Чекисты

– Та-а-а-ак.

– Хочешь на место съездить?

– Полюбоваться на тело? И тем самым засветить свой интерес? – невесело хмыкнул я. – Нет. Однако все материалы по убийству мне на стол. Протокол осмотра, рапорта.

– Как закончат с оформлением – так сразу.

Выселки – это самый запущенный и неустроенный район города. Хуже Нахаловки в сто раз. Деревня деревней. Да еще заброшенные скотобойни, дровяные сараи и амбары. Неуютное место. И какой такой леший «Крикуна» туда занес? Когда его наружка водила, он к Выселкам даже не приближался. А здесь пришел как загипнотизированный на убой – послушно и в самое тихое место. Там ему в пузо выстрелили, предположительно, из пистолета «ТТ». А потом истыкали тело чем-то острым и тонким.

Судмедэксперт утверждал, что били шилом. Такой инструмент у криминального элемента не то чтобы редок, но и не слишком любим. Им больше карманники пользуются – можно проткнуть плоть быстро и надежно в местах скопления народа, когда тебя за руку схватили, и при этом не убить. Для мокрых дел обычная финка куда удобнее и полезнее.

Я вызвал к себе начальника уголовного розыска Афанасьева. Тот был, как всегда, полон сарказма, специфического юмора и дурной энергии.

– Найдем, – заверил он. – Ворье уже активистов резать начало. Мы им это не спустим.

– Есть прикидки?

– Тело тащили для того, чтобы спрятать, – пояснил Афанасьев. – Место убийства мы нашли. Оно недалеко, на тропинке к лесному массиву. Судя по следам, убийц было двое. Один выстрелил, другой для надежности добил шилом. Окрестности малолюдные. Местные жители милицию не жалуют. Маршрутов патрулирования поблизости нет. Поэтому выстрел остался без реагирования.

– Подключай хоть всех своих людей до единого. Как кабан носом землю рой. Но мне нужна информация по этому убийству.

– Понятно. Мы тут трясем контингент. Присматриваемся к тем, кто шилом любит махать. И у кого огнестрельное оружие могло быть. Агентуру взбодрили. Если это наши, местные, никуда не денутся.

– Одно условие. Получишь информацию – никого не арестовывай. Вообще проявляй себя меньше. Сразу ко мне.

Начальник розыска бросил на меня острый взгляд. Ничего не надо ему объяснять. Сразу понял – дело гораздо серьезнее, чем просто убийство комсомольца-активиста. Но вопросы, понятно, задавать не стал. Что нужно – скажут. А ежели что не нужно – так и голову можно потерять за излишний интерес.

– Есть, товарищ капитан, – кивнул Афанасьев…

В восемнадцать часов появился Фадей. Он выезжал с сотрудниками секретно-политического отдела в Пригородный район разбираться с сигналом на работников пятой артели, которая делает конфеты. Якобы антисоветская пропаганда.

На мои вопросы о результатах выезда он только отмахнулся:

– Ничего там нет! Дурацкая попытка выдать пьяный треп за антисоветскую пропаганду. Тут даже Грац бессилен что-то навесить. Вызвал я героев. Предупредил, чтобы язык не распускали. Для убедительности по оплеухе отвесил. Профилактика называется.

– И половины рабочего дня как не бывало. Чепухой занимаемся. Когда у нас проблемы настоящие… Что думаешь по Кирияку?

– Да ясно же все. Шел на встречу со своими подельниками или куратором. Перед этим проверился и сбросил возможный хвост – наверное, учили его этому. А хозяева его списали в расход. Заслуженный конец предателя.

– Списали, – кивнул я. – Только вот почему?

– Оборвали нить. Чтобы мы не тянули.

– А откуда они узнали, что он – это нить?

Фадей пристально посмотрел на меня, ожидая продолжения.

– Откинем для чистоты эксперимента версию, что наружка засветилась. Или контрнаблюдение ее срисовало. Что тогда остается?

– Утечка информации, – сказал Фадей.

– Сколько народу знало об интересе к нашему фигуранту?

– Ты, да я, да мы с тобой. Да еще опер с завода Ложкин. Ну, мог сделать вывод Шалва. И агентура на заводе, которой велели за Кирияком присматривать. И все.

– И Грац с его прихвостнями.

– Он каким боком?

– А вот таким… – я рассказал, как Гаевский по дури фактически расшифровал фигуранта перед Грацем и его верным заместителем.

