скачать книгу бесплатно
Возникли проблемы с заполнением трибун, потому что многие зарубежные зрители все-таки не приехали. Но выход нашелся. Билеты, стоившие 25 рублей, пустили в свободную продажу по 30 копеек. Трибуны забились до отказа.
Для охраны олимпийских объектов и патрулирования московских улиц со всей страны были собраны лучшие сотрудники КГБ и МВД. Чтобы не создавать ощущения полицейского государства, большинство было в штатском. Воинские посты по периметрам объектов стояли с оружием, но боевых патронов никому не выдавали. Было принято решение: в местах массового скопления людей оружие не использовать. На всю столицу из всей многотысячной армии представителей госбезопасности и органов правопорядка только 16 человек были вооружены пистолетами с боевыми патронами.
3 августа Игры успешно завершились. На церемонии закрытия, правда, пришлось поволноваться за огромного олимпийского мишку, который должен был полететь на воздушных шарах под звуки финальной песни, но во время репетиций то заваливался на бок, то клевал носом. Однако в нужный момент все-таки полетел, как надо.
По общему признанию, своей организацией и красотой проведения московская Олимпиада далеко превзошла все предыдущие. Слезы грусти и умиления у зрителей финальной церемонии были вполне искренними. И если успех нашей сборной в 2014 году повторить удастся, то такого же эмоционального накала при закрытии Олимпиады, увы, уже не получится.
Егор, правда, смотрел Игры 1980-го только по телевизору. Как раз в день их начала он вместе с Антоном Антоновичем вылетел в Мурманск – организовывать новую экспедицию.
Аэропорт, где они приземлились, оказался довольно далеко от города. Оно и понятно: поди, найди подходящую площадку тут, среди сопок да болот. Но дорога в город была хорошая, солнышко светило приветливо, а камни да лишайники по обочинам напоминали Приэльбрусье. И даже цвет неба был тут какой-то темно-синий, как в горах. В принципе, слой воздуха на севере действительно тоньше, чем в южных широтах. Атмосфера ведь вращается вместе с Земным шаром, и центробежная сила стягивает весь воздух к экватору, обнажая полюса.
Проехали поселок Мурмаши, потом Колу, самое древнее поселение в этих местах, по имени которого назван весь полуостров, и, наконец, за поворотом распахнулась широкая панорама города.
Шестьдесят девятая параллель. Крупнейший в мире населенный (https://ridero.ru/link/NX0J9m9LcB3Fj4nACFNAm) пункт за полярным кругом (https://ridero.ru/link/uuEZ9qYdafddtyB2ID9Tu). Самый северный незамерзающий порт планеты. Последний город, основанный Российской империей: в 1916 году, под именем Романов-на-Мурмане.
Поселились шеф с Егором в ДМО – Доме междурейсового отдыха моряков. Это было интересное здание. Оно включало в себя комнаты для проживания, буфет, столовую, которая вечером работала как ресторан, библиотеку, игровую комнату, спортзал, радиорубку для связи с кораблями в море и даже, в подвале, спортивный плавательный бассейн.
Антону Антоновичу по распоряжению начальства выделили отдельную комнату, а Егора поселили в двухместную. Располагаясь, он видел в шкафу чьи-то вещи, но сосед пока отсутствовал.
День прошел в знакомствах. Егор сопровождал Антона Антоновича во время визитов в организации с весьма интересными названиями, например: «Севрыбпромразведка». Они ходили по кабинетам, представлялись, рассказывали о себе, выясняли обстановку, прощупывали почву для сотрудничества. Потом шеф отбыл куда-то с начальством, и Егор наконец-то освободился.
– Какой долгий утомительный день! – подумал он, взглянув в сторону залитого солнцем окна. – Еще даже не вечереет, а я что-то прямо вымотался.
Потом он посмотрел на часы.
– Елки-палки! Одиннадцатый час! Это ж полярный день, забыл, ёханый бабай! То-то я смотрю: жрать и спать хочется, как в армии!
Хорошо, что он запасливо прихватил из Москвы кое-что перекусить. В такое время – где поешь? Разве только на вокзале дрянь какую-нибудь!
Ключа от его комнаты у горничной не было. Толкнув дверь, Егор увидел невысокого плотного мужчину с широким мясистым лицом, маленьким носом-пуговкой и мелкими блестящими карими глазками. Незнакомец сидел на кровати, одетый в треники и майку-алкоголичку неопределенного цвета, туго натянувшуюся на его упитанном животе. Сдвинутые вместе два стула были уставлены бутылками с пивом, на газетке разлеглись белые с розовинкой аппетитные куски какой-то жирной рыбы.
