скачать книгу бесплатно
Михаил Иванович вышел из-за стола им навстречу с приветливой улыбкой:
– Экспедиция, значит? Из Москвы? Мне звонили. Ну-ка, показывайте, что там за карты вы разработали.
Шеф обернулся к Егору:
– Доставай.
Егор разложил на большом столе для совещаний карты фронтов Баренцева моря, нарисованные им еще в Москве, на базе.
– Так-так-так… – Михаил Иванович с любопытством склонился над картами. – Меня интересует ноябрь-декабрь прошлого года.
– Вот, – показал Егор.
– О! – ткнул пальцем в карту Михаил Иванович. – Вот это – что за петля?
– Так изогнулся фронт. Образовался вот такой карман холодных вод.
– Вот. Так я и знал, ёлки-палки! Здесь она и собралась. А наши охламоны прохлопали. Сейчас. Погодите, мужики.
Михаил Иванович вернулся к своему рабочему столу, сел, выдвинул один из ящиков и достал оттуда папку. Отыскав в ней какой-то листок, он вынул его и, вернувшись к столу для совещаний, положил рядом с привезенными материалами. Егор увидел, что это тоже карта Баренцева моря, только, конечно, без фронтов. Она, скорее, напоминала схему военных действий, с бесформенными заштрихованными пятнами скоплений войск и широкими стрелками направлений главных ударов. И самая крупная и длинная стрелка как раз совпадала по координатам с той петлей, которая была на карте Егора.
– Я же своим и говорю: ищите причину! Понимаешь?
– Извините, Михаил Иванович, – Егор не понимал. – Что означают эти стрелки?
– Мойва! Вот так она зимой прошла на нерест. И, если ваша карта не врет, то, значит, мойва почувствовала ваш фронт, уткнулась в него, накопилась в этом кармане, а потом прорвалась и ушла в Норвегию.
– Конечно, Михаил Иванович! – вмешался шеф. – Вы абсолютно правы. Это мы тут можем одеться-раздеться по погоде, а у рыбы ведь в воде шубы нет, она все чувствует на своей шкуре, и, чтобы пересечь резкую температурную границу, ей требуется время на адаптацию. Поэтому она и накапливается на фронте, и собирается в его изгибах – меандрах.
– К началу следующей путины такая карта должна лежать у меня на столе! Что для этого нужно?
– Данные. Чем больше данных, тем точнее карта.
– Где их взять?
– Надо оснастить ваши поисковые корабли приборами непрерывного измерения температуры и пройти с ними змейкой вдоль фронтов, – ответил шеф.
– Боюсь, у нас таких приборов нет, – Михаил Иванович досадливо поморщился и покачал крупной стриженой головой.
– У вас – нет, а у военных, тут, в Североморске, – есть. И они им не нужны.
– Почему?
– Лет двадцать назад, когда подводные лодки ходили еще не очень глубоко, от них на поверхность моря всплывала теплая вода – от охлаждения атомного реактора. Конечно, пока эта вода доходила до поверхности, ее температура уже слабо отличалась окружающей. Но, тем не менее, за лодкой образовывалась узкая полоска чуть более теплой воды. Так называемый «тепловой след субмарины». Вот для его фиксации все наши противолодочные корабли были оборудованы очень чувствительными датчиками температуры с самописцами. Если на ленте появлялся резкий «пичок», пусть даже в сотые доли градуса, корабль разворачивался и пересекал это место снова, немного в стороне. Если «пичок» повторялся, корабль опять ложился на разворот и шел змейкой, пересекая галсами обнаруженный след, до тех пор, пока гидроакустик не застукивал лодку.
– А теперь так уже не делают?
– Теперь лодки ходят так глубоко, что тепловой след полностью размывается. Приборы с кораблей сняты и отправлены на склад. Они – военной приемки, прослужат еще лет сто. Нам бы их получить – десятка два.
