скачать книгу бесплатно
Он готовился к плановой операции, но дядя Яша не понял, что именно будут отрезать.
– А как насчет…? – щелкнул по горлу третий из взрослых, таксист Иван.
– Нет, не увлекаюсь я этим.
Тот помрачнел:
– Опять, значить, по всему отделению партнеров искать!
А юноша Кирюша ничего не сказал – он читал книгу братьев Стругацких.
Поговорили на всякие темы. Дяде Яше объяснили, что больница эта – клиническая, а значит, будут его изучать студенты. И студентки, среди которых много о-очень симпатичных! Спортсменки, комсомолки, красавицы, да!
Не успели мужчины со вкусом закончить обсуждение этой неисчерпаемой темы, как дверь открылась, и в палату вошла прям-таки этуаль, в туго подпоясанном по осиной талии белом хрустящем халатике. Ей было лет восемнадцать. В изящной ручке она держала жалом кверху шприц на двадцать кубиков, то-есть большой.
– Соколов кто? – спросила она деловито, но видно было, что волнуется отчаянно, и укол собирается делать первый раз в жизни.
Все молча указали на дядю Яшу.
– Обнажите мускулюс глютеус, больной! Я введу Вам внутримышечно магнезию!
– В глютеус не дамся! – быстро ответил дядя Яша, и прикрыл руками пах, – Коли, дочка, в задницу лучше!
Сопалатники весело захихикали. Студенточка покраснела, рука у нее дрогнула, и игла вонзилась в напрягшуюся ягодицу только с третьей попытки. Дядя Яша все это перенес мужественно.
На другой день с утра его навестила Шура, которой он позвонил с вечера. Поохала, принесла домашнего пирога, также беломору и чаю. И баночку варенья. Яйца и хлеб забрала. Потом, после завтрака были процедуры и обход, а после обхода сели играть в преферанс. Все трое были примерно равны по силе, но дяде Яше везло, и он выиграл шестьдесят восемь копеек. Играли также после обеда и после ужина. Выигрыш возрос до двух рублей! Олег Михайлович лег спать, а дядя Яша уселся чаевничать с Александром, оказавшимся по профессии гитаристом, причем высочайшего класса. Играл на классической гитаре, знал и семиструнную, цыганскую. На этой почве они и сдружились.
Следующий день был несколько необычен: всех, кроме Якова Петровича обуяла тяга к творчеству.
Александр, достав из тумбочки нотную бумагу, сочинял что-то, мыча себе под нос. Кирюша рисовал по памяти портрет студенточки с тонкой талией – выходило очень похоже и слегка эротично. Пару раз попросил дядю Яшу очинить карандаш, так как сам одной рукой не справлялся. Олег Михайлович, конструктор, тоже что-то чертил и высчитывал на логарифмической линейке. Иван-таксист строил карточный домик, чего за ним отродясь не замечали. И не оторвать никого!
Преферанс не состоялся, и дяде Яше стало скучновато. Почитал немного, погулял, хоть на костылях и было очень неудобно. После тихого часа ушел в холл смотреть телевизор. Когда вернулся к ужину, вся палата все ещё творила не разгибая спины. Даже разговора душевного ни с кем не получалось до самого отбоя, пока сестра не погасила насильно свет!
Назавтра повторилось то же самое, с той лишь разницей, что Иван стал вырезать из дерева миниатюрную модель трехмачтового парусника, с целью размещения её в пустой бутылке из-под Столичной.
– В подарок, доктору! – объяснил он.
Кирюша закончил портрет практикантки, которую, как выяснилось, звали Юлечкой, и пошел дарить. Судя по его довольной физиономии по возвращении, и отпечатку губной помады на щеке, дарение прошло успешно. Он немедленно принялся за новый рисунок.
И так день за днем! Все четверо лихорадочно творили, дядя Яша скучал.
Александр писал пьесу за пьесой, и по вечерам исполнял их тихонько на гитаре, которую ему принесли друзья. Яков Петрович завистливо косился на инструмент: уж больно был звук замечательный, да и качество отделки.
