скачать книгу бесплатно
Не ведомы пути богов
Таня Листова
Про золушку.Мечта простейшая – мечник в армии ее величества. Солдат. Воин. Достаточно для родного городка, где старые армейцы всегда пользовались почетом. Но что делать, если у богов другие планы? Что делать, если воля властителей там, где вся прежняя жизнь переворачивается вверх дном?В книжке присутствует смена пола, обращаю внимание, поэтому ярые поборники мужского эго ("Че? В натуре? Баба? Гомик!") – проходите мимо, не заглядывайте в эту дверку. Я честно предупреждаю в самом начале. И присутствует пара сцен интимного характера (без серьезных подробностей, но тем не менее (женщина с женщиной, женщина с мужчиной)), поэтому особо трепетные натуры… Тоже самое. Поищите более подходящее вашим предпочтениям.
Таня Листова
Не ведомы пути богов
Пролог
Еньку прошиб холодный пот. Один из монахов сунул в зубы палку, двое других умело обмотали руки веревкой. Стянули ноги и закрепили шею, чтобы не разбил голову…
"Это больно, – предупредил верховный магистр, окинув взглядом его худое тело. – Не каждый выдержит…"
Мозг метался в панике. Енька нервно зажмурился: "Боги, помогите умереть…" На сером кирпичном своде неподвижно висели здоровенные пауки, в клочьях грязной паутины…
__________
Все началось очень давно.
Жизнь в Городее казалась легкой. Не чета деревням, где сельчане не имели права носа высунуть за околицу без высокого дозволения. А что? Набросал вяженку, нарубил тростника – и свободен, как суслик в поле. Конечно, если мать не загрузит бочками для зимы, или конопатить крышу, или помогать толстому Глаакину, с его железом…
Енька обожал палки. Хоть пальцы и болели, после вяженки. На палках он считался лучшим бойцом на своей улице, несмотря на внешность. А внешность – предмет насмешек всего города, и тупых старших братьев. Невысокое щуплое тело, мягкий подбородок, вздернутый носик и тонкие брови делали его похожим на девушку – и это нередко веселило друзей-оболтусов, особенно когда случайный прохожий ошибался: "Простите, маленькая гуаре…"
Зато он здорово дрался на деревянных мечах. Тут веселье было уже на его стороне – выпад, еще один, отбить слева, карусель вправо… Талант. Это признавали и Туллуз, в прошлом настоящий армейский солдат, и Мерим, уважаемый знаток всего-всего в Айхоне. Туллуз, свесив больные ноги с бочки, одобрительно слушал стук деревянных палок, хмуря свои кудлатые брови, а затем подзывал Еньку, задумчиво щупал его жилистую руку и бормотал под нос: "Эх, тебе бы в школу мечников, парень…"
Туллуза уважали. Даже скупой Триптих, хозяин местной корчмы, никогда не отказывал в кружке старому воину, повидавшему и Вайалон, и драку за Десну, и Битву Трех Королей. Шиазз, старый оружейник, всегда прислушивался к советам бывалого солдата, и Килху, уличный кузнец, тоже посылал за Туллузом, если принимал мастеровой заказ. А когда седой боец надирался так, что еле добредал до крыльца, волоча поврежденную ногу, – мгновенно собиралась детвора со всей улицы. Ибо любил он, удобно устроившись на бочке, вытереть кулаком усы и повспоминать…
Енька зачарованно слушал – перед глазами пылали грандиозные битвы, отчаянные смельчаки и упрямые глупцы, честь и слава, ратные подвиги и непроходимая тупость… Поднимались белые дома великой Андоры, столицы королевы Айхо, и вздымала серые кручи Ура-Яш, далекая южная гряда… Мог ли тогда предположить мечтательный парнишка, что когда-то увидят его глаза? И что придется пережить ему самому?
Ближе к ночи появлялся городовой Громур и разгонял всех по домам: "Брысь, мелкота! Может, кто-то хочет ночевать в управе?" "Дурак ты, Громур… – нехотя слезал с бочки старый солдат под шустрый топот разбегающихся босых пяток. – Как был дубиной, так и остался". "Цыц! – свирепел блюститель закона. – А если увидят, думал головой? Что за сборища устраивает бывший сторонник Белой лилии?"
