В лесах под Вязьмой

Жизнь продолжалась. Ленька Пастухов стал часто отлучаться из расположения, околачиваться у медсанчасти. Несколько раз его замечали в компании Вари Кошелевой. «Молодые» увлеченно болтали, по-особенному смотрели друг на друга. Дел у Вари было невпроворот, в строю осталось всего несколько медиков, но ей удавалось улучить минутку-другую, чтобы поворковать со своим спасителем. По возвращении Леньку встречали скалящиеся физиономии, и это его бесило. Никакого такта, товарищи красноармейцы!

Майор Гуньков опять не давал прохода Насте – делал выразительные намеки, звал прогуляться. В отсутствие Шубина ухаживания становились настойчивее.

– Видеть его больше не могу! – призналась девушка. – Ты ушел на задание, а он пробрался в мою землянку с веником из подснежников – и снова за старое… Нет, руки не распускал, вел себя прилично, но еле выгнала. И ведь совсем не смущается, что ребята все видят! Упрашивал бросить разведку и перевестись в штаб, где я буду за ним, как за каменной стеной. Уверял, что он ко мне не просто так ходит, что намерения у него самые серьезные, и после войны он обязательно возьмет меня в жены. Мол, запал на меня с первого взгляда и теперь ничего не может с собой сделать, так и тянет его ко мне. И дышит на меня, дышит, подснежники свои сует! Я могла бы с ним справиться – сам знаешь, и не таких мужиков ломала, – но он майор, а я простой красноармеец… Будь осторожнее с ним, Глеб, – говорят, этот майор очень мстительный, может так напакостить, что потом не отмоешься. Знаешь, что он мне сказал? Что скоро тебя убьют – не могут не убить, ты и так лишнее прожил, – и куда я тогда? А с ним, мол, всегда буду пристроена…

С этим кавалером нужно было что-то делать. Шубин подкараулил майора на берегу ручья, когда тот наполнял фляжку.

– Ба, Шубин! – оскалился Гуньков. – Имеешь, что сказать? Лицо у тебя уж больно решительное. Подожди, позволь догадаться…

– Вы уже догадались, товарищ майор, – сухо отрезал Глеб. – Не пора ли прекратить эту вашу деятельность? Некрасиво выглядит.

– Да неужели? – Майор Гуньков насмешливо посмотрел ему в глаза. – Вы, никак, женаты, Шубин? Нет, не женаты? Не обручены, заявление в загс не подавали? Чем ты лучше меня? Запудрил бабе голову – она и размякла. Думаешь, я не знаю про твою бабенку из моисеевского отряда? Ты ждал ее, вы встретились, а она тебя отфутболила. Другого кавалера нашла. Думал, я не знаю?.. А ты не промах оказался, парень. – Гуньков хохотнул. – Запасной вариант держал. Пока одной нет, другая согреет… Ох, да ты уже кулаки сжимаешь! Ударить хочешь?

– Хочу, товарищ майор. И, видит бог, когда-нибудь ударю – не посмотрю, что вы старше по званию. И пусть под трибунал пойду – стерплю. Не ваше дело, кто у меня был, а кто есть. У вас тоже семья в Ярославле. Многоженство в СССР запрещено, забыли? Настя вас недолюбливает, это видят все, даже вы сами. Держитесь от нее подальше, товарищ майор, а то ведь всякое бывает…

– Угрожаешь, – с удовлетворением констатировал Гуньков. – Оборзел ты, Шубин. Вконец зарвался. Думаешь, начальство к тебе благоволит, и так вечно будет? На кого ты варежку раскрыл, дурачок?.. Что смотришь, как на буржуазию? Ты еще скажи, что я тебя боюсь.

Разговор не клеился. Кулаки у Шубина чесались, и майор это видел и откровенно глумился. Он был прав насчет Лиды Разиной, и это еще больше выводило из себя. Каков шельмец, все выведал! Но Шубин сдержался, не дал волю рукам. Загреметь под трибунал куда проще, чем кажется.

