Грань

– Ну, тогда начнём, – говорю ровно, не поднимая на него глаз.

В комнате становится тихо, слишком тихо. Только скрип стула и шелест страниц, а между нами – этот странный, колючий холод, который он, кажется, не решается разогнать.

Каэль садится напротив, раскладывает свои записи, но вместо того чтобы сразу приступить, задерживает на мне взгляд.

– Ты сердишься, – произносит он не как вопрос, а как факт.

Я отрываю глаза от формул, встречаю его взгляд и пожимаю плечами.

– С чего бы? У нас же… просто репетиторство, – специально делаю ударение на последних словах.

Он сжимает карандаш, будто пытаясь сдержаться, и отворачивается к тетради.

– Хорошо. Просто репетиторство.

И мы оба замолкаем, делая вид, что увлечены задачами, хотя на самом деле между нами растёт нечто гораздо сложнее, чем любая формула.

Мы работаем в тишине, слышно только, как его карандаш царапает бумагу. Каждый раз, когда он задаёт вопрос, я отвечаю коротко, почти отрывисто.

Каэль несколько раз бросает на меня непонимающие взгляды, словно ищет в моём лице подсказку, что же пошло не так.

– Что-то случилось? – наконец спрашивает он, откинувшись на спинку стула.

Я делаю вид, что увлечена решением примера, и даже не поднимаю глаз.

– Нет. Просто… устала.

Он хмыкает, но не отступает.

– Ты ведёшь себя странно.

В груди всё сжимается, но я не могу сказать правду – нельзя, чтобы он узнал, кто я на самом деле, и что я видела его там, на треке, с той блондинкой.

– Может, это тебе кажется, – отвечаю, и холод в моём голосе режет не хуже ножа.

Каэль молчит, но его взгляд становится жёстче. Он что-то чувствует, но не понимает, что именно. А я продолжаю прятаться за задачами и чужими формулами, лишь бы не выдать себя.

– Если ты сердишься из-за того поцелуя на балконе… прости, – почти шёпотом произносит он, будто опасаясь собственной откровенности.

Я замираю, притворяясь, что не услышала, но слова застревают в голове, как колючки.

– А зачем тогда? – мой голос звучит тише, чем я хотела, но холод в нём всё тот же.

Каэль поднимает брови, словно я задала вопрос, на который он сам не знает ответа.

– Не знаю… так вышло, – он усмехается, но усмешка выходит натянутой, и тут же отводит взгляд.

Я отворачиваюсь, делая вид, что снова занята учебником.

– Понятно, – сухо произношу, перелистывая страницу.

В комнате становится ещё тише, и даже стук карандаша по бумаге прекращается. Мы сидим напротив, но между нами теперь целая пропасть, которую он, похоже, не умеет или не хочет перейти.

Мы сидим, упрямо молча, будто каждая секунда тянется вечностью. Листы с формулами лежат между нами, но никто их не трогает – я слишком занята тем, чтобы не смотреть ему в глаза, а он, кажется, всё ещё пытается понять, что не так.

Вдруг в замке поворачивается ключ, и в коридоре слышится знакомый звук – отец вернулся.

Дверь открывается, и в проёме появляется его силуэт. Он слегка удивляется, увидев нас вместе за столом, на кухне, в окружении тетрадей и карандашей.

– Вот это сюрприз, – тепло произносит он, снимая пиджак. – А я думал, ты весь вечер одна просидишь.

Я чуть смущённо улыбаюсь, а он кладёт ладонь мне на плечо, как всегда, чуть сжимая – тихий жест поддержки, который только он умеет.

– Добрый вечер, мистер Харт – вежливо говорит Каэль, моментально поднимаясь.

– Добрый вечер, – отвечает отец, одобрительно кивнув. – Что, математика? Ну, молодцы.

Он заглядывает в тетради, чуть хмурит брови от формул, но в глазах – тепло. – Не буду мешать, просто рад, что у тебя есть компания.