– О! Наконец-то! – с нетрезвым восторгом воскликнул мужчина. – Сосед?
– Сосед, – улыбнулся Егор.
– Садись. Пивка попьем. За знакомство. А то я тут уже жду-жду, ёксель-моксель! Вижу, что поселился – и не идешь, бляха-муха. Как зовут?
– Егор.
– Держи лапу, Егор. А я – Володя. Ты в каком флоте ходишь, траловом или Мурманрыброме?
– Я не во флоте. Я в экспедиции.
– А! Промразведка?
– Ну, в общем, да. Почти.
– А я – стармехом хожу в траловом. Садись. На, держи пиво, не стесняйся. Бери, вон, хочешь, палтус – пожирнее, хочешь, желтоперочка – посуше, бляха-муха.
Егора долго уговаривать не пришлось – был голодным, как собака. Добавив к импровизированному столу свои припасы, он подсел поудобнее. Палтуса он еще никогда не пробовал, рыба ему очень понравилась.
– Где такую можно купить? – наивно спросил он Володю.
– Херушки ты теперь его просто так купишь, – хохотнул стармех. – Это я по талонам отоварился. Есть специальная база, где морякам, пришедшим из рейса, отпускают, чтобы могли семьям гостинец повезти.
– Жалко… – расстроился Егор, со смаком выгрызая жирок со шкурки.
– Сам-то откуда? – спросил Володя.
– Сейчас из Москвы. А вообще – с юга.
– Женат?
– Нет.
– Молодец! И не торопись с этим делом.
– Почему?
– Я вот поторопился – и теперь, гляди! У меня ведь тут, в Мурманске, и жена, и дочка, и квартира, а я, видишь, в ДМО, с тобой. А почему?
– Почему?
– Потому, что все они, бабы – суки конченные. Понял?
– Ну, уж, прямо – все?
– Все.
Утвердительно кивнув на слове «все», Володя для убедительности закрыл свои маленькие карие глазки. Чтобы открыть их снова, ему потребовалось заметное усилие. Он потянулся к очередной бутылке. Пиво было, на удивление, неплохим. Как потом узнал Егор, тут сошлись два фактора: мягкая вода в местных источниках и главный технолог на пивзаводе в городе Кола – чех по национальности.
– Понимаешь, они – наркоманки хреновы! – продолжал Володя, размахивая полупрозрачной тушкой желтоперки. – Вот, трахнешь ее, и, пока твоя сперма в ней бродит, она – золотая. И ты у нее – самый лучший. А, как только у нее там это дело рассосется – всё, бляха-муха! Сразу ты – подонок, испоганил ей жизнь, и она, оказывается, всегда тебя ненавидела. Да! И вообще, типа, давай бабки и пошел вон! Вот так! Лярвы – одно слово! Я своей так и говорю. У тебя, говорю, вход в душу – только между ног, и никаких обходных путей нет!
– А где твоя жена работает?
– Официанткой в ресторане «Дары моря». Я с ней там и познакомился.
– Ну, может, тебе просто не повезло? Может, ты не там искал? Ресторан все-таки – не институт благородных девиц.
– Ой, Егор! Наивный ты человек! Молодой еще! Поживи с мое. У меня вон дочке уже – пятнадцать! Выросла, пока я был в море. И кем выросла? Проституткой. Я жене говорю: «Кого ты мне, бляха-муха, воспитала? Потаскуху, такую же, как ты сама?» Пришел с рейса, только прилег – звонят в дверь. Открываю. Стоит такой дядя – старше меня: «Тома дома?» Я говорю: «Она тебе нужна? Забирай! Только, чур – в один конец. Мне она тут на хрен не сдалась!». Стоит, лупает глазами, мудак. Давай, Егор! Пошли они все, бляха-муха! Твое здоровье!
Володя пытался успокоиться, но душа его бурлила и требовала словесного излития.