– Я ничего об этом не слышал, – сказал Михаил Иванович. – Но если все это действительно так, то постановка вопроса – нормальная. Переговорю с командующим. У нас с ним хорошие отношения. Думаю, он не откажет.
– Неплохой денек! – сказал шеф Егору, когда они вышли из здания «Севрыбы». – Можем себе позволить зайти в ресторан «Дары моря» и поесть палтуса, запеченного в сметане. А потом посмотрим по телику олимпиаду.
Они прошли мимо клумбы, красивый узор которой был создан не цветами, как в более южных городах, а битым кирпичом разного оттенка. Вообще, город стремился недостаток природных красок компенсировать яркими решениями в архитектуре – стены домов были раскрашены во все цвета радуги. Хотя растительность в городе все-таки имелась. На улицах до сих пор цвела сирень – тут она расцветает только в июле. Говорят, раньше Мурманск был окружен сплошными лесами, но их порубили на дрова во время Великой Отечественной войны, а новые уже не выросли. Теперь город окружали лысые сопки.
Официантка в ресторане посоветовала:
– Возьмите вместо палтуса – клыкача! Мы только что получили.
– А что это такое?
– Рыба, по вкусу похожая на палтуса, но еще более нежная. Ловят где-то возле Антарктиды.
– На южном полярном фронте, – авторитетно пояснил шеф Егору, а официантке сказал, – хорошо, пусть будет клыкач.
Антон Антонович пребывал в приподнятом настроении и даже заказал сто граммов коньячка, что случалось нечасто.
– Ну, давай, Егор, за удачный день! Запомни: все в жизни приедается и настохреневает – вещи, машины, выпивка, закуска, бабы. И только работа – это не иссякающий источник радости и вдохновения!
Теплый летний день за окном вдруг сменился дождем со снегом – переменчива заполярная погода! Тем уютнее было сидеть в ресторанном зале, отгородившись от непогоды толстым витринным стеклом, есть вкуснейшую рыбу, запеченную с грибами в глиняном горшочке, и поглядывать то на спешащих промокших прохожих, то на официанток – интересно, которая же из них стармеховская жена?
В этот день, в самый разгар Олимпиады, в Москве скончался Владимир Высоцкий. Ни на телевидении, ни в прессе, которые были заняты освещением Игр, этому событию места не нашлось. Лишь в день похорон в газете «Вечерняя Москва» появилась крохотная заметка о смерти поэта.
События развивались с удивительной быстротой. Михаил Иванович в тот же день переговорил с командующим Северным флотом, и уже через неделю из Североморска приехали приборы. Они, правда, оказались полуфабрикатом – слишком чувствительные и без шкалы. Их предстояло загрубить, проградуировать – в общем, переделать.
Шеф по своим обширным связям нашел в Калининграде группу спецов, которые хорошо разбирались именно в таких делах. Они выполняли какие-то заказы космического ведомства и были не прочь подработать.
Встал вопрос: где селить людей, складировать приборы, проводить работы. Но теперь имелась крыша – Михаил Иванович. И нерешаемых вопросов отныне не существовало. Экспедиция заняла в ДМО целое крыло первого этажа. Часть комнат отдали под жилье, часть – под рабочие кабинеты и служебные помещения. Народу заехало человек пятнадцать, плюс стали набирать местных, в основном молодых женщин. Персональных компьютеров тогда ведь еще не было, и вся первичная обработка данных ложилась на терпеливые женские плечи.
Составление же самих карт – дело, требующее известной интуиции в условиях недостатка данных – теперь было полностью возложено на Егора. Только ему шеф доверял, как себе.
– Слушайте, ребята, – спросил как-то Егор у новых сотрудников, из местных. – Я тут в нашей библиотеке, на втором этаже, удивительные вещи про остров Кильдин прочел. Никак нельзя на него попасть?
– Да, он-то недалеко, прямо у выхода в море из Кольской губы, – ответил один из мурманчан. – Туда ходит рейсовый катер. Через день, по-моему. Но, чтобы сойти на остров, нужно специальное разрешение.
– А где его брать?
