скачать книгу бесплатно
В назначенное время, то есть в девять часов утра, он предстал перед Редактором.
– Что с тобой происходит? – спросил тот, едва Таит вступил на порог. – Хоть убей, но не могу понять я этого. Он подхватил со стола стопку листков и помахал ими перед лицом юноши. – Вот твоя продукция творческая, так сказать, за последние недели. Если бы ты когда-то с этим пришел наниматься, я не взял бы тебя на работу. Ну, совершенная ерунда, форменный отстой! Что, произошла выработка, таланта? Ты внезапно лишился способностей? Так нет ведь, я в это не верю. Талант, он от Бога, он или есть, или его нет, пропасть он не может. А вот голова может быть забита чем-нибудь непотребным, например, опилками, например, гусиными какашками. Или, как ни странно, посторонними мыслями. Так вот ты и объясни мне, твоему начальнику, если ты не забыл, что с тобой происходит? Какие-то неприятности? Что?
Тант смотрел на массивный нос Редактора, на который с высоко открытого лба из переплетения редких вьющихся волос скатывались крупные капли пота, – в редакции по обыкновению жарко топили – и думал о том, что он неплохой в сущности человек, и всегда хорошо к нему относился. И будет жаль, если вдруг его отношение изменится. Тут же с удивлением отметил, что такой поворот событий, пожалуй, его не слишком заденет. Просто ужасно равнодушен он, как выяснилось, был в настоящий момент и к работе, и к своей судьбе в редакции, – как и ко всему, что не относилось к Нике. С чего бы это, подумал он? Нельзя же принимать все так близко к сердцу.
А почему, собственно, не принимать? Сердце не проведешь, оно тоже не обманет.
– Да, пожалуй, – ответил он на последний вопрос Редактора. – Не то, чтобы неприятности, но… Такое…
– Можно все же узнать подробней, в чем дело? Или это личное?
– Пожалуй, личное…
Редактор грустно посмотрел на него усталыми серыми глазами. Умными, заметим, глазами.
– Что ж, тогда ладно. Мы все однажды, – а кто-то и чаще, чем однажды – проходим через это.
Он был по-своему мудр, старый Редактор, но и он не мог даже предположить, что происходит с Тантом на самом деле, и потому думал о другом, о другом… Он выбрался из-за массивного и неуклюжего, как куб для кипячения воды, стола и принялся вышагивать, несколько карикатурно, взад-вперед по ковровой дорожке, приросшей к полу наискосок от куба к двери. При этом он склонил голову долу и, откинув полы пиджака, точно прищепками, уцепился пальцами обеих рук за карманы жилетки. Он думал.
– А ты сможешь, скажем, перестроиться? – спросил он внезапно, остановившись перед Тантом. – Перетерпеть? Отстраниться?
Тот неопределенно пожал плечами.
– Полагаю, тебе бы пошло на пользу – отвлечься. Или развлечься. Что скажешь?
Тот же жест.
– Может, тебе помощь нужна?
– Н-нет… Какая помощь? Нет, спасибо.
Редактор снова опустил голову и продолжил ходьбу. Он сделал еще с пяток ходок туда-сюда, и вновь остановился на прежней позиции перед Тантом.
– Хорошо, – выговорил он слово, словно вырвал себе зуб. – Как это ни трудно для нас именно сейчас, я, пожалуй, отпущу тебя в отпуск. Просто этого, – он кивнул головой в сторону стола, – понимаешь, больше терпеть нельзя. Согласен? Недели хватит? – Тант, не скрывая удивления и некоторого облегчения, закивал головой в свою очередь. – Тогда все, оформляйся. И очень прошу тебя, уладь за неделю свои дела, будет жаль терять такого… сотрудника.
Так, нежданно-негаданно, оказался Тант в отпуске. Он давно, еще с прошлого года, мечтал об этой призрачной свободе, но строил все планы на конец лета, не раньше, а тут – самая середина зимы. Неделя, да. И все же, отпуск был очень кстати. Он был – как спасенье, в эту пору душевной его замятни. В свободные дни он сможет многое сделать, вопрос прежний – с чего начать?
