скачать книгу бесплатно
– Сообразительные!
– Да уж, какие есть!
– Такие и есть, я говорю!
– Хорошо, товарищ полковник.
– Что, хорошо? Что тут вообще, хорошего? Может, вам еще медаль дать за то, что произошло?
– Давайте медаль, если заслужил!
– Ты, подполковник, такую медаль заслужил, что шея сломается ее таскать!
– Ответственности не боюсь, только скажите, в чем моя вина?
– Захарий, перестань залупаться, – вклинился в разговор Раужев.
– А я не залупаюсь!
– Залупаешься, тебе говорят.
– Я могу и уйти…
– Стоять! Что значит, могу! Что значит – уйти? Куда уйти? Сейчас в камеру пойдете, подполковник. Остыть и подумать! Потому что совсем не лучшее время выбрали для залупания. Всем сейчас тяжело, стойте и терпите, молча. Он всегда у вас такой, задиристый, или только по обстоятельствам?
Лукьянович пожал плечами, получилось не убедительно, жест трактовался двояко, и так, и эдак. Дукшта-Дукшица побледнел, и губы его мелко задрожали, видимо, готовы были сорваться с них некие слова, которые бы и расставили все точки над всеми «И», но тут, прервав перепалку, вошел дежурный по части.
– Разрешите? Нашли, товарищ полковник.
– Что нашли? – Дахно всем плотным телом, по-волчьи, повернулся к вошедшему.
– Пути отхода нашли. То есть, каким образом преступник ушел отсюда, так, что никто его не видел.
– И как же?
– Через подвал, товарищ полковник. Мы обыскали весь штаб, и в подвале нашли открытую дверь. Рядом с сауной, там…
Михаил Кириллович крякнул, гася внезапные воспоминания, закашлялся.
– Что там за дверь еще?
– Подземный ход, товарищ полковник.
– Я знаю про подземный ход. Это запасный выход, для экстренной эвакуации личного состава штаба в случае необходимости. Но почему открытый? Должен запираться. Вы проверяли, при смене?
– Так точно, всегда проверяем. Дверь была закрыта на запор и опечатана. Теперь открыта, а печать рядом на полу валяется.
– А тот, другой выход? В лесу? Вы прошли до конца?
– Так точно. Он тоже открыт…
Дахно снова завертел шеей, ослабляя воротник. Дышать ему становилось все трудней, лицо сделалось цвета вареной свеклы.
– Это что же получается? Что мы имеем? – он принялся перечислять известные факты. – Преступник, будем называть вещи своими именами, по веревке с крыши проник в режимное помещение штаба и похитил секретный блок и такую же секретную информацию. При этом очевидно, что он отлично знал, что ему нужно, и где что находится. Более того, вломился он сюда через то единственное окно, через которое это можно сделать. И он знал, как его открыть, подготовился! Выбрал краткий момент, подчеркиваю, краткий момент, когда в помещении никого не было, действуя быстро и четко, как и мы все действовать должны, совершил свое преступление. Затем, не встретив фактических препятствий, ушел тем же форточным путем. После чего незамеченным спустился в подвал, откуда через мало кому известный подземный ход вышел в лес. И был таков. Кстати, собаку по следу не пускали?
Неприметный подполковник наклонил голову.
– И что?
Отрицательный жест.
– Понятно… В общем, как, какими красками не рисуй эту картину, а получается, что это кто-то из вас, господа. Первое, что на ум приходит. Ну, кто еще мог все знать и так ловко все обставить? Только кто-то из вас, из личного состава КП. А у вас здесь офицерский коллектив, правильно? Все офицеры, на сколько я помню, в чинах не ниже капитана. Старшего лейтенанта, хорошо, пусть старшего лейтенанта. Что это меняет? Сколько всего людей получается? Здесь шесть, плюс…
– Ночные смены, еще шесть.
– Вот, всего двенадцать. Пусть – пятнадцать. Вы все фиксируете? – снова обратился он к особисту. Тот кивнул.
