Любовь под ключ

Из горла сидящей на песке Ларинн вырывается тихий прерывистый плач, ее черные волосы, стянутые в конский хвост, сбились набок. Этот звук словно бьет меня под дых. И тут у нее из носа начинает идти кровь. Твою мать! Должно быть, волна все-таки приближается. Меня накрывает громкий шум, и, теряя сознание, я слышу: «Гребаный…»

А потом все погружается во тьму.

«…сукин сын! Наконец-то пришел в себя! Это ведь у нее течет кровь, а не у тебя, придурок!»

Я быстро моргаю, и чья-то рука касается моего лица. Девушка, которую я, кажется, видел в кофейне напротив, бьет меня по щекам, ее короткие платиновые волосы нимбом обрамляют голову. Делаю глубокий вдох, когда окончательно прихожу в себя, и сажусь, чувствуя, как осыпающийся песок щекочет мне спину. Поворачиваюсь влево, где все еще сидит Ларинн, задрав подбородок кверху и зажимая рукой нос. Ей удается метнуть в меня испепеляющий взгляд.

Нужно поскорее выговориться, пока я снова не увидел, как у нее идет кровь.

– Ларинн, прости, ты же была на другой стороне площадки пять секунд назад, честно, я не видел, как ты там оказалась, я не нарочно, БОГОМ клянусь! – выпаливаю я.

– Заткнись! Ей ни к чему твои оправдания! У тебя есть машина? – кричит на меня блондинка. – Ларинн срочно нужно в больницу!

– Машина? – слышу я свой голос.

– Ну да, четыре колеса, делает «вррум-вррум», когда едет, – гнусаво произносит Ларинн. Она говорит тихо и монотонно, однако голос звучит достаточно грозно, чтобы волосы у меня на затылке встали дыбом.

– Машина есть. Я поведу, – сглатываю я.

– Нет, я поведу, – возражает Дженсен. – Вдруг ты снова потеряешь сознание.

Он трусцой бежит к машине, по пути роясь в моей сумке в поисках ключей.

– А где Джун? – спрашиваю я, поднимаясь на ноги.

Протягиваю руку, чтобы помочь встать Ларинн, но та отталкивает мою ладонь. Светловолосая фея бросает на меня рассерженный взгляд, и на мгновение кажется, что она сейчас покраснеет и рассыплет сверкающую золотую пыльцу.

– Тот парень, – кивает Динь-Динь[10] в сторону удаляющейся фигуры Дженсена, – сказал, что она тоже не выносит вида крови. Кстати, я Элис.

– Прости, мне ужасно жаль! – только и могу пробормотать я. – А я Дикон.

– Я так и поняла, – говорит Элис.

Подумаю об этом позже, решаю я, ведь, похоже, Ларинн упоминала обо мне. Интересно, рассматривает ли она мои фотографии в Интернете с таким же мечтательным и глуповатым видом, с каким я гляжу на ее снимки? Прямо сейчас я плетусь за ними к бетонной лестнице, которая ведет на главную улицу. Поднимаю с земли полотенце и шагаю позади Ларинн, прикрывая ее обтянутую трусиками-танга задницу от посторонних взглядов. Заметив это, Ларинн резко останавливается.

– Какого хрена ты делаешь? – рявкает она, и все ее лицо распухает, приобретая насыщенный бордовый оттенок. Боже милостивый! На одной щеке виднеются линии от волейбольного мяча. На другой, кажется, можно разглядеть логотип «Уилсон»[11]. Нет, это, должно быть, мое воображение. Нечистая совесть горазда на всякие штуки.

– Прости, – вновь бормочу я.

– Телефон в шортах, – говорит Ларинн. – А шорты остались на пляже!

– Понял, сейчас принесу, – отвечаю я, радуясь, что могу хоть как-то помочь.

