Девять царств. Госпожа Жемчужина

– Давай, развернись к нему. Вставай. – Император Сюй указал на Фан Цзяньмина. Тилань помедлила, но затем повернулась и встала. Парчовое одеяло соскользнуло с ее стройных гладких ног и упало на пол.

Фан Цзяньмин не отводил взгляд.

Император Сюй сказал:

– Посмотри на нее внимательно. Я подарю ее тебе. Или другую девушку, которая будет еще красивее, чем она. Тебе нужно только пожелать, и я дам тебе все, что есть в этом мире. Ты совсем не жаждешь любви? Тебе уже двадцать четыре года, а наследников все еще нет.

Фан Цзяньмин улыбнулся и ответил:

– Насколько я осведомлен, в нашем благородном роду Фанов не было ни одного мужчины, который бы умер своей смертью. Кто-то погиб на поле боя, а кто-то был убит в своем кабинете. Зачем же приводить ребенка в этот мир, если он все равно покинет его, скончавшись в муках?

Император Сюй злобно усмехнулся:

– Ну хорошо, хорошо. Поступай как знаешь. Можешь идти.

Евнух, дежуривший у входа, увидел, что князь Цинхай собирается покинуть дворец Спокойствия, и склонился перед ним. Ему стало любопытно, почему Фан Цзяньмин так долго находился в покоях, поэтому евнух украдкой взглянул на него. В этот самый момент юный князь Цинхай высоко поднял голову и посмотрел на предрассветное зимнее облачное небо.

– Сяо Лоцзы.

– Да? – Евнух вопросительно приподнял свои типичные для всех евнухов редкие брови.

– Ты непоколебимо предан императору. Молодец.

Сяо Лоцзы вежливо склонил голову и ответил с заискивающей улыбкой:

– Это естественно, господин. Такие, как мы, кастратами попадаем во дворец для того, чтобы служить императору. Мы не можем сражаться на поле боя и разделить заботы его величества, как это делают высшие чиновники или лекари. Все, что мы можем, – это верно служить и заботиться о нем.

– Это точно… Ты не возглавляешь войска и не занимаешься политикой. Можно считать тебя самым бескорыстным и не претендующим на власть человеком. – Князь Цинхай слегка улыбнулся. Он казался очень радостным.

Вскоре Фан Цзяньмин вернулся в Люшан, чтобы привести в порядок все дела на своих землях и усадьбах. Приехав обратно в Ванчэн, он больше не встречался с императором Сюем.

Четвертого числа второго месяца на високосный год правления под девизом Тяньсян князь Цинхай Фан Цзяньмин скоропостижно скончался от острого сердечного приступа. Посмертно ему была дарована императорская фамилия и титул князь Цзинъи, который обозначал, что он был добродетельным человеком и храбрым воином.

Прошло две недели. В один из самых холодных и мрачных зимних дней во дворце появился командующий тайной стражей императора – евнух Фан Чжу. Император Сюй сел в свою колесницу и направился проведать его. Дул сильный ветер. Просторный дворцовый сад был полностью занесен рыхлым снегом.

В той тусклой комнате было сожжено очень много древесного угля. Так много, что, когда открывалась дверь, чувствовалось только, как лицо обдавало обжигающим воздухом. Император Сюй тотчас снял свою тяжелую шубу, отдал ее в руки слуге и огляделся по сторонам. Комната была почти пустой, лишь в центре стояла одна низкая кушетка. Красный свет тусклого огня отражался от мертвенно-синей руки, свисавшей с кровати. Император Сюй поспешно подошел к ней, и резко поднял занавеску, и тотчас отшатнулся. Старший дворцовый евнух подбежал к императору и посмотрел ему в лицо, но не решился ничего сказать.

На мгновение в комнате воцарилась мертвая тишина. Было слышно только тихое потрескивание углей.

Старший евнух уже начал думать, что император Сюй лишился дара речи.

Человек, лежавший на низкой кушетке, был весь в крови. Он нахмурился и попытался повернуться на другой бок, однако действие лекарства было еще очень сильным, мужчина едва мог шевелиться. Лишь неизменный шрам в уголке его губ продолжал создавать подобие улыбки. Сшитые из хлопка простыни, на которых он лежал, были все пропитаны кровью и уже приобрели красно-бордовый цвет. А свежая кровь все продолжала течь на кушетку, размазываясь по ней, засыхая и превращаясь в одно большое красное пятно.

– Цзяньмин… ты… зачем ты пошел на это? – слабо, почти беззвучно спросил Сюй и громко вздохнул.

Старший дворцовый евнух посмотрел императору Сюю в глаза. Ему показалось, что в его зрачках вспыхнул яркий свет, который был готов вырваться наружу. Эти глаза выражали те самые чувства, которые были в нем одиннадцать лет назад, когда юный принц Сюй стоял против ветра на воротах Чэнцзи и натягивал свой лук. Однако лицо императора все так же оставалось безмолвным и холодным, словно у каменной статуи.

