Добро пожаловать в Купер

– Можно мне тоже?

– Конечно. Только сначала вымой руки.

– Думаешь, я помочилась себе на руки?

– Не знаю. Может быть. Просто не хочу потом брать в рот, если на нем останется твоя… ну, ты понимаешь.

– Моя моча?

– Моча или что там еще. Иди, вымой руки и возвращайся – поделюсь.

Она сердито посмотрела на меня.

– Я пойду, но только потому, что мне нужно взять себе еще пива, ясно?

Она ушла. Я улыбнулся и покачал головой. Вернувшись, она вскинула брови и протянула мне руки – вот, мол, смотри.

Я осмотрел их и одобрительно кивнул. По крайней мере руки были еще влажными.

– Вот, держи. – Я протянул ей косяк.

– Спасибо. Кстати, меня зовут Рейчел.

– Томас.

– Так в чем дело?

– А?

Рейчел медленно выпустила дым и вернула мне косяк.

– Почему ты здесь один? – Она прищурилась. – Нравится подглядывать за девушками, когда они писают?

Я рассмеялся.

– Поверь, я не знал, что ты здесь.

– Ага.

– Просто захотелось подышать свежим воздухом.

– Не любишь вечеринки?

Я покачал головой.

– Не очень. Музыка слишком громкая.

– Не хватает Синатры?

– Да-да. А что насчет тебя?

– А что насчет меня?

– Ты тусовщица?

Я вернул ей косяк, и она взяла его с ухмылкой.

– Конечно. Я тусовщица.

Мы побыли там еще немного, повалялись на траве. Трепались, несли всякую чушь, которую даже вспомнить неловко. Ленивые улыбки, переходящий из руки в руки косяк, нечаянные прикосновения. К тому времени, как мы закончили, ржавое небо уже потемнело. Я не помнил случая, когда мне бы так хотелось растянуть косячок подольше.

В какой-то момент Рейчел подняла одной рукой волосы и приложила к затылку бутылку холодного пива. Клянусь, это было самое сексуальное, что мне когда-либо приходилось видеть.

В конце вечера мы расстались. Она оставила мне номер, но по какой-то причине я ей так и не позвонил. Может быть, потерял листок. Не помню точно. Так или иначе, прошел месяц, и наши пути снова пересеклись, на этот раз в ночном клубе. Я был в несколько лучшей форме – помогла пара таблеток.

Смутно помню мелькание огней, плотную толпу и запах пота. Музыка била по ушам, от басов стучали зубы. Мы стояли у бара и кричали друг другу в ухо. Обрывки предложений, фраз; ее губы касались моей щеки. Через какое-то время она улыбнулась, покачала головой, взяла меня за руку и вывела на улицу.

К ней домой мы поехали на такси. У нее в сумочке нашлось немного кокса, и мы разделили его на двоих. Ну вот, теперь мы на равных, сказала она.

Сначала нам было легко. Наверно, так бывает во всех отношениях. Потом, когда все полетело к черту, я частенько вспоминал те моменты. Ленивое утро; смех без причины, теплые объятия. Я все думал: а как это бывает у других пар, как долго длится у них этот период и как им удается протянуть дольше. Может быть, потеряв то, что было вначале, они просто усерднее ищут дорогу назад. Я размышлял, найдем ли эту дорогу и мы.

Но все это началось позже.

Рейчел работала в маленьком книжном магазине. Частное заведение у реки. Ступеньки вниз с главной улицы, магазин на полуподвальном этаже. Однажды она меня туда привела.

– Ну что, здорово?

– Здесь тихо, – сказал я.

Она пожала плечами.

Магазинчик был немного странный, плохо освещенный. Стеллажи расставлены как попало. Теснота. Спертый воздух. Настоящий колокольчик, который звенел, когда открывалась дверь. Рейчел с гордостью показала мне свой стол у входа.

– Мне нравится, – сказал я потом. – У этого места есть свой характер.

– Вот именно, – согласилась она.

Вот только, я думаю, характер магазина людям не так уж и интересен. Они не хотели искать книгу в темном полуподвале, тратить время, листая издания в твердом переплете, классику, о которой они и не слышали. Людям были нужны интернет-магазины и стойки с кофе, DVD-диски и настольные игры. Им не нужен был магазин, в котором просто продавали книги.

Магазин закрылся примерно через четыре месяца. Рейчел не была к этому готова, хотя таблички о закрытии висели там уже некоторое время. Письмена на стене. Немного иронично для книжного магазина, да?

