скачать книгу бесплатно
…Нет, я не играю на клавикордах. Гармошка – другое дело! … Это вроде клавикордов, портативный вариант… Барон! Не надо! Не стреляйте в менестреля, он играет, как может!
Глава восьмая
С тех пор дядя Яша стал ходить в Арбатскую квартиру каждый вторник. Специального приглашения не требовалось. Некоторые приходили регулярно, некоторые – от случая к случаю. Каждый раз было интересно и весело. Собиралось каждый раз не более дюжины, но всех членов кружка-клуба было около пятидесяти. Дядя Яша перезнакомился со всеми. Кроме музыки нашлись и другие общие темы, в том числе нумизматика. Кое-кому дядя Яша сделал настойку из иголок любимого кактуса, чем снискал огромное уважение и почет. И все отмечали прилив творческих сил! И музыканты, и актеры, и писатели (приходили и такие).
Однажды, в начале лета, дядя Яша несмело заговорил о гитаре. Очень уж хотелось ему настоящую, с хорошим глубоким звуком.
Народ воспринял проблему серьезно и с пониманием.
– Понимаешь, Петрович, на заказ строить слишком дорого и долго. У всех трех мастеров, что на Москве, заказов на три года вперед, да и цены – двадцать тире пятьдесят тысяч, – компетентно объяснял Антон Васильевич, реставратор.
– Не потяну, – увял дядя Яша, – даже если все продать, что дома есть…
– Но есть и другой путь! Сейчас многие уезжают и иногда можно отличные инструменты купить недорого. Часто ко мне обращаются: оценить, покупателя найти… Там деньги более реальные. Посматривай! Я тоже буду иметь в виду.
Вскоре стали расходиться. Уже в метро Антон произнес, глядя в сторону:
– А знаешь, о чем я мечтаю? О трубке. Настоящей, старинной, глиняной. Только в такой табак имеет совершенно особенный вкус! Да где ж найдешь!
– У меня есть, – рассеянно ответил дядя Яша, – Я тебе подарю. Заедем ко мне, слушай!
– Да ты што-о! Да я тебе… Яша! Что ты хочешь, гитару? Будет тебе и гитара, и… и бубен Страдивари!
Через две недели Антон Васильевич позвонил.
– Есть отличный инструмент! Работы крепостного мастера графа Воронцова, Варламова. 1799 год. Гусарский вариант, салонная, значит, гитара, небольшая. Но звук – изумительный, и состояние превосходное, только колки заменить надо, а то строй плохо держит. Самому Денису Давыдову принадлежала! Даже автограф его есть.
У дяди Яши забурчало от волнения в животе. Удача!
– Слушай, сколько просят-то?
– Просят восемь тыщ, но поторгуемся! Только быстрей надо, у человека через неделю поезд на Вену. Обещал подождать до послезавтра.
Дядя Яша засуетился, как суетится проспавший на работу человек, ищущий по всей квартире потерявшийся носок.
Деньги! Нужны! Срочно! (Позволю тебе напомнить, Читатель, что столько в те времена стоила автомашина Жигули. Даже трошки поменьше!). На книжке таких денег не было, едва половина. Повздыхав, вытащил из шкафа альбомы с коллекцией. Если продать вот это, это и это… короче, большую часть, то хватит. Монеты он другие со временем найдет, а гитара нужна сейчас! Сложил альбомы в портфель и стал дожидаться вечера, что бы пойти в клуб нумизматов.
Монеты ушли удачно, за сколько и рассчитывал. Жалко было, конечно, почти тридцать лет собирал. Но, как говорится, новые песни придумала жизнь, не надо, ребята, о песне тужить!
Позвонил Антону, договорился завтра идти за инструментом.
Встретились на станции «Площадь Революции». Идти было всего пять-шесть минут, но дядя Яша от волнения весь вспотел. Ради такого события он оделся не по погоде в свой лучший шевиотовый костюм-тройку. Деньги были сложены для сохранности в специально сшитый Шурой пояс.
– Пришли, – пробормотал Антон Васильевич, – Помни, Яков – твое дело молчать и надувать щеки.
Он позвонил. Дверь открыл грустный пожилой человек, чем-то похожий на грача: длинный нос, одно сутулое плечо выше другого. Молча кивнул, узнав реставратора, жестом пригласил войти. Квартира была почти пустая, видно было, что человек живет уже на чемоданах.
Антон представил их друг другу. Человека звали незатейливо: Абрам Ефимович.
– Вот, смотрите, – положил он потертый футляр с гитарой на стол.
У дяди Яши захватило дух. Гитара была изящна и красива, как женщина! Красновато-коричневый лак с мелкими трещинками придавал её облику необыкновенную элегантность. Размер короба, и верно, был меньше привычного, но это придавало инструменту особый стиль и шик!