Спустя какое-то время император Сюй обернулся и сказал людям, стоявшим позади него:

– Подготовьте экипаж, мы возвращаемся во дворец.

В этот момент он вновь стал таким же, каким и был все эти несколько последних лет правления, – равнодушным и надменным. Ему было все безразлично, или так просто казалось. Огонь божественного света, который на мгновение озарил его глаза, тут же стал горсткой пепла. А может, его никогда там и не было.

С тех пор ходили слухи, что во дворце появилась тайная стража, которая занималась секретными делами императора. Возглавил эту тайную стражу евнух. У них были свои люди в военном дивизионе Цзиньцзи, находившемся в окрестностях столицы, и во всех остальных основных дивизионах, расквартированных по царству. Когда один из шести генералов, Гу Дачэн, был убит странствующим рыцарем за то, что позволял своим подчиненным грабить поселения, в народе стали поговаривать, что его смерть была организована именно тайной стражей.

Тридцатого числа десятого месяца на третий год правления под девизом Тяньсян принцесса Яньлина попыталась отравить императора Сюя, но ее попытка не увенчалась успехом, и она бежала. Личная гвардия императора преследовала ее до угловой башни внешней городской стены. Когда ее тело пронзили две точно пущенные стрелы, она воскликнула:

– Я дочь наложницы князя округа Фэньян. Этот император – самозванец. Он убил моих родителей и братьев. Если в этой жизни я собственноручно не убью его, то пусть я вообще больше не буду перерождаться в человеческом обличье. Я стану злым духом и буду вечно скитаться по этому свету из поколения в поколение!

Она выдернула стрелу, пронзившую ее грудь, и упала спиной назад с угловой башни высотой в пять чжанов, разбившись насмерть о дорогу Вечной радости. В год, когда Чу Фэнъи начал восстание, князь округа Фэньян Не Цзинвэнь встал на его сторону. Он был младшим братом наложницы покойного императора из рода Не и дядей принцессы Яньлина и принца Чана. Оказалось, что эта девушка была двоюродной сестрой принцессы Яньлина, поэтому не удивительно, что они были так похожи, что их даже перепутали. А фумадувэй Чжан Иннянь всегда мечтал о богатстве и власти, поэтому он помог девушке притвориться принцессой. Суд завершился на следующий день, и фумадувэй был публично казнен – разорван колесницами на части. В народе ходила молва, что это была настоящая принцесса Яньлина. Она хотела помочь принцу Чану захватить власть, поэтому решила собственноручно отравить императора Сюя, но потерпела неудачу. Чтобы защитить принца Чана, она притворилась дочерью наложницы князя округа Фэньян и сбросилась с башни. Многие не воспринимали эти слухи всерьез. Даже в народе всем было хорошо известно, что принц Чан, который провел большую часть жизни за пределами государства, не был честолюбив, поэтому ни к чему было пятнать его доброе имя.

Одиннадцатого числа четвертого месяца на четвертый год правления под девизом Тяньсян умер последний из шести генералов, оставшийся в живых, – Су Мин. Он отправился с заданием в царство Шан, но, даже не успев выехать из царства Чжун, попал в песчанную бурю и бесследно исчез в пустыне между Цзюйцзы и Доумулань. Весть об этой трагедии пришла пятнадцатого числа шестого месяца, в тот самый день, когда в царстве был введен налог на жемчуг.

Император Сюй взял в руки горшочек с бенгальским фикусом и долгое время, нахмурившись, смотрел на него. Боковые побеги растения уже были прищипнуты так, как нужно, поэтому он взял чайник со свежезаваренным чаем и обильно полил корни, одновременно задав вопрос:

– Какой сейчас месяц и год?

Евнух почтительно ответил:

– Ваше величество, сегодня пятнадцатое число шестого месяца. Вы сегодня утром смотрели налоговые документы этого года на жемчуг.

– Я спрашиваю тебя, какой конкретно сейчас год?

– Под девизом Тяньсян… эээ… четырнадцатый год, – ответил евнух, а про себя подумал, что император не в себе.

Горячий ветер с юго-восточного моря прошел тысячу ли через все царство и, добравшись до столицы, стал сухим и обжигающим. На улице сильно палило солнце и не было никакого намека на дождь. Жители столицы и окрестностей называли этот ветер фёном. Вместе с приходом фёна в Ванчэне началось чрезвычайно жаркое лето.

Хайши со своим отрядом направилась на юг и пересекла горную цепь Минло. Прежде чем они успели разглядеть туманные очертания городских стен Ванчэна, на перевале Циюэ разбушевался сильный ветер.

– Погода в этом году очень странная. Даже чувствуется пар в воздухе. – Хайши непроизвольно сделала глубокий вдох, одновременно удерживая своего нетерпеливо ржущего коня.

Фу И с улыбкой сказал:

– Где уж там. Это просто обычный фён. Боюсь, что в этом году он будет даже более сухим, чем прежде.

– Но… – Хайши состроила недоверчивую гримасу. Этот ветер действительно нельзя было назвать освежающим, но он точно был влажным. Он обдувал их обветренную кожу так, что можно было почувствовать, как она разглаживается.