– Вот тебе еще несколько кандидатов, – заключил я. – И кому они могли сболтнуть – одному черту известно.

– Надо было еще в газете объявление тиснуть: кто что знает о фигуранте Кирияке, просим звонить дежурному по НКВД.

– Тоже вариант. Забот у нас меньше было бы. А результат тот же…

– Интересно, а Агроном по дури это сделал?

– А ты сомневаешься? – усмехнулся я кисло. – Он политик. Может что угодно брякнуть и даже не понять, чего творит.

– И им легко управлять… Ладно, проверим. Тут еще одна тягостная долгоиграющая неприятность. Может, связана с нашими делами.

– Какая? – устало спросил я.

– С Шалвой беседовал. Он ревет бизоном, что НКВД выбивает инженерные и управленческие кадры завода.

– Это я от него уже слышал.

– Но теперь он утверждает, что выбивание важных специалистов руками НКВД умышленное. Уж очень умело бьют по незаменимым спецам. Это легко сделать, когда начальник Агроном. И для него главное в жизни – отчитаться перед Москвой.

– Хочешь сказать – враг у нас под боком?

– Тот, кто больше всех шумит и кипишит! – щелкнул пальцами Фадей. – Грац с его чертовой следственной группой! Кто-то из них.

– Логично… Только держи язык за зубами. У нас пока ничего, кроме предположения, нет на руках.

– И труп «Крикуна».

– Убитый неизвестными непонятно за что… Ладно. Остаешься за меня. Я на встречу. Возможно, очень интересную.

– С агентом? – полюбопытствовал Фадей.

– С кандидатом на «В»…

«В» – у нас означает вербовка…

Глава 13

Комната одна, и та крошечная. Кухня совсем микроскопическая. Да и ладно, нам тут не пиры закатывать и не танцульки с граммофоном устраивать. Это конспиративная квартира областного управления НКВД, которая числится лично за мной.

Обстановка спартанская и казенная. Вспученный кожаный диванчик. Буфет с посудой. Четыре стула. Стол – вещь необходимая, на нем агенты пишут собственной рукой агентурные сообщения. Тут же и чернильница с ручкой.

На кухне все как в приличных домах. Примус. Чайник. Блюдце с конфетами и еще одно – с сушками. Даже где-то в шкафчике бутылка водки завалялась.

Это традиция такая. Вместе с агентом за добрым разговором чайку выпить. Конфеткой закусить. А успех и рюмочкой отпраздновать. Хороший агент при общении с курирующим сотрудником должен себя чувствовать человеком, которого уважают. Не подневольной птицей, которую палкой заставляют летать, а орлом в нашей общей стае. Идейным единомышленником.

Окно выходит во двор. Первый этаж. «Кукушки» – конспиративные квартиры – обычно бывают на первых или последних этажах, чтобы контролировать, кто приходит. Или чтобы незаметно уйти через крышу, а то и выпрыгнуть в окно. Но это уже на совсем крайние случаи, которых я не припомню.

Все равно вид квартиры нежилой. Как кабинет в управлении. Печать такая лежит на всем – сделано в НКВД.

Время подходит. Интересно, придет ли Великопольский?

Конечно, положа руку на сердце, наворотил я немало глупостей. Расшифровал конспиративное помещение, которое служит только для встреч с давшими подписку и активно работающими негласными сотрудниками НКВД для обеспечения конспирации. А тут пригласил вообще незнамо кого, скорее всего иностранного шпиона, и сразу сюда. За такое и голову снять могут. Если разговор пойдет не туда, то «кукушка» засвечена. Придется сдавать ее в жилфонд и приискивать новую. Обоснование я найду. Но это такая головная боль… Хотя и не самая большая при таком раскладе.

Но мне казалось, что этого делать не придется. Все будет нормально. Все путем… Если долго себя в этом убеждать, то так и случится.

Время близится… Восемнадцать пятьдесят…

Девятнадцать ноль! Тут и послышался звук дверного звонка. А перед этим из окна я любовался высокой фигурой моего старого знакомого, идущего через двор.

Пришел Великопольский. Это радует. Уже полдела сделано.

Он зашел в прихожую. Резко пожал мне руку. Был сосредоточен и зол.

– Не топчи коврик в прихожей. Проходи, гостем будешь, – я пригласил его в комнату.

Он окинул критическим взором обстановку:

– Бедно живете. Могли бы конспиративное помещение получше оформить.