Достал из футляра, подкрутил колки, настраивая. Колки, и верно, подносились, нуждались в замене… Взял аккорд, другой. Звук был глубокий, сильный и, в тоже время, нежный, вкрадчивый. Гриф, тоже несколько уже привычного, ладно ложился в руку. Сыграл короткую пьеску. Звук наполнил комнату, переливался и дрожал, замирая где-то под потолком. Качнул инструмент, добиваясь вибрации звука – и возникли залихватские, волнующие душу цыганские переливы. Снова осмотрел гитару: сквозь инкрустированную перламутром розетку читалась залихватская подпись: Д. Давыдовъ и ещё что-то.
На глазах у Абрама Ефимовича выступили слезы:
– Этот инструмент не выпускает из страны министерство культуры. Мой сын уехал три года назад, это его гитара, и все три года я искал возможность вывезти её. Я унижался, я пытался давать взятки – ничего не помогало! Видно, не судьба… Но я рад, что отдаю Мулю в хорошие руки.
– Мулю!?
– Ну да, так гитару назвал Денис Давыдов: Муля! Там, внутри, если приглядеться, можно таки прочитать…
Они сели за стол. Дядя Яша достал и откупорил бутылку крымского муската. Хозяин принес рюмки и пачку Юбилейного печенья.
– Мы не хотели уезжать, не такие уж мы… сионисты. А к антисемитизму мы притерпелись… Но мой мальчик бредил небом, хотел быть лётчиком, а его не брали ни в военное училище, ни в гражданское. Инвалид пятого пункта! Сейчас в Израиле он заканчивает лётную школу, служит в ВВС. А я здесь один, и каждую ночь вижу его во сне… Я был в отказе три года без объяснения причины. Но теперь я таки еду! Говорят, там хорошая пенсия… и апельсины…
Слёзы катились по его лицу и капали с плохо выбритого подбородка. Абрам Ефимович не вытирал их.
– Я москвич, я родился и прожил здесь всю жизнь, даже в эвакуацию отказался ехать, сына вырастил в одиночку. А там… всё чужое, кроме моего мальчика… Мне страшно.
Сердце дяди Яши сжалось. Он-то знал, что такое летать, не по наслышке. Что такое единственный сын ему объяснять было тоже не надо. Детей у них с Шурой не было восемь лет, всех врачей-профессоров обошли – без толку. И вот, однажды, проходя мимо Елоховской церкви, пожалела Шура старенькую бабку на паперти, подала трешку (старыми). Бабка остро взглянула на красивую молодуху, и без предисловий прорекла:
– На Успенье Богородицы исповедайся, причастися, да помолися Заступнице. А как домой вернесси – сразу с мужем ляжь, тоды понесешь, касатка.
И пропала куда-то, как дым, растаяла. Сильно удивилась Шура: откуда бы незнакомой бабке знать про её беду? Но, хоть и была маловерующей и в церковь ходила всего три раза в жизни, сделала как велено, не говоря мужу. И – получилось! Родился сыночек, назвала Алексеем, что значит – Божий Человек. А бабку ту Шура больше так и не встретила, хоть и искала – отблагодарить хотела.
Дядя Яша глотнул вина, вспоминая. Глянул на хозяина, вынужденного продать любимую гитару сына. И дядьку этого стало жалко невыносимо: шутка сказать, уехать в чужую страну, начинать жизнь заново на старости лет, бросить все нажитое, могилы родителей…
Он засопел, расстегнул пояс и положил деньги на стол.
– Здесь ровно восемь, пересчитайте!
Абрам Ефимович поднял на него удивленные глаза:
– Разве мы таки не будем торговаться?
– Нет, – ответил дядя Яша, не обращая внимания на отчаянные знаки, подаваемые Антоном.
– Ну, тогда… Позаботьтесь о Муле!
Дядя Яша промолчал, только кивнул. Ему хотелось пообещать, что он не расстанется с этой гитарой ни за что на свете, но в горле стоял комок и слова не шли с языка.
Они вышли. Дядя Яша неловко прижимал футляр с Мулей к животу, и чувствовал, как удары его сердца слабым эхом резонируют внутри чуткого инструмента, который он полюбил с первого взгляда, как когда-то Шуру.
Так в этот вечер наш герой впал в состояние счастья.
…Сигару, Портос? … Ага, гаванская! Затянитесь! … Теперь окуните кончик в коньяк, снова затянитесь и почувствуйте разницу… Г-м, я имел в виду кончик… сигары, месье!