– Ну, думаю, разберутся. Не рассчитывайте, что легко кто-то отделается. Не тот случай. Не то, что шапки – папахи полетят. Каждый получит свое, кто что заслужил, сполна. Кто-то на пенсию до срока выйдет, кто-то в академию не поедет, у кого-то свадьба может не состояться, кто-то звания очередного не получит, а кто-то отправится в тундру, на медведей охотиться. Последнее касается любителей препираться. Молчите! Слушайте, что вам говорят. Так, сейчас немедленно перейти на резервные каналы связи, продублировать все, что возможно, сменить позывные, частоты. В общем, все знаете, что делать. Кто не знает, зайдите ко мне, я объясню. В индивидуальном порядке. Под роспись в книге приказов.
Он направился к выходу. На пороге остановился, так же, как перед тем Командующий, и, усиливая слова резким категоричным жестом указующего перста, скрипучим голосом, словно ворон прокаркал, вынес оценку случившемуся:
– Архихерово! Архихерово!
– Так точно, товарищ полковник!
– Тьфу!
Глава 2.
Макиавелли.
Еще полдня, наверное, на КП толпились посторонние – те, в чьи обязанности входит во всем разбираться. Специалисты особого отдела проводили положенные в таких случаях следственные мероприятия, что-то измеряли, считали, проверяли, фиксировали на видео, фотографировали, брали отпечатки пальцев, для чего в срочном порядке были вызваны на службу даже те, кто после предшествующего дежурства отдыхал в это время дома. С надлежащими предосторожностями отвязали от антенны и упаковали в полиэтилен веревку – вещдок и единственный материальный след преступления. Сняли со всех вовлеченных показания и взяли подписки – о невыезде и о неразглашении. А когда следователи, наконец, ушли и личный состав КП остался сам, без посторонних, но наедине со своими проблемами, старыми и вновь свалившимися на их головы, все почувствовали себя во взвешенном состоянии и буквально не знали, за что хвататься, что делать.
– Давайте, за работу! – призвал подчиненных полковник Раужев. – Дел невпроворот. Сами знаете, кому что делать. Что там начальник штаба говорил? Резервные каналы, частоты, позывные… Открывайте инструкции, и читайте. Внимательно читайте, и чтобы буква в букву! Нам теперь доверия нет никакого, поэтому проверят всех, в восемь глаз каждого. А то еще и камеры слежения здесь установят, все записывать станут…
– Да мы в основном уже все сделали, товарищ полковник, – отозвался Дукшта-Дукшица. – Все же в курсе, что и как, натренированы…
– Смотрите еще! Проверяйте и перепроверяйте! Все должно работать, как часы!
На какое-то время КП погрузилось в рабочую тишину, разбавляемую лишь пощелкиванием контакторов и гудением аппаратуры, да еще шуршанием бумаги листаемых документов. Казалось, даже кондиционер затаил дыхание. Все молчали, склонившись над столами. Напряжение ощущалось почти физически, оно не рассеивалось, не вытягивалось прочь, а, напротив, сгущалось и концентрировалась под потолком, подобно беременному грозой облаку. И она вскоре разразилась.
– И все же, я не понимаю! – не выдержал, как обычно, первым Захарий Львович. Он оттолкнул от себя рабочую тетрадь, которую делал вид, что читал внимательно, и, откинувшись на спинку, развернул стул к центру зала.
– Что вы не понимаете, Захарий Львович? – чтобы удерживать импульсивного Дукшта-Дукшицу хоть в каких-то рамках, Лукьяныч обратился к старому приятелю на «вы».
– А ничего я не понимаю! У меня в голове просто не укладывается! Вся эта история. Это что же получается? Воинскую часть обокрали? Штаб ограбили? Ерунда какая-то. А что взяли? Секретный блок взяли и файлы с компьютера скачали. Это, я вам доложу, ни черта не ограбление. Это…
– Диверсия!
– Верно, диверсия это, – Дукшта-Дукшица кивнул высказавшемуся Хостичу. – Классическая шпионская операция. И произошла она, между прочим, не в романе какого-то там Ле Каре, а здесь, у нас. А это значит, что без участия кого-нибудь из присутствующих не обошлось.
Он обвел пальцем по кругу, поочередно указывая на всех находящихся в зале.
– Львович, ты все-таки как-то не очень… Не драматизируй раньше времени.