Оказавшись дома, он начал с того, что написал письмо матери.
«Милая моя мама, – писал он. – Совсем неожиданно я оказался в отпуске. Все случилось вдруг и не так, как хотелось. Мне ужасно жаль, но неотложные дела задерживают меня в Сальви. Быть может, нам не удастся свидеться в этот раз. Но ты не переживай, не волнуйся, у меня все прекрасно, чего и тебе желаю…»
Написал письмо и подумал: что же все-таки у него прекрасно? Прикинул и так, и эдак, и получалось, что никаких неприятностей, а все одно нехорошо. Не было на душе спокойствия, чувства незыблемости мира не было. А, наоборот, не отпускало предчувствие грядущих перемен. И, подумалось, что можно бы попытаться забыть все, наверное, да вот только не забывается ничего, не идет из головы. И в душе, похоже, пустила корни странная девушка Ника. Он усмехнулся: да, это точно, странные девушки окружали его в последнее время. Лалелла, теперь вот Ника. Может, он сам их таких приманивает?
По пути домой он зашел к соседу, физику, и испросил у того разрешения покопаться в книгах.
– Что ищем? – спросил тот.
– Да так, – отшутился Тант, – хочу выяснить, кто в нас огонь с неба метает и, главное, за какие грехи. Странные вещи случаются, живет человек, не тужит, потом – бац! – и нет его. А за что – никто не знает.
– Что-то я в толк не возьму, о чем это ты? – пожал плечами физик. – Кто мрет? Где мрет? Почему не знают? А что медицина?
– Медицина в растерянности. Я хочу про шаровые молнии почитать, если есть что.
– А, так бы и сказал. Но у меня про это явление почти ничего. Не моя специализация. Однако, давай посмотрим.
Кое-что все же нашлось.
Энциклопедический словарь уверял, что молния есть гигантский электрический искровой разряд. Молния сопровождается громом. Кроме обычной – линейной – молнии изредка наблюдается молния шаровая.
Ага, подумал Тант, все же изредка наблюдается. А громом она сопровождается? Может быть, зря они связывают шары с молнией? Может быть, между ними вообще ничего общего? Что же думает по этому поводу официальная наука?
Официальная наука, похоже, была несколько иного мнения.
«Шаровая молния, – вещал пухлый учебник, – являет собой огненное сферическое тело, вероятно, представляющее высшее соединение озона с кислородом, и обладает свойством взрываться при охлаждении».
Ну, это меня не устраивает, подумал Тант. Слишком лаконично, и вообще не конкретно.
– Плохи наши дела, – сказал он, уходя, соседу. – Падеж и гибель не прекратятся до скончания века. Как вы думаете, шаровая молния – это что? Если неофициально?
Физик поскреб лоб и сказал:
– Это огненное сферическое тело…
– Да, да, да… – покивал головой Тант.
«Огненное сферическое тело…» – продолжал бормотать он и поднявшись к себе домой. Мысль уперлась в стену непонимания и, обессилев, сникла. Можно сказать, увяла на корню.
От нечего делать, он достал с полки первую подвернувшуюся книгу и автоматически, не задумываясь, принялся ее листать, вчитываясь в разные отрывки. Это оказался путеводитель Нормана – странно, правда? Вот план города. Каким же он был маленьким, весь уместился бы в пределах нынешнего Старого города. Так может быть это оно и есть? То, что ему нужно? Да, да, знакомый узор улиц, узнается все. Вот здорово! А это что? Улица Ратуши! Так это же нынешняя… Современное название улицы ускользнуло, но Тант прекрасно вспомнил ее саму. Он прикрыл глаза, и улица предстала перед его мысленным взором так явно, словно он вступил на ее булыжную мостовую. Ничего удивительного, ведь ему приходилось пробегать ее в оба конца порой по два-три раза на день. Дом №133? Вот его он не помнил, но ведь легко можно поискать на месте. И как он сразу не додумался до этого, отправиться на улицу Ратуши? Там, кажется, мало что изменилось за пару прошедших веков. Надеяться особо, конечно, не на что, и не следует, но провести рекогносцировку на местности – почему нет? Не помешает.
