скачать книгу бесплатно
– Что ж, верный выбор. Прибавлю напоследок: отринь омрачённость суетой, ведь, истинно, нет ничего недостигнутого и того, что можно достигнуть – так дозволь потоку Жизни струить свои воды в тебе привольно и широко. Человек не так уж ничтожен и мал. Он занимает огромное пространство – до звёзд – насколько видит, насколько чувствует, насколько мыслит, но тот, кто нашёл прямой путь за пределы ума, чувств и желаний ничем не ограничен. Даруй мир и благополучие всем живым существам и тебе сбудется, странник!
С этими словами он выходит из кельи. Густое, горчащее монастырское снадобье переполняет меня благостным бездумьем и нет желания уточнять и размышлять, что со мной и каким это другим я проснусь завтра. Следую совету монаха – закутавшись в шерстяной плед, выхожу на верхнюю террасу обители и, покорённый торжественной монументальностью гор, сижу там на деревянном табурете, прислонившись к стене, смотрю вдаль беспечально и вяло, пока чувственные образы не начинают тускнеть и прятаться за завесу отяжелевших век.
Где-то спит Кхумбу. Спит гордая красавица Ама-Даблам. Безмолвны темные вершины Гималаев. Лишь изредка колючий, стремительный ночной ветер срывается с них, обрывает листья в священных рощах Лумбини и, когда пламя в бронзовом светильнике начинает беспомощно и испуганно метаться, и трепетать, Снежный Лев шепчет мне:
– Ты говоришь ночь, но это не ночь, вот это ты и называешь ночью.
По влажным листьям рододендронов скользит лунный свет. Серебряный туман клубится и ползет сквозь запахи сосны и можжевельника.
Камни.
Шорохи в траве..
Тревожный крик птицы.
Томление духа – удел темноты.
Неясный силуэт ступы на фоне звезд.
Слышишь?
Тает звук шагов на сокровенной горной тропе.
Вниз, в затихающие долины спускается невидимый в сумерках бодхисаттва Манджушри, читая мантры, поправляя по пути придорожные камни, вращая молельные барабаны. То пропадает вдали, то доносится вновь красивый голос Владыки Ясного Слова.
Спят паломники в Бодх-Гае,
а от древнего Махабодхи к парящему в облаках Толингу, огромному Пелкор Чёде и пречистому лотосу Пемаянгзе;
от Жунбу и Ташидинга к собравшему все счастье и благополучие Ташилунпо;
через серые земли Сакья к дремлющему у Брахмапутры Самье;
– катится великое Колесо Учения все дальше и дальше, обгоняя неторопливую череду веков…
Бодрствуют молодые адепты у магических знаков на седом граните, ждут – вдруг раздастся приближающийся цокот копыт и, обдав горячим дыханием мечты, дивный, белый Химават с сияющим на спине даром Ориона – огненным камнем Чинтамани, Сокровищем Мира промчится мимо.
Когда же, наконец, смолкает все вокруг, гаснет свеча и последняя травинка перестает дрожать, явственно слышу – горный хрусталь начинает говорить и Ночь нашептывает мне:
– Не спи, иди к свету.
Она торопливо проходит мимо. Все дальше и дальше на запад, вслед за заходящим солнцем в надежде увидеть его.
Слышишь?
Тихо плачет ночь.
На серых скалах капли росы.
Слезы светлой печали неразделенной любви.
Кто познал ее душу? Разе она так же темна, как и лицо?
Видишь?
Высоко летят черные птицы ночи. Нет, они не тронут тебя.
Есть ли хоть кто-нибудь кому они сделали плохо?
Там, далеко владения счастливчика Света.
Но мрака зависти нет.
Веришь?
Мириады звезд над Джомолунгмой, застывшими ледниками Лхоцзе, безмятежностью вод Тиличо, Бангонг-Цо, над всевидящими и загадочными глазами Боднатха невозмутимо взирающими на бестолково кружащийся в сансаре мир.
Мерцает Бетельгейзе над опустевшим шоссе через Таглунг. Колышутся священные тексты на Лунгта – по горным перевалам, под флагами пяти стихий без устали скачут Кони Ветра вдогонку за ускользающей от людей удачей.