– Ну да. В княжеских хоромах.

Кстати, в княжеских хоромах у нас были явочные помещения. В музеях города и в театре имелись специальные комнаты для встреч с агентами. Очень удобно. И засветиться практически невозможно – сколько народу в музеи и театры ходят.

Я поставил на стол стаканы в металлических подстаканниках. Налил в них из чайника заварки. Разбавил кипятком. Пододвинул гостю, все это время хмуро молчавшему, сахар и лимон. И предложил:

– Ну, рассказывай, старый друг и враг.

Тщательно, как-то по садистски долго, Великопольский отмеривал сахар, выжимал лимон. Размешивал, позвякивая ложкой. Попробовал получившийся напиток. Сделал один глоток. Отодвинул подстаканник от себя. И с надрывным пафосом отчеканил:

– Ермолай, я устал от крови. Не хочу, чтобы на том свете мне предъявили счет еще и за эти сотни русских душ.

– Сотни. Интересные дела… А давай с самого начала…

– История моя не оригинальна. Бегство из России. Стамбул. Париж. Эмиграция.

– Все же ты втиснулся тогда на пароход из Крыма. Я и не сомневался. Ты слишком напорист.

– Уезжал с ненавистью. Понятное дело, что с годами она только крепла. Особенно когда у вас стало что-то получаться.

– Зависть иссушает.

– Еще как! Не представляешь, как раздражают эмиграцию успехи СССР. Балет, шахматы, спортивные достижения – это как чесотка. А введенные в строй заводы – как удар под дых.

– Наглядная демонстрация верности выбранного нами пути. То, до чего при царе десять лет шли, мы за полгода строим.

– Для нормального эмигранта новый русский завод – такой же метафизический враг, как и его строители-большевики. Воплощение вселенского зла. Эти заводы просто вопиют – там, в СССР, успех! Значит, сбежавшие из страны выбрали не ту сторону. И с каждой новой фабрикой возврат старой России все менее вероятен.

– Как ты выживал?

– Трудно было. Ты в чужой стране. Без денег и поддержки. Как обустроиться – не знаешь. Нужно искать друзей и не сдохнуть с голоду. И тут приходят они. И предлагают вступить в эмигрантскую организацию.

– И куда ты вступил?

– В «Вольную Россию». Сперва это была чисто монархическая организация. Даже «Боже царя храни» пели на собраниях. Мило так. Ностальгически. А теперь там чудовищный сброд прибился. Беглые агенты ГПУ, меньшевики, троцкисты. Какие-то бандиты, контрабандисты, шпионы.

– И что, помогли они тебе устроиться?

– Помогли. Сначала инженером на станкостроительный завод в Варшаве. У них там крепкие позиции и мощный филиал организации. А у меня – звучная фамилия и польские корни. Потом работал в Мадриде, Вене, Берлине. Год щелкает за годом – а мне серо и тесно. Я выполнял деликатные поручения. Поднимал свой авторитет. И меня допускали все выше, ко все более конфиденциальным делам. А однажды открыто сказали: «Надо отрабатывать по полной». И предложили заброску в СССР.

– И ты сразу согласился?

– Я похож на сумасшедшего? Сопротивлялся сколько мог. Почти полтора года. Тогда мне прямо сказали – у тебя жена и дети. Они хотят быть успешными. И живыми.

– И ты согласился.

– Ты же знаешь, что такое для меня семья…

– Знаю, – кивнул я.

В молодости, учась в Санкт-Петербургском высшем техническом училище, Великопольский примкнул сперва к экстремистской польской организации, а затем к левым эсерам. Будучи деятельным и отчаянным, участвовал в ряде силовых акций. А потом нашел свою женщину. Результат – тихий городок на юге России, хорошо оплачиваемая жизнь заводского инженера. Дети. Ему больше ничего не было нужно, если бы его уютный мирок не развеял ураган Гражданской войны. Судя по всему, семья и сегодня для него главное во всем мире.

– И все же я всех обвел вокруг пальца. Жену, сына и дочь пинками загнал в Нью-Йорк. Мои соратники отнеслись к этому благосклонно. Считали, что там их всегда достанут, если что не так. Только мои сразу убыли транзитом в Аргентину, а потом в Парагвай. И я туда сумел перевести все накопления. Кажется, сбил соратников со следу.

– И не было претензий?