– Я же, знаешь, в море двигаешься мало, пузо стало расти. Ну, дома вчера утром встал, взял гантели – поразмяться хоть чуть-чуть. Так жена с таким отвращением на меня посмотрела и говорит: «Чего ты фигней занимаешься, лучше бы меня лишний раз трахнул!» А я ей: «Ты, бляха-муха, о чем-нибудь другом, вообще, можешь думать?» По молодости-то я, бывало, как приду с моря, изголодаюсь – жарю ее день и ночь. У нее еще фигурка была – супер! А теперь – как в том анекдоте: глаза голубые, а все остальное – жопа. Морду пропила, синяя вся, потасканная. Я говорю: «Тебя теперь только с огоньком трахать надо!» Она: «Это как?» «А так, – говорю. – Берешь журнал „Огонек“, бляха-муха, с симпатичной мордашкой на обложке и кладешь тебе на харю, а то ж на тебя как глянешь – так все сразу падает!» Ой, как она взвилась! А я вещички собрал – и сюда. В управление зашел, попросил, чтоб на первый же пароход и сразу в море. Там оно как-то понятнее, бляха-муха.
Они убрали мусор со стульев, составили бутылки в угол к урне и стали укладываться.
– А вообще, – сказал Володя, когда уже задернули шторы (это вместо выключения света, потому что солнце продолжало сиять и после полуночи), – вот вернусь, разведусь, попрошу квартиру, пусть хотя бы однокомнатную, бляха-муха, мне много не надо. Не откажут. Я в траловом флоте девятнадцать лет, и ничего никогда не просил. И буду искать девочку. Вот – как можно моложе. Такую, чтобы только не статья. Восемнадцать лет, бляха-муха. Спишусь на берег и буду сам ее воспитывать. Чтобы я любил ее, а она – меня.
Егор не удержался и вставил в монолог соседа свои «пять копеек»:
– Мне, Володя, бабушка говорила, что ребенка надо воспитывать, пока он поперек кровати спит. А, когда уже вдоль ляжет, тогда поздно.
– Нет, бляха-муха, – убежденно возразил Володя, выказав на своем мясистом лице солидную уверенность. – Девки, пока молодые – они природой созданы подстраиваться. Это потом, когда закостенеет, корова упрямая, ее ни в какое стойло уже не поставишь – все ей не так, бляха-муха.
– Где же ты найдешь такую девочку? Их, наверное, теперь уже и не бывает. Сам же про дочку рассказывал.
– Ничего. Буду искать. Чтоб чистая была, бляха-муха. Только моя!
– По этому поводу есть анекдот, – вспомнил Егор историю, услышанную еще в лаборатории республиканской больницы в Нальчике. – Мужик приходит в аптеку. «Дайте, – говорит, – пузырек зеленки». Взял, отошел в сторонку, отвернулся, штаны от живота оттопырил и – бултых туда всю зеленку из пузырька. Посмотрел – и опять к прилавку. «Дайте, наверное, еще один!» «Мужчина, а что Вы там такое лечите?» «Я не лечу, я крашу». «Красите? Зачем?» «Да, хочу жениться – чтоб обязательно на невинной девушке». «А зеленка тут причем?» «Ну, как? Есть у меня невеста, утверждает, что девочка. Сегодня у нас свидание. Вот я ей его и покажу. И, если спросит, почему он зеленый – набью морду и выгоню – а, где, ты, сука, другой видела?»
– Вот зря ты, бляха-муха, смеешься, – назидательно сказал Володя. – Да. Вот, погоди, придет твое время жениться – еще задумаешься. Вспомнишь меня тогда.
– Хорошо, вспомню, – согласился Егор и перевернулся на живот, обняв подушку. Глаза у него слипались.
– А по поводу лечения этого места – у меня, знаешь, какая, бляха-муха, история была? – не торопясь, начал Володя. Спать он, судя по всему, не собирался. – Я тогда еще в мореходке учился. А дядька мой в торговом флоте старпомом ходил. И пристроил он меня к себе в рейс, бляха-муха, стажером. «Мир, хоть, – говорит, – посмотришь. А то в рыбаках-то – что ты там, кроме скумбрии, увидишь?» Ну, я, бляха-муха, и посмотрел. Век не забуду.
Дошли мы до Филиппин. Встали там под загрузку. А грузчицы, филиппинки – девчонки совсем, на вид – лет по тринадцать. Но крепкие, бляха-муха, жилистые такие. Мордашки славные, хоть и плосковатые. Ребята наши быстро с ними общий язык нашли. В каюту затаскивали и – за банку сгущенки – без предисловий! Ну, и, естественно, без гандонов. Кто б там, бляха-муха, об этом думал! Хотя, вроде, были и тертые мужики, под сорокед. Я-то ладно – совсем пацан.
И представь. Проходит несколько дней, и у меня, ну, и еще у двух мужиков, член превращается в розу.
– В розу? – засыпающему Егору представились какие-то феерические видения. Он встряхнулся и непонимающе посмотрел на стармеха. – Как это – в розу?