Глава третья
ДЖИДДУ
Старинный потолочный вентилятор напрасно гонял перегретый воздух в тесной каморке, где я только что проснулся и где едва умещался жёсткий топчан, на котором провёл ночь. В высоко расположенное и узенькое окошко-бойницу заглядывало солнце и, судя по всему, день пребывал уже в самом разгаре. Помещение не походило на вчерашнюю монастырскую келью, но меня это не обеспокоило. Лама приказал для моего же блага принимать без излишних эмоций всякую новую данность. Я собрался, до хруста в пальцах сжав кулаки, как на тренировке с силой выдохнул: «Ху-у!» – и, открыв дверь, решительно вышел в коридор, где чуть не столкнулся с двумя идущими навстречу женщинами в красивых сари, с именными табличками сотрудников на груди.
– Это-о…
– Индия, штат Карнатака, – подсказала мне одна из них. – Тут Ашрам Небесного Милосердия, а там, – она указала рукой в сторону выхода, – Аравийское море. Вам нужна помощь?
– Всё в порядке, – пробормотал я.
– Вы, тем не менее, поосторожней с медитациями, не переусердствуйте, – сказала другая. – Меньше проводите время на открытом солнце, больше пейте. Кстати, я не припоминаю вас. Вы новичок?
Я изрёк нечто невнятное и проскользнул мимо них к выходу.
Просторный двор ашрама произвёл на меня впечатление великолепием ландшафтных композиций и царственным разнообразием цветов. Я без цели бродил по нему, разглядывая скульптуры мифологических героев и остановился около скамейки; на ней расположились девушка и седой старик, на лице которого невольно задержался мой взгляд из-за ярко выраженного, пронзительного сострадания в его больших глазах. Старик подозвал меня и пригласил сесть рядом.
– Намастэ, молодой человек, – он сделал приветственный жест. – Да пребывает удача в ваших делах! Вы европеец?
– Из России…
– Что привело вас в наши края? Ветер странствий или сказки тысяча и одной ночи? Сокровища Агры? Приключений или просветления ищет здесь белый сахиб?
– Путешествую.
– Путешествие… звучит немного старомодно, зато серьезно. Похоже вы не из когорты снующих по Индостану туристов, желающих за две недели познать мою страну.
– У меня особый случай. Как-то в детстве прочитал, что среди вершин пятиглавой Канченджанги расположен вход в легендарную Шамбалу.
– О, Канченджанга… пять сокровищ снегов…
– Да. С тех пор увлекся востоком. Всегда мечтал побывать здесь, прикоснуться к истокам индийской мысли и лучше понять глубину ее истин, идеалов.
– У нас тут скорее юг, чем восток, впрочем дело не в том, чтобы понять мысль другого, а в том, чтобы самому найти истину. Истина не есть мнение, она не определяется лидером или наставником. Прислушивание к мнениям лишь препятствует постижению истины. Либо идеальное есть нами же созданная фикция, которая заключает в себе свою противоположность, либо нет. Иного не дано. Истине не научит никакой наставник; человек должен постичь ее сам.
Фраза прозвучала на удивление красиво и я догадался – собеседник личность неординарная.
– Отчасти согласен с вами. Но все-таки хороший учитель необходим —
кто передаст древние знания ведущие человека к обретению счастья?
Мои корявые откровения позабавили старика.
– Приобрести счастье? Хорошо, – он удовлетворенно закивал головой. – Забавный алогизм. Допускаю, у вас он получился случайно, хотя большинство принимают его буквально. Но, счастье не есть самоцель. Купленное счастье приносит лишь удовлетворение, добытое усилием – радостное возбуждение, и, поскольку радость быстро проходит, возникает стремление добиваться все большего счастья. И до тех пор пока средство достижения счастья будет заключено в словах «все больше», результат будет приводить к разочарованию, конфликту. Счастье не есть воспоминание о покупке, это – состояние, рождающееся совместно с истиной.
– Все же роль наставника велика, – ещё раз повторил я очевидное. – нужно ведь научить, как освободить ум от случайного, ложного, указать правильный путь, метод?
– Позвольте, вы постоянно мыслите категориями методов и способов? Мышление всегда обусловлено; свободы мысли не существует. Вы можете думать все, что пожелаете, но ваши мысли всегда будут заключены в какие- то пределы и их не остановить ни практикой какого то ни было метода, ни каким либо усилием.
– А как же техники освобождения сознания?