Хм, сказал Тант, пошмыгал носом и, подумав, набрал номер Альвина. Трубку сняли тотчас, словно друг ждал его звонка.
– Xэлло, – приветствовал тот Танта. – Есть новости?
– И новости тоже. Я в отпуске, с сегодняшнего дня.
– Вот как? Как же тебя зимой угораздило? Это, надо полагать, новость?
– Новость. Но есть и предложение. Через полчаса жду тебя возле памятника Сальви.
– Но…
– Возражения не принимается! Все! – отрезал Тант и положил трубку.
Разговор занял не больше минуты, а еще через полчаса они встретились на площади, перед памятником.
– Ну, что у тебя, выкладывай, – буркнул Альвин. Он явно был недоволен, что его вытащили на свежий воздух, может, оторвали от дел. Потому насупился, но открыто не протестовал: раз уж пришел, что толку ныть?
Тант, не говоря ни слова, увлек друга за собой. Они пересекли площадь, по подземному переходу перебрались через широкий проспект, прошли вдоль него два квартала и свернули на улицу, называвшуюся в давние времена улицей Ратуши. В начале ее и в самом деле находилась ратуша, с высокой башней и часами на ней, Тант даже поругал себя за то, что не сразу догадался, о чем идет речь. Очевидно когда-то здесь, перед ратушей, находилась площадь, – центр и средоточие городской жизни тоже были здесь. Но позже, во времена перестройки и обновления, через старую площадь проложили новый проспект, и она перестала существовать. Осталась ратуша, и улица с таким названием, которое позже заменили другим, более приятным и угодным эпохе. Тант посмотрел на здание старой ратуши, похожее на растопырившего крылья гуся, и пожалел, что не вспомнил его раньше. Куранты на башне как раз отбили три часа пополудни.
– Вот, – сказал Тант, – это знак нам. Теперь медленно пойдем по улице и будем внимательно смотреть по сторонам, может, что и увидим. Вдруг, какой след и остался?
Шедший всю дорогу до этого места молча, Альвин остановился и запротестовал:
– Досточтимый пан! – начал он свой спич. – Я, конечно, понимаю, что вам совершенно не важно, что вы оторвали меня от дела, и, видит Бог, совсем не порицаю вас за это. Нет! Но не соблаговолите ли вы все-таки посвятить меня в ваши грандиозные планы? Куда мы должны идти, и на что со всей пристальностью глазеть?
Тант вытаращил на него глаза:
– Как? Разве я тебе этого не сказал?
– Ах! – всплеснул руками Альвин. – И он еще спрашивает! Какая наглость! Гражданин, – схватил он за рукав пробегавшего мимо человека, – очень вас прошу, сообщите этому юноше, что он наглец и тупица. Скажите, скажите ему это, может быть, вам-то он поверит.
Гражданин сверкнул очками и, скользнув по-крабьи, боком, в полосу тени, исчез. Без звука.
– Ну, вот, – сказал Альвин грустно, – даже совсем взрослые прохожие дяди одного твоего вида боятся. Высказавшись, он засмеялся, довольный: гы-гы-гы… По всему было видно, что собственная шутка ему понравилась.
– Да, – подпел ему Тант, – что поделать, я сам себя боюсь. А тут еще побриться забыл…
– И все же, – вернулся к реальности Альвин. – Куда мы идем?
– Правда ведь, – согласился Тант. – Я тебе ничего не сказал. Прости, старик, забыл. Так вот, если ты еще помнишь печальную историю девушки Ники, и способ, которым она…
– Вознеслась на небо?
– Именно, вознеслась! Так вот, перед тобой улица, на которой произошло это примечательное событие. И если верить газетам тех лет, на стене дома № 133 мы должны обнаружить след ее вознесения.