Управы на центральной площади боялись все. Мрачное серое здание с решетками на окнах, откуда, поговаривали, по ночам доносились вопли осужденных. И Магистрат, куда каждую субботу приезжал дворецкий, от самого светлого князя, из Берлицы…
Жизнь в городе была несложной. Не считая вяженки и тростника, конечно. Давнего занятия городеевской детворы, ибо работа выматывающая, а платили пшик. Мальчишки с раннего утра до позднего вечера поднимали пласты слежавшейся тины в Омуте, местном болоте, и таскали ведрами через зловонную жижу. Омутская тина, перемешанная с глиной, мгновенно твердела, а затвердев – могла поспорить с любым цементом из королевства. Один недостаток – сохла. Поэтому обильно смешивали с тростниковой смолой, добываемой тут же, и затем уже отправляли в Артвут, столицу айхонских княжеств. Лучший строительный материал. Правда, вид не помпезный: пузырчатый, грязно-серый, и воняла невыносимо. Но и стоила медяки, вследствие полного отсутствия производства. Поэтому и пользовалась спросом в основном у бедноты.
Иногда худой, тщедушный Родинка заставлял выпаривать бочки. Килху – раздувать кузнечный горн, а толстый Глаакин – разгружать воз со старым железом… Еще вымести дом, вместе с Весянкой, улыбчивой сестрой, развесить выстиранное белье, натаскать в кадушку воды и нарубить дров. Но к ночи, когда солнце опускалось за расплывчатую гряду отрогов Идир-Яш, он проводил время с друзьями на пустыре, и веселый мальчишеский задор выкидывал совсем другие фитиля и утехи…
У него было три брата и сестра. Глава семьи работал приказчиком в одной из деревенских уездных усадеб и появлялся в городе только на выходные. Старший служил в городской страже, и по вечерам пьяно покрикивал на мать и сестру, средний на лесопильне разделывал бревна, младший еще ходил под стол пешком. Была ли семья дружная? Енька не знал. Но старался лишний раз не мозолить глаза старшим, чтобы не получить пинка или не нарваться на глупый гогот: "Не нарядить ли эту девицу в платьице и не сосватать ли Абузе?" Оба запрокидывают круглые деревянные головы и начинают ржать, как два диких жеребца перед случкой, снизу вверх оглядывая Еньку. Все наслышаны про странные пристрастия старосты Абузы.
Неизвестно, с какими мыслями отец назвал его Женькой, ибо Женя (ласкательное для "жены") в Айхоне больше подходило девочкам, и близкие стали попросту звать "Енькой". Только сестра иногда ласково тянула: "Женик…" – но у сестры это выходило совсем не обидно ине прятало никаких внутренних каверз.
Он обожал сестренку. Весянка была добрая. Искренне жалела, всегда угощала припрятанным медовым пряником или куском твердого сахара. Каждый раз старалась помочь по дому, хоть и у самой руки отнимались от усталости: обстирывала пол-улицы…
Городея – небольшой город. На самой границе великих княжеств Айхона и Семимирского королевства. Княжества формально считались вассалитетом королевы, но в реальности никто не влиял на власть великих владык Айхона. Это рассказывал Еньке Мерим, обнищавший книжник из самой метрополии. Мерим был веселым и общительным, но от посторонних шарахался, как от чумы, и любил только детей. Поговаривали, что никакой он не книжник вовсе, а дворянин, и раньше был уездным старостой в самой столице. Как бы там ни было, но сутулый книжник с повадками благородного дорна, в штопанном сюртуке, был большим докой в глазах мальчишек с обозной улицы и, казалось, знал все обо всем. О всех пяти великих Домах Айхонских княжеств, и Семимирском королевсте, и даже Диорской империи.
Однажды Еньке разбили голову, да так, что залил кровью все волосы и рубаху. Юсс, давний закадычный друг, не придумал ничего умнее, как притащить к Мериму, ибо домой Енька идти наотрез отказался: мать категорически запрещала палки. Он провалялся у бедного дорна до самого утра – ему промыли затылок листьями Чу, туго перебинтовали и настрого запретили вставать.