Кирилл задарил персонал портретами и перешел на шаржи. Особенно смешно у него получился палатный доктор, Ашот Семенович, но тот не обиделся, а, наоборот, повесил шарж в ординаторской рядом с другими рисунками.
Иван строил уже второй парусник, на первый у него ушло всего шесть дней. Вылазки за спиртным были забыты.
Олег Михайлович за десять дней решил проблему, над которой, по его словам, бился его отдел уже два месяца. К нему каждый день приходили сотрудники, забирали его эскизы и расчеты, спорили, горячились, хлопали старика по плечу. Единственный глаз его сиял от счастья.
Шура и сын Алеша навещали через день. Шура приносила борщ и жареную картошку, пельмени. Рассказывала новости о соседях и родственниках.
Сын приносил новые книги, рассказывал об университете и жизни столицы. Также обязательно новые анекдоты, которые дядя Яша незамедлительно пересказывал в палате. Однажды Алеша пришел с Олечкой, объяснив, что собираются вечером на концерт певицы Аллы Пугачевой. Дяде Яше певица тоже нравилась: звучный, сильный голос, песни с отличной музыкой и словами, да и сама – красивая, рыженькая, веселая. Все считали её восходящей звездой эстрады. Олечка скромно отмалчивалась, но по тому, как она собственнически сжимала Алешкину руку, дядя Яша многое понял и одновременно загрустил и порадовался за сына. Наверное, женится скоро, и останутся они с Шурой одни. Олечку они одобряли: семья хорошая, тоже офицерская; единственная дочь, на рояли умеет и по французски знает. Шура по своим каналам выяснила, что Ольгина бабулька имеет однокомнатную в Кузьминках, но живет с сыном, а значит, молодым будет где жить, когда (ежели!) поженятся. Но сын пока насчет жениться помалкивал, да и то сказать – третий курс только.
На шестой день голова совсем прошла и, когда приехала Шура, дядя Яша отвел её в гардеробную, заранее выпросив ключи у сестры-хозяйки, которая ему симпатизировала. Смекнув, зачем туда её привели, Шура попыталась воспротивиться, мотивируя отказ отсутствием дивана или кушетки, да и вообще, дескать, неприлично, что люди скажут, но любящий муж пресек бунт на корабле крепким, как портвейн «Агдам», поцелуем, объяснив непонятливой жене, что они прекрасно устроятся и на стуле, а люди, если что и скажут, то только хорошее!
Томно вздыхая, Шура стащила длинные байковые панталоны, обнажив сливочные бедра, и, млея от предстоящего, уселась к любимому мужу на колени. В течение почти часа старенький стул скрипел отчаянно, но геройски выдержал натиск.
«Каждый раз – как первый раз! А ведь тридцать лет… уже!» – думала счастливая Шура, приводя себя в порядок.
Пообнимавшись ещё немного, супруги оторвались друг от друга, и дядя Яша проводил жену до выхода под внимательными восхищенными взглядами медсестер. Доктор Ашот Семенович покрутил головой и восторженно шепнул зашедшему в ординаторскую рентгенологу Саше:
– Орёл мужик! И фамилия правильная – Соколов, да!
Тот уважительно хмыкнул. С тех пор это повторялось каждое Шурино посещение и дядя Яша снискал среди персонала славу полового гиганта.
Наконец, настала пора выписки. Накануне дядя Яша устроил палате отвальную, выставив пирог с мясом, винегрет с селедкой и два пузыря белого болгарского вермута. Гульнули на славу, но тихо, чтоб не беспокоить соседей и персонал. Иван подарил очередную модель парусника в бутылке, Кирюша – очень удачный шарж: дядя Яша был изображен гордо сидящим на толчке в позе Большого Орла (и похож был на орла!) с лицом вдохновенным, но напряженным. Так обыгрывалась фамилия «Соколов»! Александр подарил специально сочиненный для семиструнной гитары этюд. Пиратообразный Олег Михайлович подарил скоммунизженный в родном НИИ пузырек спецклея, который клеил всё. Обменялись адресами и телефонами.
Наутро, сложив вещички в авоську, дождался Шуры, которая приехала с соседом Вивравенаном забирать его на машине (нога все ещё была в гипсе!). Душевно попрощался с доктором (армянский коньячок, пять звездочек!) и медсестрами (большой шоколадный торт!) и, привычно уже постукивая костылями, покинул больницу.