– Сознание свободно лишь тогда, когда оно не попало в сети мысли, сплетенные его собственной активностью. Когда сознание действительно не скованно, возникает его истинная форма – любовь. А так оно заключено в темницу, построенную им самим, из собственных желаний и усилий; любое его движение ограниченно пределами этой темницы, однако оно об этом не подозревает, и вот, страдая и сопротивляясь, оно молит о каком-то внешнем освободителе. Разве не так?
– Вы имеете ввиду освобождение свыше, авторитет религиозных идей?
– Не важно каких. Идея и вера обращают одного человека против другого точно так же, как и меч. Именно идея и вера есть антитеза любви. Откуда эта приверженность личностям или идеям? Захватить инициативу – вот к чему стремится каждый индивид, каждая группа, каждая идеология. Раньше мы были в плену авторитета жреца, теперь эксперта, специалиста, или чего-то идеального. А идеальное всего лишь прекрасный, вполне респектабельный побег от реального. Идеальное – то, что должно быть, – ничем не помогает в восприятии того, что есть: напротив, оно препятствует этому пониманию. Когда…
Завершить мысль не дали. К нам подошёл долговязый парень и наклонившись к девушке что-то сказал ей.
– Прости, Джидду, – тут же перебила она старика, – невыносимая духота! Мы с Ральфом сходим к морю, немного поплаваем, а ты скучать не будешь – твой новый друг похоже готов слушать тебя бесконечно, в отличии от меня.
Старику ее затея не понравилась
– Господин Робинсон должен подъехать с минуты на минуту, а вас не будет, – забеспокоился он. – Ты вполне осведомлена, как ему претят ожидания.
– Ну, Джи-и-идду, миленький, только на полчасика, – не отступала девушка, как ребёнок, капризно поджимая губы, – иначе я погибну от жары! Ведь ты этого не хочешь?
– А… знаешь же, что не хочу. Идите. Умеешь уговаривать. Но прошу, полчаса, не более, – покорился старик. – Элен – племянница старого друга из Бостона, – обратился он ко мне проводив взглядом молодую пару, – тоже без ума от Индии. Медитации, тантра и чудесные сиддхи, заповеданные тайны духовных учений – эти неодолимые чары Южной Азии. В голове – справочник по божествам индуистского пантеона. Видели бы её комнату – не отличить от лавки сувениров в Бомбее.
– Вы сами, похоже, не слишком религиозны? – заметил я.
– Возможно. Хотя, уж лучше в меру любить прекрасные иллюзии, чем не к добру уготованный револьвер в кармане… а вот смотрите, что к доброму, наконец и долгожданная делегация джайнов прибыла из Удайпура. Не близкая путь-дорога от пустыни Тар до Малабарского берега. Вы не бывали в Раджастане?
– Не доводилось.
– Тогда советую романтикам: светлый город Удайпур в сердце пламенеющих песков, рядом в Ришабхдео храм Кесарияджи – замечательные места!
Я взглянул на идущую от ворот ашрама по направлению к главному корпусу группу одетых в белое монахов. Метёлки, марлевые повязки на лицах, осторожная, летящая над землёй походка – такими адептов Джины Махавиры мне и рисовало воображение после прочитанных книг.
– А мы через час отбываем в священный город Вриндаван. Легендарная родина Кришны. Говорят европейцев там сейчас больше, чем индийцев, – с лёгкой иронией продолжил разговор старик. – Элен и Ральф решили, что лучшего места для свадьбы не найти. Разумеется, без скандала с родителями не обошлось, но они настояли на своём. А вы, молодой человек, женаты?
– Нет. Но собираюсь, кажется…
Уверенности в ответе не прозвучало и откуда ей было взяться. Мои колебания не остались не замеченными. Старик внезапно оживился, его поблекшие под немилосердным солнцем глаза опять заблестели.
– Сомневаетесь? И не напрасно! – он энергично повернулся ко мне и немного придвинулся. – Вы тоже рассматриваете брак как основу для образования семьи? Разве семья не есть организация, стоящая в оппозиции обществу? Разве она не является центром, из которого исходит всякая активность, разве это не исключительная форма отношений, преобладающая над всеми остальными формами? Разве это не самоограниченная деятельность, порождающая разделение, обособление на разных уровнях и разной степени. Функция семьи как системы состоит в противопоставлении себя всему остальному: каждая семья состоит в оппозиции другим семьям, группам. А разве не семья с ее собственностью – одна из причин возникновения войн?