– Ну какие претензии, если я уже тут. Кроме того, мы все опутаны нитями взаимных обязательств, долга, чести.

Я спрашивал, как он попал в Россию и легализовался. Некоторые моменты он рассказал подробно. Другие – даже не утаил, а отказался пояснять:

– Не надо. Там нормальные люди. Жертвы обстоятельств. Я не хочу ломать им жизнь. И так за мной грехов немало.

– Ладно, – я согласился. Ведь есть второстепенные детали, а есть основное. – Какое у тебя задание?

– Абсолютно стандартное. Они его как под копирку пишут всем. Первый этап – легализация. Далее подбор кандидатов на сотрудничество. Организация резидентуры. Сбор разведывательной – военной и промышленной – информации, проведение диверсий. Денег отсыпали много. Ну а пока главное – зарабатывать уважение на работе. Присматриваться. Делать карьеру. И не засыпаться.

– Кстати, по биографии ты засыпался. В анкете указано – три года жил с родственниками в Уссурийске. Какие, к лешему, у тебя там родственники? Тебя там знать не знают.

– Да там все нормально подбито. Этих людей уже нет на белом свете. Никто их не спросит. Кто ж знал, что ты меня опознаешь и копать начнешь? Надеялся, что при встрече мимо пройдешь. Я сильно изменился за столько лет. Но ты, глазастый такой, узнал.

– Взор рентгеновский.

– Знаешь, иногда мне кажется, что я схожу с ума. Я вернулся в Россию. В страну, где правят мои враги. И впервые за много лет понял, что счастлив. Без России я как листок без дерева. Только гнить и сохнуть остается. Встроился в завод. И поддался общему порыву в будущее. Азарт больших дел захватил.

– В общем, стал коммунистом. И раскаялся. Не смеши.

– Конечно, нет. Жить чувствами могут позволить себе немногие. И у тех участь незавидна. Тут другое… Я очень хорошо знаю публику, которая работает сейчас против вас. В этой дикой мешанине торчат уши многих разведок. И конечная их цель не реставрация монархии или буржуазная демократия. Их устроит лишь расчленение России. Моя страна, по мнению заказчиков, должна быть уничтожена навсегда.

– И ты прозрел неожиданно, – недоверчиво хмыкнул я.

– Прозрел я давно. Тут другое. Мы и так пролили столько невинной крови! И одним движением отправить на небеса еще пару сотен русских людей… А то и больше. К этому я не готов.

– Как и кто отправит?

– На нашем заводе готовится крупная диверсия. Это не тот взрыв котла, который соратники устроили в прошлом году. Тогда была разминка, чтобы поддержать у подполья уверенность в себе. Сейчас действительно будет грандиозная катастрофа. С сотнями жертв.

– Ты откуда знаешь?

– Да потому что сам готовил схему подрыва…

– Продолжай, не стесняйся.

– Связь у меня с подпольем одна. Обувная мастерская на улице Маркса, 11. Хозяин – старый еврей Моисей Абрамсон.

– Этому чем советская власть не угодила? Как при царе, за черту оседлости захотелось?

– Трудно сказать. Жесткий, умный и сдержанный человек. Передает мне поручения и информирует в пределах моих задач. Он – единственная нить, связывающая с организацией. И он, мразь, дал мне задание – сделать схему подрыва завода с максимальным ущербом и жертвами. При этом чтобы я рассчитывал на тонну-другую динамита, разложенного в укромных местах.

– Ты сделал?

– Это нетрудно. У меня за спиной год работы инженером по технике безопасности на «Пролетарском дизеле». Мало кто лучше меня знает весь завод.

– Когда это было?

– Четыре дня назад.

– Хорошо потрудился, да?

– А что, должен был подставлять свою голову? Думаю, там есть кому оценить корректность схемы. Так что уверяю – план подрыва качественный.

– Динамит. Тонна… – покачал я головой. – Это ж надо так обнаглеть. Как завозят?

– Динамит на заводе есть. У нас затеяли подрыв кирпичной трубы. Идет перепланировка цеха, и трубу легче взорвать. Под это завезли динамит. Думаю, нашуровали что-то с накладными. Водитель в сговоре. Завезли вместо сотни килограммов тонны полторы. Сумели разместить в укромных местах. Сейчас минируют. Может, уже закончили. Скоро будет подрыв.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что Абрамсон намекнул – лучше, чтобы в пятницу меня или на работе не было, или хотя бы от уязвимых при взрыве мест подальше держался. На одиннадцать утра намечено.