– А вот так, бляха-муха. Такие глубокие трещины идут по головке, что она распадается на лепестки, и становится натурально, как роза.
– Ни фига себе! Такое бывает?
– Болезнь какая-то, бляха-муха, тропическая. Причем наши врачи ее не знают и не лечат! Короче, нам повезло, что у нас приключился ремонт в Гонконге. И, пока судно стояло, мы смотались к местному врачу, отдали все деньги, что были, я еще у дядьки занял, но китайский лекарь нас спас.
– Оперировал?
– Нет. Мази всякие, таблетки. Купили там же, рядом в аптеке. Весь обратный путь лечились, но вернулись здоровыми. А то бы – не представляю. Из мореходки, бляха-муха, точно бы вытурили…
Володя вздохнул, немного помолчал и заговорил снова:
– А однажды был, бляха-муха, другой случай…
Полуприкрыв веки, он еще долго продолжал рассказывать, монотонно и неторопливо, и поведал о нескольких не менее живописных эпизодах из своей биографии, не замечая, что его собеседник глубоко и спокойно спит.
– Слушай, а сколько всего флотов в объединении «Севрыба»? – спросил Егор стармеха в буфере за завтраком.
– Четыре, – ответил Володя, тыкая вилкой в салат из свежей капусты, усыпанный красными ягодками брусники. – Считай. Во-первых – траловый. Самый, бляха-муха, крупный. Корабли работают по всему миру: от Арктики до Антарктиды. Рыбу ловят тралом – ну, слышал, наверное: такая огромная сеть, спускается с заднего борта. Улов либо везут домой в соленом или мороженом виде, либо сдают на плавбазы – плавучие рыбзаводы, которые стоят прямо возле мест лова и делают консервы.
Но плавбазы – это уже как раз второй флот – «Севхолодфлот».
Третий – «Мурманрыбпром». Это небольшие сейнеры, которые ловят рыбу тут, в Баренцухе, кошельковыми неводами. Кошелек – такая сеть, которая спускается не сзади судна, а сбоку. Косяк обходят по кругу, охватывают его, бляха-муха, этой сетью, а потом «кошелек замыкается», и весь этот невод затаскивают на борт. Способ, хоть и старый, но, например, у норвежцев – основной.
И четвертый флот – «Севрыбпромразведка». Эти, бляха-муха, рыбу не ловят, а ищут.
Сказав это, стармех проглотил большой кусок котлеты и запил стаканом компота из сухофруктов.
Через пару лет Егор снова встретит Володю. Здесь же, в Мурманске, просто на улице. Они обнимутся, как старые друзья.
– Я ж теперь на берегу, бляха-муха, – скажет стармех. – Сделал все, как собирался. С кораблятской жизнью покончил. С потаскухой своей развелся. Квартиру получил – в Долине Уюта, в новостройке.
– А девочку нашел, какую хотел?
– Да, где там! Вчера, бляха-муха, пошли с другом в ресторан. Выпили. Помню, что, вроде, познакомились с двумя какими-то лярвами, но дальше – полный провал. Проснулся утром дома. Входная дверь – настежь. Лежу на полу, бляха-муха, одетый в женское пальто на голое тело. Руку в карман сунул – там, ёксель-моксель, черные колготки. И все, бляха-муха! Ни хрена не помню. Хочу теперь дружбана найти – может, он что расскажет? Пошли, посидишь с нами?
– Нет, спасибо, – улыбнется в ответ Егор, – у меня еще дела.
К тому времени, когда шеф и Егор появились в Мурманске, традиционные породы рыб, которые столетиями составляли славу северных морей и основу поморского промысла, были уже практически полностью выловлены. Теперь вместо трески, сайды, пикши и палтуса стали ловить путассу и мойву. Эти породы, считавшиеся прежде сорными, представляли собой более низкое звено в пищевой цепочке, то есть именно ими кормились в свое время и треска, и сайда, и палтус.
Теперь охотиться на них стало некому, и рыбешки размножились в огромных количествах. Правда и зараженность паразитами в отсутствие хищников у них была огромная, особенно у путассу. Хищники ведь неповоротливую больную рыбу выедают в первую очередь.
Вкусовые качества этих пород тоже оставляли желать лучшего, но речь шла о том, чтобы хоть как-то накормить страну, и тут было не до изысков. Хотя, например, ту же путассу научились перемалывать, вспенивать с крахмалом и подкрашивать, сдабривать экстрактом крабовых панцирей и получать таким образом популярный деликатес под названием «крабовые палочки».