Рейчел очень расстроилась. А тут я еще по глупости ляпнул, что «Барнс-и-Нобл» как раз ищет сотрудников.

– Я не хочу работать в «Барнс-и-Нобл», – заявила она уже со слезами на глазах.

– А где же ты хочешь работать?

Она не знала. Нет работы – нет зарплаты, а значит, нечем платить аренду.

С квартиры ей пришлось съехать, и в итоге она перебралась ко мне.

Было тяжело. Мы ведь до этого встречались совсем недолго. Поначалу я не возражал. Все складывалось как нельзя лучше. Не надо было назначать свиданий, чтобы провести с ней время; не надо было стараться сделать наши прогулки особенными. Теперь мы виделись постоянно. И, наверно, оба считали, что стараться, в общем-то, и не нужно.

К тому времени, когда Рейчел устроилась на работу (администратором в Джорджтаунскую публичную библиотеку), вопрос о ее возвращении в собственную квартиру отпал сам собой.

В моей квартире мы прожили вместе несколько лет. Она была маленькая, тесная и находилась в неблагополучной части города. Рейчел часто оставалась там одна, особенно когда я работал в вечернюю смену.

– Мне не нравится быть здесь одной, – говорила она. – Я тут такое по ночам слышу…

Я знал, что она имеет в виду. Стрельба. Сухой треск, эхом разносящийся по двору. Вой полицейских сирен. Крики, вопли женщин. Не знаю, всегда ли она принимала происходящее так близко к сердцу или тревоги добавляло то, что я служу в полиции. Я так и не удосужился спросить ее об этом.

Так или иначе, Рейчел нервничала, и мы из-за этого ссорились. Из-за ее работы, из-за моего не очень удобного графика. Она видела у меня на рубашке кровь. Ссадины на костяшках пальцев. Я никогда не рассказывал ей, что произошло. Чем мы с Айзеком занимались. Было ли мне стыдно?

Может быть. Но я приносил домой то, что ей нравилось, и это много для нее значило. Травка, колеса, бухло.

Как там она мне говорила? Я тусовщица.

Так что мы спорили, ругались, потом принимали «лекарство» и засыпали. Просыпаешься утром – и вперед, как будто ничего и не случилось. Никаких серьезных решений. Наша жизнь напоминала первый эпизод двухсерийного фильма. Что-то вроде той части в «Стартреке», где Пикар превращается в Борга. Мы просто не пытались вернуть его обратно.

Она была недовольна. Я это понимал. Но и я тоже не был счастлив. Правда в том, что я не всегда работал допоздна. Частенько, заканчивая смену, я ловил себя на мысли, что не хочу возвращаться домой. Сидел в патрульной машине или шел в бар. И уж поверьте, за свой эгоизм я заплатил сполна.

Вы уже знаете, что было дальше. Вы получили мое признание. Глаза открыты, а вода почти остыла. Я ничего не мог поделать.

И да, иногда я залезаю в ванну, чтобы посмотреть, как долго смогу задерживать дыхание, прежде чем вынырну, чтобы глотнуть воздуха. Знаю, глупо, но это правда. Иногда, если прилично набрался, я чувствую ее рядом с собой – там, под водой. Однажды, клянусь, я даже ее видел.

Только на этот раз, в Купере, после того, что мы с Джо сделали, она не ждала меня, когда я открыл глаза, и рядом ее тоже не оказалось. Ни грустной улыбки, ни бледной кожи.

Когда я наконец вынырнул, хватая ртом воздух, я был один.

От моей камеры до комнаты, где я рассказываю свою историю, путь неблизкий. И теперь я хожу туда каждый день. Я и Новичок. Туда и обратно, строго по часам.

Сначала я молчал, но потом стало скучно. Кроме того, мне есть что рассказать. У меня своя история. А Новичок, похоже, хороший парень. И, по-моему, заслуживает услышать больше, чем другие.

И вот однажды я заговорил, а Новичок притих и слушал.

Я родился в тюремной больнице в Берлингтоне, в штате Вермонт. Моя мать отбывала срок за убийство своего бойфренда-насильника. Такое вот вступление, да.