– Берегут тебя.

– Ценный кадр. Слишком дорого внедрение стоило.

– Цель взрыва? Отметиться?

– Как я понял, что-то куда масштабнее. Затевается большая игра.

– И ты решил, что если будет взрыв, я тебя по любому арестую.

– Нет. С тобой вопрос можно тихо решить. Взрыв на заводе затмит убийство даже заместителя начальника УНКВД. Я мог потребовать, чтобы с тобой разделались, Ермолай. И, конечно, я этого делать бы не стал.

– Я просто в восторге от твоей любезности.

– Там людям все равно, сколько крови пролить. А ты им много нервов портишь. Абрамсон говорил, что вы вышли на пацана, который котел взрывал. Кадр не то чтобы ценный. Его больше для отвода глаз держали. И у него какая-то роль была в грядущей катастрофе. Но пришлось его выводить из игры раньше намеченного. Отправили, наверное, в бега.

– На тот свет его отправили. На Выселках труп нашли.

Великопольский мрачно кивнул:

– Еще одна жертва проклятой Гражданской войны… Надоело мне народ в крови купать. Я хочу, чтобы это кончилась.

– Но ты же знаешь, что мы с врагами тоже не миндальничаем.

– То, что вы, большевики, переругаетесь и передеретесь между собой – это с самого начала очевидно было. Но меня с вами смиряет, что грызете вы больше друг друга, как скорпионы в банке. А народ лучше стал жить, грамоте ученый. Инженеры отличные получаются из деревенских и рабочих ребят. И вы готовы за Россию насмерть биться с зарубежными доброжелателями. Которые скоро сюда обязательно придут за землями и трофеями… И еще – вы строите заводы.

Вот ведь белая кость! Летчик примерно то же самое говорил. Все эти дворяне одним миром мазаны. Но вызывают уважение.

– Люди смертны, их смывает история, – продолжил он, помолчав. – А заводы остаются. Они – фундамент мощной страны. Фундамент грядущего. Того самого, где людей не будут убивать расстрельные команды и доброжелатели с бомбами и динамитом.

– Эка тебя на философию потянуло… Ну что, будем работать вместе?

– Только я никаких подписок о сотрудничестве не даю. Ты обо мне не докладываешь. Никто из твоих коллег обо мне не знает.

– Не доверяешь?

– Ваши властные структуры прогнили насквозь.

– Есть основания так говорить?

– Со слов Абрамсона, в руководстве завода наш агент. Кто, не знаю. Один из трех – директор, главный инженер или зам по общим вопросам. И областные власти пронизаны нашей агентурой. Там вообще кто-то на самом верху расположился. Даже кличку подскажу. Бай.

– Бай?

– Бай. Он у них законсервирован был. Может, напомнить ему о чем-то решили. В общем, когда из-за бугра я переходил, мне финтифлюшку золотую дали. Именно для этого Бая. Вроде в чувство должна была его привести.

– Что там такое?

– Безделица ювелирная.

– Нарисуй.

Взяв ручку, Великопольский точными движениями чертежника начертил изображение – две русалки переплетены вокруг звезды. Тонкая работа, похоже.

– Все интереснее, – я внимательно рассмотрел рисунок. – Так, встречаться с тобой будем здесь. Запоминай телефоны экстренной связи и порядок…

Глава 14

Опалинскую набережную одевали в гранит. Стучал отбойный молоток. Суетились рабочие.

Мы с Фадеем шли по уже готовой части набережной, которая делала город совершенно иным – более солидным и упорядоченным, европейским в хорошем смысле слова.

С недавнего времени мы решили серьезные разговоры вести вне пределов Управления. После последних событий здание УНКВД уже не казалось нам неприступной крепостью. Мало ли какие уши там могут быть. Техника далеко вперед ушла, а держать под колпаком своих сотрудников в нашей организации считается доблестью. Все должны присматривать за всеми. А если и правда у нас окопались враги? Тогда одно вылетевшее на свободу слово может погубить дело.

Я от Фадея ничего не утаил. В том числе рассказал о Великопольском.

– Бедовый ты человек, Ермолай, – только и покачал головой мой друг. – Хоть понимаешь, чем рисковал, сразу не арестовав твоего Инженера?

– А, победителей не судят.