Мойва была повкуснее и поэтому вообще стала стратегическим продуктом. Из нее делали шпроты, пресервы, ее вялили и коптили, а совсем мелкую – пускали на костную муку, которую потом добавляли в комбикорм поросятам и курам. Мойва оказалась той палочкой-выручалочкой, которая заменила истребленные азово-черноморские кильку, тюльку и барабульку.
– Забодали с этой мойвой, – жаловался Егору в минуту откровения начальник «Севрыбпромразведки». – Сидишь в Москве на коллегии, а министр долбит и долбит: «Где мойва, где?» Знаешь, как хочется в рифму ответить!
Дело в том, что мойву удобнее всего ловить, когда она из северных районов Баренцева моря идет на нерест к югу, в норвежские фьорды. Во-первых, мойва тогда крупная и упитанная – молодежь на нерест не ходит, это дело взрослое. Во-вторых, она сбивается в огромные плотные косяки – свадьба все-таки! И, в-третьих, идя на нерест, мойва не питается, чтобы не отвлекаться от главного дела. Такую и есть приятно – целиком. Спинка у нее жирная, а кишечник – пустой, чистенький. Вот она и ценится. Особенно икряные самочки.
Время нереста известно. С декабря по апрель. Но вот дорогу мойва каждый год выбирает разную. Поэтому суда «Севрыбпромразведки» уже с ноября выстраивались в линию поперек возможных путей прохода рыбы и караулили. Как только передовые косяки мойвы натыкались на одно из них, сразу сообщалось всем флотам, и группа из ста сорока судов повисала над нескончаемой рыбной рекой и черпала из нее улов за уловом. Начиналась знаменитая «мойвенная путина».
Но бывали и досадные промахи. Иногда мойва просачивалась сквозь заслон поисковых кораблей, как песок сквозь пальцы. Как раз именно это случилось в прошедшую путину. Флот облавливал какие-то разрозненные косяки, а настоящей рыбы все не было и не было. И только, когда норвежские газеты сообщили о небывало массовом подходе мойвы на нерест к их побережью, стало ясно: проворонили. Рыба прошла очень узким коридором в необычном месте, попав как раз в зазор между двумя поисковыми судами. Хвост этой «рыбной кометы» отследили и обловили, но ее ядро, где собрались самые плотные косяки, увы – упустили. Путина была фактически сорвана.
Начальник «Севрыбы», крупный, похожий на добродушного медведя, умный и деловой дядька, вызвал к себе все руководство «Севрыбпромразведки». Они входили в большой просторный кабинет, как побитые собаки, непроизвольно шевеля губами – репетировали оправдания.
Огромный начальник молча просматривал какие-то бумаги, опустив круглую коротко стриженую голову, и был мрачен, как никогда. Мельком подняв взгляд на входящих, он показал, что ему противен даже сам их вид, и отвернулся к окну. Вызванные сгрудились кучкой у дальнего конца полированного, внушительных размеров, стола для совещаний.
– Здравствуйте, Михаил Иванович! Можно садиться?
– Садитесь – с презрением в голосе бросил им начальник, по-прежнему глядя в окно.
Все расселись. Повисла гнетущая тишина. Михаил Иванович все так же смотрел куда-то в пространство за стеклом, незаслуженно именуемое Центральным городским парком: деревьев там не было.
Наконец, он повернул к сидящим хмурое лицо и негромко спросил:
– Ну, что? Доигрались, падлы?
– Михаил Иванович, судов не хватает. Надо чаще расставлять. Вот…
Оправдывающегося прервал оглушительный звук, похожий на выстрел – это Михаил Иванович схватил кожаную папку и хлестко шлепнул ей по столу.
– Вы только и знаете, суки, что просить новые корабли! Вас послушать – так весь флот надо передать в промразведку! А ловить кто будет? Стоимость каждого корабля в сутки – кооперативная квартира! До каких пор вы будете искать рыбу квадратно-гнездовым способом? У вас там полные отделы ученых! Ну, и разработайте хоть какую-нибудь теорию, которая бы сказала – мойва пойдет так, или так. Что-то же заставляет ее менять свой маршрут? Это же не просто так! Я – не ихтиолог, не океанолог – и то это понимаю! А вы? Хрена вы там сидите, штаны протираете? Не можете – уйдите, пусть придут те, кто может!
Антон Антонович с Егором вошли в тот же кабинет через полгода после того памятного совещания.