Глава девятая
«… обращаю также Ваше внимание на появление в кружке Александра Суховерского некоего Якова Петровича Соколова, подполковника ВВС в запасе. По словам членов кружка и по моим собственным наблюдениям, в результате контакта с ним увеличивается творческая активность, независимо от рода занятий: композиторство, конструирование, стихосложение. Сам же Соколов – личность не творческая, крепкий гитарист-любитель, чудак со странностями. С его слов, подобная творческая активность имеет место и в его семье у жены и сына. Со слов Суховерского, впервые это началось в марте сего года, когда он познакомился с Соколовым в травматологическом отделении клинической больницы №4. После выписки Соколова творческая активность прервалась у всех четырех сопалатников последнего. Суховерский отмечает возобновление феномена после посещения Соколовым кружка 3 апреля с.г. и распространение в той или иной мере на всех участников по мере их посещения. Считаю необходимым установить за Соколовым индивидуальное наблюдение в целях дальнейшего контроля и изучения феномена. Утконос».
Прочитав эти корявые строки, полковник Минеев, курировавший по долгу службы неформальные объединения столицы, хмыкнул и закурил. Подобные донесения о пророках, гуру, мессиях, чудотворцах и прочих ясновидящих были нередки, но после проверки, как правило, оказывались пшиком. Но приказ был – проверять всех.
Докурив Яву до фильтра, Минеев накрутил номер на диске внутреннего телефона.
– Сергей Иванович? Минеев… Да… Спасибо… Есть кое-что по твоему, г-м… широкому профилю… Зайдешь ко мне? … Да хоть сейчас! … Жду!
Через полчаса в кабинет вошел высокий сухощавый подполковник Лукин. Обменявшись рукопожатием с хозяином, сел, поддернув отглаженные брюки, в кресло для посетителей.
– Погоды нынче… прямо благорастворение воздухов! Не так ли, Никола свет Дмитриевич?
– Да, сентябрь, а такая теплынь! И урожай на даче – прямо все так и прёт: и картоха, и яблоки! Чайку? Моя тёща варенье сварила – вкуснятина и объедун!
– А давай! Чай не пьешь – откуда силы берешь?
– М-да… Чай не пьешь – и нету силы! Чай попил – опять ослаб!
Посмеялись. Секретарша-прапорщик Леночка, грациозно перебирая стройными ножками, внесла поднос с чайником, стаканами в подстаканниках, сахарницей с колотым мелко рафинадом. (Любители чая согласятся, что у рафинада вкус гораздо приятней, чем у песка). Николай Дмитриевич поставил на стол яблочное варенье.
Немного погодя он небрежно предложил:
– Вот, почитай, – и протянул листок с донесением агента Утконоса.
Сергей Иванович не спеша одел очки и углубился в чтение. Сделал пару пометок, перечитал ещё раз.
– Интересно… – протянул он задумчиво, – первый раз на такого выходим. Я его возьму… под своё крыло.
Хозяин кабинета перевел дух. Спихнуть часть работы в другой отдел было удачей: людей не хватало, а дел было невпроворот.
– А в чем интерес-то?
– Понимаешь, слухи о таких людях ходят давно. Кто удачу приносит, кто целый батальон храбрецами делает, кто ещё что-нибудь. Причем – только других изменяет. Мы их условно называем катализаторами. Ну, как в химии: реакция происходит только в присутствии некоего вещества, которое само в процессе реакции не изменяется. Если твой Утконос не выдумывает, то нам будет, что поизучать.
– Понимаю. Такого в КБ какое-нибудь посадить, сразу план перевыполнят!
– Вот именно. Только это лишь часть проблемы. Мы ищем путь к радикальному изменению сознания, и такая способность – активировать творчество, может быть одним из компонентов процесса.
– Как это?
Подполковник уселся поудобнее и снял галстук.
– Отличное у тебя варенье, и чай вкусный Леночка заваривает… Не торопишься? Тогда слушай! Человек сегодняшний ни в умственном, ни в физическом плане не отличается от жившего пятьдесят тысяч лет назад своего предка-кроманьонца. Качественно новый скачок в развитии возможен только в результате изменения сознания, структуры мышления. Ведутся исследования по освоению резервов мозга, ведь сейчас мы используем только три процента. Дальше всех в этом направлении продвинулись йоги, но этого недостаточно, и путь этот увы, тупиковый. Ну, представь: соревнуются в плавании человек и дельфин. Какой бы пловец тренированный не был, дельфин его лениво обгонит, даже не поймет, что с ним соревнуются.