15 апреля 50-я армия перешла в наступление с целью пробить коридор к ефремовцам. Несколько соединений вошли в прорыв и теперь успешно продвигались вперед. Но удача была недолгой – немцы из района Грибово нанесли мощный контрудар и отбросили армию, когда до воссоединения с войсками Ефремова осталось всего два километра. Слабое место усилили, немецкие войска рассредоточились по деревням, оседлали проселочные дороги. По отступающим частям армии наносились артиллерийские удары. 33-я армия оказалась полностью запертой. Но бойцы не сдавались, держались за каждый клочок земли. Позиции 290-го полка подверглись массированному обстрелу. У Шубина во взводе погибли двое – Попов и Шевелюк. Мина взорвалась перед окопами, и бойцов завалило землей. Когда их откопали, они уже были мертвы. Немцы под прикрытием артогня пошли в атаку, прыгали с обрыва в реку, брели по пояс в воде. Танк Т-3 сделал попытку с разгона одолеть водную преграду, обвалил обрыв, миновал реку, но застрял на противоположном обрыве – забуксовал, зачадил. Подполз боец с гранатой, и танк объяло пламя, он так и остался торчать на обрыве в перекошенном виде. Атаку отбили, десять трупов уплыли по течению. Остальные неохотно отошли и рассредоточились в складках местности. Начиналась позиционная война. С обеих сторон работали снайперы, стороны обменивались руганью, которая очень хорошо разносилась по воде.

У 116-го полка, расположившегося севернее, дела обстояли еще плачевнее. Танки проутюжили позиции, выжившие откатились к лесу. Вместе с бойцами отступал штаб полка – десяток командиров среднего звена. От части осталось полторы сотни красноармейцев. Выжившие докатились до опушки, где попали в очередную засаду. Немцы обошли эту засаду, с удобством расположились у леса и принялись косить бойцов из пулеметов. Взвод охраны штаба предпринял отчаянную атаку, пробился к опушке. Погибли почти все, но дорога была расчищена. Два десятка штабистов ушли в лес. Немцы продолжили преследование, загнали людей в болото.

Капитан Фокин срочно вызвал Шубина и поставил перед ним задачу:

– Их семнадцать человек, лейтенант. Сидят в болоте, оттуда и радировали. От немцев оторвались, но заблудились. У них много раненых – даже если бы знали дорогу, все равно бы не вышли. Нужно их вывести. Координаты тебе сообщат. Там командир полка майор Хонякин, начштаба Вобликов, полковой комиссар Гольцман и еще несколько человек. Сам понимаешь, мы не можем их бросить. Помнится, ты уже ходил через Грязевы топи, так что заплутать не должен. Действуй немедленно. Ляг костьми, но людей вытащи. Сколько у тебя бойцов?

– Тринадцать, товарищ майор. Было больше, но буквально сегодня троих потеряли. Вернее, они живы, но ранены.

– Красноармеец Томилина тоже входит в их число? – хмыкнул Малахов.

– Конечно, товарищ майор, она такой же боец.

– Слушай, пожалей бабу! – рассердился комполка. – Хотя бы сегодня оставь ее в расположении. Убьют – век же потом себе не простишь! Ладно, тебя убьют – дело, как говорится, житейское, – но если все же ее?.. Да расслабься, чего ты так напрягся? Послежу я за твоей зазнобой, не дам в обиду. А ты работай и ни на что не отвлекайся. Двенадцать человек – нормальный отряд.

Глава третья

До опушки, за которой в низине простирались болота, оставалось двести метров, когда появились мотоциклисты на «BMW R-75». Разведчики лежали за кочками, грызя травинки и испытывая нервную систему. Три машины подъехали со стороны сельскохозяйственного поля, где догнивала колхозная картошка, и встали у опушки. Траектория движения отряда как будто нарочно пересекалась с этой группой. Мотоциклисты в элегантных прорезиненных плащах медленно проехали вдоль леса, потом развернулись и покатили обратно. Снова встали, посовещались, покурили и стали наматывать круги вокруг опушки. Разведчики с тоской наблюдали за их перемещениями. От земли исходил холод – вообще-то не май месяц!