– Еще как судят… Ладно, считай, вытянули счастливый номер в розыгрыше облигаций Всероссийского займа. Итак, с сегодняшнего дня твой белогвардеец у нас идет под псевдонимом Инженер. А его организация – пусть будет «Картелем», учитывая ее разношерстность.

– Пойдет, – кивнул я.

– Значит, Инженер твой утверждает, что времени у нас до пятницы.

– Немного, – поморщился я.

– Немного? Да мы за это время горы свернем. – Фадей вынул портсигар, затянулся самокруткой с видимым удовольствием и как-то грустно посмотрел вдаль, опершись о гранитный парапет набережной.

– Ты сильно не разбегайся, – притормозил я его. – Не забывай о пока гипотетической утечке информации из нашего ведомства. Если проколемся – противник или завод взорвет пораньше, или свернет операцию, и вражеская сеть ускользнет от нас. Значит, мы ограничиваем свои возможности во много раз.

– Ограничиваем, – согласился Фадей.

– Пока Гаевскому и его доверенным людям ни слова. Потом найдем способ оправдаться, почему не доложили. А Инженер – это вообще останется только между нами.

– Предлагаешь нам всего лишь вдвоем работать?

– Лейтенант Ложкин на заводе. Без него мы как без рук. Хотя и через него может быть утечка.

– Через него не может, – уверенно произнес Фадей. – Это же наш кадр. Мы его нашли. Неоднократно проверяли. Я людей чую. На него можно опереться.

Трубно загудел белый колесный пароход с гордой надписью «Коммунар», проплывая мимо нас по реке.

– Рискнем, – кивнул я. – Тогда чего кота за хвост тянуть? Поехали на завод. Там с Ложкиным и переговорим…

Глава 15

– Возвращайся в Управление, – приказал я Саше, ждавшему нас со своей «эмкой» у Набережной. – А я за руль. Покатаюсь немного.

Если мой водитель и был уязвлен недоверием, то вида не подал. Только козырнул. Он прекрасно знал, что у руководителя оперативных служб области вполне могут быть контакты, к которым не допустишь даже самых преданных людей. Да и не в первый раз было такое.

С проходной завода я позвонил Ложкину. Через пять минут он сел к нам в машину.

Мы отъехали несколько кварталов. Я остановился около тепловой электростанции, обеспечивающей энергией город с 1924 года. Вдоль всего ее приземистого желтого длинного корпуса, украшенного тремя пышущими дымом трубами, тянулся транспарант: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».

– Как дела на заводе, Наум? – вкрадчиво спросил Фадей.

– Да вроде в штатном режиме, – пожал плечами Ложкин.

В его голосе ощущалась скованность. Он понимал – что-то случилось. Иначе какая необходимость вытаскивать его с рабочего места таким образом?

– Как там вражеский элемент? – ехидно продолжил Фадей.

– Пока затих. – Ложкин вдруг с чувством воскликнул: – Затаился, змеюка ядовитая! А наша следственная группа, как артиллерия без разведки, по площадям бьет – на кого попадет. А попало в нормальных людей. Вон, с «Крикуном» этим. Когда взрыв котла на стрелочника списали, я Грацу говорил, что не там копает. Нужно отрабатывать версию умышленного подрыва. А он мне что сказал? Виновные установлены. В итоге ниточка оборвана. И неизвестно, когда еще что-то рванет. Вон, целый список неблагонадежных!

Ложкин вытащил из папки, которую держал под мышкой, лист с отпечатанным текстом.

– Проверяю сейчас их. Но чувствую – не то все. Что-то мы упускаем. Возможно, враг на самом верху затаился.

– Да не беспокойся так, Наум. Скоро у нас проблем с заводом вообще не будет, – успокоил его Фадей.

– Это еще почему?

– Да взорвут в пятницу твой завод. Информация достоверная, на все сто, – Фадей без ссылок на источник информации поведал, что, возможно, завод уже заминирован.

– Закурю? – голос Ложкина дрогнул и спустился на хрип.

– Кури, – Фадей протянул ему свой портсигар.

Ложкин, не глядя, схватил самокрутку. Опустил стекло. Задымил. Закашлялся. И выкинул самокрутку в окно. К своей чести, в растерянности он находился недолго. Зло ударил ладонью о ладонь:

– Эх, проморгал врага! Готов ответить по всей строгости.

– Погоди ты со строгостями, – поморщился я. – Кто будет исправлять ситуацию?

Ложкин недобро улыбнулся: