Три жизни, три мира. Записки у изголовья. Книга 2

Сяо-Янь молча смотрел на кровоточащие ладони Цзи Хэн. Он хотел взять их в свои, но остановил себя. Когда он немного подумал, до него внезапно дошел смысл слов Цзи Хэн. Она знала, что Дун Хуа вовсе ее не любит, что ее несомненно ранило, однако она не собиралась сдаваться. Она была полна решимости сразиться вновь.

Сяо-Яня потрясло это осознание.

С одной стороны, нелепо было то, что Цзи Хэн, чья красота затмевала луну и цветы, не нравилась Ледышке. С другой стороны, это была радостная весть. На сердце у Янь Чиу полегчало. Казалось, тернистый путь к взаимности Цзи Хэн за одну ночь стал гораздо более гладким.

А раз так, то и спешить не стоило. Если Цзи Хэн не замечает его сейчас, он может подождать. Чем красивее кто-то, тем легче его запутать. Впрочем, никто не может заблуждаться всю жизнь.

Но Цзи Хэн была так прекрасна… Что, если она и правда еще долго не избавится от заблуждений? Сяо-Яня терзали сомнения.

Почесав голову, Сяо-Янь пришел к выводу, что сейчас он ничем не поможет запутавшейся Цзи Хэн. Если она твердо решила вернуть Дун Хуа, то ничего страшного не произойдет, если он пока оставит ее одну с этой мыслью. Ему самому требовалось прогуляться и развеяться.

Над восточными горами сияла луна. Если он не ошибался, прошло около шести часов с того момента, как Дун Хуа миновал змеиный строй. Вернул ли Ледышка Фэнцзю или нет? При этой мысли Сяо-Янь нахмурился и поспешил обратно к источнику Развеянных тревог, чтобы проверить.

Когда он добрался до источника, то был ошеломлен увиденным. Сяо-Янь вспомнил, что, когда оказался здесь впервые, все лежало в руинах, вода в ручье помутнела. Прошло всего несколько часов – а над мирной землей теперь плавало озеро, в середине которого были заключены четыре питона и Сон Аланьжэ.

Оказывается, крошечная долина Песнопений полнилась умельцами.

Сяо-Янь поднялся на облаке в воздух, чтобы взглянуть на выдающегося таланта, который это сотворил.

Выдающимся талантом оказался третий принц.

На пике самой высокой волны стояли стол из белого нефрита и белая скамья. На столе была разложена незавершенная игра в вэйци. Его третье высочество, держа в руках камень, неторопливо беседовал с молодым господином Мэном. Огромная волна покорно замерла под его подошвами, словно ручной ястреб. Сяо-Янь ненадолго задумался, потом подумал еще и наконец вспомнил, что третий принц Небесного клана был владыкой вод четырех морей. Что там призвание одного озера, заключившего в защитный барьер Дун Хуа и Фэнцзю? Призвание даже десяти озер для бога воды, управляющего четырьмя морями, – сущий пустяк.

Просто Янь Чиу всегда думал, что Лянь Сун не более чем сыночек богатых родителей. Его папенька, Небесный владыка, вполне мог подсуетиться и обеспечить сына высоким титулом. Теперь Сяо-Янь убедился, что Лянь Сун мог, что говорится, писать иероглифы двумя кистями – талант у третьего принца оказался чудовищным.

Владыка демонов подлетел к волнам и услышал, как господин Мэн докладывает Лянь Суну:

– Согласно легендам, можно спасти пойманного в ловушку, войдя в Сон, но на самом деле, как я слышал, Сон таит в себе непредсказуемые опасности. По слухам, был храбрец, который тоже вошел в Сон, но не знал правила, запрещающего магию. Он не только не смог спасти друга, но и уничтожил Сон и в итоге отправился в Загробный мир вместе с тем, кого пришел спасать…

Господин Мэн наморщил лоб и понизил голос до шепота:

– Я очень беспокоюсь. Конечно, владыка может одной рукой нагнать туч и заставить их излиться дождем – сила его неоспорима, но Сон Аланьжэ не терпит столь мощной магии. Шансы на то, что все завершится благополучно, были невелики с самого начала. Они там уже давно. Боюсь, владыку и принцессу Цзюгэ ждет скорее мрачное будущее, чем светлое.

Сяо-Янь споткнулся на волне и услышал только первые несколько слов господина Мэна. Он сердито сказал:

– Что это за Сон? Носитесь с ним как курица с яйцом. Худо будет и так, и сяк, так почему бы просто не разбить его молотком и не посмотреть, живы они или мертвы? В Ледышке ничего хорошего нет, кроме огромной силы. Вот пусть и приложит ее, чтобы защитить Сяо-Цзю, когда сон рухнет. Он прожил так долго, годом совершенствования больше, годом меньше – какая ему разница!

На эти слова Сянли Мэн ответил:

– Поскольку магия владыки бесполезна внутри Сна Аланьжэ, по сравнению с тем, что они оба умрут там, предложенный способ хоть и отчаянный, но, по крайней мере, он может… сработать.

Господин Мэн участвовал в придворной жизни уже более века, поэтому был немного наблюдательнее Сяо-Яня. Он очень беспокоился за Фэнцзю, но, видя, что Лянь Сун, похоже, доверяет Дун Хуа, добавил:

– Конечно, все будет, как скажет его высочество.

В одном говорило возмущение, в другом беспокойство. По сравнению с ними третий принц был неподвижен и спокоен, как скала. Он принялся собирать камни для вэйци и неторопливо изрек:

– Почему бы нам не поспорить? Мне правда интересно, сможет ли этот Сон удержать Дун Хуа. Но вы говорите, что он не сможет применить магию во Сне Аланьжэ, а без нее у него нет другого пути обратно. С этим я не очень-то согласен.

Третий принц сложил камешки вэйци в чашу и, вскользь взглянув на господина Мэна, сказал:

– Вы местный. В школе вы наверняка читали пару книг по истории. Вы не помните, о чем говорилось в летописях? Во времена первозданного хаоса Дун Хуа вел за собой семьдесят двух генералов.

Господин Мэн неуверенно кивнул. Вопрос о количестве генералов, следующих за владыкой, попался ему на одном из экзаменов много лун назад. Поскольку он на него не ответил, правильный ответ оставался в его голове и спустя годы.

Определенно, любой из тех семидесяти двух генералов стоил десятерых сегодняшних. Они были поистине могущественны.

Третий принц вежливо улыбнулся.

– Генералы тех времен склонялись перед Дун Хуа не только потому, что он был хорош в бою. Безграничной силы недостаточно, чтобы владеть небом и землей. – Лянь Сун указал на свою голову. – Нужно и здесь что-то иметь.

Договорив, он создал в воздухе поле для ставок, призвал свое копье Преодоления, указал его наконечником на имя Дун Хуа, потом улыбнулся господину Мэну и Сяо-Яню:

– Господа, ваши ставки?

Глава 2. Мне и этому тебя учить?

Фэнцзю не знала, сколько проспала.

Хотя все плыло, будто в тумане, и она ничего не понимала, время от времени она что-то чувствовала. Кто-то ее обнимал.

Ей казалось, что она знает того, кто это делает, но почему-то не могла вспомнить имя. В воздухе витал едва различимый аромат белого сандалового дерева – и он тоже был ей знаком. Но между ней и этими воспоминаниями будто встала пелена густого тумана, и оттого своим ощущениям она не доверяла.

После долгих объятий Фэнцзю ощутила, что ее укладывают на что-то мягкое. Почувствовав себя более уютно, она расслабилась в руках, которые ее держали.

Поскольку она плавала где-то по грани между сном и явью, а боль накатывала волнами, сил на что-то еще у нее не осталось. Лежать так ей нравилось, было удобно.

Однако боль не проходила.

Фэнцзю не умела терпеть боль. Она догадывалась, что всякий раз, когда терпеть не было мочи, она кричала, не жалея горла. Каждый раз, когда она доходила до предела, рядом оказывалась рука, которая уверенно приподнимала ее и вливала что-то ей в рот. Это что-то сильно пахло кровью, пить его было неприятно, но каждый раз, когда оно доходило до горла, боль значительно утихала, и Фэнцзю в конце концов решила, что вливают в нее что-то хорошее.

Когда она задыхалась, кто-то медленно похлопывал ее по спине. Когда она металась по кровати, кто-то крепко придерживал ее за руку. Когда она хныкала от боли, кто-то сжимал ее в объятиях. И она продолжала хныкать, даже если ничего не происходило.

Когда в голове начало проясняться, Фэнцзю изо всех сил попыталась определить, кто все же за ней ухаживает. Ее спаситель заботился о ней так тщательно и вдумчиво, явно с далекоидущими планами. Но чем больше Фэнцзю пыталась думать, тем сильнее затуманивался ее разум.

Время текло, словно ручей, в котором колебался отраженный поток лунного света. Утекало беззвучно, все дальше и дальше. Перед внутренним взором Фэнцзю, среди бессвязных мыслей, мелькало множество знакомых лиц. Наконец они остановились на женщине, которая была весьма со вкусом одета и двигалась тоже очень изящно. Это была мать ее матери, ее бабушка, старшая госпожа Фу Ми. На этом моменте у Фэнцзю совсем разболелась голова.

Бабушка сидела в гостевом зале их семьи и о чем-то разговаривала с матерью.

Хотя госпожа Фу Ми казалась вполне дружелюбной, на самом деле она была опасной и весьма придирчивой старушкой. Целью ее жизни было удачно выдать дочерей замуж. Благодаря тщательным расчетам семь ее дочерей действительно вышли замуж очень удачно. Но после того как она выдала замуж всех дочерей, жизнь ее потеряла былую полноту.

Госпожа Фу Ми маялась два тысячелетия, пока однажды отец Фэнцзю не решил собрать всю семью для празднования дня рождения мужа госпожи Фу Ми – дедушки Фэнцзю по матери. Отец привел Фэнцзю, чтобы угостить бабушку Фу Ми чаем. Почтенная госпожа, достигшая в устроении жизни родни высочайшего уровня и теперь мерзшая на вершине своей проницательности, с радостью обнаружила новую высоту – ее старшей внучке Фэнцзю исполнилось более тридцати тысяч лет.

А значит, ей уже можно было начать подыскивать мужа.

Почтенная госпожа обрела новую цель в жизни и стала частым гостем в доме своей старшей дочери.

* * *

Фэнцзю спряталась за оградой маленького сада и навострила уши, прислушиваясь к тому, о чем говорят ее бабушка и мать. Она услышала, как бабушка сказала:

– Я потому планирую свадьбу Цзю-эр так рано, что хочу предоставить ей хороший выбор. С ее внешностью и характером, Цзю-эр должна непременно выйти за сына знатного не менее чем в трех поколениях семейства. Однако не все сыновья знатных семейств – хороший выбор. Например, муж твоей второй младшей сестры советовал младшего сына владыки вод Южного моря. У него выдающаяся наружность и подходящее происхождение, но, к сожалению, в его руках нет никакой настоящей власти. Я считаю, что достойный Цзю-эр мужчина должен быть облечен большой властью – только тогда у него будет шанс. Более того, я не слишком люблю этих воинственных генералов. Возьмем, к примеру, мужа твоей четвертой младшей сестры. Он занимает высокий пост и впрямь облечен большой властью, но их с твоей сестрой союз всегда меня беспокоил. Если бы она не морила себя голодом, отказываясь выходить за кого-то, кроме своего вояки, я бы не отдала свою милую девочку этому грубияну. Мужья вроде него… все время на войне, все время кого-то убивают. Разве умеют они любить, разве умеют проявлять нежность? Как мать Цзю-эр, ты не должна повторять мою ошибку. Будьте осторожны, если Цзю-эр заговорит о воине в качестве жениха. Кроме того, не забывайте еще вот о чем. Молодые должны хорошо смотреться вместе. Наша Цзю-эр выросла настоящей красавицей, разумеется, мы должны найти ей такого же красивого мужчину, чтобы у них родились славные лисята. Иначе мы испортим репутацию алых и девятихвостых белых лисиц. Я пока только начала об этом думать; возможно, поразмыслив, я добавлю к этим требованиям больше деталей.

Мать похвалила бабушку за то, что та все так тщательно продумала, и заверила, что они обязательно найдут Фэнцзю хорошего мужа – с учетом каждого бабушкиного требования. Та может быть спокойна.

* * *

Слова матушки и бабушки навалились на сердце Фэнцзю камнями в тысячу цзиней. Она на цыпочках вышла из сада. Ее слегка шатало, а голова кружилась.

Хотя Дун Хуа всего добился сам и имел высокий статус, он не был выходцем из знатной семьи – уж тем более знатной в трех поколениях. Ее бабушка наверняка была бы этим недовольна. Хотя в прошлом владыка и был очень влиятелен, с тех пор он удалился в Рассветный дворец и теперь не обладал настоящей властью. Это еще больше не понравилось бы бабушке. Его победы на полях сражений вошли в исторические летописи, по которым учат следующие поколения. Если бабушке не нравился воинственный четвертый дядя, то как сильно ей не понравится владыка, который воевал больше тысяч дядей вместе взятых?

Владыка, несомненно, был красив, но только его красивое лицо бабушка бы и одобрила. Что же Фэнцзю оставалось делать?

За дорожкой вокруг дома трепетали на ветвях пожелтевшие листья. Промозглый ветер и осенние деревья нагоняли тоску, заставляли сердце Фэнцзю сжиматься в неизбывной печали. В груди у нее ныло. Она присела на корточки у дорожки в задумчивости. Попросить отца прислать кого-нибудь в Рассветный дворец для сватовства, скорее всего, не получится. В поисках взаимности владыки она могла рассчитывать только на себя.

* * *

В этот момент сцена изменилась, однако Фэнцзю даже не заподозрила, что все происходящее – сон. Напротив, смена сцен показалась ей вполне естественной, только случилось все, смутно чувствовала она, в очень-очень далеком прошлом.

Увы, Фэнцзю почти забыла, почему когда-то умоляла Сы Мина помочь ей войти в Рассветный дворец. Если бы она, несмотря на то что Дун Хуа не отвечал высоким требованиям семьи, рассказала о своих чувствах и попросила отца отправиться в Рассветный дворец для сватовства, как бы сложилась их история сегодня?

Когда в сознании всплыло слово «сегодня», Фэнцзю вдруг почувствовала себя странно. Сегодня, сегодня. Кажется, она была не очень довольна своим «сегодня», но каким же было это ее «сегодня»? В конце концов, что «сегодня» был за день?

Фэнцзю растерянно огляделась вокруг. Она лежала на брачном ложе с алым покрывалом. Мерцали высокие свадебные свечи, тихо светила в окно луна, и беспрестанно стрекотали сверчки. Так, значит, сегодня была ее свадьба с владыкой Цан И.

Отец все искал и искал ей мужа и наконец выбрал владыку Цан И с горы Чжиюэ.

* * *

Фэнцзю вспомнила, что, конечно же, выбор отца ее не устроил. Мгновение назад она стояла у главного входа и прямо около свадебного паланкина спорила с отцом, мол, если уж ему так нравится этот со всех сторон достойный Цан И, то пусть сам на нем и женится, а не заставляет ее. Вздорное предложение Фэнцзю так разозлило господина Бай И, что он тут же связал дочь пленяющими бессмертных путами и бросил в паланкин.

Но как она так быстро оказалась у Цан И на брачном ложе? Она смутно чувствовала, что по пути из Цинцю на гору Чжиюэ произошло что-то заслуживающее внимания, но как так получилось, что эта часть была словно вырезана?

Впервые Фэнцзю задалась вопросом, а не спит ли она. Но все вокруг настолько походило на правду, что она никак не могла поверить в обратное. В мерцающем свете свечей она вдруг услышала, как за воротами бессмертный отрок-прислужник четко объявил:

– Владыка прибыл!

Разумеется, владыкой, с которым Фэнцзю полагалось тогда разделить ложе в брачную ночь, был Цан И. Она вздрогнула. Она никак не могла вспомнить, когда же успела поклониться с ним Небу и Земле. Кроме того, брачное ложе?..

Фэнцзю перепугалась. Она выдернула из волос золотую шпильку, по наитию закрыла глаза и притворилась спящей. Подумала: заколка очень острая. Если Цан И осмелится приблизиться к ней хоть на шаг, то сегодня же она окрасит брачное ложе его кровью. Фэнцзю на мгновение растерялась. Если ей не изменяла память, когда она прибыла для совершения брачных обрядов на гору Чжиюэ, до брачной ночи дело, кажется, не дошло. Почему она помнила, что еще до поклонов Небу и Земле разрушила дворец владыки Цан И? Неужели ей тогда просто снился сон – неисполнимый, как мечты земных владык о единоличной власти в эпоху перемен?

Фэнцзю выдохнула и приняла решение: неважно, сон это был или нет, владыка Цан И не нравился ей с самого начала. От своих правил она отступать не собиралась. Даже во сне она не позволит ему коснуться ее и пальцем.

Уловив приближение мужчины, Фэнцзю слегка приоткрыла глаза. Зажатая в пальцах заколка была готова защищать целомудрие своей владелицы. Но удара не последовало – шпилька с глухим стуком упала на плотное одеяло.

Фэнцзю с широко распахнутыми глазами взирала на склонившегося к ней мужчину. Она растерянно моргнула, не в силах сдвинуться с места.

К ней пришел не Цан И, а тот, о ком она только что вспоминала, – владыка Дун Хуа.

Серебряные волосы, подобные снегу в лунном сиянии; пурпурные одежды, что переливались оттенками алой вечерней зари; строгие черты красивого лица того, кого Сяо-Янь в шутку называл Ледышкой.

Рядом с кроватью стоял сам Верховный владыка.

Когда владыка заметил, что она открыла глаза, он будто на миг замер, а потом положил руку ей на лоб. И потом так ее и не убрал. Он долго смотрел на Фэнцзю, прежде чем негромко спросить:

– Проснулась? Где-то болит?

Фэнцзю осторожно и безмолвно смотрела на этого владыку, некоторое время растерянно над чем-то размышляя, затем с серьезным выражением лица подняла руку, давая знак приблизиться.

Владыка понял ее жест и присел на край кровати, слегка наклонившись к ней. С такого расстояния она могла бы дотянуться до воротника владыки, но ее целью было отнюдь не это.

Совсем недавно в ее безвольном теле не было никаких сил. Просто приподняться было уже сложно, но теперь, когда владыка сам склонился к ней, все оказалось намного проще.

Владыка внимательно изучал ее лицо, его серебряные пряди ниспадали на плечи Фэнцзю. Он спокойно уточнил:

– Все-таки что-то болит? Где?

У Фэнцзю ничего не болело. Пока владыка задавал этот вопрос, она быстро свела руки у него за шеей и слегка потянула его вниз. А затем алыми губами безошибочно нашла губы владыки… Она обняла его, дернула, притянула к себе, поцеловала, и владыка замер, потрясенный, – а такое с ним редко случалось.

Фэнцзю сильнее обхватила руками шею Дун Хуа и крепче прижалась к его губам.

Еще мгновение назад она подозревала, что это сон, а в следующее мгновение Цан И превратился в Дун Хуа. Значит, она вправду спала и видела сон. А сны-то… сны и нужны для того, чтобы исполнять несбывшиеся мечты. В тот год, когда она покинула Небеса, единственное, о чем она жалела, так это о том, что вверила всю свою нежность не тому и не получила ничего взамен. Это был позор для Цинцю. Сегодня им удалось свидеться во сне, но сны так переменчивы, что, если она моргнет и больше не увидит Дун Хуа? Лучше не мешкать, воспользоваться моментом и поцеловать его. В прошлом этот любовный долг не был оплачен, было бы неплохо погасить его хотя бы так.

Губы Дун Хуа были такими же холодными, как Фэнцзю и представляла. Она так крепко к ним прижалась, но владыка даже не шевельнулся, будто с любопытством ждал, что она будет делать дальше.

Фэнцзю устраивало такое положение дел. Она беззастенчиво его соблазняла, он и должен был застыть деревянным истуканом. Вообще, прекрасно было бы, если бы он еще и покраснел, как полагается краснеть тому, кого так бесстыдно лобызают.

Она еще долго прижималась к его губам, потом неловко высунула язык и лизнула его верхнюю губу. Владыка, кажется, вздрогнул. Его реакция полностью отвечала задумке Фэнцзю: по ее телу разлилось то же удовлетворение, какое испытываешь, наблюдая за тем, как лоза неотвратимо оплетает дерево, подбираясь к его верхушке, или как капля росы закономерно скатывается по листьям лотоса.

Фэнцзю лизнула его губы еще несколько раз и отпустила. Остановиться на этом было довольно неплохо. Кроме того, с ее ограниченным опытом она попросту не знала, что еще можно с Дун Хуа сделать.

В глазах владыки мелькнуло что-то неподвластное ее пониманию, но выражение его лица оставалось спокойным. Видимо, даже если бы рухнула гора Тайшань, воображаемый владыка даже не обернулся бы, равно как и настоящий.

Фэнцзю немного разочаровало, что владыка не смутился. Но в этом не было ничего страшного: Дун Хуа всегда был толстокожим.

Фэнцзю разжала руки, обнимавшие владыку за шею, и нежно коснулась его лица. Довольная, она собралась было упасть на подушку, но ее удержала какая-то сила.

Прежде чем она успела сообразить, что происходит, спокойное лицо владыки оказалось совсем близко. В драгоценном камне чернильно-синего цвета, сверкавшем на его лбу, как утренняя звезда, отразилась она, ошеломленная и совершенно не поспевающая за ситуацией.

Владыка некоторое время смотрел на нее, почти касаясь кончиком носа ее, а затем невозмутимо наклонился и чуть потеплевшими губами мягко коснулся ее губ.

Фэнцзю услышала, как в ее голове лопнула струна.

Дун Хуа изучал ее глубокими темными глазами. Увидев, как дрогнули ее ресницы, он неторопливо углубил поцелуй, побуждая ее губы раскрыться, и легко нашел ее язык, дожидаясь неуклюжего ответа. Все это время владыка не сводил с нее глаз, наблюдая за ее реакцией.

На самом деле, кроме того, что Фэнцзю распахнула глаза, позволяя Дун Хуа делать с ней то, что он делал, никакой другой реакции она не выказала. Этот поцелуй превратил ее разум в мягкую рисовую кашу, и в этой каше кружилась только одна мысль: ее осторожный поцелуй по сравнению с его посягательствами был просто детским лепетом.

Владыка определенно был богом, который никогда не проигрывает и ничего не прощает. Его злопамятность находилась на совершенно никому не доступном уровне.

* * *

Фэнцзю слишком надолго задержала дыхание и теперь начала задыхаться. Она хотела оттолкнуть владыку, но ее руки словно превратились в желе. Поскольку в голове у нее клокотала рисовая каша, Фэнцзю совсем позабыла о возможности вернуться в свою первоначальную форму, чтобы выпутаться из сложившейся ситуации.

Владыка слегка ослабил хватку, но не отнял губ от ее.

– Почему ты задерживаешь дыхание? – спокойно спросил он. – Не знаешь, как дышать в такие моменты? Мне и этому тебя учить?

В его голосе слышалась хрипотца. С тех пор как Фэнцзю заняла трон Цинцю, ее первой и главной задачей стало сохранять лицо Цинцю. Что бы ни случилось, репутация Цинцю не должна была пострадать.

Слова Дун Хуа, однако, задели ее гордость. Она наконец вдохнула и решительно заспорила:

– Мы в Цинцю всегда так делаем. Обычай у нас такой. Нечего всяким миру не видевшим нас судить!

Каких же обычаев держались в Цинцю, когда дело доходило до поцелуев? Фэнцзю исполнилось всего тридцать тысяч лет, она была совсем юной лисицей. Естественно, ей даже соблюдение этих «обычаев» видеть не доводилось, что уж говорить о том, чтобы в них разбираться. Сегодня она вообще впервые узнала, что при поцелуях можно использовать не только губы, но и языки. Она всегда считала, что поцелуй – это только соприкосновение губ, и ничего больше. Чем сильнее любовь, тем дольше длится прикосновение, думала она. Например, она так долго прижималась губами к губам владыки, что ее любовь, должно быть, достигла морских глубин.

Оказывается, в ее мировоззрении имелось немало пробелов, которые не мешало бы заполнить.

Но если даже она, родившаяся и выросшая в Цинцю, не знала об этом обычае, то откуда о нем знать владыке? Она решила, что обмануть под этим предлогом владыку труда не составит. Не услышав ответа, она добавила:

– Вы ведь только что дышали? – Выражение ее лица стало торжествующим. – В Цинцю это строжайше запрещено. Брат Хуэй Лана[12], который жил с нами по соседству, потерял из-за этого невесту. Девушка будет презирать вас, если вы позволите себе дышать во время поцелуя.

Выслушав ее, Дун Хуа, похоже, и впрямь задумался.

Она мысленно похвалила себя за то, что так хорошо придумала эту чепуху. Умница, Сяо-Фэн.

Но Сяо-Фэн случайно забыла: на владыку временами находили приступы любопытства. И разумеется, любопытствующий владыка, недолго думая, заключил:

– Как интересен этот обычай. Раз уж я ему не последовал, давай попробуем еще раз, чтобы соблюсти все надлежащие церемонии Цинцю.

Не успев толком понять смысл сказанного, Фэнцзю толкнула владыку в грудь и порозовела, как персик.

– Как у вас язык поворачивается такое бесстыдство предлагать?!

На самом деле владыка сказал это просто так и явно не видел в своих словах что-то непристойное. Он напомнил ей:

– А кто первый начал?

Запал Фэнцзю мгновенно прогорел до половины. Да… это тоже был вопрос репутации.

Она долго думала, прежде чем неуверенно пробормотать:

– Признаю… признаю, это я начала, – она потерла нос, – но это мой сон, творю что хочу.

И тут ее вдруг осенило. А ведь и правда, это был ее сон, и Дун Хуа тоже выдумала она. Ладно, она обычно никогда не выигрывала у него в споре, но как он мог наглеть в ее собственном сне? Какое неуважение к хозяйке сна!

Она воодушевилась и бесстрашно посмотрела на Дун Хуа.

– Вы!.. Вас… Я вас придумала! Это мой сон: хочу вас целовать – целую! Вообще могу делать с вами все что захочу. А вы со мной нет. – И не менее довольно продолжила: – Не надо рассказывать мне про законы вроде «вежливость требует взаимности», совсем не важно, кто первым начал, потому что в моем сне нет законов. Мое слово и есть единственный закон!