Счастливый человек

– Привет, Илюш. На вот, передашь Егору.

– Здравствуйте, И.Ю., передам конечно.

Мама Егора обвела взглядом всю видимую ей часть жилплощади, после чего вздохнула и с какой-то досадой промолвила:

– Ну, сейчас ремонтик сделаем, и живите…

Ситуация стала комична до безобразия, я было хотел ей рассказать всю историю, что я здесь делаю и как оказался, но понял, что лучше не надо, потому что на моё повествование она выдала бы что-нибудь типа:

– Илюш, не надо ничего объяснять, материнское сердце… его не обманешь.

Ну или что-то в этом духе. Короче, я просто молчал, а она спешно ретировалась из квартиры. Естественно, по приходу друга я ему все рассказал, мы поржали и продолжили пьянствовать под мелодии камбоджийского рока. Я к чему вспомнил эту историю, мужчинам очень трудно порой объяснить ситуацию или посвятить кого-то в причины своей неудачи, особенно если слушателем является женщина. С детства маман мне говорила: «Не оправдывайся, мужчина не должен оправдываться», позже, несколько моих пассий тоже любили повторять эту фразу, чем изрядно меня подбешивали. Кто-нибудь определял границу между объективными причинами и оправданием? Расскажите пожалуйста, потому что ваш оппонент видит оправдания при любых раскладах. Кстати, начальники на работе, реагируют на мои косяки один в один. Прям как женщины. Исходя из этого уравнения, женщина равно начальник. А вы: слабый пол, слабый пол. Правда, и отношение с таким подходом формируют соответствующее, а мы все знаем, как наш народ относится к своему руководству. Я вообще человек спокойный, но подобные выходки, а именно абсолютное нежелание вникнуть в проблему, которая помешала мне что-то сделать, заставляет взрываться изнутри. Представляется картина семейной пары, прожившей двадцать лет в браке и в своей манере ненавидящей друг друга. И вот просит жена мужа хлеба купить, а его похитили инопланетяне по дороге в магазин, вернув спустя несколько месяцев. Он возвращается домой, переполненный радостью жизни, ибо смог вернуться, даже цветов жене купил, заходит, а она стоит в халате и бигуди, смотрит на него, хмуря брови, и спрашивает:

– Ты хлеба купил?

– Дорогая, меня инопланетяне похитили!

– Вечно у тебя оправдания, мог бы шапочку из фольги надеть.

– Но…

– Ни о чем тебя попросить нельзя. Говорила мне мама!

Крик. Запой. Занавес.