Лукин прервался, что бы закурить. Выпустив вверх струю дыма, он продолжил:
– Существует предположение, что новая структура мышления возможна в случае возникновения коллективного разума. Представь себе группу людей, объединивших свои мысли, чувства, знания и опыт, но сохранивших, тем не менее, свою личность и свободу воли! Возможности их будут поистине неограниченные! Они смогут стать и дельфином, фигурально говоря, и жирафом, чтобы листики с верхушки дерева сорвать, и мышкой-норушкой… А, главное они будут корифеями и исполинами духа!
– Не, я такое представить не могу. Все равно что бесконечность… или вечность! Как я понимаю, тебе для этого проекта телепаты нужны… Я ж тебе слил парочку недавно. Как они?
– Да… Одна из них кое-что может… иногда. Телепатия – это лишь связь между двумя людьми, чаще – односторонняя. Но нужны катализаторы, вроде этого Соколова, которые пробуждали бы способности сразу у группы людей, причем способности разные. А их чаще всего просто не замечают, потому что связать удачу, или творчество с влиянием определенного человека трудно.
– М-да… Непростое дело… А вы этого, Соколова, препарировать будете?
– Ну, что ты! Понаблюдаем плотненько, пригласим, предложим сотрудничать. Там видно будет.
Лукин затушил окурок в пепельнице и поднялся.
– Пойду я, Николай Дмитрич, спасибо за… г-м… катализатор!
– Всех благ, Сергей Иваныч! Удачи!
Дяде Яше послали повестку с вызовом на Лубянку, на 14.40, тридцатого сентября.
…Портос, попробуйте чипсы! Их делают из картофеля. В Южной Америке растет, корнеплод такой, вроде репы… Во-во, с испанским розовым Аликантэ хорошо! … Итак, продолжаем:
Часть вторая: Медсестра
Глава первая
Тоня ехала домой с ночного дежурства. Глаза слипались, но настроение было хорошее. Вагон электрички уютно постукивал на стыках, ветерок из окна приятно холодил лоб. Мысли лениво брели в разных направлениях: … купить бы тушь «Ланком» у Светки-спекулянтки, но уж больно дорого… Бабулька, наверное опять нажарила на завтрак нелюбимых сырников, но придется есть, чтоб не обидеть… Эй! Я же не домой еду, а к Верульке на дачу! … Кота Мурзика уж который день дома нет – весна!.. «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром…»…
Народу в вагоне почти не было – так, человек десять. Кто читал, кто дремал. Одна тетка вязала кофточку. Ветерок из окна усилился и попрохладнел. Тоня открыла глаза: погода хмурилась, пахло дождем.
«Успею до дождя или не успею? Впрочем, зонтик вот он, в сумке», – подумала девушка.
– Лесной Городок, следующая – Толстопальцево! – жестяным голосом прохрипел репродуктор. Зашипели, закрываясь, двери вагона… И тут началась гроза! Дождь за окном хлынул водопадом, полыхнула молния, другая. Гром рявкнул, как из пушки. Тоня мгновенно получила заряд брызг, всё левое плечо и волосы намокли! С визгом она вскочила со скамейки, но этот момент в раскрытое окно неторопливо вплыл ослепительный бело-голубой шар, размером с теннисный мячик.
Время, казалось, остановилось. Завороженными глазами, не в силах пошевелиться, Тоня следила за шаровой молнией, плававшей в воздухе в полуметре от её лица. Несколько секунд ничего не происходило, затем яркая беззвучная вспышка заполнила весь мир… и наступила темнота.
– … пульс ей пощупай… как же так… ложи на лавку… милицию надоть… искусственное дыхание… мама, я боюсь! … не лезьте, женщина!.. вот валидол… отвали, не лапай меня!.. да пульс ей пощупай же… женщина, не видать ничего, подвиньтесь, а?… да только что… мороженное приложить помогает… умерла, да?.. ухи потри… от дурака слышу… дайте мне, я роды принимал… причем тут валидол… ухи потри, я сказал!
Гул голосов доносился как сквозь вату. Кто-то сильно потер Тоне уши, похлопал по щекам.
Она открыла глаза, увидела круг испуганных лиц.
– Живая! – облегченно выдохнул какой-то толстый дядька, – Вишь, глазами лупает!
Опрятная старушка в беретике держала за руку, искала пульс.
– Пульса нет! – растерянно пискнула она.
Тоня рывком села на лавке. Голова слегка кружилась, но самочувствие было сносное. На лицах пассажиров расплывались улыбки.
– Я же говорил, ухи потереть надо! – торжествующе трубил мужичок в телогрейке и с красным носом, – Мне, как сознание потеряю, перебравши, кореша завсегда ухи трут! И домой, как по ниточке дохожу!
– Это ж у тебя сердце! Вот, валидолу пососи, дочка! – пожилая женщина протянула пахнущую мятой таблетку.