И с его появлением напряжение будто немного спадает: на кухне становится светлее, а воздух – мягче.

– Ты не мешаешь, пап, – говорю я, откладывая ручку. Голос выходит мягче, чем я планировала, и сама себе удивляюсь.

Отец улыбается и, глянув на часы, замечает:

– Всё равно уже поздно для этих формул. Предлагаю сделать перерыв и поужинать.

– О, я не хотел… – начинает Каэль, но отец сразу обрывает, махнув рукой.

– Никаких «не хотел». У нас суп остыл, но ещё вполне вкусный, а я, между прочим, уже за целый день соскучился по нормальному разговору, а не по телефонным переговорам.

Он говорит это с такой лёгкостью, что в груди теплеет, и даже Каэль, кажется, чуть расслабляется, неловко усмехнувшись.

– Ладно… если вы не против, – осторожно произносит он, глядя на меня, будто ждёт моего разрешения.

– Конечно, не против, – отвечаю, и отец уже хлопочет у плиты, доставая тарелки и наливая суп, словно мы всегда так сидели – втроём, без лишних вопросов.

А в воздухе всё ещё есть тень напряжения… но теперь она смешивается с запахом свежего хлеба и теплом домашнего вечера.

Мы садимся за стол, и отец первым делом подвигает ко мне тарелку, как делал всегда, с какой-то тихой заботой, от которой тепло разливается внутри.

– Эйлин, ешь, ты, небось, опять весь день за учебниками, – произносит он мягко, с тем самым тоном, которому невозможно возразить.

Каэль усмехается, бросив на меня взгляд:

– Полностью согласен. На голодный желудок даже формулы предательски путаются.

– Вот! – отец довольно кивает. – Молодой человек дело говорит.

Разговор легко уходит в шутки и истории. Отец вспоминает забавный случай с работы, а Каэль подхватывает, рассказывая про своего знакомого, который умудрился перепутать преподавателей и чуть не сдал курсовую не туда.

Я ловлю себя на том, что уже не сижу, скрестив руки на груди, и отвечаю чуть теплее, чем планировала. Смеюсь, когда отец неловко проливает чай, а Каэль, не раздумывая, подвигает ему салфетку.

– Вот, держи, – он смотрит на меня уже без той настороженности, что была вначале.

Когда последние крошки хлеба исчезают с тарелок, а чай в кружках остывает, отец, откинувшись на спинку стула, бросает взгляд на часы.

– Пожалуй, на сегодня хватит. Каэль, как всегда рад тебя видеть. Эйлин, проводи гостя, – говорит он с привычной теплотой.

Я киваю, вставая из-за стола. Каэль благодарит за ужин, его голос звучит так же ровно, как и всегда, но в тоне есть неуловимая мягкость. Мы направляемся в прихожую, шаги гулко отдаются по полу.

Он медленно надевает куртку, будто не спешит уходить, а я, стоя чуть в стороне, наблюдаю за ним.

– Вечер прошёл… неплохо, – тихо произносит он, встречаясь со мной взглядом.

Я не спешу отвечать. Просто открываю дверь, впуская в дом прохладный вечерний воздух, и он на секунду задерживается на пороге.

Он оборачивается ко мне, словно хочет что-то добавить, но вместо слов просто слегка улыбается – та самая едва заметная, но почему-то цепляющая улыбка.

– Увидимся, Эйлин, – говорит он мягко, и в его голосе нет ни капли насмешки или бравады, к которой я привыкла.

– Увидимся, – отвечаю я, стараясь, чтобы это прозвучало нейтрально, хотя внутри что-то странно теплеет.

Он выходит на улицу, и вечерний свет фонаря ложится на его профиль, выделяя резкие линии лица. Я остаюсь стоять у двери, наблюдая, как он уходит к мотоциклу. Двигатель рычит, и звук постепенно растворяется в ночи.