– Ну, ядрена дверца, прискакала легкая кавалерия… – ворчал красноармеец Завадский – 35-летний мужчина с полностью седой головой. – Товарищ лейтенант, долго будем любоваться этим дефиле?

– Может, прикончим их и войдем в лес? – предложил молодой и нетерпеливый Вадик Муренич – выпускник витебского машиностроительного техникума и мастер спорта по бегу на короткие и длинные дистанции. – А чтобы трупы пейзаж не портили, затащим их в кусты…

– Помолчи, – осек его Шубин. – Стрелять начнем – все фрицы с области слетятся. Они все болота окружили, а к каждой кочке солдата не приставишь.

Мотоциклистам надоело маяться без дела, они покатили в объезд лесной чащи. Сперва они превратились в маленьких «солдатиков», потом окончательно пропали.

– Особое приглашение требуется, товарищи разведчики? – проворчал Шубин. – Марш в лес!

Десять человек перебежали к опушке, затем подтянулись еще двое. Группа спустилась в заросшую черными осинами низину. С этой минуты началось бессмысленное блуждание по болотам. Здешние топи простирались на несколько десятков квадратных километров. Иногда болота обрывались, голубели озера, тянулось редколесье с относительно твердыми почвами, потом опять начинались низины, представляющие серьезную опасность. Преобладали кустарники – пока еще голые, кривые, невысокие деревья. Между ними поблескивали «окна» – иногда вода по колено, иногда – губительная топь. В этом квадрате Шубин никогда не был, но направление знал. Предстояло углубиться в эту клоаку километра на четыре. Люди медленно передвигались в колонне по одному.

Головные Фадеев и Костромин проверяли тропу жердинами.

– Ну, чего ты в нее тыкаешь, Никита? – раздраженно бурчал коренастый круглоголовый Фадеев – бывший сотрудник милиции из шахтерского городка. – Видно же, что твердая почва!

Он отпихнул плечом товарища, шагнул и провалился по голень, успев схватиться за ближайшее дерево. Остаток пути Фадеев был задумчив и вяло огрызался на подколки товарищей.

В низинах было глухо, как в склепе, звуки извне практически не поступали. Но когда бойцы выбирались на открытую местность, они слышали канонаду. Иногда казалось, что мины и бомбы сыплются совсем рядом.

Группа прошла половину пути, когда по курсу выросла обширная топь, лишь на отдельных участках прореженная кочками. На открытых местах чернел снег. Водную гладь покрывала тонкая ледяная корка, ломающаяся от легкого прикосновения. Люди в растерянности мялись на берегу пруда. Обходной путь предстоял долгий и непредсказуемый. Угловатый, обманчиво нескладный красноармеец Руденко отобрал у Костромина шест и осторожно попробовал воду. Жердина вошла сантиметров на пятнадцать. Руденко сделал шаг, стал щупать дальше. Шест провалился почти наполовину. Боец замахал руками, Костромин бросился на выручку. Разведчика спасли, но шест утопили.

– Ну вот, остались без инструмента, – недовольно проворчал Фадеев. – Ты, Владимир Михайлович, прямо как Фома Неверующий!

– Товарищ лейтенант, обходить придется, – выдал ценную мысль Алексей Становой – осанистый, голубоглазый – из тех, по ком во все века сохли девчонки. – Понятно, что это долго, но другого выхода нет.

– Догадливый, боец! – крякнул Шубин. – Вот ты и двигай в обход! – Он кивнул подбородком. – Да Глинского с собой возьми. А вы двое, – он повернулся к Ляху и Иванчину, – идите в другую сторону. Посмотрим, кто раньше дорогу найдет.

Задержка была непростительной, разведчики потеряли больше часа на поиск обходной дороги и еще примерно столько же, чтобы обойти коварную трясину.

Солнце миновало зенит, до сумерек оставалось часа четыре, когда группа наконец вышла в нужный квадрат. Уставшие, они брели по мутной жиже, с трудом вытаскивая ноги из клейкой массы. Ветер протяжно выл в кронах искривленных деревьев, иногда донося звуки выстрелов. Разведчики замирали, тревожно вслушивались. Эти звуки могли доноситься откуда угодно. Местность пошла на подъем, под ногами уже не чавкало. Зеленел пригорок. Прямо по курсу простирались кустарниковые заросли и островки леса. Дальше снова стартовали опасные низменности.

Шубин присел на корточки и сделал знак: всем лежать. Как-то сухо стало в горле – не к добру! Он перебежал к кустарнику, махнул рукой. Люди подтянулись. Рядом присел Завадский, потянул носом.

– Что-то тут не то, товарищ майор… Запах какой-то… Кровь, металл, гниль…

Завадский работал лесником под Омском, хорошо ориентировался в лесах и имел обостренное обоняние. Глеб тоже что-то чувствовал, но хоть убей, не понимала, что. Два человека отправились в обход направо, двое – налево, остальные, рассыпавшись цепью, пошли в кусты.

Страшную находку обнаружили метров через семьдесят, на поляне. Муренич обернулся. Он был смертельно бледен. По цепи передавали: тихо, замереть! Муренич выскользнул из зарослей и пропал из виду. Было тихо. Шубин подался за ним, перелез через груду гниющих хворостин. Муренич переминался с ноги на ногу, потом вдруг бросился к ближайшему кусту – парня вырвало.

На поляне лежали мертвые тела, нашпигованные пулями. Все в советской форме, в основном командиры. Рядом с телами валялись пистолеты и самозарядные винтовки Токарева. Валялась перевернутая и простреленная рация. От этого зрелища волосы поднялись дыбом, а в горле вырос колючий ком. Очевидно, это и был пресловутый штаб 116-го полка и плюс несколько примкнувших к нему красноармейцев. Люди выбрались из болота на сухой участок – форма была оборвана, измазана грязью, – и отсюда они радировали в штаб 290-го полка, прося о помощи. Видимо, сигнал перехватили немцы, все поняли – сигнал передавали открытым текстом – и отправили группу ликвидации. Шубин присел на корточки и прикоснулся к шее светловолосого красноармейца, все еще сжимавшего винтовку. Кожа была теплой. Не пустись разведчики в обход, они бы успели! Значит, звуки выстрелов не чудились, фашисты сделали свое черное дело и ушли! Нападение было внезапным, ударили с нескольких сторон и перестреляли весь рядовой состав. Остальным, возможно, предложили сдаться, но командиры отказались от «заманчивого» предложения и продолжили отстреливаться. Двое пытались пробиться – их мертвые тела висели на упругих ветках. Один при жизни был капитаном, другой – старшим лейтенантом. Двое мужчин в возрасте покончили с собой выстрелами в головы – комполка и полковой комиссар. У обоих – майорские шпалы в петлицах.

Люди растерянно озирались, блуждали по поляне. Задание провалили. Живых не нашли. Кровь хлестала рекой, немцы стреляли даже в мертвых.

Шубин машинально пересчитал тела – вроде семнадцать. Тревожные молоточки стучали по черепу. Немцы перехватили сигнал и вычислили координаты – значит, могли догадаться, что на выручку штабистам придет специально снаряженная группа. Если время их не подгоняло, они могли расположиться неподалеку и выжидать. Сердце бешено стучало. Округа не подавала признаков жизни. Он прикладывал палец к губам и строил выразительные мины. Подчиненные поняли, сделались тише воды, ниже травы. Глеб жестикулировал: «Двое – налево, двое – направо, еще двое – прямо. Дистанция – тридцать метров. Все осмотреть и сделать выводы».