…Десятка пик! Валет пик! Девятка червей! Двадцать одно! Я выиграл, барон! Вы ставили на кон два щелбана, подставляйте лоб, сударь!
Глава четвертая
Весна за время отлеживания в больнице развернулась во-всю! Кое-где на газонах ещё лежали кучи грязного снега, но дороги и тротуары уже очистились.
Солнышко светило старательно, обещая скорое лето. Вивравенан-Веня, находившийся в очередном отпуске, вел Жигуль не переставая оживленно болтать. Между нами говоря, он предвкушал мзду за свою помощь. В смысле, выпить и закусить. Сам он был скуповат и на угощение тратился неохотно.
– Представляешь, Петрович, ихний швейцарский франк размером и весом в точности, как наш юбилейный рупь с Ильичом!
– Ну-у! И что?
– А то! Автоматы такой рупь принимают без сомнения! И сигареты можно купить, и пиво в баночках, и зажигалку, да мало ли! Экономия-то какая! Жаль, много монет не провезешь, больше тридцати рублей советскими вообще нельзя провозить… У тебя дома нет ли? А то скоро мне обратно ехать!
– Посмотрю, Веня. Несколько штук вроде было… у Алёшки. Он когда сегодня дома, а, Шур?
– Не знаю, Яша. Я его вчера не видела, рано спать легла, и сегодня тоже. Даже не сказала, что тебя сегодня выписывают. Вот сюрприз ему будет!
Сюрприз, действительно, получился что надо!
Когда все трое вошли в квартиру (Веня нес вещи), то глазам их предстало следующее зрелище: в зале, расположившись на ковре, Алеша и Олечка, обильно покрытые взбитыми сливками, увлеченно облизывали друг-друга. Орал магнитофон, поэтому приход родителей и соседа был ими замечен не сразу.
«А ведь в этом что-то есть!» – практично подумал дядя Яша.
«Не могли заявиться хотя бы через минуту!» – с досадой подумал Алёша, прерывая своё приятное занятие.
«Ой, предки! Ну, да стыд не дым, глаза не выест! Зато теперь точно женится!» – подумала торжествующе Олечка, осторожно выпуская из ладошки раскаленный едва не до бела, готовый вот-вот взорваться Алешкин… э-э… прибор.
«Во, блин, ваще-е!» – подумал Веня.
«Ой, ну как она лежит! Ребенку же неудобно!» – подумала Шура огорченно. (Все, как в старом анекдоте! Только, откуда анекдоты берутся? Из жизни, Читатель!)
Всеобщее замешательство длилось недолго. Взрослые деликатно вышли на кухню, молодежь кинулась в ванную. Все сделали вид, что ничего такого не произошло. И впрямь, ведь, ничего такого! Не так ли, Читатель? Дело-то молодое!
Немного погодя, когда всё устаканилось, стали собираться обедать и отмечать дяди Яшино возвращение. Олечка стеснялась и хотела уйти, но Шура поймала её в коридоре, крепко обняла и поцеловала.
– Поможешь на стол накрыть… дочка! – ласково предложила она девушке.
Та прижалась к возможной свекрови и еле слышно прошептала:
– Я его так люблю, Алёшу! Он такой красивый… на Вас похож!
Шурино сердце было окончательно покорено!
За обедом распили бутылочку Столичной и воздали должное щедрому Шуриному угощению.
Опосля пили чай с плюшками и разговаривали на всякие темы.
Алеша отыскал и отдал Вене шесть юбилейных рублей, чему тот был чрезвычайно рад. Пообещал привезти парню из Женевы сувенир.
Немного погодя Олечка засобиралась домой, Алеша пошел её провожать. Веня, осознав, что все выпито и съедено, тоже ушел к себе.
– Скоро гипс-то снимут, Яша? – поинтересовалась Шура, вернувшись в комнату халате.
– Да, дней через десять, в поликлинике. А что?
– Я подумала, в постели тебе с гипсом неудобно будет…
Дядя Яша воспринял это заявление как намек и вызов, и на одной ноге запрыгал за кокетливо визжащей женой, у которой под халатом ничего не было.