– А зачем юлить и самих себя обманывать? Легче-то от этого не станет. Те ребята, которые это дело раскручивают, вопросы поставят правильно, будьте уверены. И прямо в лоб. Каждому. А отвечать придется каждому за себя. Поэтому, я считаю, между собой нам лучше все говорить, как есть, называя вещи своими именами. Операция эта, как мне представляется, готовилась тщательно, вне всякого сомнения, и, я уверен, без определенного слива информации здесь не обошлось. Не мог кто-то посторонний, человек с улицы, все равно, что с другой планеты, это обстряпать. Ну, сами посмотрите, все на тонкого прошло, по ниточке, по лезвию бритвы. Ни на полминуты раньше, ни секундой позже. Знали досконально что, где и когда.
– Знали, за чем шли…
– Именно!
– И что же это значит? Договаривайте, раз уж начали.
– А ничего хорошего для нас. Это означает, что здесь, среди нас находится, или – осторожно, чтоб не нагнетать – может находиться предатель. Враг. Как минимум – пособник. Сам не участвовал физически, это тоже понятно, но посодействовал в планировании, сто процентов. Чем смог, тем и помог. Я так считаю.
– То есть, ты хочешь сказать, что кто-то из нас… Ну, и кого же ты подозреваешь?
– А никого! У нас же у всех алиби, мы вместе все на собрании были. Ситуация такова, что должен подозревать каждого. И я подозреваю, честно признаюсь, всех – кроме себя самого. Лишь про себя единственного я знаю все, себе доверяю полностью и поэтому могу сказать, даже гарантировать, что к этому делу не причастен. Чист я! За Владимира Лукьяновича еще могу поручиться, начальника нашего. Вам я верю, как себе, а вот про других – не знаю…
Подтверждая свои слова жестом, Дукшта-Дукшица поднял руки открытыми ладонями перед собой, – будто индульгенцию продемонстрировал.
– Какой вы, Захарий Львович, благожелательный, однако, приятно с вами общаться, ей Богу! Проблема в том, что ровно то же самое каждый из присутствующих может сказать про себя, – возразил ему Лукьяныч. – И про вас, кстати, тоже.
– Это верно, – согласился Дукшта-Дукшица. – Но кто-то один обязательно солжет.
– Возможно, возможно… Как же, по-вашему, события будут развиваться дальше? Ваш прогноз…
– Боюсь, что ждут нас трудные времена. И камеры слежения здесь точно повесят, как вы, Владимир Лукьянович, и предсказывали, вот увидите, дойдет и до этого. Сначала нас, а потом – камеры. А если кто-то переживет события и к тому времени еще останется здесь, и вообще, тот попадет на пленку. В кино, в историю. А я лично, как Дахно сказал, поеду на медведей охотиться, в тундру. А то и в Особый Легион. Плевать…
– Да ладно тебе! Не занимайся фанфаронством, молодежь смущаешь.
– Почему фанфаронство? Нет, правда. Вы же знаете, что мне кроме охоты ничего больше не надо. До пенсии немного осталось, продержусь, я думаю. В тундре к ней еще и проценты набегут…
Помолчали, все словно примеривались к будущим трудностям, которые предрек Захарий Львович. Прервал паузу снова полковник.
– Соглашусь тут с подполковником Дукшта-Дукшицей, – сказал Раужев, – времена нам действительно предстоят тяжелые. Мы ведь, что греха таить, совсем не воспринимали всерьез, как должно, эту странную войну, которая происходит где-то далеко от нас, за тысячу километров, не считали ее за войну. А что, ведь мы в глубоком тылу, по сути, и повседневная жизнь наша практически никак не изменилась. Танцы вон, в ГДО, чуть ли не каждый день, правда, Таганцев?
– А при чем Таганцев? Чуть что, сразу Таганцев…
– Ни при чем, я вообще, к слову. Вон, Хакопныш такой же.