– Глинский, Иванчин – собрать документы у убитых, – шепотом приказал он. – Быстрее, нечего делать страдальческие лица! У вас две минуты!

Разведчики попятились в кустарник в ожидании, пока товарищи соберут документы. Что-то висело в воздухе такое – тягучее, беспокойное. Завадский не ошибся насчет запаха – многие уже до стрельбы имели ранения.

Бойцы вернулись. На первый взгляд все было спокойно. Нужно срочно уходить. Красноармейцы рассыпались цепью, стали пробираться через кустарник. Напряжение витало в воздухе, давило на стенки черепа.

Сзади хрустнула ветка. Глеб резко обернулся и обнаружил перед собой смертельно бледное лицо Муренича. У бойца подрагивала нижняя губа.

– Товарищ лейтенант, мы последними шли, – зашептал Муренич. – А я еще задержался на поляне – видит Бог, почувствовал что-то! За нами немцы идут!

– Ты что, боец, белены объелся? Они бы давно нас атаковали!

Но сердце предательски дрогнуло.

– Я же не слепой! – жарко шептал красноармеец. – Неужто немецкую солдатню от коряги не отличу?.. Может быть, им невыгодно в таких условиях атаковать – мы же не толпой стояли, а рассредоточились. Точно говорю, двое вылезли с другой стороны полянки, когда мы оттуда свалили. У них маскировочные сетки на касках, одеты в пятнистые комбинезоны – это не просто солдаты, а специальное подразделение, поэтому они и штабистов наших с такой легкостью перещелкали! Они выходить не стали, только один махнул кому-то… За нами идут, товарищ лейтенант! Мы из кустов выберемся, в кучку соберемся, в этот момент нас и перестреляют!

В словах бойца присутствовала истина. Молодой, нетерпеливый, вечно лезет на рожон, а котелок у него варит! Шубин лихорадочно соображал. В кустах стрелять не начнут, если разведчики не выдадут себя, дождутся, пока вся группа выйдет на открытое пространство – и тогда кинжальным огнем в спину. Шубин содрогнулся – а ведь этот парнишка спас всю группу!

– Молодец, Муренич, – прошипел он. – Дуй вперед, не оглядывайся.

Затылок нестерпимо жгло, но выдержки хватало. Глеб непроизвольно косился за спину, но никого не видел. Стена кустарника смыкалась за спиной. Листва отсутствовала, но обилие ветвей создавало непроницаемый экран. Рядом двигался Лева Глинский. Он слышал, о чем говорит Муренич, и весь покрылся пятнами. Шубин шепотом распоряжался:

– Передать по цепи: сзади немцы, но виду подавать нельзя! Выйдем из кустов – и стремительно прорываемся на опушку, за деревья! Никаких вопросов не задаем, на товарищей не смотрим – просто бежим со всех ног!

Это было единственное правильное решение. Пока противник сообразит да пока сам выйдет из кустов… Принимать бой в такой чаще невыгодно – можно своих зацепить. Люди передавали по цепи недобрую весть, невольно ускорялись, лезли через дебри, отгибая ветви.

Когда дошли до просвета, вся группа высыпала наружу почти одновременно и рванула по склону. Сработала военная хитрость (долгих лет жизни красноармейцу Муреничу!). За несколько секунд бойцы преодолели пустое пространство, влетели в лес, забрались за стволы поваленных и целых деревьев. Наверху затрещали ветки – выбежали несколько человек в пятнистых комбинезонах с удивленными лицами. Видно, немцев было немного – брали не числом. Их взорам предстал пустой склон, а через мгновение лохматая опушка ощетинилась огнем. Двое покатились по склону, напичканные пулями, остальные полезли обратно. Один не успел, вывалился обратно из кустов и упал, разбросав руки в кожаных перчатках – эта публика была экипирована по последнему слову! Несколько человек укрылись в кустах, но там было трудно залечь, и кустарник стал для них ловушкой. Пули сыпались градом, раненые кричали. Мстительно смеялся Григорий Фадеев, опустошая диск ППШ. Что-то залихватски свистел Никита Костромин. В кустах разобрались со всеми – оттуда уже не стреляли.

Шубин крикнул: «Прекратить огонь!» Красноармейцы неохотно оборвали стрельбу и прислушались. Снова что-то было не так. Да в этом чертовом болоте все не так! Ощущение некой недоказанности, будто о чем-то забыли…

– Товарищ лейтенант, уходим? – крикнул Ленька Пастухов.

– Уходим, – отозвался Глеб. – Все в лес, собираемся на тропе. Бегом, бойцы!

Но плотный фланговый огонь прижал красноармейцев к земле. Стреляли слева, фактически с той же опушки. Шубин скатился с бугорка. Пули вскопали землю перед носом, он дернулся, как ошпаренный, метнулся в сторону и ударился головой об обломанный сук. От острой боли померкло сознание, но он быстро очнулся и заполз за дерево. Огонь не прекращался, немцев было больше, чем разведчики изначально думали. Подчиненные лейтенанта кричали и беспорядочно стреляли. Вскочил Руденко, намереваясь перебежать за дерево, но передумал, открыл огонь из ППШ, расставив ноги. Пули пропороли грудь, бойца отбросило к дереву. Он медленно сполз по стволу, кровь текла с уголка губы. Ошибки в бою – дело обычное, невозможно все предугадать в стремительно меняющейся обстановке. Остальные, перекликаясь, отползали в лес. Вряд ли противник имел преимущество, он просто застал врасплох. Но и люди в пятнистом на месте не сидели, тоже углубились в лес.

Местность понижалась к болоту, растительность вставала стеной, громоздились груды хвороста и бурелома. Эффективно действовать в таких условиях невозможно. Шубин кричал Иванчину, палившему из-за дерева, чтобы он остался, а остальным велел уходить на тропу. Использовать гранаты в такой массе ветвей невозможно – велик шанс, что твоя же граната прилетит обратно. Товарищи уходили. Толик Иванчин продолжал долбить из-за дерева, крича командиру, что у него кончаются патроны.

– Тогда тоже уходи! – прохрипел Шубин.

– Без вас не уйду, товарищ лейтенант! Идите сюда, я прикрою, наши уже ушли!

Ноги путались в переплетении веток и стволов, сучья и корни цеплялись за ляжки. Иванчин схватил Глеба за шиворот, куда-то потащил. Среди деревьев мелькали фигуры вражеских солдат – невозмутимые, они не делали лишних движений, работали эффективно и слаженно. Они передвигались на четвереньках, использовали укрытия. Глеб отталкивал от себя Иванчина и орал, чтобы тот уходил – какой от него прок без боеприпасов? Но тот мялся, упорствовал. У Шубина тоже кончились патроны. Голова пылала, мысли не клеились. По виску текло что-то горячее – встреча головы с сучком не прошла бесследно. Они бежали вместе, карабкались через горы бурелома. Противник завершил охват и теперь находился фактически в тылу. Иванчин оборачивался, торопил.

В какой-то момент Глеб споткнулся, а Толик не оглянулся. Дальше все завертелось, закружилась голова. Стреляли где-то рядом, автоматные очереди больно хлестали по ушам. «Кажется, все», – подумал он равнодушно. А что он хотел? Удача не бывает вечной… В лесу кричали, отстреливались отступающие разведчики. Глеб снова ударился головой, когда ноги перепутались в очередной раз, но сумел подняться и сделать слабую попытку вернуться в чувство. Зрение отказывало. Вздымался голый кустарник, корявая осина тянула уродливые ветки.