Енька лежал на мягкой широкой постели и первый раз в жизни блаженствовал. А Мерим сидел рядом и рассказывал удивительные вещи. Не о драках и войнах, как седой Туллуз, а совсем о другой жизни: интригах и тайнах великих княжеств и большого королевского двора. О северных уршах, где ворх, страшное лесное чудище, почиталось совсем не зверем, а покровителем леса. Где ведьмы плели танцы у костра в ночь полной луны, вычищая лес, и никто не считал их корнем зла. Где птицы садились на плечи, а мягкая лань безбоязненно терлась о ногу, выпрашивая кусок сухаря…
Енька зачарованно слушал, и перед его мысленным взором вставал другой мир, удивительный мир… Северный Рашир – страна густых лесов, гривастых буйволов и таежных тигров. Урши – суровые кряжистые бородачи-охотники – видел пару раз на рынке. Строили крепкие рубленые избы и жили деревнями-общинами. Привольно жили, не страшась сборщиков налогов или кровавых указов своих великих князей…
В Айхоне еще не умерли старые боги. Тогда впервые Мерим и посетовал, задумчиво глядя на светлеющее окно: "Ехать бы тебе, Енька, куда-нибудь далеко-далеко… И стать воином. А может, даже оруженосцем, кто знает? Не будет судьбы в твоей Городее…"
Столичный книжник затронул кровоточащую рану. Рыцари. Предмет истовых мечтаний мальчишки. Рыцари – боевые маги, виртуозно владеющие мечом. Один воин способен справиться с сотней врагов – их боятся до дрожи в коленях, их уважают и почитают…
Рыцари королевы. Ему никогда не стать перлом света – рыцарем мог стать только отпрыск благородного рода. Свершивший немало подвигов, рукой и честью прославивший имя. В ранг вводили не менее трех чинов ордена, с благословения королевы – таинство, непостижимое непосвященным…
Оруженосцами чаще тоже становились дворяне, но это уже удел попроще – бывали случаи… Кто знает, в какую сторону повернется лик богов?
"Я уйду, дядя Мерим, – вдруг пообещал Енька, тоже задумчиво глядя в окно. – Вы еще услышите обо мне." "Забудь! – испуганно встрепенулся дорн-книжник, – не слушай дурака, что надумал?! Сгинешь, пропадешь! Обратят в рабы или крепостные!" "Я все равно уйду…" – упрямо про себя прошептал мальчишка…
Он бы даже в кошмарном сне не предположил, что на самом деле ждало его впереди.
Енька ушел. Упрямство было в крови. Напросился в обоз из земель великого Трибрата, айхонского князя, направлявшийся в Неврозз, столицу западного Приведровья, – за еду и место в повозке. Ведра – мать степей и лугов – катила свои воды с запада на восток и славилась семгой, форелью и огромными пресноводными крабами. Он чистил лошадей, таскал в корыта овес и воду, а вечером треножил четвероногих друзей и выдраивал черные, обугленные от кострищ казаны…
Берега населяли рыжие гуры. Строили свои рыбацкие поселки, пасли скот и бороздили воды великой реки на утлых суденышках, день и ночь забрасывая сети. Хитрые гурские торговцы могли ободрать как липку, но зато – известные на все Семимирье копченый лосось, бочки с солеными крабами и сапожных дел мастера. Ведрские буйволовые сапоги ценились всеми охотниками и землепашцами королевства.
Когда ударили первые морозы, Енька подхватил болтанку, местную заразную болезнь. Тело покрылось красноватой синевой, голова закружилась, словно в лодке на беспокойной воде… Тут бы и закончились дни глупого маловозрастного юнца, но обессиленного мальчика подобрал один из угрюмых гуров-земледельцев. Сердобольная жена выходила, и зиму Енька провел на ферме в степи, слушая завывания ветра за окном и перестилая сено у коз. Пока его не приметил местный барин, лениво поинтересовавшись у хозяев: "Чей найденыш? Не из беглых? Почему нет в земельных списках на налог? Отдашь в крепостные, я заплачу…"
Зубы болели от стиснутых челюстей. Усталость и малодушие сотни раз готовы были захватить душу и заставить повернуть домой, но, как ни странно, выручала сестра. Каждый раз, когда он в сердцах готов был плюнуть на мечту, – перед глазами вставало жалко-грустно-улыбающееся лицо Весянки: "Женик… Ты чего? Шутишь так, да? Бросишь всех, бросишь? Оставишь меня здесь одну?" "Что ты, Веся… – мальчик порывисто обнимал девушку. – Я никогда тебя не брошу, слышишь? Никогда! У нас с тобой еще будет такая жизнь, такая…"
"Такая" жизнь не давалась просто. Он сбежал, чтобы не искушать добрых хозяев. И до Андоры добрался только к лету – путями-перелесками, проселками и трактами, от деревни к деревне, от хуторка к хуторку. Добрался и замер, не в силах выдавить звук…
Столица впечатлила. Бурляще-гомонящий народ, высоченные белые стены, головокружительные башни, высокие, в несколько этажей, дома… Пока не начали подозрительно коситься стражники у ворот: "Эй! Откуда такая?" Отвернулся, будто не услышал, запахнул перемазанный зимний тулуп и быстро двинулся по улице.
Енька подрос. Подтянулся, набрался сил, однако годы так и не добрались до свежего юного лица. По-прежнему часто принимали за девушку, и это невероятно злило.
Зачарованные глаза разбегались вдоль благородных улиц. Мостовые, вымощенные булыжником, дома, резные ставни, витражи, ажурные решетки на окнах. Высокие мосты, со статуями на постаментах. Бурлящий рекой народ. Крикливая одежда, всевозможных расцветок и фасонов. Изящные дамы, спешащие со своими экономками, резные кареты, разодетые в пух и прах кучера… "Куда прешь?! Глаза на заднице? – двое стражников, в начищенных до блеска доспехах, зло осматривают с головы до ног. – Ну-ка брысь отсюда, нищенка!" Забрел в места, где простым смертным не дозволено, – вокруг уже возвышались вызывающе аристократичные дворцы, будто стараясь перещеголять друг друга в богатстве…
Вот так град. Не узнать и за месяц, заблудиться можно. Куда до такого блеска айхонской глубинке!
Перекусил остатками хлеба и на ночь устроился на черепичной крыше какого-то бедного дома, в нищих кварталах – благо лето, и тепло. Накрылся армяком и закрыл глаза. Тут обитал уже совсем другой антураж: вопли котов, галдеж воронья и бездомных псов. Писк здоровенных крыс в сточных канавах. Вонь нечистот, старой кожи и дешевого вина. Пьяные выкрики, звон разбитого стекла и приглушенная ругань из окон. Еньке не привыкать…
Знаменитую андорскую школу мечников нашел на следующий день, о ней знали все. Большая, высокий забор опоясывал целый квартал. Неспешно приблизился, аккуратно разглядывая крепкого верзилу-воина у ворот и прислушиваясь к долетавшему хору строевой песни: "Ай, да сла-аву трона, не погу-убит бремя, и насту-упит время, когда гро-охот грома…"
"Куда, малец?" "Дяденька… – изобразил самое уморительное выражение, – позвольте хоть одним глазочком, ладно? С детства тренировался, все говорят – талант! А вдруг боги и мне уделили чуточку внимания?" Боец ухмыльнулся, разглядывая вымурзанный тулуп, давно немытые космы… и неожиданно кивнул за ворота. Здесь явно принимали во внимание не только внешность и наличие медяков в кармане.
В просторном дворике строй бойцов дружно сотрясал воздух припевом: "…И покажет судьба, чей дом! Су-удом и плечом, и в краю чужо-ом! Ко-онем лихом, и ничком под сто-олом…"
Енька втянул голову и попытался незаметно прошмыгнуть в приземистое здание, но сзади сразу догнало: "Куда?" Не получилось…
Голосистые певцы окружили, радуясь непредусмотренному перерыву: "Не холодно, в шубе?" "Барышня, тут иногда дубасят…" "А помыться, хотя бы в сточной канаве?" "Тиха-а-а!" – наконец зло гаркнул старший и обратил свой взор на Еньку: "Что надо, боец?"
"Попробуйте меня, дя-ядь… – вложил всю мольбу, на которую только способен: единственный ведь шанс. – Я умею драться, я учился! Честно-честно!"
"Серьезный воин!" – засмеялись вокруг, но старший оглянулся, и гомон сразу утих. "У кого?" – мягко спросил Еньку. Мальчишка затих, исподлобья разглядывая солдат… "Верник, принеси мечи".
Это не продолжалось долго. Бывалый воин мгновенно обложил парня, чувствительно кольнул в уязвимые места и в довершение, как кляксу на остатках самолюбия, – красиво выбил тренировочный клинок из руки. Енька понуро дышал, глядя в землю…
"Еще раз! – скомандовал старший, и он нехотя изготовился к бою. Поиздеваться хочет? – Батман, а затем сразу финт… Стой! Ты что делаешь?" Енька тяжело дышал. "Слушай, парень… – воин присел на корточки, – что такое батман, знаешь? А финт? Мулине?" Енька молчал. Старший похлопал по плечу: "У тебя хорошая рука, сынок, и реакция… – Енька от удивления распахнул глаза, – но, понимаешь… – продолжал старый солдат, – у нас не объясняют азы. Тут не школа для детей, как правильно держать перо. Сюда приходят уже с подготовкой." Енька сухо сглотнул. "Иди, подучись с годик, сынок. И потом приходи…"
Что такое не везет, и как с ним бороться… Енька медленно вышел за ворота…
Нельзя сказать, что он пал духом. Мечта оказалась возможной. Правда… как научиться? Где? За какие деньги?
Еньке не привыкать, он убежден, что выживет в огромном городе. Но вот деньги…
Ворам в Андоре отрубали руки, попрошаек привязывали к позорным столбам, контрабандистов сажали в тюрьму. Его никогда не примут в знаменитую школу, если будут пятна за спиной…
Он выжил. С детства приучен. И даже многое смог.
Зарабатывал как умел. Ошивался у трактиров, соглашаясь на любую работу, на рынках и у ведомственных управ. За медяки отдирал от нечистот зловонные решетки в сточных канавах, убирал мусор и драил песком железную посуду в тавернах. А каждый свободный медяк оседал в кувшинах нетрезвых ветеранов…
Изучал азы, как мог. Покупал вино спившимся былым воякам, за пару советов или небольшой урок. Один из самых частых даже, проникнувшись симпатией к мальчугану, подарил собственную небольшую книжицу из толстых папирусных листов, с лично записанными приемами и терминами.
Енька узнал много нового. Батман, оказывается, – это отбивание клинка. Финт – ложная атака, а мулине – быстрое вращение лезвия. Множество очень интересных понятий – пируэт (разворот для вывода противника из равновесия), ремиз (нападение после объятий с защитой), подстановка, уступка, контртемп (атака на опережение). Системы: авангардный бой, арьергардный, паук (работа на низких уровнях), белый (благородный, для дуэлей), бычий (агрессивный, для двуручников), фагот (как танец, у кого небольшой вес). Это был целый мир – не охватить взглядом. И чем больше Енька вникал, чем дальше расширялись горизонты, тем более понималось: не хватит жизни, чтобы постичь всю эту науку…
Приближалась зима, все холоднее на улицах. Енька прятался от облав канцелярии по пополнению: в столице не жаловали бездомных. Можно запросто оказаться проданным за медяки сельскому барину или даже угодить в рабы – разве где-то писано, что мир справедлив? Все труднее ночевать в бочках или на крышах, хотя одна сердобольная трактирщица и разрешала ему пользоваться чуланом. Но он не верил людям. И до остервенения дубасил старые ящики в подворотнях или обычные деревья – из знакомых мальчишек драться на палках не хотел никто. Столица – не княжеский Айхон.