Закрывая дверь, я всё ещё ощущаю лёгкий запах его парфюма, смешанный с прохладой улицы, и, почему-то, не спешу возвращаться в кухню.

Постояв пару минут в прихожей, я глубоко вздыхаю и возвращаюсь на кухню.

Папа уже убрал со стола, аккуратно сложив тарелки в раковину. Он оборачивается и тепло улыбается:

– Ну что, проводила?

– Проводила, – отвечаю я, садясь на стул.

– Хороший парень, – замечает он как бы между делом, ставя последнюю тарелку в сушилку. – Спокойный, вежливый… и смотрит на тебя с уважением. Мама бы обрадовалась, знай она, что ты дружишь с таким.

Фраза про маму обжигает изнутри, как ледяной ветер. Я отвожу взгляд, чувствуя, как в груди неприятно сжимается. Перед глазами всплывает картинка – я маленькая, сижу у неё на коленях, она смеётся и поправляет мне волосы, пахнущие клубничным шампунем…

– Пап… – голос предательски дрожит, и я прячу руки под стол.

Он на мгновение замирает, будто понимает, что сказал лишнее.

– Прости, я не хотел… – мягко произносит он и подходит ближе, кладёт ладонь мне на плечо. – Просто… иногда мне кажется, что она всё ещё рядом.

Я молча киваю, боясь, что если открою рот, слёзы предадут меня.

Тепло его руки и тихий шелест воды в раковине немного возвращают меня в реальность.

Мы ещё пару минут сидим в тишине – он у раковины, я за столом.

Кажется, каждый из нас прокручивает в голове свои воспоминания.

Папа первым нарушает молчание:

– Знаешь… она всегда говорила, что ты упрямая, как я. – Он чуть улыбается, и в уголках глаз появляются мягкие морщинки. – Но в этом есть сила. Не позволяй никому её ломать.

Я поднимаю на него взгляд.

– Спасибо, пап, – тихо говорю, чувствуя, как обида от его неловкой фразы про маму уже не так колет.

Он кивает, вытирает руки полотенцем.

– Ладно, Эйлин. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, пап.

Я ухожу в свою комнату, а он гасит свет на кухне.

И тишина дома кажется такой же тёплой, как его голос.

*****

Шадоу больше месяца не появляется на гонках – и это моё решение.

Сейчас важнее учеба. Адреналин ночных заездов манит, но я знаю: стоит вернуться – и всё, что я выстроила, рухнет.

Я ухожу в лекции, тетради и задачи, прячу подальше кожаную куртку и шлем.

Наши с Каэлем занятия идут спокойно, без резких всплесков.

Мы почти не спорим, он стал меньше задавать лишних вопросов, а я – чуть мягче в ответах.

Иногда мне кажется, что между нами тонкая, осторожная ниточка доверия начинает крепнуть… и от этого держать дистанцию становится всё труднее.

Один из тихих вечеров.

Мы сидим за столом, тетради вразброс, карандаш вертится у меня в пальцах, а Каэль в который раз пытается упростить задачу до абсурда.

– Ну смотри, – ухмыляется он, откидываясь на спинку стула, – если ты так долго смотришь на формулу, может, она сама решится?

Я поднимаю на него бровь.

– Если я буду смотреть на тебя так же долго, ты тоже станешь умнее?

Он чуть прикусывает губу, сдерживая смешок, и тянется к моей тетради, но я шлёпаю его по руке.

– Руки прочь, гений, это моя территория.

– О, значит, у тебя тут своя империя? – дразнит он.

– Да. И в ней не пускают в гости тех, кто думает, что математика решается силой взгляда.

Он смеётся тихо, но в этом смехе есть что-то тёплое, почти домашнее.

И на миг мне даже кажется, что между нами нет всех этих стен, что я так старательно строила.

Каэль хитро щурится, явно решив, что не оставит это без ответа.

– Ладно, королева формул, – протягивает он, лениво постукивая пальцами по столу, – может, ты и правишь своей «империей», но я-то вижу, что твои законы легко обойти.

Я ухмыляюсь, слегка наклоняясь вперёд.

– Смело. Особенно для того, кто до сих пор путает синус с косинусом.

– Это было один раз, – фыркает он.

– Дважды. – Я безжалостно тыкаю пальцем в его тетрадь. – Вот тут и вот тут.

Он приподнимает бровь, наклоняясь ко мне почти вплотную.

– Осторожнее, Эйлин. Когда ты так уверенно меня добиваешь, мне хочется взять реванш.

– Можешь попробовать, – вызывающе говорю я, поднимая подбородок. – Только предупреждаю: проигрывать тебе придётся красиво.

Его улыбка становится шире, но в глазах мелькает азарт.

Он откидывается на спинку стула, покручивая ручку между пальцами и чуть приподнимает бровь.

– Знаешь, такими темпами тебе скоро моя помощь вообще не понадобится, – лениво тянет он.

Я медленно поднимаю взгляд, опираясь локтем о стол.

– Что, боишься потерять свой единственный повод видеть меня?

Его улыбка становится шире.

– Может, я просто наслаждаюсь твоим обществом.

– Ну тогда придётся постараться, чтобы заслужить ещё пару встреч, – парирую я, чуть склоняя голову.

– Думаешь, это ты мне ставишь условия? – он усмехается, но в глазах вспыхивает азарт.

– Нет, Каэль, – я легко откидываюсь на спинку стула. – Это жизнь ставит условия. А я просто выигрываю.

Я скидываю ручку на тетрадь и, чуть прищурившись, бросаю в его сторону взгляд из-под ресниц.

– Ты, оказывается, неплох в объяснениях… хотя, возможно, я просто быстро учусь.

Каэль усмехается, откинувшись на спинку стула.

– Или тебе просто нравится, когда я к тебе придираюсь.

– Не льсти себе, – я склоняю голову, играя кончиком карандаша в пальцах. – Если бы ты меня раздражал, я бы давно выгнала тебя из-за этого стола.

Он чуть наклоняется вперёд, взгляд становится цепким.

– А может, ты просто боишься, что без меня будет скучно?

– Может, – отвечаю я, с вызовом глядя ему в глаза, – а может, ты просто слишком любишь думать, что нужен.

В уголке его губ мелькает хищная улыбка, и он уже готов что-то сказать, но я опускаю взгляд в тетрадь, обрывая момент.

Мы сидим над тетрадями, я сосредоточена на задачах, но ощущаю его взгляд – дерзкий, наглый, как будто он изучает каждую деталь.

– Если будешь так сверлить меня глазами, я начну брать за это почасовую оплату, – бросаю, не поднимая головы.

– Могу платить натурой, – его голос тянется лениво, с усмешкой.

Я резко поднимаю взгляд.

– Ты вообще сюда учитьтпришёл или позаигрывать?

– А кто сказал, что я не могу делать и то, и другое? – он чуть подаётся вперёд, опираясь локтем на стол, будто намеренно вторгается в моё пространство.

– Рискованно, – отвечаю я, наклоняясь ближе. – Можешь ведь и не потянуть.

– Думаешь, я не справлюсь? – он смотрит прямо в глаза, и в его улыбке скользит вызов.

– Уверена, что попытаешься, – я чуть усмехаюсь.

– Тогда проверим прямо сейчас, – он произносит это тихо, но в его голосе чувствуется стальной тон.

И прежде чем я успеваю ответить, он перехватывает мою челюсть пальцами и дерзко целует – горячо, слишком уверенно, так, что я на секунду забываю, как дышать.

Я замираю всего на секунду, ошеломлённая его напором, но быстро беру себя в руки и чуть отстраняюсь, прижимая ладонь к его груди.

– Ты всегда такой самонадеянный? – мой голос звучит насмешливо, но сердце бьётся быстрее.

– Только когда уверен, что хочу чего-то, – он улыбается уголком губ, и в этой улыбке слишком много дерзости.

– А если я скажу, что это было лишним? – приподнимаю бровь, наблюдая за ним.

– Тогда я извинюсь… – он наклоняется ближе, его дыхание обжигает мою кожу, – …и сделаю это снова.

– Ты наглый, – шепчу я, но в голосе больше смеха, чем упрёка.

– И тебе это нравится, – он смотрит прямо в глаза, не мигая.

Я собираюсь отвести взгляд, но он внезапно берёт моё лицо в ладони и, не дав мне времени возразить, снова прижимается губами к моим – уже смелее, глубже, будто подчёркивая, что последнее слово останется за ним.

Поцелуй пронзает меня, заставляя сердце бешено колотиться. Его руки уверенно держат моё лицо, не оставляя ни малейшего шанса отстраниться. Но внутри что-то сопротивляется – смесь возбуждения и тревоги, словно я стою на грани между двумя мирами.

Когда мы наконец отрываемся друг от друга, его глаза горят вызовом, а на губах играет лёгкая ухмылка.

– Вот так лучше, – говорит он тихо, словно делая намек, что игра только начинается.

Я молча киваю, чувствуя, как по венам течёт напряжение. В этот момент весь мир вокруг будто сужается до одной только комнаты и его взгляда, который одновременно манит и пугает.

– Не думай, что я дам тебе передышку, – добавляет он, возвращаясь к тетрадям, – мы ещё не закончили.

Я вздыхаю, но готова продолжать. Игра только набирает обороты.

Он складывает тетради и откидывается на спинку стула, бросая на меня взгляд с лёгкой насмешкой.

– Ну что, может, съездишь со мной снова на трассу? – спрашивает он. – Знаю, ты уже была там, но кто знает, может, там ещё что-то стоит увидеть.

Я усмехаюсь, слегка закатывая глаза.

– Каэль, я уже знаю, что там происходит. Трасса, скорость, шум моторов – всё это не ново. Но почему бы и нет… если ты хочешь, чтобы я составила тебе компанию.

Он улыбается, этот вызов в его взгляде мне нравится.

– Вот и отлично. Тогда поехали в следующий раз вместе. Посмотрим, кто на самом деле знает, как это – быть на высоте.

Я киваю, ощущая, что игра только начинается заново, но теперь с новым оттенком – пониманием и интересом.

Глава 8

8 Глава

В пятницу вечером внизу слышен знакомый гул мотора. Я выглядываю в окно – чёрный мотоцикл Каэля стоит у ворот, сам он, как всегда, в своей кожаной куртке, небрежно опирается на байк и смотрит прямо в сторону дома.

Я беру куртку, быстрым движением перекидываю через плечо сумку и спускаюсь вниз. В прихожей папа останавливает меня взглядом.

– Ты куда собралась?

– С Каэлем, он заехал, – отвечаю я спокойно, стараясь не показывать лишних эмоций.

Отец недолго смотрит на меня, потом кивает, хотя в его глазах читается нечто вроде осторожного недоверия.

– Будь осторожна, – говорит он только.

Я выхожу. Каэль открывает мне забрало шлема и протягивает второй – для меня.

– Опаздываем, малышка, – с наглой ухмылкой бросает он.

– Надеюсь, не рассчитываешь, что я буду впечатлена этим парадом? – дерзко отвечаю, но беру шлем.

– Нет, – он усмехается и помогает застегнуть ремешок, – я рассчитываю, что тебе понравится сидеть за моей спиной.

Он заводит двигатель, и рев мотоцикла пронзает вечернюю тишину.

Мотор взревел так, что вибрация отозвалась внутри груди. Я крепко держусь за него, хотя сначала пытаюсь сохранять дистанцию – но на скорости это невозможно. Ветер бьёт в лицо, холодный, резкий, пробирает до костей, а от тепла его спины становится только сильнее контраст.

Каэль ведёт так, будто дорога принадлежит только ему. Лихие повороты, короткие ускорения – и каждый раз у меня сердце замирает, но я всё равно сжимаю его сильнее. Он явно это чувствует, потому что слегка наклоняет голову вбок, и сквозь рев мотора мне кажется, что я слышу его довольный смешок.

Дорога уходит всё дальше за город, огни остаются позади. Тьма плотная, будто поглощает нас, и только фары выхватывают из мрака куски трассы.

– Держись крепче, принцесса, – кричит он, и я почти вижу его ухмылку под шлемом.

Я закатываю глаза, но всё равно обнимаю его сильнее. И ненавижу себя за то, что это даёт странное чувство безопасности, хотя каждое движение байка на пределе риска.

Мы вылетаем на знакомую площадку – толпа, шум, музыка, огоньки фар и прожекторов. Атмосфера кипит.

Каэль резко тормозит, байк глухо рычит, и он с лёгкостью соскальзывает с сиденья. Подходит ко мне, помогает снять шлем, и его пальцы скользят чуть дольше, чем нужно.

– Скучала? – с дерзкой ухмылкой спрашивает он.

Я снимаю шлем, и гул толпы словно меняется. Люди замечают меня рядом с Каэлем – и в ту же секунду начинают переглядываться, шептаться. Я ловлю на себе взгляды – удивлённые, цепкие, с оттенком недоверия.

– Это она опять?

– Да ну, второй раз подряд?

– Обычно он никого дважды не привозит…

Фразы, брошенные будто невзначай, долетают до меня сквозь музыку и шум. Внутри поднимается странное чувство – смесь раздражения и холодной отстранённости. Я делаю вид, что ничего не слышу, и расправляю плечи, будто эти слова не имеют для меня ни малейшего значения.

Каэль замечает реакцию толпы и ухмыляется, явно наслаждаясь вниманием. Он склоняется ближе, почти к самому уху, так что его голос перекрывает гул.

– Похоже, ты сбиваешь им картину мира, – тянет он с насмешкой. – Не привыкли видеть меня с одной и той же девушкой.

Я фыркаю, делая шаг в сторону, чтобы создать хоть иллюзию дистанции.

– Твои проблемы, Блэквелл. Я не просила приглашать меня.

– Но приехала, – тут же парирует он, взглядом прожигая меня до дрожи.

Толпа гудит, кто-то смеётся, кто-то явно ждёт зрелища – как будто я стала частью чужой игры.

Мы пробираемся сквозь толпу к его команде. Взгляды людей жгут спину, но у ребят совсем другая реакция – они встречают нас радостно, как старых знакомых.

– О! Снова пришла! – Рой тут же расплывается в широкой улыбке. – Значит, тебе всё-таки понравилось в прошлый раз!

– Вот уж не думал, что Каэль кого-то приведёт второй раз, – хмыкает Лиам, хитро косится на друга. – Ты, похоже, исключение.

Ребята переглядываются, подшучивают, а в их голосах нет ни тени сомнения или неприязни. Они действительно рады. Атмосфера вокруг них совсем другая – теплая, простая, будто я вошла в круг, куда сложно попасть, но куда легко слиться, если принимают.

Каэль бросает на них взгляд, в котором сквозит недовольство, и язвительно замечает:

– Что, прямо праздник из-за того, что я привёл кого-то второй раз?

– Ну а что, мы же не слепые, – усмехается Рой. – Тебе с ней явно не скучно.

Я закатываю глаза, стараясь скрыть лёгкую улыбку, которая сама вырывается на губах.

Каэль встаёт чуть ближе, его плечо касается моего.

– Привыкай, – тихо бросает он, так что слышу только я. – Они любят копаться в чужих делах.

Ребята тут же начинают подтрунивать – но не зло, а по-дружески, словно проверяют, выдержу ли я их атмосферу.

– Эйлин, а ты точно знаешь, во что вляпалась? – с усмешкой спрашивает Лиам. – С Каэлем рядом можно мозги потерять быстрее, чем на повороте трассы.

– Я думал, это только с нами происходит, – подхватывает Рой. – А ты, похоже, держишься. Уважуха.

Я скрещиваю руки на груди и дерзко отвечаю:

– Я прекрасно знаю, во что ввязалась. И поверьте, выдержать ваши подколы легче, чем выдерживать его характер.

Ребята дружно взрываются смехом, кто-то даже свистит.

– Вот это попадание, – кивает Рой. – Слушай, Каэль, да её к нам в команду надо, она тебя умеет ставить на место.

– Молчи уже, – бурчит Каэль, но в уголках губ мелькает тень улыбки, которую он явно пытается спрятать.

– Ладно, ладно, – успокаивается Лиам, – мы просто рады, что ты с нами. Тут редко кто появляется второй раз, обычно у людей хватает мозгов не возвращаться.

– Или смелости, – добавляет Рой. – Но ты явно не из тех, кто пугается.

Я чуть приподнимаю подбородок, встречая их взгляды уверенно.

– Верно подмечено.

Каэль обводит всех тяжелым взглядом, как будто предупреждает: ещё слово – и он кого-нибудь прибьёт. Но ребята только довольно ухмыляются: им явно нравится смотреть, как мы перекидываемся колкостями.

Толпа шумит, воздух вибрирует от рева моторов. Все ждут, когда на линии появится тень, когда привычно раздастся шепот: «Шадоу здесь». Но её нет. Минуты тянутся, люди переглядываются – и становится ясно: в этот вечер она не появится.

– Ну вот, я же говорил, – фыркает кто-то из команды. – Слилась.

– Не слилась, – хмуро бросает Рой. – Просто… у неё свои правила.

Но толпа уже переключает внимание на тех, кто вышел на старт. Среди них – Каэль. Он поднимает забрало, будто проверяет видимость, и на мгновение его взгляд скользит по мне. Мимолётный, быстрый, но достаточно цепкий, чтобы у меня в груди кольнуло.

Я стараюсь не выдать ничего – ни эмоций, ни мысли, ни того, как сердце пропустило удар. Просто стою среди прочих зрителей, делая вид, что всё это меня касается не больше, чем остальных.

Секунду спустя он отворачивается, надевает шлем и полностью уходит в гонку. Толпа замирает в ожидании старта.

Хлопок – и трасса оживает. Байки рвутся вперёд, рев моторов перекрывает крики толпы. Я стою в гуще людей, но ощущаю себя в другой реальности: каждый поворот, каждый рывок – будто внутри меня.

Каэль стартует уверенно, занимает выгодную позицию. Я вижу, как он рискует на первом резком повороте – слишком поздно тормозит, и мне на миг кажется, что он не впишется. Сердце срывается вниз, но он чудом удерживает байк, выправляет траекторию и снова выходит в поток. Толпа взрывается от восторга.

Я стискиваю пальцы так сильно, что ногти врезаются в ладони. Почему меня это так трогает? Я же не должна… Я ведь зритель, просто зритель.

Опасный участок, два соперника пытаются прижать его с обеих сторон. На секунду кажется, что они сомкнутся, и Каэлю придётся сбросить скорость, но он, словно не видя преград, ныряет между ними и вырывается вперёд. Такой безрассудный и такой… настоящий. Толпа ревёт, кто-то кричит его имя.

Я чувствую, как внутри поднимается тот самый адреналин, что всегда переполняет меня на трассе. Но сегодня – я по другую сторону. Сегодня я – не Шадоу.

Финиш близко. Последний вираж, и Каэль проходит его дерзко, на грани. Колёса визжат, мотор рычит, но он удерживает и вырывается первым. Чистая победа. Толпа взрывается, его команда бросается к нему с криками и аплодисментами.

Я стою неподвижно. Сердце колотится, в груди пусто и тяжело. В его победе есть что-то, что заставляет меня злиться и восхищаться одновременно.