Конечно, я нарисовал образ мужчины-тряпки, который волочит свое существование, принимая все тяготы и лишения мужской доли. Каким вообще должен быть современный настоящий мужчина? Изменился ли образ этого мифического существа за последние пару десятков лет? Изменился однозначно, а каким он должен быть не имею ни малейшего представления. Я сторонник версии, что мы живем в век женской эмансипации, женщины работают на тех местах, где лет четыреста назад их было трудно представить, содержат семьи, а в Германии нередки случаи насилия над мужчинами со стороны их вторых половин. Тем не менее, в сети все чаще вопят о каких-то ущемлениях, харасменте, неуважении и прочих ужасах по отношению к прекрасному полу. Прецеденты бывают всегда и абсолютно разные, но неугомонные дамы все чаще пытаются замахнуться на тенденцию. Как мне кажется, получив век женской эмансипации, ответным явлением стал регресс мужественности у, так сказать, сильного пола. В погоне за свободой мы потеряли важные ориентиры. Взять классическую литературу нашей страны, у разных писателей прослеживались похожие образы женщин, при этом они были индивидуальны и самобытны, но общность их жизненных ориентиров прослеживалась, были как бы негласно обозначены запреты и вольности, читатель мог различить черное и белое в мыслях и поступках любой героини, а их решимость, жертвенность и умение любить вызывали уважение и даже некоторый трепет. Мужчины же были сильны, прямы, умны, ну или старались подходить под эти критерии. А сейчас мы не хотим ни на кого походить, мы хотим свободы, индивидуальности, самореализации и много других страшных слов, создающих только иллюзию желаемого. Истинной целью стали деньги. Это уже даже не средство для комфортного существования, желание иметь больше денег стало движущей силой любого сознательного или бессознательного поступка. Причем идея это общемировая, не могу вспомнить исторического периода, когда бы идея получения как можно большего количества денег любыми путями была так культивирована во всем мире, среди людей всех возрастов, религий, сословий. Безусловно, я не настолько наивен, чтобы не понимать необходимость денежных средств в современных реалиях, но хотя бы стараюсь держать в голове тот факт, что это, в первую очередь – средство, их заработок, получение – это часть жизни, а не вся без остатка. Больше всего меня пугает, что идея получения денег вытесняет все остальное в нас, люди все чаще становятся карикатурными и безжизненными. Меня всегда восхищали, так сказать, простые люди, рабочий класс в книгах С.Д. Довлатова, это частенько пьющие люди, иногда хамоватые, но реально думающие и переживающие искренне о мире и событиях вокруг, какой-нибудь строитель мог на раз поддержать беседу о разностях философии Канта и Гегеля, причем со знанием дела и верой в необходимость думать об этом. Подобный контраст не может оставлять равнодушным. У поколения постарше всегда найдется интересная история о каком-нибудь бомже, который оказался образованным и интеллегентнейшим человеком. А сейчас все просто и четко: рабочий класс соответствует своими интересами и рассуждениями названию, а бомжи – обычные безынтересные люмпены. Поверьте, я говорю со знанием дела. На данном этапе своей жизни я и сам являюсь рабочим классом, мне нравится работать руками, нравится не только витать в облаках метафизики, но и элементарно уметь забить гвоздь или починить какой-нибудь механизм. Не поймите неправильно, мне нравится мой коллектив, я принимаю их правила игры и вместе с ними обсуждаю насущные бытовые проблемы, идиотов-руководителей и политику в стране, подкрепляя всё это тоннами обсценной лексики. Мы даже молоток гвоздоёбом называем, что уж. Однако при этом меня мучает неопределенность положения: с одной стороны, я полностью удовлетворен тем фактом, что зарабатываю на жизнь честным физическим трудом, вроде как, свой в суровом мужском коллективе, уж лучше так, чем быть холеным рафинированным эрудитом (об этом определении я напишу чуть позже), с другой – культурная пропасть между нами, которая то выталкивает меня из окружающей ментальной среды, то заставляет ассимилироваться глубже, чем мне хотелось бы, очень пугает. Простейшем примером служит диалог типа этого:

– Илюх, а ты чего сидишь?

– Живу по заветам Черчилля: никогда не стой, если есть возможность присесть, и никогда не сиди, если есть возможность прилечь.

– А что, у тебя своих мыслей нет? Зачем тебе Черчилль?

Достаточно карикатурная зарисовка вышла, первое что вспомнил пока писал, не самый наглядный пример конечно, но, надеюсь, суть я передал. Вероятно, именно поэтому я начал писать книгу сейчас, это небольшой спасительный островок в океане непонимания среди окружающих. Причем, я уверен, в подсознании они догадываются: что-то не так. Видно, иногда, оставаясь один на один со мной, им интересны мои выводы, порой даже любопытствуют, какую книгу я читаю в данный момент и о чем она. Я начинаю упоенно рассказывать, мой собеседник делает заинтересованный вид, но вскоре ему надоедает, и мы переводим тему, дабы не устраивать театр абсурда. Все равно, описанные люди заслуживают уважения, они смогли выйти из зоны комфорта, им непросто, девяносто процентов ненавидят свою работу, но у них есть свой мотиватор, который не дает сломаться. Как правило, это семья: жена и дети. Учитывая современный культ комфорта – поступок значимый для человека. Если это кто-то когда-то прочитает, то я предвкушаю тень сомнения, скрывающуюся под мыслью: «Почему не сменить работу? Можно же заниматься любимым делом и зарабатывать», или же что-то подобное. Лет пять назад я тоже мыслил непреклонными категориями и гневно критиковал людей, жалующихся на вышеописанные расклады в судьбе. За свою непродолжительную жизнь мне удалось сменить около десяти профессий. Этот опыт позволил мне понять одну важную вещь: у нас в стране невозможно долго заниматься любимым делом с удовольствием. Под страной я подразумеваю людей, не государство. Мы народ крайностей, который пытается метить в золотую середину, но всегда промахивается. Как бы вы ни любили свое дело, вам создадут такие условия и нагрузку, что вся легкость и желание пропадет через некоторое время, промежуток разный, но финал один. Например, большинство людей любят секс. А условный Вы, его просто обожаете. Вот начинается процесс соития, все хорошо, но тут Вам привязывают парочку гантелей, становится менее комфортно, но терпимо и вы продолжаете наслаждаться процессом. Затем вам надевают очки и, скажем, зимнюю шапку, вы вопрошающе смотрите на человека, который над вами как будто издевается, а он убеждает, что так надо. Процесс продолжается. Спустя некоторое время отовсюду Вы начинаете слышать советы, как это надо делать и где Вы ошибаетесь, причем и Вам, и вашему партнеру/партнерше хорошо, ведь это основная цель совокупления – получение удовольствия, но окружающих это ничуть не волнует, и они продолжают комментирование. Вы понимаете, что весь процесс превращается в фарс, собираетесь закончить, ан нет. Вам насильно скармливают какой-нибудь возбудитель и заставляют продолжать. Механически процесс не изменился, но к любимому занятию в таких условиях появляются зачатки ненависти. Поэтому, после ряда подобных событий я отложил категоричность мышления в сторону и пользуюсь им только в вопросах морали и нравственности. Например, мне противно от того, что даже в самых суровых мужских коллективах, взрослые люди позволяют себе жаловаться одному на другого, потом идти к объекту критики и жаловаться на первого. Это же детский сад. За непродолжительный период я выяснил, что в нашем небольшом коллективе все друг другом недовольны и без тени сомнения убежден, что обо мне тоже говорят плохо. Я не хочу принимать никаких аргументаций подобного поведения. Эти люди воспитывают своих детей и потом объясняют им, что такое хорошо и что такое плохо. Бедная кроха.

Потеряв ориентиры, мы стали изворачиваться с помощью субъективизма. Мол, я имею право на свое мнение, мне так видится. Это, конечно, не везде работает. Знаете, почему IT сфера так успешно развивается? Потому что всем абсолютно индифферентно, как вы видите ситуацию, код либо работает, либо нет, и проверить это можно моментально и без потерь. Зато в социальной сфере, реализация подразумевает долгую перспективу, можно лепить что угодно. Каждый раз боюсь свернуть в политику, поэтому периодически себя одергиваю. Но самый большой разгул субъективизма всегда была в искусстве. Теперь, в эпоху плюрализма мнений, каждый суслик – агроном. На любой шедевр или же бездарное творение можно сказать: «Мне нравится, не нравится, это моё мнение», а еще непобедимое: «ты не понимаешь». Жизнь приучила меня любить аргументы, неважно какой сферы это касается. Мнение должно быть хоть чем-нибудь подкреплено, кроме внутренних хотелок. Я человек с убитым чувством прекрасного, в живописи не понимаю ни на грамм. Даже «Мона Лиза» в Лувре заставила меня только прищуриться, обозначить в голове, что я её видел и развернуться в сторону выхода. И тем не менее, я полностью осознаю, что, скажем, Айвазовский божественно рисует. Может нравиться или нет морская тематика, но факт того, что нарисовано великолепно – стопроцентный. Да и «Мона Лиза» нарисована здорово, просто меня не восхищает. Однажды мы обсуждали с одной особой фильм:

– Слушай, я не понимаю, чем все так восхищаются, сюжетные ходы слизаны с двух фильмов другого режиссера и адаптированы под конкретного персонажа, идея стара как мир, в сценарии полно дыр. Порадовала только актерская игра.

– Ты не понимаешь.

– Может быть, тогда попробуй мне пожалуйста объяснить то, чего я не понимаю, приведи аргументы или парируй мои.

– Тебя не убедить, потому что ты агрессивно настроен по отношению к этому фильму.

– Я абсолютно спокоен, просто хочу услышать мнение человека, которому этот фильм так понравился, чем же?

– Ой, ты не поймешь.

– Я тебя сейчас ударю.

На мой взгляд, искусство призвано формировать у человека взгляды относительно той или иной ситуации, должен быть контакт с творцом в виде аргументов, разбора, критики. Даже хороший конструктивный спор – уже победа. А мы имеем только впечатление, основанное ни на чем. Скажут – это хорошо, здорово и остро социально, все так и подумают. Напустить пыли и создать впечатление значительно проще, чем заставить человека задуматься и сформировать обоснованное мнение. Любителям ориентироваться исключительно на эмпирический метод познания, хочется сказать: ребята, если при просмотре шедевра кинематографа, прочтении гениальной книги или любовании на всемирно признанную картину вас бить током, то вы запомните только силу разрядов.

Таким образом, формировать мнение стало гораздо проще: меньше думай, больше чувствуй. Результат обилия любого продукта человеческой деятельности показывает, что дефицит бывает полезен. Именно запреты и нехватка чего-то рождает в нас истинный интерес и заставляет быть деятельными. Советская цензура родила талантливейших писателей, поэтов, музыкантов и художников, признанных мировым сообществом. Я не фанат политики Советов, не утверждаю, что это заслуга только цензуры, но она подогревала интерес к нестандартному у жаждущих и заставляла творцов гнуть свою линию, быть настоящими под гнетом. Сейчас мы имеем всё, касаемо информационного поля и не имеем ничего, чтобы заставляло нас быть жаждущими, а творцов – борцами. Наш культурный генезис – это ролики на ютубе, а неутолимый голод – лайки с репостами. Да, формулировки достаточно узколобые, как-то нет настроения изгаляться с метафорами или аналогиями. Просто, если я не прав, каков процент читающего населения на данный момент? Появились ли за последние лет тридцать писатели уровня Хемингуэя, Набокова, Достоевского? Есть ли душа у современной музыкальной индустрии? А с какими словами ассоциируется понятие: «Современное искусство» мы итак знаем.

Грусть. Безмерная и непостижимая как океан, вам открывается только видимая её граница, как горизонт, но простирается она значительно дальше вашего поля зрения и понимания. Вы никогда не задумывались, что для радости всегда почему-то нужна причина? Даже самые прожженные оптимисты не могут долго быть преисполнены позитивом. Это как жажда или чувство голода, периодически нужно чем-то пополнять состояние благоприятного возбуждения. Думается, именно поэтому люди создали праздники и с нетерпением их ждут. Как поездка в автомобиле, где стрелка индикатора количества топлива неуклонно рвется к минимуму, но вы знаете, что неподалеку обязательно будет бензоколонка, главное дождаться и доехать, а если машина глохнет, то вы сами толкаете её в пункт назначения. Грусть же не нуждается в катализаторах. Никто не ищет повода погрустить. Грусть самодостаточна и неумолима – роковая женщина, из-за которой вы страдаете, но без неё не может быть вас самих. Ей не нужен повод, она обступает и мягко окутывает в свои объятия. Причины грусти так глубоки, что их выяснение подобно поиску черной кошки в комнате без света, аккуратно перебирая ногами в темноте, вы даже не знаете есть ли это животное здесь. Радость скоротечна, она плещется внутри и ловко пересекая края, выливается наружу, желая охватить ближних. Как правило, радостные события связаны с группой людей. Любой праздник несет свой результат в коллективе. У большого количества людей может быть общая причина для неё. Грусть наоборот, у каждого своя. Ей нельзя поделиться, можно попробовать объяснить, но никто не сможет разделить её с вами по-настоящему. Радость может быть иллюзорной, причины её могут быть искусственными. Грусть всегда настоящая, ей нельзя обмануться.

Раньше я всерьез думал, что латентной причиной моих переживаний является одиночество. Оглядываясь назад, я понимаю, что раньше для одиночества не было места, причем его заполняли не люди, а я сам. Мне хотелось всем вокруг доказать свою правоту, победить мир так, чтобы он об этом знал. На данном отрезке своего пути я сделал вывод: жизнь человека делится на два этапа, когда он хочет во всем быть правым и ошибается, и когда он хочет ошибаться, но к своему несчастью оказывается прав. До определенного момента меня ничуть не пугали неудачи, не останавливала неправота. Спотыкаясь, я продолжал уверенно идти к цели победы над миром аморальных устоев, обмана, предательства. Не быть как они. Я хотел найти какое-то важно знание, которое сделало бы меня выше и достойнее, научиться поступать так, чтобы ни у кого не возникало ни капли сомнения в правильности моих решений. Абсолютная правота была как фетиш. Сейчас же, я все больше приближаюсь к ужасающему слову: «реальность». Знаете, чтобы ни случилось, я успокаиваю себя мыслью, что жизнь очень разная. Эта же мысль дает способность ничему не удивляться. Ни страшным преступлениям, ни благороднейшим подвигам. Когда пропадает способность удивляться, жизнь становится проще, но пластмассовее. Иногда мне кажется, что это побочный эффект чрезмерной рефлексии. Даже когда у меня начинаются отношения с девушкой, я вскоре прокручиваю в голове наш разрыв, его возможные причины, чтобы в перспективе не оказаться обезоруженным при этом явлении. Вывод, что я боюсь по-настоящему переживать напрашивается сам собой. Не знаю, боюсь ли я, скорее стремлюсь контролировать. Сейчас я не испытываю потребности всем вокруг что-то доказывать, о победе над миром достаточно знать только мне, отчетливо понимаю, что моя правота – только моя, но самое ужасное, что я хочу ошибиться, спрогнозировать что-то плохое и ошибиться, однако, к сожалению, не выходит. Я начал об одиночестве, но я не всегда один. У меня есть два лучших друга: про Шлыкова я уже писал, есть еще Серега. Кстати, они настолько разные, насколько могут быть разными два лучших друга одного человека. Шлыков одинокий домосед, который небезосновательно ненавидит большинство окружающих, поверьте, если смотреть на это его глазами, то окружающие этого заслуживают. Еще он кандидат наук и любитель поболтать о вечном. Многие мои мысли, фиксированные здесь – результат наших ночных рассуждений. С Серегой же мы познакомились в компьютерном зале, я неплохо играл в одну игру и как-то на этой почве мы заобщались. Таким образом, наша дружба продолжается уже четырнадцать лет, недавно я стал крестным его дочери. У Сереги трое детей, он постоянно находится на гребне волны бытовых забот, неустанно рассказывает о детях и приятных хлопотах с ними связанных. У него умница-жена, которая ведет себя прям мудро, на моем жизненном пути встречалось крайне мало людей, которых можно было бы описать словом «мудрый». Что интересно, мне правда нравится слушать его истории о семье, они полны жизни и света, которых так не хватает. Приезжая к нему в гости, я наслаждаюсь созерцанием кипящей жизни в этом маленьком мирке, удивляясь, какие формы может приобретать счастье для разных людей. В общем, у Сереги здорово, а главное – просто и по-настоящему. Мне вообще нравится лицезреть дружные семьи и приятную бытовую суету, скорее всего, это идет из детства, подобного у меня не было, но и иначе я бы не хотел. Я отчетливо помню все моменты и периоды, когда был счастлив, ровно так же, как и те, когда рвало душу. Однажды я познакомился с семьей одной коллеги, там вообще была образцовая семья, похожая на ту, что показывали в старых американских фильмах, у них было всё: достаток, двое детей, взаимопонимание и все виды уюта. Уже не помню, как, но я узнал, что моя коллега изменяет мужу с каким-то парнем значительно моложе неё. Ощущение, как будто разбился хрустальный дворец, осколки которого пробили меня насквозь. Мне было физически тошно от этого знания, я даже близко не переживал так из-за предательств своих пассий. Естественно, общение с ними я прекратил, никому ничего не рассказав, потому что не имел и не имею никакого морального права на это. Я очень люблю правду и это почему-то взаимно. Нередко я узнаю о гнусностях, которых мне знать не следовало бы, но увы, они меня настигают самыми невероятными путями. У Шлыкова же наоборот, атмосфера в квартире полностью соответствует его образу жизни: несколько электрогитар, приставки, большой телевизор и хороший компьютер, за которым он и проводит рабочее и свободное время. Если у Сереги я, в основном, слушаю, то у Егора наоборот, говорю много и на совсем другие темы. В жизни взрослого человека не так много радостей, именно настоящих, поговорить всласть – одна из них, поэтому в этом удовольствии я себе отказать не могу. С Шлыковым мы дружим тоже около четырнадцати лет и наши совместные метафизические поиски не прекращаются до сих пор. Но знаете, одиночество все равно никуда не уходит, и не уйдёт, потому что оба моих друга, как и я, смогли создать свой мирок, каждый свой, куда можно прийти погостить, но он навсегда останется только их, а мой только моим. На протяжении немалого количества времени я был уверен, что проблема решается созданием своего островка счастья, придя на который, я смог бы отбросить все скверности мира окружающего, и спрятаться там, на островке. Также был убежден, что для его создания мне нужна надежная спутница. А сейчас как-то уверенность ушла. Меня уже не тревожит отсутствие спутницы, да и необходимость такого островка, как и возможность его появления, всё более сумрачны. Есть я, есть ноутбук, куда я всё это пишу и продолжу писать. В принципе, этого уже немало. Неразрешенным остается только один вопрос, если меня беспокоит не одиночество, то что?

Не помню, сколько уже прошло времени с тех пор, как я написал предыдущий абзац, примерно полторы недели. Дурдом на работе продолжается и неотвратимо изничтожает последние силы. Сублимации не получается. Тем не менее, я смог выкроить пару часиков на свое новое хобби. За эти полторы недели я четко уяснил, что эта книга – то мое, что никто не отнимет, на данном этапе она моё все. Здесь я в своей тарелке, здесь меня слышат и понимают. Работа, проблемы, радости – проходящие события, зависящие от ряда обстоятельств. Здесь же только я и то, что я напишу. Думал ли я, что это сродни личному дневнику? Думал, но это не так. Я все-таки пытаюсь поддерживать повествовательный формат и периодически осуществляю акты саморедактуры и самоцензуры, чтобы фокусироваться на главном и не распаляться на ненужные детали. Забавно то, что я не стремлюсь к пониманию от окружающих, но факт наличия его хотя бы на страницах книги недурно бодрит. Мне кажется, что ни у одного человека на свете не получится быть самим собой до конца при сотворении любого творческого продукта. В каждом из нас есть некоторый блокиратор, который держит на грани полного раскрытия нашего естества, но не дает эту грань перейти. Оно, наверное, и к лучшему, потому что, заполнив всё собой, не останется места другому. Вся прелесть творчества в цепной реакции, автор подсознательно придерживает себя, оставляя пространство для свободного плавания его детища, которое попадает в жестокий мир чужой оценки. Я – не совсем я на этих страницах, процесс написания напоминает поход в спортзал: вы включаете бодрящую музыку, разминаетесь, планируете комплекс упражнений, настраиваете себя и только потом приступаете. Если начать резко, то, во-первых, высок риск получения травмы, а во-вторых результат будет противоположным от запланированного. Я пишу около месяца, и за это время появилась своя система подготовки к процессу: первым делом я открываю файл с темами, которые записывал и выбираю подходящее наугад, бессистемно, смотря на какое-то предложение я просто понимаю: «вот об этом я смогу сегодня написать», затем я перечитываю предыдущие абзацы, что-то переделываю, где-то пытаюсь подогнать под один стиль, иногда переставляю какие-то куски, и настроившись, приступаю. Труднее всего даются первые несколько предложений, затем голову окутывает тепло, и ты ощущаешь себя в состоянии небольшого транса, мысли перестраиваются, текут плавно, ты смотришь на себя одновременно буднично и со стороны. Обидно только, что сей процесс нехило утомляет. Генри Миллер заявлял, что удивительно, как много можно написать, если уделять этому процессу всего пару часов в день. К сожалению, мне пока не удается посвящать себя литературным потугам каждый день, но я не теряю надежды прийти к этому. Миллер фигни не скажет, это точно. Ну и раз я уже начал про то, как работа неумолимо отбирает у меня последние крупицы свободного времени, то расскажу историю, связанную непосредственно с трудовыми буднями. Я отношусь к тому типу людей, которые не умеют врать и всегда попадаются, задумав хитрость. Несколько дней назад мы с коллегой таки решились на небольшую авантюру, за которую можно быть уволенным и, конечно же, попались руководителю. Он нас отчитал и отпустил восвояси. Несколько дней мы с коллегой ходили задумчивые и обсуждали уволят ли нас, а если нет, то скажется ли проступок на дальнейшей карьере в компании. Помимо внутренних мучений касательно насущного вопроса меня напрягала мысль о том, насколько же раздражающей может быть неопределенность. Прелесть категорий в том, что человек знает, как реагировать на них, на положительные моменты он отвечает радостью, на негативные – тоской и переживаниями. С неопределенностью всё куда сложнее. Она не выходит из головы, заставляет себя накручивать, мир вокруг резко приобретает серые тона и бросает в крайности реакций, зависящих от того, в чем вы себя убедили сами. Я пытался спасаться юмором и придумал с десяток шуток относительно своей неудачи, коллеги подбадривали по мере сил, но пресловутое чувство неопределенности не покидало. Я даже думал пойти к руководителю и расставить все по местам, но не решился. Была мысль позвонить маман и рассказать ей ситуацию, дабы хоть как-то облегчить эту назойливую ношу, мучающую меня уже несколько дней к ряду, но вовремя себя одернул. В голове вдруг появился образ брутального главного героя из какого-нибудь боевика, который молча идет решать проблему, не посвящая никого в трудности своей ситуации. И тут я признался себе, что желание поделиться проблемами и переживаниями, это подсознательный призыв сгрузить часть ответственности и эмоциональных тягот на другого человека. С близкими так не поступают, а остальным плевать. Поэтому теперь я стараюсь все меньше кому-то что-то рассказывать и делиться. В итоге нас не уволили и допускаю, что ментор даже не заморачивался на тему происшествия. Достаточно паскудное ощущение – быть зависимым от кого-то. И это при условии, что я особо не страшусь потерять эту работу, но даже при таких раскладах, несколько дней я был удручен. Вспоминается ужас неопределенности в отношениях, когда ты реально ими дорожишь, вот тогда-то полет фантазии просто уносит в бездну душевных терзаний. А пока рабочий лад потихоньку возвращается в привычное русло, я с улыбкой предвкушаю свой досуг.