассказываю спасителю свою историю:
– Я не смотрела под ноги и провалилась в приоткрытый люк. Ногой на приоткрытую крышку наступила, она крышку вниз нажала, щёлочку увеличила. И я, прямо как письмо в почтовый ящик, полетела под землю. Чё, вес-то бараний, как мама говорила. А почему так вышло-то? У меня живот прихватило, и я аптеку искала, шла на своей волне: вся в животе и в телефоне. А в это время под землёй дядька в оранжевой каске, которую моя нога приняла за кочку, что-то ремонтировал. Фиг знает, что он подумал…
Представляете его чувства? Мужик ковыряется в проводах телефонных, неполадку ищет, сосредоточенный весь, знает, что он под землёй «адын, савсэм адын», и вдруг к нему на голову кто-то падает!
А это я солдатиком в люк нырнула, только не головой вперед, а ногами. Он-то не ожидал, что под землёй можно с кем-то сконнектиться. Короче, заорали оба. Точней, я задала тональность, а он вступил через секунду. Дуэт получился офигенный, зрители аплодировали.
Потом вы уже знаете. Вы мимо шли… и меня на скамейку, на скамейку запасных утащили.
Тут я опять начала хохотать, вспомнив страшный крик бедного ремонтника. Внимательно слушавший меня спасатель тоже рассмеялся, захлопав огромными ладошками по коленям.
– Спасибо вам, я сама бы на дрожащих ногах не дошла бы до скамейки. А вы видели? Тот мужик из люка, который пулей за мной вылетел, куда побежал?
– Домой, думаю. Душ принять и бельё поменять. Ещё бы, не каждый день ему как снег на голову, падает женщина!
И мы опять рассмеялись.
Когда я слышу про нетрадиционные способы снятия боли, вспоминаю этот. И пословицу про клин, который вышибают клином.
СИНДРОМ ПОХВАЛЕННЫХ КОЛГОТОК
Я замёрзла. У меня, как у героя Мягкова из «Иронии судьбы», ботиночки на тонкой подошве. Я сильно хотела в туалет, под плед и горячего чаю с карельским бальзамом. Именно в таком порядке.
Но я не могла вот так – взять и уйти. Бросить её посреди улицы. Она за меня держалась, как утопающий за соломинку.
В прямом смысле.
Вцепилась в мой рукав в начале разговора, чтобы привлечь внимание, да так его и не отпустила. Как сейчас вижу – маленькая цепкая рука в белой шерстяной варежке. Между зачёсом и началом рукава видавшей виды шубки – покрасневшая полоска голой руки. Я хорошо рассмотрела детали, потому что в глаза смотреть не могла..
Помните – настоящие шерстяные варежки, если их бросить сушиться на горячую батарею, превращаются в узкие «валенки»? Вот такой, скукоженной и вылинявшей, выглядела Ирина, моя старая знакомая.
Оказывается, на днях она осталась одна. Ну, как одна… С дочкой Маришкой. А муж – обожаемый Павлушка – ушёл жить к другой женщине.
Особенная манера разговора – сплошь и рядом слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами – это единственное, что бесило меня в ней. Она и себя называла не иначе как Иришкой.
А так была Ирина доброй, работящей и вроде неглупой женщиной.
Я постаралась спрятать в недра обмотанного вокруг шеи снуда лицо, оставив на виду только глаза, и стала тихонько обдувать горячим воздухом замёрзший кончик носа. Не забывала при этом кивать, мол, слушаю и понимаю, ага-ага-ага…
– Павлушка, он же у меня болезненный, гастрит у него. Я ему всё свеженькое: яички домашние, молочко, творожок, сметанку – всё деревенское, картошечку только с рынка, мяско -только курочку, чтоб ни жиринки. Как придёт, всё горяченькое. Утром чаёк целебный в термосе настою, к вечеру – кефирчик приготовлю. А она? Разве будет она, как я…
Тут меня понесло.
– Ирин! Ты сейчас про кого?
– Как про кого? Про Павлушку.
– Так он же не сын твой?!
– Какой сын? Муж он мой. Быыыывший…
И – смотрю, у собеседницы моей губа задрожала мелко-мелко, как у кролика, который к морковке подбирается. Были у деда моего такие в детстве, насмотрелась.
– А ты не думала, что ты его своей опекой так задолбала, что он спал и видел, как от тебя сбежать?
– Ну кто ж от хорошего-то бегает? Это сглазили нас. Сама виновата. Не стоило на каждом углу говорить, какой у меня Павлушка золотой, как у нас всё хорошо! Это как с колготками… Я вот как… не скажу, а подумаю, мол, колготки хорошие попались: давно ношу, а ни одной затяжки нет – так сразу или порву, или петля побежит. Так и тут.
Перед новым годом гуляли в кафе, типа корпоративчика, праздник часика на три, я потом к Маришке, домой скорей. А он у себя там, праздновал, в своей шарашкиной конторе. Я-то на новой работе – от коллектива оторваться не могу. В один день получилось, гуляли. Ну, я про Павлушку-то девулькам своим и рассказала. И как зарплату всю отдаёт, и с работы сразу домой, и как тихо-мирно перед телеком мы с ним кино вместе глядим. Всё. Сглазила. Как в соль села. Не зря говорят – чем похвалишься – без того и останешься!
После праздника этого – как подменили Павлушку. Сперва задерживаться стал, типа на выезды, за дополнительную оплату. Потом – смотрю, глаза прячет, как поздно придёт. Поняла я это так, что не заплатят ему за эти вечерние выходы, утешать стала, мол, не жили богато, не стоит и начинать.
А он как разозлится. Не даёт даже приласкать, руки скидывает. Как закричит, мол, не в деньгах дело! Я ему тихонько, мол, а в чём, Павлушка? А он аж с визгом: «Не называй меня больше никогда этим дебильным именем! Павел я, поняла? Павел!» И – на улицу. И дверью так хлопнул, что ключница из стенки на пол шмякнулась.
И ночевать не пришёл. А я всю ночь не спала, думала, у мамы он, бедный, ночевать остался. Первый раз такое. И к утру не пришёл. Я на работу к нему прибежала – он там. Злой, как чёрт. Говорить не стал, сказал, мол, дома поговорим.
Он тогда уже к ней пошёл ночевать, я думаю. Она молодая ещё, и готовить-то, думаю, не умеет. Пропадёт Павлушка мой. Гастрит сразу обострится. А ему же надо…
И опять всё с начала. Про яички. Про творожок.
Ну, тут уж я не стерпела. Поняла —не убегу сейчас – точно оконфузиться придётся посреди улицы.
Решительно вырвала рукав из её ручонки и, глядя прямо в глаза, спросила:
– Ирин! Ты в чай сколько ложек сахара кладёшь?
– Павлушке? Или Маришке? – собеседница моя даже опешила, – при чём тут чай?
– Не важно. Хоть себе.