К тому времени, когда я возвращаюсь с ее шортами и телефоном, Дженсен уже подъехал, и Элис помогает Ларинн забраться в мой дерьмовый старый «Форд Бронко». Наверное, мне бы опять стало стыдно, не заметь я, что грудь Ларинн залита свежей кровью. Стараясь удержаться на ногах, протягиваю Ларинн ее шорты и свою рубашку.

– Держи, – хриплю я.

– Спасибо, – бормочет она в ответ, забирая у меня шмотки.

Паршивец Дженсен всю дорогу сохраняет спокойствие и поддерживает светскую беседу, чтобы отвлечься. По крайней мере, я так думаю. Когда подъезжаем к Доминиканской больнице, я уже знаю о жизни Дженсена больше, чем за весь предыдущий год, что был его другом. А еще я многое узнал об Элис, которая вдохновенно общается с Дженсеном. Все это время я сижу на заднем сиденье, уткнувшись лицом в ладони, и лишь иногда поднимаю голову, чтобы еще раз извиниться перед Ларинн.

Нас отправляют в переполненное отделение «Скорой помощи», отчего мое чувство вины только усиливается. Здесь полно людей со всевозможными летними травмами, горстка страдающих от вызванной непонятно чем рвоты и обычная толпа с кашлем. Придется проторчать здесь целую вечность. Медсестра в приемном покое выдает нам с Ларинн по больничному халату, чтобы мы могли прикрыться, а потом с сочувственной улыбкой протягивает Ларинн пакет со льдом. Элис с Дженсеном решают сгонять за едой, хотя мы об этом не просили.

– Отлично, – печально произносит Ларинн, когда они уходят, а потом сердито ворчит: – Вот уж спасибо!

– За что?

– Разве не понятно, что эти двое запали друг на друга? Оба воодушевились! Твой приятель почти не смотрел на дорогу, а то и дело поглядывал в зеркало заднего вида на Элис.

Ларинн опускается на больничный стул и вытягивает ноги. Элис отдала ей свои сандалии, когда выяснилось, что мы забыли обувь Ларинн на пляже, и они, похоже, на два размера меньше, чем нужно. Такие красивые ноги, как у Ларинн, я никогда не видел. Длинные, но при этом мускулистые. Хочется их погладить, посмотреть, есть ли на них веснушки, вроде тех, что я заметил на ее лице… Проклятье, лицо! Воспоминание о разбитом лице Ларинн и о том, что к этому привело, отвлекает меня от блуждающих мыслей.

– А если он еще в нее не влюбился, то скоро влюбится, – добавляет Ларинн.

– И тебя это огорчает? – интересуюсь я.

Внезапно меня бросает в жар. Вдруг она сама надеялась закрутить роман с Дженсеном?

Ларинн пытается состроить гримасу и шипит от боли.

– Ничего меня не огорчает! – выплевывает она. – Все влюбляются в Элис. Но в то лето, когда она заводит парня, я неизбежно вижу ее реже. Только и всего.

Она тяжело вздыхает и, поправив пакет со льдом, крепче обхватывает себя свободной рукой за талию.

– Обещаю не влюбляться в Элис, – говорю я.

Она искоса смотрит на меня одним припухшим глазом.

– Мне все равно, что ты там обещаешь, – произносит она, но очень тихо. Неуверенно.

Я хочу, чтобы этот разговор не заканчивался. Хочу, чтобы Ларинн говорила со мной, пока не простит. Не нахожу ничего лучшего, как сказать:

– Знаешь, ты всегда можешь найти себе парня.

Она бросает на меня взгляд, который напоминает о змее, готовящейся к броску.

– Или девушку. Смотря кто тебе нравится.

– Зачем заводить парня, если каждый год в конце лета я уезжаю? Мне девятнадцать, и я собираюсь поступать в колледж. – Ларинн принимает самодовольный вид. – Хотя, возможно, теперь благодаря тебе мне это не грозит. – Она машет рукой перед своим лицом. – Еще раз спасибо.