– Все мы тут такие…
– Правильно. Но я о другом сейчас. Я о том, что мы не воюем, а ходим на службу, получаем денежное довольствие, копим выслугу лет. Да, борта улетают на задание, и мы управляем ими на расстоянии, но до сих пор у нас, здесь, не случалось потерь, все наши возвращались обратно, и мы привыкли к этому везению, и решили, что так будет всегда. Но сегодня, друзья, война заглянула прямо к нам, противник показал себя, проявил, и я думаю, что это еще не все. Продолжение – какое-нибудь – последует, мы его еще увидим. Это коснется не только нашей с вами службы. Думаю, все теперь изменится. Жизнь в целом перевернется. Изменения уже произошли, мы их пока не ощущаем, но они есть. Скоро все преобразится кардинально, мир станет совсем другим, как прежде, до войны, уже не будет. То, с чем мы там боремся, воюем, что прет к нам из дыры посреди Маральских гор, затолкать обратно – как пасту в тюбик – не получится. Даже если сейчас все прекратится – что-то да останется. Последствия останутся. Мы знаем уже, что это есть, что это возможно – и это знание меняет все. И нас, и жизнь…
Присутствующие, все без исключения, поежились, ощутив легкий озноб от пророчеств полковника Раужева.
«А ведь так все было здорово – до вторжения. И на хрена оно кому-то понадобилось? – подумал про себя новоиспеченный капитан Таганцев. – И жизнь в радость, и служба – не особо в тягость. Молодость, предчувствие счастья, планы на будущее, и вдруг…»
Капитана он получил хоть и с задержкой, но можно сказать, что в срок. В академию вот поступил. В общем, казалось, что жизнь его складывалась пока успешно, собственно так, как он и намечал, было бы досадно, если бы теперь все полетело псу под хвост. А ведь может полететь. Несмотря на то, что война все-таки то время, когда следует проявить и показать себя в полной мере. Война…
Многие называли то, что случилось, наплывом. Как наплыв на стволе дерева, кап. Что-то сломалось в древесном теле, искривилось, изогнулось. Порвались сосуды, и соки потекли, куда не следует, и вот уже выдулось невероятное, выросла опухоль, горб.
Никто не знает толком, почему это произошло, но однажды ткань привычной реальности разошлась прорехой, образовалась в земле брешь, и сквозь нее, точно выворачиваясь наизнанку, стало выпирать под ужасным давлением нечто другое, доселе невиданное. Говорили, что это параллельный мир, взяв на вооружение геометрию Лобачевского, нашел точку пересечения с нашим. Что это вообще иное измерение, какое-то там по счету, полезло к нам со своими неведомыми законами и константами. Внутренний космос, разверзся. Разное говорили, и это понятно: при отсутствии понимания событий всегда есть, где разгуляться фантазии.
Но факт оставался фактом: происходящее являлось полноценным вторжением, попыткой захвата территории и войной на уничтожение.
С севера на юг, строго по хребту Маральских гор, сущее пространство разошлось, расступилось, словно его прободело что с той стороны, с изнанки, и в образовавшийся проем хлынула иная действительность, о которой никто ничего не знал и не имел никакого представления, со всем, что ее наполняло и населяло, и стала нагло пытаться тоже здесь существовать и по возможности – доминировать. Страна оказалось буквально разорванной надвое, запад и восток отдельно, а посередине, с севера на юг, – кипящее новообразование. Котел трансмутации яви можно было обойти и объехать только на корабле – далеко на севере, и на поезде – глубоко на юге. Эту зону, территорию, затопленную нашествием, по аналогии, должно быть, с наступлением моря на сушу, назвали Литоральем.
Так появилась Литораль.
Надо сказать, что то, из проема, изнаночное население проявило себя злобным и воинственным – возможно, они решили, что сами, в своем мире, подверглись нападению. Странное то было население, с постоянно меняющимся, текучим внешним видом. Ну, как с такими общаться, не видя глаз и все время следя за руками? В общем, договориться не удалось, чужаки вообще не вступали ни в какие переговоры, всячески демонстрируя, что не разговоры разговаривать пришли они сюда, а войну воевать. Она и началась, война. Легионы бились с нашествием несколько долгих лет, без особого, впрочем, успеха, хотя и не сдавали своих позиций тоже. Поэтому конфликт перешел в разряд локальных, до крупномасштабного не дотягивал, но от этого не стало легче тем, кто в нем участвовал и погибал.
Из проемов устремилось множество механизмов и устройств, а так же живых и не совсем мирных организмов. Но с этими худо-бедно справлялись. Однако обнаружились и иные последствия, виртуальные, в виде наведенных полей и излучений, которые зачастую вели себя, как разумные, демонстрировали способность к обучению, умели принимать цифровой вид и проникать в местные компьютеры, вот что с ними делать до сих пор никто не знал толком.