– В милиции по месту прописки.
– Ни фига себе! – паспорт Егора пока еще оставался прописанным в Приэльбрусье.
– Я, правда, слышал, что, если ты везешь с собой две бутылки водки, то для пограничников ты уже не нарушитель, а гость. А у гостя спрашивать пропуск неприлично, – засмеялся второй мурманчанин.
– Насколько можно этому верить? – оживился Егор.
– За что купил – за то продаю.
– Понятно.
Конечно, эта байка могла оказаться полной брехней, но Кильдин уж очень хотелось повидать.
– Ладно! – решился Егор. – Риск, конечно, но это нормально. В субботу попробую.
Все получилось в лучшем виде! Отдав две бутылки, он был не только впущен на Кильдин до следующего прихода катера, но и поставлен на довольствие в погранчасти. Таким образом Егор получил два дня на ознакомление с островом. Предупредили только, чтоб к ракетной части не совался и ничего не фотографировал. Но у него и фотоаппарата-то с собой не было.
В первый же день он познакомился с пожилым метеорологом Алексеем Никифоровичем, прожившим на острове не один год. В его лице незаконный турист приобрел замечательного гида. Еще более худой, чем гость, к тому же невысокого роста, бледный от постоянной жизни на севере, Алексей Никифорович не имел семьи и после обеда добродушно вызвался сопроводить Егора в небольшой прогулке по острову:
– Видишь, вот эти выветренные скалы?
Действительно прямо на берегу, усыпанном светлой галькой, торчали причудливые сизо-черные природные изваяния в три-четыре человеческих роста.
– У лопарей есть легенда, что раньше Кильдин был далеко от Кольской губы. Но лопарские шаманы – нойды – недовольные, что их перестали слушаться, решили наказать лопарей. Нойды приплыли на остров, били в бубны и вызвали злых духов, которых попросили передвинуть остров и загородить выход из Кольской губы чтобы лопари не могли выйти в море на промысел. Духи согласились помочь, но при условии, что никто из людей не увидит, как остров движется. Шаманы наколдовали бурю, уверенные, что лопари в такую погоду засядут в своих куваксах – это у них чумы такие – и носа не высунут. Остров стал перемещаться и уже почти дошел до губы. Но тут несколько молодых отважных лопарей, не испугавшихся бури, вышли из губы на лодке и увидели подплывающую землю. «Гляди, земля идет!» – закричали рыбаки. Остров сразу же остановился, а нойды, плывшие на нем, окаменели и превратились в эти скалы.
– Алексей Никифорович, – сказал Егор. – Я читал, тут озеро какое-то есть уникальное. Далеко оно?
– Озеро Могильное. Это на другом конце острова, на юго-востоке – отсюда километров пятнадцать будет. Тебе туда не попасть, не успеешь обернуться. Вроде, не так далеко, но дороги, считай, нет. Оно, конечно, интересное, я там бывал. Такого озера нигде в мире больше не сыщешь! Верхний слой у него – пресный, вода прозрачно-зеленая, и в ней живут пресноводные обитатели – рыбы и рачки. Ниже лежит соленый слой, который населяют морские существа: медузы с кучей тоненьких щупалец, креветки, даже треска, причем отдельный вид, не такой, как в море. А еще ближе к дну – вода красная. Там живут пурпурные бактерии, которые выделяют сероводород, и, кроме них, никто больше жить не может.
– Удивительный у вас остров! Про него ведь еще Михайло Ломоносов упоминал! Считал, что именно тут можно основать базу, чтобы Арктику осваивать и «северный проход» искать в Китай и Индию.
– Да. Так и до него еще Виллем Баренц в свое последнее путешествие отправился именно отсюда. Тоже мечтал найти проход, и даже был уверен, что нашел его, когда Новую Землю с севера обогнул. Там он, правда, и остался. До сих пор могилу найти не могут.
– Давно здесь, вообще, люди живут?