Я откидываю голову назад и с глухим стуком ударяюсь о стену.

– Еще раз прости. Это вышло случайно, – обращаюсь я к потолку.

– Не важно, – буркает Ларинн. – За мной уже едет бабушка. Можешь не ждать.

Провожу руками по лицу. Сисси и Хэл меня прикончат.

– Нет, я подожду с тобой, – говорю я.

В этот самый миг через автоматические двери врываются наши бабушки, на их головах оживленно подпрыгивают одинаковые шляпы для работы в саду. Встаю, чтобы Сисси могла присесть и поворковать над Ларинн, обнимая ее и гладя по волосам. Удивительно, но поначалу Ларинн, кажется, застывает в их объятиях, словно это ощущение ей в новинку. Хм, исходя из моих наблюдений, я был уверен, что у нее всегда все самое лучшее: фотография с первой машиной на шестнадцатый день рождения («Мерседесом»), престижная частная школа (если судить по форме на снимках), четыре чемодана вещей на две недели рождественских каникул, избалованный и заносчивый вид, с которым она держится… Я считал, что с нее пылинки сдувают. Обращаются как с какой-то драгоценностью.

– Ты! – восклицает моя бабушка, тыча в меня пальцем. – Я уже позвонила твоей матери.

– Это вышло случайно, – быстро приходит на помощь Ларинн.

Чистая правда, хотя я думал, что она заставит меня мучиться намного дольше. Мы смотрим друг другу в глаза, и мне уже почти хочется, чтобы Ларинн заставила меня страдать. Тогда я не чувствовал бы себя так ужасно.

– Мне все равно жаль, что так случилось. Надеюсь, у тебя ничего не сломано, – говорю я.

Ларинн кивает в ответ. Снимаю больничный халат, бросаю напоследок еще одно «извини» и выхожу на улицу дожидаться, когда Дженсен пригонит мою машину. Что ж, по крайней мере, у этого лета есть шанс стать особенным.

5

ЛАРИНН

По пути на ланч время проходит слишком уныло, чтобы накручивать себя из-за того, что нахожусь рядом с Диконом. Ну хоть так. Куда ни кинь взгляд, повсюду воспоминания. В памяти всплывает то время, когда я думала, что смогу скатиться на роликах с крутого холма, ведущего к пляжу, и ободрала спину об асфальт. Ларек с донер-кебабом на углу, где каждый год я питалась примерно пять раз в неделю. «Дворец Нептуна», где я провела целое лето, потратив кучу денег на игровые автоматы, чтобы накопить достаточно билетиков на говенный скейтборд, на котором почти не каталась и который обошелся бы мне гораздо дешевле, если бы я приобрела его в магазине. В тот год я чувствовала, что достигла чего-то благодаря своему исключительному упорству. А какой здесь запах океана и песка! Лучший нейтрализатор ароматов всевозможной жареной еды, доносящихся из парка развлечений. Крики с аттракционов напоминают мне о бабушке, которая уговаривала прокатиться, хотя знала, что меня может стошнить и тогда наша прогулка закончится. Бабуля всегда поощряла во мне смелость, даже если это было немного глупо.

Вокруг так много до боли знакомого и вместе с тем ничего, что было бы моим. Мое сердце болезненно сжимается от осознания собственной бездомности, а потом ухает вниз от злости при мысли о том, что Дикону все еще найдется здесь место, даже когда меня не будет.

– А где ты вообще живешь? – выпаливаю я, не зная, что сказать. – Когда не ночуешь в нашем… в доме бабушек?

Дикон с кем-то здоровается, когда мы проходим мимо, и это подтверждает мои мысли о том, что он выстроил здесь жизнь, а я все никак не разберусь со своей.

– Ты же знаешь, что мы с мамой купили кемпинг? – спрашивает Дикон, бросив взгляд, кажется, в мою сторону, но на нем солнцезащитные очки, а верхняя половина лица затенена бейсболкой.

– Да.

После нашего совместного лета с Диконом бабушки весьма редко заговаривали о нем в моем присутствии, но кое-какая информация все-таки просочилась.

– Я построил там дом. Ну, построил для мамы, а позже рядом поставил сборный дом для себя.

– Ого!

– Но на летний сезон я сдал его в аренду, – торопливо добавляет Дикон, – так что даже не думай уговаривать меня перебраться туда.

– Как насчет того, чтобы не думать о том, что думаю я? – огрызаюсь я в ответ. – И в мыслях такого не было. Просто спросила.

– Извини, – произносит он после долгой паузы.

– Все в порядке, – говорю я.

Возможно, я бы и попросила его пожить дома, если бы сообразила раньше. Меня бесит, что он так хорошо разбирается в людях. Читает их мысли, в то время как я в большинстве случаев едва понимаю саму себя.

Он ведет меня в паб «Живая вода», местную пивоварню, где я никогда не была, но чья хозяйка встречает Дикона сияющей улыбкой. Дикон отвечает еще более лучезарным взглядом. Я так сильно закатываю глаза – вот бы не потянуть ненароком какую-нибудь мышцу.

– Спасибо, Аня, – благодарит он, когда та усаживает нас за столик на открытом воздухе с великолепным видом на океан. – Как тетя? Процедура прошла нормально?

Аня размашисто кладет перед нами меню, не замечая, что мое соскальзывает на дощатый пол террасы. Я приподнимаюсь со стула, чтобы его достать, пока девушка рассказывает об операции на пальце ноги своей тети.

– Передай Глории мои наилучшие пожелания, – говорит Дикон, когда она завершает повествование.

– Обязательно, – воркует Аня. – Приятного аппетита! – весело обращается она ко мне.

Я улыбаюсь и, одобрительно хмыкнув, начинаю выбирать еду.

– Что не так? – спрашивает Дикон из-за своего меню.

– Ты о чем?

– Ты скривилась.

– Нет.

– Скривилась, скривилась. Просто скажи, в чем дело.

Я невинно хмурюсь:

– Ни в чем.

Дикон качает головой и облизывает губы.

– Твоя девушка? – спрашиваю я.

Его меню мягко шлепается на стол.

– Нет, – отвечает он, и это слово звучит как вопрос.

– Значит, обожаемая бывшая?

Понятия не имею, что я высматриваю в этом меню.

– Это просто знакомая, Ларри, – произносит он.

Откладываю меню и изучаю Дикона из-под солнечных очков. Он наклоняет голову и смотрит на меня через свои.

– Ой ли? Ты в курсе подиатрических проблем в семьях всех своих знакомых? Какая-то странная разновидность фут-фетишизма, но дело твое.

Дикон снимает очки, надевает бейсболку козырьком назад и с тихим смешком опирается на обе руки, положив их на стол. Пристально смотрит на меня своими темными глазами и произносит:

– Может, у меня просто на редкость хорошая память.

И вновь этот непрошеный трепет, когда сердце, презрев законы гравитации, прыгает вверх. Для меня это то же самое, как если бы он сейчас сказал: «Помню, что твои ноги оставили следы на потолке салона моего старенького „Бронко“, ведь я частенько их раздвигал и поднимал вверх».

К счастью, мне не нужно ничего отвечать, потому что к нам подходит официант. Дикон встает и приветствует его как принято между добрыми приятелями: обменивается с ним рукопожатием и приобнимает, а после этого знакомит со мной. Не знаю почему, но я лучезарно улыбаюсь Оскару, а затем смущенно подпираю подбородок рукой. Широкая улыбка Оскара исчезает, и он заливается ярким румянцем. Дикон заказывает пиво, а я – коктейль. Мы оба берем крылышки.

Я замечаю, что Дикон бросает на меня скучающий взгляд, когда Оскар забирает наши меню и удаляется.

– Ты что, пыталась с ним пофлиртовать? – осведомляется он, скривив губы в ухмылке.

– Что? Нет! – возмущенно фыркаю я.

Дикон хмурится с притворной серьезностью.

– Ты напугала бедного парня, Ларри.

– Да не пыталась я с ним флиртовать!

– Какой бы красивой ни была твоя улыбка, ты не умеешь ее имитировать, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь.

– Не знала, что записалась на уроки по очарованию, – говорю я. Мне срочно нужно меню, чтобы спрятать взгляд.

– Так ты считаешь меня очаровательным?

– Ну конечно! – отвечаю я со смехом.

Дикон откидывается на спинку стула и вновь надевает очки, опершись татуированной рукой о бедро.

– Тогда почему из твоих уст это звучит как оскорбление?

Приносят наши напитки, и я делаю большой глоток. Дикон ждет.

Пожимаю плечами:

– Я склонна думать, что очарование не просто так ассоциируется с чарами. Это всего лишь уловка. Способ заставить людей вести себя так, как вы хотите, и делать то, что вам нужно.

Мои родители – самая очаровательная пара на свете, по крайней мере на первый взгляд. Они устраивали приемы, баловали людей своего круга изысканными ужинами и экстравагантными поездками, притворяясь настоящими друзьями и обаяшками. И так по кругу. Купи-продай. Все что угодно, лишь бы избежать общества друг друга или моего. Насколько я знаю по собственному опыту, за этим роскошным фасадом скрывается мир пустых обещаний.

Дикон только хмыкает и отхлебывает свое пиво.

– К твоему сведению, – добавляю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно равнодушнее, – ты очаровывал кого угодно, только не меня. Большую часть времени.

И правда, он почти не флиртовал со мной до того, как мы стали встречаться.

Он задумчиво наклоняет голову:

– Бóльшую часть времени я не мог понять, чем тебя очаровать, Ринн.

К подобному разговору я совершенно не готова, а потому допиваю коктейль и жестом прошу Оскара принести еще.

Час спустя, где-то в промежутке между тем, как Дикон забрал себе все плечики крылышек и отдал мне плоские кусочки из нашего второго заказа, я осознаю, что хорошенько набралась. Вернее, подвыпила. Я так давно не выпивала, что ощущаю себя пьяной.

– Мы так и не поговорили о доме, – выпаливаю я сдуру.

Потому что, хотя мы ни словом не обмолвились о нашем общем деле, я узнала о том, чем занимается примерно половина сотрудников этого заведения. Малопонятные, слегка скандальные подробности, которыми тем не менее я живо интересуюсь. Оказывается, Аня и один из поваров на раздаче какое-то время встречались и даже создали собственную группу, но потом сюда пришел Оскар, и все узнали, что он еще и талантливый музыкант, и теперь за дверями кухни сложился настоящий любовный треугольник. Меня нисколько не удивляет, что Дикон в курсе всех местных сплетен.

Однако я ловлю себя на том, что хочу расспросить Дикона о нем самом. О татуировке на его руке, о его работе… и по какой-то причине это кажется слишком рискованным. Нужно срочно вернуть разговор в прежнее русло.

Та самая рука, которая занимает мои мысли, останавливается на полпути, потом Дикон все же подносит стакан к губам и делает глоток. На миг меня завораживает движение его мощного горла и языка, который слизывает с губ каплю пива. Завитки волос обрамляют уши Дикона и выбиваются из-под бейсболки, что придает ему слегка мальчишеский вид. Еще у Дикона красивые ресницы, замечаю я. Надо же, а я и забыла.

Определенно напилась.

– Я имею в виду, что у нас, похоже, есть только один вариант, да? Придется продать все как есть, даже если мы получим за дом только половину того, что могли бы выручить с законченным ремонтом, – заявляет он, вгрызаясь в очередное крылышко, и спрашивает с набитым ртом: – Макс ведь не согласится отдать тебе деньги?

У меня скручивает живот от того, что Дикон так беспечно упоминает моего отца.

– Мы с Максом сейчас не общаемся, так что вряд ли.

Дикон изучает свой большой палец, прежде чем с легким причмокиванием слизать с него остатки соуса.

– Хочешь поговорить об этом?

Ну все, с меня довольно! Делаю глоток воды со льдом.

– Не хочу.

– Он и вправду аннулировал твой трастовый фонд только из-за того, что ты бросила универ?

Не знаю почему, но слова «бросила универ» утихомиривают мою злость. «Бросила» звучит как нечто трусливое, хотя на самом деле это был самый пугающий шаг в моей жизни. Лишь смерть бабушки толкнула меня на этот поступок.

– Не аннулировал. Его нельзя аннулировать. – Я замолкаю и рыгаю в кулак. – Просто наложил орга… огра… ограничивающие условия.

Дикон с грохотом ставит свой стакан, и немного пива выплескивается на стол как раз в тот миг, когда из динамиков раздается звук проверки микрофона. На маленькой сцене под навесом у микрофона стоит наша милая Аня с гитарой. Она немедленно приступает к акустическому исполнению песни «…Еще разок, детка»[12].

– Мне нравится эта песня! – радостно заявляю я и внезапно продолжаю: – Никогда раньше не понимала, какая она возбуждающая!

Неужели я произнесла это вслух? В ужасе смотрю на Дикона, а он разражается безудержным хохотом и криво ухмыляется.

– «Покажи мне, как ты этого хочешь»? – цитирует он достаточно громко, чтобы перекричать музыку.

Я отшатываюсь назад так резко, что едва не падаю, и врезаюсь коленом в ножку стола.

– Нет! – почти кричу я.

Дикон смеется еще громче, рокочет глубоким гортанным смехом, который с возрастом стал более хриплым, потом смахивает с глаза слезинку.

– Нет, – говорит он, – это текст песни! Ты не понимала, что песня, в которой есть слова «покажи мне, как ты этого хочешь», возбуждает?

Я не отвечаю, лишь демонстративно снова пью воду. Температура моего тела то повышается, то понижается, и происходит это слишком быстро. Оскар со второй гитарой присоединяется к Ане, и они начинают играть тягучую приглушенную версию песни «Левитирую»[13]. Я раскачиваюсь из стороны в сторону в такт музыке на протяжении всей песни, непреклонно не выпуская изо рта трубочку.

Когда музыка становится чуть тише, Дикон интересуется:

– Что за ограничительные условия?

Мой одурманенный водкой мозг лишь через несколько секунд понимает, о чем именно спрашивает Дикон. До конца куплета и весь припев мы с Диконом рассматриваем друг друга, и только потом я отвечаю:

– Брак.

Бьюсь об заклад, это было самое простое обязательное условие, которое мог добавить мой отец, одновременно фантастическое и, следовательно, единственно возможное, к тому же не требующее бумажной волокиты.

Холодный, словно точно рассчитанный по времени, зловещий ветер налетает с воды, сдувая мои волосы с плеч. В какой-то миг за пределами моего осознания небо раскалывается на алые и золотые полосы. Дикона, похоже, нисколько не потрясло мое признание, его взгляд блуждает по моему лицу.

– Я согласен, – заявляет он.

– Я не просила, – отвечаю я.

– Знаю, ты сделаешь мне предложение. Размер кольца у меня тринадцатый.

– Дикон, это не смешно.

От алкоголя колотится сердце. Дикон наклоняет голову, прикусывая белыми зубами нижнюю губу, как будто знает, что я у него в руках.

– Разве было бы не забавно взять и предъявить этот брак твоему отцу?

– Прекрати.

Звук моего голоса теряется под аккордами следующей песни, акустической кавер-версии «Должно быть, это была любовь»[14].

Выражение лица Дикона смягчается, становится серьезным.

– Я не шучу, Ринн. Клянусь. Не хочу, чтобы дом ушел за гроши. Ты же знаешь, как они его любили. Если не можем оставить его себе, то как минимум сделаем так, чтобы он хоть что-то стоил. Мне кажется, что они оставили его нам не просто так. Не нашим родителям и не моему брату. Нам.

Завораживающе вкрадчивый голос Оскара поет что-то о том, как он вновь представляет себя в чьем-то сердце, и я вскакиваю со стула.

– Мне нужно пописать, – громко объявляю я и на дрожащих ногах направляюсь в туалет.

Не спеша ополаскиваю запястья холодной водой, потом брызгаю на шею, чтобы немного остыть. Когда я выхожу, Дикон ждет меня в коридоре, прислонившись к стене и вновь повернув бейсболку козырьком вперед.

– Готова? – интересуется Дикон.

– Нужно оплатить счет.

– Уже оплатил. – Он протягивает мне мои солнцезащитные очки.

– О… спасибо.

По дороге домой я слишком взбудоражена, чтобы остановить натиск воспоминаний, к тому же мы идем молча, и ничто не удерживает мой затуманенный мозг в настоящем. Только разноцветные огни аттракционов в парке развлечений, мерцающие и размытые на фоне темнеющего неба, и несмолкаемый шепот набегающих на берег волн. Я не осознаю, что бесцельно шагаю впереди Дикона, пока не оступаюсь на неровной поверхности. Он подхватывает меня, моя рубашка задирается, и я чувствую его горячие ладони на своей талии.

Отпихиваю их локтями, словно это опасные щупальца.

– Не надо!

Он раздосадованно ворчит:

– Ты чего? Хочешь упасть?

Я хмыкаю. Чертова ирония!

– С каких пор тебя волнует, что мне будет больно?

Он моргает, как будто я дала ему пощечину, затем медленно подходит ко мне и пригвождает взглядом.

– Кто бы говорил!

У меня кружится голова, сердце неровно колотится.

– Хочу домой, – сдаюсь я.

Дикон делает резкий вдох, словно собирается добить меня, сказать что-нибудь типа «Давай помогу тебе собрать вещи» или «А где именно твой дом?», и я жду удара. Должно быть, Дикон замечает это, потому что хмурится, окидывает меня взглядом и, выдохнув, отступает.

– Хорошо, – тихо произносит он.

Мы проходим еще полквартала, когда Дикон останавливает велотакси, кузов которого сзади украшен гирляндами светодиодных лампочек.

– Привет, Глен, – здоровается Дикон с водительницей.

На навесе виднеется надпись: «Прокатись с Глендой». Дикон протягивает женщине несколько купюр.

– Пожалуйста, отвези ее ко мне, – просит он.

Соус от крылышек жжет мой желудок огнем, когда я задаюсь вопросом, часто ли Дикон привозит своих подружек к себе домой. Дикон вручает мне связку ключей, отделив два.

– От ворот, – говорит он об одном ключе и показывает другой: – От главного входа.

– А от второго этажа? – спрашиваю я, потом вспоминаю. – Ах да, там ведь нет двери.

– Точно, – подтверждает он.

Дикон открывает рот, как будто хочет что-то добавить, но, передумав, засовывает руки в карманы и уходит в противоположном направлении.

6

ЛАРИНН

Утром сориентироваться получается не сразу. Открыв глаза, я замечаю, что через открытые застекленные двери – в одной не хватает стекол, и она наполовину закрыта брезентом, – открывается вид на небольшой балкон. Вдали можно разглядеть башню старой церкви в миссионерском стиле, кусочек пирса справа от нее и пальмы, которые обрамляют всю картину. До меня уже доносятся отдаленные крики людей на аттракционах и лай морских львов со своих постов.