– Она что, проживала в том доме?
– Этого я не знаю, вполне возможно. Но мимо него прогуливалась, без сомнения.
– Очень неосторожно с ее стороны.
– Что, неосторожно?
– Прогуливаться. Возле дома, в котором не живешь. Гуляла бы у своего дома, ничего, глядишь, и не случилось бы. Вот я никогда не прогуливаюсь там, где не живу.
– На минуточку: а сейчас ты где прогуливаешься? Иди ты со своими шутками знаешь, куда? – не выдержал Тант.
– Ладно, ладно, пойдем, поглядим… Просто пойдем и поглядим. Тоже просто.
Тант сверкнул глазами и молча направился вглубь улицы. Альвин пристроился рядом.
– Слышишь, Тант, – проговорил он через некоторое время. – На мой взгляд, ты слишком близко стал принимать к сердцу все, что связано с этой мифической богиней. Тебе самому так не кажется? И не задумывался ли ты о том, что вся эта история может оказаться большой мистификацией? Не хотелось бы, чтобы тебя потом, после всего постигло ошеломительное разочарование. Я, собственно, поэтому и прикалываюсь, приземляю тебя немного…
Тант молчал. Возможно и мистификация. Порой ему именно так и казалось. Но он твердо знал, не его в том вина, что образ Ники слишком часто стал навещать его по ночам. Что по ночам! Он и днем частенько стоял у него перед глазами. Прав был Редактор, все валилось у него из рук. О какой работе можно было вести речь, если думал он только о Нике? Эх, как бы он рад был сбросить эту тяжесть с плеч, снять камень с души. Впрочем, как мнилось ему, он для того и затеял свой поиск. А Ника… Эх, зачем она оставила ему свое кольцо! С перстнем на пальце нелегко убедить себя в том, что все есть шутка, розыгрыш, понарошку.
– Ты, конечно, как знаешь, – продолжал между тем Альвин. – Может быть, и я чего лишнего сболтнул, про любовь там, и все такое. Но, боже мой, сболтнул и сболтнул. Нельзя же принимать все всерьез. Нет, я бы понял, и поддержал, да, когда бы речь шла о ком-то реальном, но Ника, она, прости, уже отжила свое. Всему свое время, свой срок, и с этим ничего не поделаешь. Даже память о ней испарилась, к сожалению, мы и знаем то лишь, что она когда-то жила на белом свете. Жила – и все, а как, куда исчезла…
Тант остановился, сорвал перчатку с правой руки и, повернувшись, протянул ладонь Альвину.
– Видишь? – спросил он отрывисто. – Этот перстень оставила мне Ника в ту самую новогоднюю ночь, которую мы провели вместе. Ты, кстати, помнишь, как мы ее провели?
– Не-ет, – протянул Альвин. – Туман, ты же знаешь.
– А я помню, что тебя в моем доме ночью не было. Ты с компанией пришел лишь утром, что сложно объяснить, правда? Тебя одурачили так же, как пытаются дурачить меня. Нас всех пытаются одурачить. И им это удается! Игра еще далеко не закончена, и, как я понимаю, теперь меня стараются отучить от мысли о Нике. О том, что она реальна. Но я имею свои планы на этот счет, а ты можешь думать обо мне все, что угодно. Но не обязательно мысли свои озвучивать, тем более, в моем присутствии.
– Я и думаю о тебе все, что угодно. Ты вспыхиваешь моментами, и говоришь мне мимоходом о несвязанных вещах. Если ждешь от меня помощи, расскажи уж толком, что и как. Только все, без изъятий, утаивания и недомолвок.
Тант сдвинул шапку на затылок, потрепал чуб.
– Ну, кое-что я тебе все же рассказал. А про остальное собирался, но как-то не собрался. Ну, ладно, слушай…
Он обнял друга за плечи и увлек за собой. Так, продвигаясь вдоль улицы, он и поведал Альвину обо всем, что знал и пережил сам. И про Нику, и про Лалеллу.