Мать изнасиловал мужчина по имени Роберт. На переднем пассажирском сиденье серебристого «Бьюика». Это было пятого октября в Берлингтоне. Они вместе ходили на фильм Клинта Иствуда «Два мула для сестры Сары» в кинотеатре «Стронг» на Вайноски-авеню. Потом поужинали в кафе «Йорк Стейк» в торговом центре «Берлингтон-молл» (фильм, наверно, был отличный, а вот о еде такого определенно не скажешь).

Встречались они недолго. Пару недель, может быть, месяц. Кстати, мою мать зовут Сандра. На следующее утро ее нашла ее мать (здоровенная, неуклюжая женщина, с которой я так и не имел удовольствия познакомиться). Моя мать лежала у входной двери.

Я часто думал, как в ту ночь она возвращалась домой. Скорее всего, на машине. Интересно, он видел, что она скорчилась на заднем сидении, дрожит и задыхается от слез? Возможно, он больше беспокоился из-за новой кожаной обивки – как бы эта пьяная девка не вздумала там блевануть. Может быть, поэтому он даже не удосужился проверить, вошла ли она в дом.

В любом случае, мы все знаем, к чему это привело. Маму изнасиловали, мама забеременела, мама купила себе пистолет и вышибла Роберту мозги. Они попали прямо на стену многоквартирного дома. Да так высоко, что уборщикам понадобился подъемный кран, чтобы соскрести всю эту дрянь.

Оружие она купила в магазине на углу Брэдли-стрит и Хангерфорд (да благословит Господь Вермонт за безусловную любовь ко Второй поправке) и проехала полгорода, а потом сидела три часа на детской площадке и ждала, пока Роберт закончит работу.

Именно эти три часа и сыграли против нее. Оказывается, судьям не нравится, когда убийцы ждут так долго. Долгое ожидание подразумевает преднамеренность убийства. К тому же их сильно напрягло, что кто-то «находился на детской площадке с заряженным оружием».

Большую часть этой информации я почерпнул из судебных протоколов. Они все сохранились, сложены в коробки и лежат в подвале. Бумаги скреплены степлером, папки перехвачены резинками. Думаю, в наше время это все хранится на жестких дисках и USB-накопителях. Все в облаке. Интересно, почему его так назвали? Облако. Я никогда раньше не задумывался. В те времена, когда мать застрелила моего папашу, облако означало дождь.

Я не был уверен, что они позволят мне посмотреть документы. Я тогда еще даже не успел перешагнуть порог совершеннолетия. Девятнадцать лет, худой как жердь. Волосы зачесаны назад, лучший костюм – поверьте, слово «лучший» здесь ничего не значит. Но, как оказалось, прочитать эти материалы может каждый. Как сказала дама за стойкой регистрации, это общедоступные архивы. Как вам такое, а? История моего зачатия открыта для свободного ознакомления. Я, узнав об этом, почувствовал себя немножко Иисусом.

Я снял номер в мотеле рядом со зданием суда и провел два дня, читая все подряд. А закончив, увидел ее в совершенно новом свете. Мою маму. Она не была какой-то безвольной игрушкой, которой все пользовались и над которой все издевались. Она была невероятно крута. Помню, как читал и перечитывал некоторые отрывки из стенограммы. Она выдала все как есть. Как я уже сказал, та детская площадка в конце концов вышла ей боком. И, конечно, судья устроил из этого факта настоящее шоу. Разглагольствовал о детях на качелях, об их матерях, сидевших на скамеечках и видевших все своими глазами. Постоянно называл их невинными. Спросил ее, что бы случилось, если бы что-то пошло не так. Твердил о кровавом месиве, о том, как нехорошо, что люди видят такое во вторник в четыре часа дня. В конце, вынося приговор, спросил, не хочет ли она что-нибудь сказать, и она ответила, что, конечно, ей есть что сказать.

Стенограммы – они хороши до определенного момента. В них все правильно написано, напечатаны они красиво и аккуратно, но не передают всех эмоций. Понимаете? Я перечитывал эти слова, снова и снова, бесконечно представлял, как мама стоит там, в суде, и ее голос звучит ровно или, может быть, чуть-чуть срывается. В зале тишина, репортеры ловят каждое ее слово. Июньский день, в зале почти душно. Я представлял, как она рассказывает судье, почему сделала то, что сделала, как Роберт сначала был внимательным и заботливым – покупал ей цветы, шоколад, придерживал для нее дверь и все такое прочее. Черт возьми, да он даже встретился за послеобеденным чаем с ее матерью, чем заслужил ее одобрение. Возможно, для судьи этого было мало, но для нее это значило очень много. До Роберта мама ни с кем не была, и вот ее первый раз стал, вероятно, последним – если только подобных ему нет в региональном исправительном учреждении Читтенден (а они там, несомненно, есть).