Огромный вклад в дело сдерживания супостата вносила дальняя бомбардировочная авиация. Силы вторжения оказались особенно чувствительными к бомбовым ударам, этот диалект армейского, как выяснилось, был для них наиболее доступен и убедителен. Что не удивительно, язык силы понятен всем. Бомбовозы доставляли свои аргументы прямо к цели и выкладывали их с большой высоты. Новые прицелы работали великолепно, отклонение не превышало несколько метров, и пришельцы ничего не могли с этим поделать. Бомбы влетали прямо в проемы, в порталы – словно в жерла вулканов, и разрывались уже на той стороне, поэтому противник был вынужден прикрывать ворота. Здесь, на Земле, создавать переходы в другие измерения и управлять ими еще не умели.
Оружие, используемое пришельцами, основывалось по большей части на неведомых принципах, в нем применялись как привычные, так и неизвестные поля и излучения. Выяснилось однако, что если не позволять чужакам чересчур развернуться, их вполне возможно сдерживать обычными огневыми средствами. Оказалось, что против механики, обыкновенной точной механики, при определенных условиях, их лучевые игрушки не очень-то и хороши. А новые авиационные прицелы являлись именно механическими, сработанными по тому же принципу, что и допотопные арифмометры, помехи на них не действовали. Зато они сильно влияли на системы связи и целеуказаний, вот почему похищение БШД и кучи секретных данных с КП корпуса ставило под угрозу применение авиации как таковой. Но, конечно, при любом состоянии дел, в любом случае произошедшее представлялось вопиющим фактом и не могло остаться без последствий. Эти последствия – в силу личного воображения каждый – присутствующие себе и представили.
На КП вновь тяжелым пологом опустилось молчание. Воспользовавшись моментом, истерично взвизгнул и усиленно загудел вентилятор на стойке аппаратуры, пахнуло сладко-горьким липким запахом перегретой изоляции.
– Соглашусь тут с Владимиром Лукьяновичем, – раздвинул своим упрямым плечом тишину Дукшта-Дукшица. – Только вовсе не обязательно здесь у нас пришельцы постарались.
– Кто же еще мог, по-вашему?
– Да кто угодно! Друзей в кавычках у нас хватает. Те же американцы. Они спят и видят, как бы нам нож в спину воткнуть. Я даже уверен, если честно, что это их мохнатая лапка тут наследила.
– А они разве не понимают, что как только – эти – расправятся с нами, сразу же за них примутся? Что их номер – второй в этой истории? А мог бы быть и первым, кстати.
– Может, понимают, а может и нет. Уж больно велико искушение с нами разделаться… А с теми, думают, что договорятся…
– Ага, договорятся, – включился в разговор Хостич. – Мы вон, тоже пытались, и что? Они, америкосы, просто не знают, с кем им дело придется иметь.
– Наверное, они думают, что самые умные. Что еще денег напечатают и всех купят.
– Да, да. А то во вселенной зеленой бумаги не хватает… Никто ведь, кстати, не знает толком, что им, тем, здесь понадобилось? Никаких требований они не выдвигали…
– Что понадобилось? Жизненное пространство.
– Да бросьте вы! Я так понимаю, что пространство они могут любое открыть. Для них не проблема, у них для этого универсальная отмычка имеется. И даже новое создать, тоже в силах. На Земле никто ничего подобного еще не умеет, а они – пожалуйста. Зачем же им с таким-то счастьем в занятое уже и населенное упрямым народом место ломиться? Воевать, нести потери, зачем? Что на самом деле их сюда тянет? Что привлекает? Наверное, есть что-то такое, чего у них у самих нет. А у нас – есть. Но что это может быть? Не понятно. Может быть, кто-то знает, я – нет. Чужие, повторюсь, ни о чем же не спрашивают, прут себе и прут…
– Закон расширения энтропии…
– Что еще за? – Львович с подозрением посмотрел на Хостича.
Отто почесал шрам на лице.
– Все процессы в мире происходят с увеличением энтропии. Хаос нарастает, упорядоченность, напротив, уменьшается…