Шубин прижался спиной к дереву. Перед глазами метрах в двадцати возникла размытая фигура. Немец скалился. У него было прямоугольное лицо, будто вырубленное топором, на лбу блестели бусинки пота. Солдат присел на колено, аккуратно вынул из подсумка «колотушку», отвинтил колпачок и дернул за выпавший шелковый шнур. Он бросил гранату с филигранной точностью, она вписалась в просвет между ветвями, ничего не задела и упала в нескольких шагах от лейтенанта разведки. Умирать по-прежнему не хотелось, но схватить гранату и бросить ее обратно он уже не успевал. Нескольких секунд хватило, чтобы перебраться за дерево. Глеб прижался к стволу и закрыл глаза. Мощность у гранаты была незначительной, но громко хлопнуло по ушам, осколки ударили по стволу, зазвенело в голове. Контузии случались и не такие, но в данном состоянии хватило. Земля ушла из-под ног, Шубин сполз на землю, цепляясь за неровности коры.

Какая-то малая часть сознания еще оставалась в голове. Кричали люди, беспорядочно трещали автоматы. Кроны деревьев покачивались перед глазами. Вразвалку подошел до зубов экипированный немецкий солдат, навел на Глеба ствол и стал с любопытством его рассматривать. Выстрелы стихли, крики смолкли. «Вот же угораздило», – вяло подумал Шубин. Немец ощерился, подмигнул. Его лицо внезапно стало размываться, помутнели плечи, развитый торс и ствол автомата. Зато необычайную резкость приобрел палец, обжавший спусковой крючок. Он был неподвижен, но вдруг пришел в движение и стал оттягивать гладкое металлическое изделие. «Да ну, – лениво шевельнулось в голове, – вот так запросто?» А почему должно быть сложно? Другие умирают быстро, а ты хотя бы успел понять, что все закончено…

– Кунце, не спеши, – внезапно бросил кто-то.

Захрустел хворост, и перед душой воцарилась вторая омерзительная личность – по-видимому, представитель командного состава. У данного экземпляра была холеная физиономия и небесно-голубые глаза. «Как странно, – подумал Глеб. – У красноармейца Станового очень похожие глаза, а какие разные вещи!» Представитель германского комсостава сел на корточки и отогнул у Шубина ворот комбинезона.

– О, это офицер, – задумчиво изрек визави. – Не бог весть какая фигура, всего лишь лейтенант, но все-таки. Он не ранен, просто оглушен и голову расцарапал. Вы, двое, вытаскивайте его из болота! Придет в себя – будем разговаривать.

«Хрен тебе, – вяло подумал Глеб, когда его под мышки потащили из леса. – Не будем мы с тобой разговаривать, не хочется что-то сегодня». Смерть отложилась, но, видимо, ненадолго. Безжизненное тело волокли по склону. Тускнели дневные краски, подступали сумерки. Дул прохладный освежающий ветерок. Время года самое подходящее – уже не холодно, солнышко припекает, а комары и прочая болотная гадость еще не проснулись. В какой-то момент он оказал сопротивление, стал вырываться. Последовал удар в затылок, а за ним – струя рвоты из желудка. Немец, попавший под «обстрел», ругался, отвешивал тумаки и подзатыльники.

Лейтенанта уволокли в кусты, протащив мимо трупов немецких солдат, один из которых живописно висел на ветвях, словно постиранный пододеяльник. Но это немцев не смущало, они не спешили убирать трупы своих сослуживцев. Офицер отдавал приказания, его голос звучал глухо, словно из набитого помехами радиоприемника: осмотреть лес, выявить тропу, по которой пришли русские, поставить растяжки. Потом он опять склонился над пленным и стал спрашивать на ломаном русском: с кем имеет честь, в какой части служит уважаемый лейтенант, кто командир, какое получил задание? Следовало собраться с мыслями и накопить сил, а этому не способствовало избиение, поэтому Шубин отвечал невразумительно, глотая слова, представился несуществующей личностью, бормотал номер несуществующего полка, с ходу выдумал фамилию Лившиц – приделал ее командиру вымышленного полка. Немец поморщился – по-видимому, номера частей дивизии Миронова он знал.