Она сказала, что ей жаль, если она испортила кому-то день, когда выстрелила Роберту в голову, но о самом поступке она не сожалеет. Сказала, что застрелила бы его снова, если бы пришлось. Сказала, что, возможно, он был у нее первым, но она у него, скорее всего, не первая. Сказала, что оказала услугу обществу. И если другие, подобные Роберту, призадумаются, прежде чем последовать его примеру, ей будет достаточно.

Я часто задавался вопросом, а понял ли Роберт. В самый последний момент, перед тем как она нажала на спусковой крючок. Повернулся ли он к ней. Или был совершенно беспечен и думал о том, что съесть на обед или стоит ли посмотреть новый фильм «Планета обезьян», или, может, кого бы еще ему изнасиловать.

Наверное, когда все случилось, его правый глаз совершил отчаянный прыжок в безопасность – через тротуар.

Глава 11

В четверг утром я проснулся от жужжания. Жужжал мой мобильный телефон на прикроватной тумбочке. Я потянулся за ним, что-то случайно задел и сбросил. Попытался рассмотреть экран, но перед глазами все расплывалось.

– Алло?

Тишина. Затем:

– Мистер Ливайн, я вас разбудила? – голос женский.

– Нет. – Я перевернулся на спину.

В комнате было холодно. Пахло потом и бурбоном. Я откашлялся, сбросил одеяло и попытался не обращать внимания на выступившие на лбу капельки. Уж не заболел ли я? И который час?

– Мистер Ливайн, меня зовут Дебра Мэнсфилд. Я детектив патрульной службы из Омахи. Мне нужно с вами встретиться. Когда вам было бы удобно?

Тон профессиональный.

– Что?

– Уверяю вас, беспокоиться не о чем. Сейчас неподходящее время?

– Для встречи?

– Я хотела бы получить возможность представиться должным образом.

– Не знаю, что вам нужно, но мне это не интересно.

– Может, я могла бы подвезти вас на работу? Мы могли бы обсудить мое предложение по дороге?

– Послушайте…

– Я уже здесь, рядом.

– Подождите. Который час?

– Восемь сорок пять.

– Черт, – сказал я и повесил трубку.

Быстренько собрался. Девять минут, включая душ; новый личный рекорд.

Вышел. Ясное солнечное утро. От снега слепило глаза. Она припарковалась на другой стороне улицы. Рядом с помятым фонарным столбом, позади пикапа-развалюхи, который, вероятно, с ним и поцеловался.

Черный седан.

Глянцево-черная краска и тонированные стекла. Я попытался представить себе детектива Дебру Мэнсфилд из Омахи. Этого только не хватало!

Я уже подошел к своей «Импале», когда услышал за спиной мягкий щелчок двери дорогого автомобиля. Обернувшись, я увидел, как из седана выходит женщина в костюме с уже готовой улыбкой, как будто улыбаться она начала заранее.

Невысокая, широкоплечая, с маленьким, круглым, как у поросенка, лицом в обрамлении вьющихся черных волос. На вздернутом носике огромные солнцезащитные очки.

Я уверен, Дебра, что вам дадут копию этой записи, поэтому позвольте добавить: мне жаль, что я так о вас подумал, но лишь немного. Вы застали меня в неудачное утро.

– Мистер Ливайн, – окликнула она, неуклюже шагая по заснеженной улице.

Толстые каблуки оставляли на белом снегу глубокие отпечатки, и я подумал, насколько ниже она была бы без них.

Я распахнул дверцу.

– У меня нет времени.

– Опаздываете?

Я хмыкнул и забрался в машину. Захлопнул дверцу и повернул ключ. «Импала» вздрогнула, но не завелась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Ди-Си (англ. DC от District Columbia) – территория, на которой находится столица США – Вашингтон.

2

Коксок (англ. Cocksock) – жарг. презерватив.

3

Камстейн (англ. Camstain) – пятно от спермы, оставленное на чем-либо, одежде или постельном белье.

4

Эй-Ти-Эф (англ. ATF – Bureau of Alcohol, Tobacco, Firearms and Explosives) – Бюро по контролю за оборотом алкоголя, табака, огнестрельного оружия и взрывчатых веществ.

5

ОВР – отдел внутренних расследований.