– К чему так ставить вопрос. Для меня семья и сицилийская мафия не одно и тоже.
– Нет, с вашего разрешения, я объясню. Смотрите, – старик сложил пальцы так, если бы держал волейбольный мяч, – семья в том виде, в каком мы ее видим сейчас, представляет собой замкнутый, изолированный от общества союз, порождающий все виды антисоциальной деятельности. Но она же в противовес ненадежности общества, является стабилизирующим центром, и современная социальная структура нигде в мире не может существовать без этой стабильности. Стремление к стабильности не объясняется лишь экономическими причинами, оно глубже и сложнее. Если человек разрушит семью, он сможет обрести другие формы надежности, нашедшие выражение в коллективе, вере и так далее, но все это, в свою очередь, породит свои проблемы. Следует понять суть стремления к внутренней психологической замкнутости, а не просто подменять ее одну разновидность другой.
– Не понимаю, значит…
– Значит, проблема не в семье, но в желании защитить себя. Разве это стремление, в любых его проявлениях, не ограничивает? Дух ограничения проявляет себя в виде семьи, собственности, государства, религии и прочего. И разве это стремление к внутренней защищенности не порождает ее внешние формы, которые всегда играют роль ограничения? Само желание жить в безопасности эту безопасность разрушает. Ограничения, разделения неизбежно несут с собой распад; его симптомы – национализм, классовый антагонизм и война. Семья, как средство внутренней защищенности, есть источник беспорядка и социальных катастроф.
Мой новый знакомый посмотрел на меня, вероятно оценивая, насколько я заинтересованный слушатель и стоит ли продолжать дальше:
– Поверьте, дело обстоит именно так. Мы обретаем внешнюю защищенность только тогда, когда не ищем защищенности внутренней. Не удивляйтесь, до тех пор пока я буду использовать вас или кого-нибудь другого для обретения своей внутренней психологической защищенности, я должен быть обособлен; самым главным становится я, моя семья, моясобственность. До тех пор пока семья будет средством самозащиты, будут возникать конфликты и люди будут страдать.
– «И враги человеку домашние его», – пришло мне на ум.
– Прекрасно сказано! Использовать другого, чтобы удовлетворить свои желания и обезопасить себя, – не значит любить. В любви не возникает желания обезопасить себя; любовь – состояние уязвимости, единственное, при котором невозможна отчужденность, вражда и ненависть. На основе такой любви может быть образована семья, которая не будет замкнута на себе и обособлена от всего остального.
Собеседник замолчал, откинулся на спинку скамейки и по прикрытым векам и мечтательной полуулыбке стало ясно – разговор окончен.
Я поднялся и пошел к выходу из ашрама и почти уже миновал старинные, кованые ворота, когда к ним стремительно подкатил видавший виды «Мустанг» неопределенного цвета. От резкого торможения он уткнулся носом в землю, облако бурой пыли наконец-то настигло и злорадно накрыло его, дверца открылась и из машины выпорхнула Элен.
– Эй, едем! – радостно крикнула она, из-за ограды помахав рукой старику.
За ней вышел Ральф и, очевидно, господин Робинсон, грузный, краснолицый человек. Он обливался потом, с раздражением вытирая его со лба и шеи платком. Когда они поравнялись со мной, я спросил у девушки:
– Извини, Элен. Тот, кого вы называете Джидду – кто он?
– Как, ты не знаешь!? Это же Кришнамурти! Разве ты не читал его книг? – брови ее удивленно взлетели, она молитвенно соединила ладони и, устремив ввысь укоризненный взгляд, покачала головой. – Нет, о небо, он не знает!
Серьезности ей хватило не надолго, она тут же звонко рассмеялась: «О Маугли то хоть слыхал?» – и побежала догонять своих спутников.
– Зато я читал Кама сутру и знаю, как «ночью достигается цель бытия»! – запоздало и невпопад выпалил я следом.
– Дурак! – не оборачиваясь парировала Элен.
Девичья насмешливая стрела не достала меня, а тропинка уже вела к морю.
Глава четвёртая
ВОЛШЕБНАЯ ФЛЕЙТА
Аравийское море шумело и плескалось в десяти минутах ходьбы от ашрама.