Была самая зрелая пора морозного зимнего дня, еще немного, и он покатится вниз, с горы, и, слившись с вечером, состарит человечество еще на сутки. Сразу после полудня развиднелось, облачность рассеялась, будто кто стер пыль с бледно голубого зеркала неба, и оно, не творя отражений, открыло земле свой холодные глубины. Щемящее душу чувство вызывает порой вид такого ясного зимнего неба, хочется узнать, отчего и где растеряло оно свою теплоту. А спросить-то и не у кого. Зимой люди живут ожиданием лета, а оно, едва начавшись, проносится стороной, мимо, как лесок за окнами поезда, как полустанок, мелькнуло – и нет его, не уследишь. Лишь поздняя память чередой отголосков напомнит о нем невзначай. Смутно и непонятно, было, не было. Оттого и грустно.
Наши друзья, однако, не склонны были рассуждать на эту тему, хотя, в других обстоятельствах, не преминули бы. Однако в этот момент сюжет их занимал все же другой. Тант как раз завершил свой рассказ, и некоторое время они шли молча.
– Так твоя Лалелла, оказывается… Даже не знаю, – прервал молчание Альвин. – Кто она?
Тант засунул руки глубже в карманы, словно так было теплей.
– Сам не знаю, – покачал головой он. – Не понимаю до конца.
– Чертовщина какая-то! Хоть ты убей меня, а похоже на сказку. Не верится!
– А я сам в сказки не верю! – отрезал Тант. – Хоть мы и, правда, столкнулись с неведомым, а, все равно считаю, нечего нечистого поминать. Всему должно быть нормальное, научное объяснение. Кстати, подходим.
Дом № 133 ничем не отличался от других домов на нечетной стороне улицы. Все они строились, похоже, по одному проекту – трехэтажные, с треугольной двускатной крышей и двумя граненными эркерами по фасаду. Друзья трижды обошли дом кругом, но ничего примечательного не обнаружили. Побитый временем серый кирпич дома со всех сторон выглядел весьма своеобразно, однако нигде не носил на себе отпечатков никакого огня. Тант от этого факта совсем расстроился.
– Жаль, – изрек он. – Ты представить себе не можешь, как хотелось мне, чтобы ты тоже увидел это, прикоснулся к неведомому. Чтобы не мне одному уговаривать себя – было, не было… Это, наверное, подло с моей стороны, втягивать тебя в историю, но, знаешь, мне было бы гораздо легче, если бы ты изредка говорил: да, и я это видел.
– Ничего, – подбодрил его Альвин. – Быть может, нумерация с тех пор изменилась? Мало ли, столько лет утекло! Пойдем, еще походим.
Они прошли дальше вдоль улицы, просто так, наудачу, внимательно вглядываясь в каждый встречный из долгой вереницы домов.
– Вот он! – вдруг закричал Тант. – Смотри!
На таком же сером трехэтажном доме, как и тот, под номером 133, под самой крышей, от угла и до крайнего окна верхнего этажа вился полустертый, но все еще явный след огня. Его невозможно было спутать ни с чем, тем более, с потеками влаги или сыростью. Недаром ведь говорится: что сгорит – то не сгниет. И наоборот. Субстанции разные, и следы оставляют после себя иные.
– В самом деле, – удостоверил Альвин обнаружение, – вроде что-то горело. Похоже на то, как если бы фейерверк о стену ударил. Я же тебе говорил, что нумерация сдвинулась. Ну, вот, теперь и я, как естественник, начинаю во что-то такое верить. По крайней мере, в то, что вижу собственными глазами.
Похоже, все-таки, он не слишком был рад увиденному. Тант, отвернувшись, смотрел на противоположную сторону дороги.
– Что ты там увидел? – спросил Альвин. – Туда тоже шарахнуло?
– Нет, но, по записям, с дома напротив во время той заварушки упал балкон.
– Ну, на этом-то доме все балконы целы, да и построен он, судя по всему, не так уж давно.