Однажды повезло даже увидеть королеву. Точнее, не увидеть – что можно разглядеть с расстояния в милю? Но смотрел во все глаза. Праздник урожая – один из главных праздников в Семимирье. Гомонящее море народа на центральном тракте, волнующееся поле голов, ровные когорты воинов, парадная королевская гвардия на конях, сопровождавшая открытую карету… В карете сидели люди – на таком расстоянии не разглядеть лиц. Говорят, там была королева. С кареты изящно помахивали народу, а народ взрывался ликованием и подбрасывал береты и колпаки… На улицах продавали вино, дешевый эль и сахарные пряники, а за стенами раскинулось целое поле балаганов и шатров. Енька никогда в жизни не видывал таких праздников и веселья…
Но дни бежали за днями, и лужи к утру уже подергивались тонкой корочкой льда. Руки мерзли на ветру, и он поднимал воротник своего замызганного тулупа…
Неожиданность пришла в один из осенних дней, когда помогал управским уборщикам грузить на телегу изрядно воняющий труп издохшей лошади. Старых коней в Семимирье обычно не убивали, позволяя умереть от старости, в благодарность за тяжелый жизненный труд…
"Юноша?" Осторожно оглянулся. Богато одетая пожилая леди дружелюбно улыбалась, помахивая ладонью. У ног стояла большая цветастая корзинка. "Не поможешь старой даме?" Он удивленно повертел головой, чтобы удостовериться, что точно ему, затем аккуратно приблизился… "Не бойся, я заплачу!"
Корзина оказалась совсем не тяжелой, леди всю дорогу сочувственно косилась: "Откуда? Я тебя часто вижу, на мельничьей…" Енька неопределенно буркнул про возничью улицу и строгого отца, но та только усмехнулась. На углу неожиданно затянула в булочную и купила связку больших сладких баранок и кружку легкого горячего грога. Сытый Енька совсем раздобрел… и неожиданно выложил все. Про школу мечников, про мечту… Его никогда не расспрашивали, никому не было дела, а тут… "Хочешь работу? – вдруг огорошила жизнерадостная матрона. – Большие деньги? Разбогатеешь, поможешь и себе, и свой семье?" Енька опешил. Но предчувствие мутной пеленой предостерегало душу…
Знать бы, где упадешь, соломку бы подстелил. Он подстелил бы солому? Зная наперед, чем все закончится?
Предчувствие не обмануло. Это оказался громадный трехэтажный особняк на Розовой улице, широко известной лучшими в Андоре борделями. Разукрашенные девицы, смех, сладкие стоны, полуголые господа… "Нет! – отчаянно закрутил головой Енька. – Я что, девчонка?!" "Ну что ты, милый… – сладко улыбнулась пожилая мадам. – У нас хватает… необычных клиентов. Видел себя в зеркало? Из тебя такая девочка выйдет! И денег много, очень много, и работать не надо." Еньку прошиб холодный пот, и он резво ринулся к выходу, прямо мимо напудренных дам. Но у двери его скрутили двое верзил, что-то шарахнуло по затылку, и он мешком вытянулся на полу.
Приходил в себя туго. Очень туго. Сначала сфокусировалась пестрая комната, с большими зеркалами, потом люстра, диван… сладкое лицо давешней матроны… двое верзил рядом… странно болели уши… Потом увидел свои ноги. Прикрытые переливающимся шелком…
Реальность сходу отрезвила. Он полулежал на мягком диване – в платье, в тоненьких изящных туфельках… "Пришла в себя, милая? – лучезарно улыбнулась садистка в юбке. – Как себя чувствуешь?" Енька поднес к глазам ладонь, пошевелил пальцами, с яркими алыми ногтями. Верзилы пристально наблюдали. Мозги пухли, лихорадочно соображая, пытаясь оценить обстановку… Распрямил пальцы, вытянул ладонь, разглядывая, и хрипло выдавил: "Красиво…" "Хочешь увидеть себя?" – еще сильнее заулыбалась хозяйка. Енька медленно поднялся, сделал шаг, покачнулся на тонких каблучках – верзилы подхватили под руки, – затем другой… И обернулся к зеркалу. Мда…
С той стороны моргала ресницами размалеванная красавица. Совершенно не отличишь от девушки. Густо накрашенные глаза, нарумяненные щеки, заплетенные волосы, серьги, поверх волос накручена искусственная коса. Рукава пузырятся у плеч, подчёркнутая талия и широкая юбка скрыли особенности мальчишеской фигуры, а тонкие каблучки сделали осанку изящной и женственной. "Видишь, какая лапочка?" – продолжала издеваться не в меру улыбчивая хозяйка. "И сколько… за это платят?" – спросил Енька, делая вид, что разглядывает себя в зеркале. "Ну, вот, наконец-то, – одобрила матрона и кивнула верзилам – те неохотно скрылись за дверью. – Много, дорогуша! Часть, конечно, будешь отдавать мне, но остальное…" Конечно, злостная прохвостка рассказала далеко не все. Не часть, а львиную часть, да и остальное… Никто никогда не слышал о разбогатевших в борделях шлюхах. Но Еньке было плевать – помечтайте, уроды. Он не собирался задерживаться даже на час.
Как только верзилы скрылись из виду, сразу рванул к другой двери – створка с грохотом хлопнула о стену. "Сто-ой!" Мелькнула одна комната, другая – сзади нарастал шум погони. В следующей растопырил обезьяньи руки еще один охранник – Енька затормозил и судорожно оглянулся. Позади влетели давешние верзилы – подхватил попавшийся под руку стул и швырнул в окно – на улицу со звоном посыпались осколки. И сразу сиганул следом…
Пушистый газон нежно принял в свои объятия, поломались только каблуки. Отшвырнул глупые туфли и рванул к забору, приподнимая платье. "Пойма-ать!!" Вдоль забора уже мчался вышибала с выпученными глазами. Енька сиганул в противоположную сторону, и вдруг ткнулся прямо в грудь другому верзиле…
Судьбу вершат секунды? Удача? Или сноровка?
Широкие клешни загребли, но мальчишка вдруг выхватил из ножен меч охранника и изо всех сил саданул рукоятью прямо в толстую морду. Бизон отпрянул и схватился руками за разбитый нос. Парень резко развернулся – лезвие свистнуло, плавно очертив полукруг.
Со всех сторон собирался народ. Из окон глазели полуголые девицы, какие-то потные бородатые лица. Трое вышибал, сообразив, что шутки кончились, – окружили кольцом и тоже выхватили клинки. Кончик лезвия дрожал, выписывая замысловатые узоры…
Выпад, еще один – прямой батман слева, финт направо, ремиз спереди. Некоторое время во дворе раздавался только звон клинков. Енька крутился сразу на три стороны, одной рукой придерживая платье, чтобы не путалось под ногами. Удар, пируэт…
Дилетанты. Смотреть противно. Вышибалы не были мечниками, никогда не служили в армии и владели оружием только на общем уровне. Так умел любой мужчина в княжествах. Один на один Енька бы справился с любым из них – отбить справа, теперь влево…
Коса слетела, волосы растрепались, глаза горели, серьги прыгали под ушами… Фиам, боевая валькирия на тропе войны.
Так могло бы продолжаться долго. С заранее известным результатом, несмотря на то, что двое уже ранены и истекали кровью. Но во дворе собралась половина борделя, и к дому наверняка спешила городская стража. А против опытных латников – у Еньки не было ни единого шанса…
Пока не вмешалась судьба. Та самая, о которой мальчишка даже не подозревал. Но где-то в глубине всегда верил…
"Оставьте, – вдруг донесся голос сверху, – стоять!! – дернувшемуся охраннику, и, спустя паузу, – Я заплачу за него".
Верзилы опустили мечи, зло дыша на Еньку. Он задрал лицо – на третьем этаже из окна выставился полураздетый дорн. Оглядел притихший народ, затем скрылся. Вышибалы переглянулись и принялись засовывать мечи в ножны, толпа возбужденно гудела, пожилая матрона негодующе пожирала Еньку глазами. Азарт боя начал спадать, и боевой клинок в руке вдруг оказался тяжелым…
Богатый дорн через пару минут неторопливо вышел из парадного входа, на ходу застегивая золотой вычурный камзол, народ расступился. Насмешливо смерил Еньку, швырнул хозяйке мешочек с монетами и кивнул за собой. Парень почему-то не посмел ослушаться.
А через день, когда узнал, кто его выкупил, – мальчишку не смогли бы прогнать и палками. Какими путями-дорогами пользует нас судьба?
Аллан де Броз, рыцарь Ее Величества. Невысокий, смешливый, с короткой бородкой, не внушительный, не особо видный. Без роста, без косой сажени в плечах. Всегда щегольски одетый, тщательно выбритый – вечный дамский угодник. В нем совершенно ничего не было от бойца.
Судьба благоволит к тем, кто ищет? Почему именно с ним? Енька понял только через год, когда на все Семимирье надвинулась тень…
Год пролетел песней. Конечно, благородный дорн не возвел Еньку в оруженосцы – оруженосцем у Аллана де Броза был настоящий ассаец. Уалл, крайне неразговорчивый тип. Ассайцы, горский народ, были известны далеко за пределами Семимирья, прежде всего – своей преданностью. Пожизненной. Лучшие слуги, на всей обозримой Эллое. Они клялись кровью и умирали молча. Ни один ассаец никогда не глянет косо в спину, каким бы изувером хозяин ни был.
Людям непостижимо. Неведомо. Но – редкое и дорогое удовольствие. Ассайцы отказывались от себя навечно, но большую плату получали их семьи. Их род. Тем и жили.
Уалл был великолепным бойцом, хотя Енька совершенно не понимал: зачем Аллану оруженосец? Рыцарь не бывал на ристалищах, не участвовал в турнирах, боях, даже дуэлей избегал… Непонятны пути Господни.
Еньку взяли слугой. Бегал на рынок, выполняя наказы кухарки, выбивал ковры, драил подсвечники и рубил дрова для камина. Аллан был не из бедных, но не держал кучу прислуги и поместье с колоннами – ему хватало апартаментов, в аристократической части Андоры. Однако по воскресеньям Енька тщательно отдраивал страшно дорогой клинок, из майорской стали, и такие же дорогущие доспехи, если Уалл по хозяйским поручениям отсутствовал в доме. За что оруженосец потом со злорадным удовольствием гонял по двору, на тренировочных мечах: "Тебе дело? Разжирел, руки просят работы? Я найду тебе работу!" Довольный Енька старательно запоминал, пытаясь повторить искусные финты и повороты. Сам господин никогда не тренировал мальчишку, но иногда выползал во дворик – удобно устроившись на перилах и свесив ноги, начинал хлопать в ладоши: "Так ее, дорогой! Куда смотришь, маленькая гуаре, разве там растут конфеты? Держи эфес, тверже поворот!"
Енька злился и краснел. Хозяин так и не угомонился, хотя с того злополучного платья канул не один месяц. Мальчишка всегда был у него то "милой барышней", то "знойной красавицей", то "обворожительной гуаре". Но накопить даже капельку обиды никак не мог…
Аллан де Броз был удивительно мил.
За что ловеласа возвели в сан? Дали титул? За количество порченых дам?
О похождениях рыцаря рассказывали анекдоты. Его неисчислимое число раз пытались поймать рогатые мужья – однажды он даже умудрился натянуть через голову на голое тело рейтузы и изобразить на балюстраде статую. Поговаривали, даже Ее Величество хохотала над творческими изысками непойманного шутника.
Клоун. Зачем?
Иногда Еньке передавали для хозяина какие-то письма, иногда принимал почтовых галок. Иногда в корзинке с горячим хлебом прятался букет айв или изысканный веер, или страшно дорогие духи. Он морщился, но всегда выполнял поручения…
Глупости. Детские игры. Будто призывал на свою голову свыше…
Диора была на слуху всегда. И в Айхонских княжествах, по берегам Ведры, и в степях Шиира, и у хребтов Ура-Яш. Загорная империя всегда точила зуб на земли Семимирья. Сам хребет тоже был камнем раздора, но Аммир, дед королевы, в свое время положил конец спорам – Аммир был жестким правителем и умел заставить соседей себя уважать…
Королева Айхо была скорее политиком. Но не все разногласия желали решаться за круглым столом, и иные аппетиты подчас мог потушить лишь страх…
В последние годы росло напряжение – то деревню сожгли на границе, то в горах исчез торговый караван. Но когда из Диоры вдруг выдворили послов – в Андоре открыто заговорили о войне.