За окном сгущались сумерки, зажглись фонари и неоновый лозунг над домом напротив: «Народ и Партия е…!». Остальные буквы не светились, но содержание надписи угадывалось. Позвякивал трамвай, прогудела вдали электричка. Обычный московский вечер…
…Куда там! Не в пример лучше толедских клинков наши, златоустовские! …Ну, и что Вы доказали, разрубив стол, месье?
Глава пятая
Дел за время отсутствия накопилось много. Отзавтракав, дядя Яша поехал в центр, где у него была назначена встреча с метростроевцем Николаем. Звоня накануне, тот намекал на кое-что интересное, свежевыкопанное, но, будучи прирожденным конспиратором, впрямую не говорил. Встречу назначил в пивной у Киевского вокзала.
Войдя в пивняк, дядя Яша увидел Николая за столиком в углу с полупустой кружкой и рыбьим скелетиком на обрывке газеты. Взяв четыре бутылки дорогого чешского, ибо разговор предстоял долгий, наш Петрович присоединился к нему.
– Привет, Микола!
– Здравствуй, Яков Петрович! Что с ногой-то? Не перелом?
– Сломал, ага! Да неважно… Пивка будешь? Только воблы у меня нет.
– Счас организуем! – Николай поднял руку и щелкнул пальцами.
Подошел мужичок в рваной телогрейке.
– Рыбки желаете? – сипло вопросил он и открыл кошелку, показывая товар.
Это была не вобла, а так, вяленая плотва и окуньки. Впрочем, неплохого качества.
– Сам, что ль, ловил? – поинтересовался дядя Яша, выбирая рыбешек покрупнее.
– Угу, – подтвердил мужичок, деликатно сморкаясь на и без того грязный пол, – Жить-то, надо! А у меня семья большая, и сам я пьющий…
– И почем нынче эта фауна?
– Рупь за пару, пять штук на два рубля. А ратаны – пять штук на рупь!
– Не, ратанов не надо! – дядя Яша протянул ему два рубля за пять плотвиц.
– Спасибо, товарищ подполковник! Я всегда здесь поблизости, если что!
– Ты что, знаешь меня? – удивился наш герой.
– Так ведь видно, что военный, хоть и в штатском. Не в бобрах, лицо боевое, значит – академиев не кончал! Значит, подполковником в запас ушел!
Дядя Яша только поморгал удивленно от такой прозорливости.
Отпили пива, расчленили рыбку. Ритуально поджарили на спичке плавательный пузырь. Закурили.
– Ну, показывай? – вопросительно кивнул расшифрованный подполковник Николаю.
Тот, не спеша, хлебнул долгий глоток, и вынул из кармана пальто коробочку из-под монпансье. Там лежало три серебряных советских рубля 1924 года и несколько полтинников. Состояние хорошее. Не раритет, но для обмена сгодится. Дядя Яша сделал равнодушное лицо.
– Не густо… Сколько, слушай, ежели советскими?
– Полсотни за все! – заговорщицки озираясь ответил Николай.
Цена была божеской. В клубе этот набор продался бы рублей за восемьдесят, но надо было поторговаться. Опять же, пиво и рыбки ведь были за дяди Яшин счет!
Глядя Николаю прямо в глаза, дядя Яша отхлебнул пива и прищурился. Это был его фирменный метод – тянуть паузу, заставляя противника нервничать. Николай заёрзал.
– Если все сразу и прямо сейчас, то пятерку сброшу!
Дядя Яша прищурился ещё сильнее.
– Ладно, за сорок отдам! Дешевле не могу!
Это устраивало гораздо больше, но надо было дожать противника и оставить за собой последнее слово.
– Слушай… Прибавить бы надо… – проворчал дядя Яша, вроде бы все ещё сомневаясь и ковыряя монету ногтем.
Поняв, что покупатель вот-вот расколется на деньги, метростроевец решил, что прибавить стоит.
– Во, ещё это там было, – и положил на стол глиняную трубку, из которых курили при Петре Первом траву Никоциану солдаты и чиновники помельче.