– До второй половины девятнадцатого века на Кильдине никто постоянно не жил. И тогда русское правительство пригласило всех желающих, независимо от гражданства и национальности, заселять остров. Колонистам давались большие льготы: полное освобождение от налогов, разрешение рубить лес для строительства и двести рублей подъемных. Но уж очень места тут суровые. Только одна норвежская семья решилась. Муж и жена Эриксены с пятью детьми. Они перебрались сюда с полуострова Рыбачий. Через несколько лет у них тут уже был двухэтажный дом и двенадцать детей! И небедно жили, особенно по тем временам. Глава семейства даже получил прозвище «Кильдинский король». Причем достатка он добился не спаиванием лопарей, как другие колонисты, а добросовестным трудом. Потомки этой семьи жили тут до тридцатых годов нашего века, пока не были арестованы, признаны кулаками и сосланы в ГУЛАГ. Хотя отсюда – куда не ссылай – все одно на юг! – засмеялся Алексей Никифорович.
Он был в приподнятом настроении: не каждый день сюда жалуют гости, и общение с незнакомым человеком тут – редкая роскошь.
– А вот эти артиллерийские батареи построены как раз в тридцатые годы репрессированными офицерами – их тут целый лагерь был.
Они с Егором подошли к широкому бетонному кольцу, лежащему вровень с землей. В центре кольца возвышалась круглая бронебашня с двумя огромными пушками.
– Там, под башней – целый подземный дом в несколько этажей, – пояснил Алексей Никифорович. – Было место и для оборудования батареи, и для складов снарядов и топлива, и для жилых помещений. Батарея эта значилась настолько секретной, что за всю войну так ни разу и не выстрелила. Ее берегли на случай прямого вторжения фашистов в Кольскую губу. Даже, когда в августе сорок первого в пределах видимости три немецких эсминца расстреляли сторожевой корабль «Туман», эти орудия промолчали. Хотя калибр-то – сто восемьдесят миллиметров! В щепки бы разнесли! Но – запрещено было себя обнаруживать. А сейчас на острове такие ракетные установки стоят, что рассчитаны выдержать даже ядерную атаку. Но об этом – молчок. Секрет.
Собственно, ракетные установки Егора интересовали меньше всего. Его главной целью была Родиола розовая, лекарственное растение, по свойствам сродни женьшеню. Егор прочел про нее в той же книжке про Кильдин и очень хотел отыскать. С утра он этим и занялся. И нашел! Ее вытянутые голубовато-зеленые розетки листьев и корневища, похожие по цвету на перламутр, покрытый истертой позолотой, виднелись прямо на камнях у самого моря. Особенно много их было в каньоне на северо-западе острова. Егор насобирал полный рюкзак. Цвет корневищ определил второе название растения – Золотой корень.
Вернувшись в ДМО, Егор разложил добычу для просушки. Ко всяким корешкам, целебным снадобьям, настойкам и бальзамам его тянуло еще с тех пор, как в детстве он начитался разных книжек про волшебников, типа «Урфин Джюс и его деревянные солдаты». Были бы тогда книги о «Гарри Поттере», он, наверняка, увлекся бы и этой сагой, но Джоан Роулинг напишет ее гораздо позже.
Егор купил бутылку водки «Сибирская», крепостью в 45 градусов, и настрогал туда корня. К концу первого дня водка слегка порозовела и приобрела тонкий аромат, похожий на запах розы. На второй день розовый цвет сгустился до пурпурного, а в последующие дни стал меняться в сторону коньячного. В очередные выходные самопальный аптекарь устроил дегустацию, пригласив и мурманчан, и калининградцев. Народу набилась полная комната.
– Не траванемся? – гости с подозрением смотрели предложенный напиток на свет, но запах был настолько приятным, нежно-бальзамическим, что все бесстрашно выпили. Впрочем, вряд ли бы их остановил и менее приятный запах.
– Интересная штука! Чувствуешь, щеки сразу веточками пошли?
Действительно, от маленькой стопочки лицо загоралось румянцем и прямо ощущалось, как кровь приливала к сосудам.
– А помните того профессора, который носился с элеутерококком? – калининградцы делились между собой какими-то своими воспоминаниями.
– Это то, что Гречко рассказывал?
– Да.
– Какой Гречко? Маршал или космонавт? – спросил Егор.
– К-космонавт, конечно, – ответил Юрий, один из инженеров, лет сорока, с седой бородкой-эспаньолкой, улыбчивый и слегка заикавшийся. – Мы же д-для них работали, частенько в Звездный езд-дили. А с элеутерококком дело было так.
Поначалу же никто вообще не знал – может ли человек выжить в к-космосе? Ну, понятно, животных запустили, Б-белка-Стрелка всякая, ну, в истребителях Миг-15 тренировались – у них в учебном варианте два места. На переднем сидел пилот, а на заднем – будущий космонавт. Самолет делал «горку», и на несколько секунд наступала невесомость. Учились в этом состоянии пить и есть. Тогда и появилась идея еды в т-тюбиках. Но главное – вроде бы ни дыхание, ни глотание, ни соображалка в невесомости не выключались. Уже х-хорошо.
Запустили Гагарина. Он в космосе был недолго и ничего особенного не ощутил. А вот, когда через четыре месяца Герман Титов полетел – уже на целые сутки – возникли серьезные воп-просы. На первом и втором витках он тоже был бодрячком, но потом сник. На запросы ЦУПа еле отвечал. На Земле забеспокоились. Позвали Поповича. Они с Титовым дружили. Попович спрашивает: «Ну как?» А тот: «Хреново». Тогда врачи говорят Поповичу: «Скажи ему, пусть привяжется к к-креслу, не фига плавать. На Землю – не смотреть. Постараться заснуть». Вроде, п-помогло.
Вот тогда и задумались: как же работать в космосе, если такая п-петрушка? Систему тренировок поменяли полностью. Сделали всякие центрифуги и вот этот самолет Ту-104 с бассейном невесомости – космонавты прозвали его «тошнотворная ракета». Но одних упражнений мало – требовалась еще и медикаментозная поддержка. И был там такой п-профессор Брехман, который пропихивал элеутерококк – он, дескать, даже лучше женьшеня и очень полезен на орбите.
И вот, к-когда Губарев и Гречко полетели на станцию «Салют-4», на месяц, им дали с собой пузырек этого самого элеутерококка. «Ну, – Гречко говорит, – мы глянули: бутылочка маленькая. Давай, говорю, первые две недели не будем пить, а уже потом, ближе к концу, стимульнемся». Так и п-порешили.
И куда-то они эту бутылочку з-засунули. Прошла пара недель. И однажды Гречко смотрит – бутылочка на видном месте – и наполовину пустая. Сразу мысль: «Вот же мерзавец! Две недели тут задницами тремся – и он втихаря пьет!» Желание, говорит, было – сразу убить. Но там у них специально предусмотрены такие сеансы связи – один на один с психологом. Все начистоту, чтобы ничего в себе не держать, а то, и вправду, до с-смертоубийства дойдет. Вот Гречко на таком сеансе все рассказал. А ему Земля отвечает: «Мы ждали этого разговора. Это мы специально попросили Губарева выложить бутылочку на видное место. Он ее еще вчера нашел, полупустую, и на тебя подумал. Скорее всего, пробка неплотная, исп-парилось».
– Это было на самом деле? – недоверчиво спросил Егор.
– Я ж говорю: от самого Гречко с-слышал! Вообще, в замкнутом пространстве психологические проблемы возникают буквально на пустом месте. В море пойдешь – на своей шкуре испытаешь! И, кстати, эта история имела продолжение.
В следующий п-полет Гречко отправился на станцию «Салют-6» – уже почти на сто дней. К тому времени технология орбитальных полетов была отработана гораздо лучше. На станции – и тренажеры, и упражнения специальные, и сменные спортивные костюмы – не стирать же на орбите!
И вот, когда Гречко доставал себе новый костюм, из отделения с бельем выплыла полуторалитровая фляга с надписью «Элеутерококк К». Ее заложил туда кто-то на Земле, памятуя ту, первую, историю. Когда Гречко и Романенко попробовали содержимое, оказалось, что это – к-коньяк. Посчитали – на весь полет каждому выходило в день граммов по восемь. Не напьешься, но Землю-матушку вспомнишь. У них там была с собой колода эротических игральных карт. И вот сложился целый ритуал: каждый вечер, отходя ко сну, они выбирали из колоды девушку дня, и выпивали за нее по глоточку. М-мужики – они и в космосе мужики.
Один раз только Гречко позволил себе сразу д-десятикратную дозу, когда из-за неполадок со скафандром перемерз во время выхода в открытый космос.
Но где-то на п-половине фляжки случился облом. Коньяк перестал из нее выдавливаться. Космонавты ее и сосали, и трясли. П-пенится, а не вытекает! Решили для хохмы оставить полупустую фляжку следующему экипажу станции – пусть п-поупражняются!
А те ум-мудрились допить все до дна! «Как? – изумлялся Гречко. – Это невозможно!»
Оказалось, возможно! К-космонавты делали это вдвоем. Один поднимался под потолок станции и приставлял фляжку к губам. Второй бил его по голове. Тот летел вниз, и коньяк по инерции затекал ему в рот.
– А, помнишь, хохма была, когда по телику вели прямую трансляцию стыковки со станцией «Салют». Все в ручном режиме, нервы напряжены. И вот командир «Союза», подруливая к станции, прицелился – там крестик такой прицельный, помните? – и неторопливо так говорит: «Сейчас мы вам шершавенького вставим!» И это прошло по центральному телевидению! В ЦУПе все только глаза выпучили! К вечерним новостям все это, конечно, вырезали.
– Кстати, с этим стыковочным шт-тырем вышла большая проблема, – припомнил Юра. – Когда готовили программу стыковки «Союз-Аполлон». У американцев стыковочный узел был аналогичный, типа «папа-мама». Казалось бы, согласуйте р-размеры – и вперед! Но возникла проблема: никто не хотел быть мамой! И мы, и американцы хотели вставить партнеру «шершавенького»! И только из-за этого пришлось разрабатывать совершенно новую систему стыковки! Такие, помните, трехлапые захваты, од-динаковые с обеих сторон.
В десять часов утра Егор вошел в комнату, где сидели три молодые женщины: Татьяна, Вера и Жанна. Это были новые сотрудницы экспедиции, мурманчанки, поступившие в его полное распоряжение, «три грации», как сразу окрестили их калининградцы. Действительно, все три женщины были одного роста и на удивление хорошо сложены. И у всех троих мужья находились в долгом плавании. На этом, правда сходство между женщинами заканчивалось. Татьяна была уверенной в себе яркой шатенкой, Вера – спокойной и тихой блондинкой с грустными голубыми глазами, а Жанна – веселой и темпераментной черноокой брюнеткой с явной примесью цыганской крови.
Третий день они втроем наносили на карты, построенные Егором, данные об уловах, полученные из архивов «Севрыбы».
– Ну, как дела? – спросил молодой начальник с некоторой игривостью в голосе, которая неизбежно появляется у каждого мужчины, когда он руководит миловидными женщинами.
– В целом получается неплохо, – ответила Татьяна, самая серьезная, аккуратная и ответственная из троих. – Почти все совпадает.
Егор склонился над картой. Она не могла не радовать. Точки, обозначающие уловы мойвы судами всех флотов, буквально облепили фронты. Закономерность была налицо.
Но некоторые крупные уловы попадали на такие места, где никаких фронтов не было и в помине, и, к своей досаде, Егор понятия не имел, как объяснить там скопление рыбы.
– Вот засада, хрень какая… – в задумчивости проговорил он незаметно для самого себя. Сотрудницы с иронией переглянулись, дескать, сразу видно: стратег!