– Мы же едем с Загробной заставы. Откуда на восточных землях взяться фёну? Здесь всегда ощущается приятная влажность. Господин Фан, вы же родились в столице? Вам еще нормально. Солдаты, которые впервые приезжают к нам на заставу из всех приморских округов, мучаются оттого, что у них течет кровь из носа и сильно трескается кожа. Обычно требуется полгода-год для полной акклиматизации, – сказал Тан Цяньцзы, повернувшись к Хайши, и вопросительно приподнял брови.

– Я родился в приморском округе Линьцзе, но вырос в столице, – почтительно ответила Хайши.

Так за разговорами они обогнули перевал и, дойдя до склона, бодро поскакали вниз. Хайши чутко контролировала лошадь и вдруг удивленно воскликнула. Перевал находился где-то в двадцати ли от ворот Чэнцзи. С высоты птичьего полета можно было увидеть огромный, медленно огибавший городские стены поток из солдат, лошадей и знамен. Он направлялся к воротам Чэнцзи, где как раз прошлым летом три основных дивизиона устраивали парад перед тем, как отправиться в путь. Солдаты, облаченные в красные доспехи, держали красные знамена. Войско было прекрасно обучено. Каждый раз, когда на место прибывало две с половиной тысячи солдат, они формировали строй в пятьдесят рядов по вертикали и горизонтали. Сохраняя между каждым таким строем расстояние в три чжана и синхронно вставая по приказу командира, войска четко соблюдали строй. На площади выстроилось уже больше десяти таких построений, но нескончаемый поток солдат, двигавшихся с юга, продолжал стекаться к воротам. Зрелище было впечатляющим.

Рядом с городским знаменем, на котором был изображен дракон, развевался флаг дивизиона Цзиньцзи. Там же было поднято и ярко-красное треугольное знамя дивизиона Чэнчэн, который служил на заставе Цзюнь.

– Надо же, эти обезьяны с заставы Цзюнь нас опередили. – Тан Цяньцзы покачал головой и обратился к полковникам, скачущим позади него: – Стойте. Давайте остановимся и приведем в порядок наш строй, чтобы не опозориться перед этими обезьянами.

Хайши обернулась назад. Подул фён. Вся ярко-зеленая растительность, покрывавшая горы, заметно высохла и стала по-осеннему золотистой. Строй солдат в доспехах цвета индиго продолжал двигаться по извилистой горной дороге, напоминая стремительный поток реки. После того как командирский корпус передал приказ, в ответ раздался могучий и раскатистый, словно звук прибоя, рев. Он шел все дальше и дальше на север, отзываясь эхом на три-пять ли. Следом за ними двигался сорокатысячный отряд. Летом каждого года на заставах сменялись войска. Военные покидали свои дивизионы, в которых находились все это время, и возвращались обратно в столицу для проведения смотра. Согласно правилам, этот парад проходил на площади перед воротами Чэнцзи, а командующий каждого дивизиона должен был отправиться на аудиенцию к императору для предоставления ему отчета о своей службе.

У подножия горы поднимался туман, полностью окутывая собой скачущего по извилистой дороге человека. Постепенно она смогла разглядеть его лицо и фигуру. Хайши быстро покинула свой строй и поскакала к нему, размахивая руками и крича:

– Чжоин, Чжоин!

Когда Хайши окликнула его, Чжоин уже был совсем рядом. Он был одет в легкое черное одеяние, без головного убора, а на плечо был накинут длинный лук. Вероятно, узнав, что войска, отправленные в три главных дивизиона, вернулись обратно и уже прибыли к воротам Чэнцзи, он покинул императорскую гвардию и поскакал прямо к перевалу. На лице Чжоина сияла широкая улыбка. Окинув взглядом Хайши, он сказал:

– Плохо дело. Мало того, что ты не подрос, так еще и кожа на лице обветрилась и покрылась морщинами.

Черты лица у Чжоина были вытянутыми и прямыми. Если бы еще у него были голубые глаза и светлые волосы, то его вообще нельзя было бы отличить от варвара. Но его глаза и брови были иссиня-черного цвета. Он всю свою жизнь прожил здесь, на восточных землях, где все его считали обворожительно-красивым мужчиной. Хайши не нашлась что ответить и лишь смерила его презрительным взглядом, а затем хитрым голосом спросила:

– А с каких это пор тебя повысили с цяньци до кавалериста? – и показала пальцем на пропускной жетон, висевший на поясе Чжоина. С инкрустированного золотом пропускного жетона с изображением цзоуюя[24] свисали фиолетовые кисточки. Это была эмблема военного офицера кавалерии. Статус военного офицера императорской гвардии был на два уровня выше рядового офицера того же ранга. Непосредственно же в самой императорской гвардии звание кавалериста было третьим по величине и уступало только званию главнокомандующего и четырех командиров кавалерии, то есть получалось, что Чжоин был одного уровня с главнокомандующим дивизиона Загробной заставы Тан Цяньцзы.

Чжоин лишь улыбнулся, ничего не сказав в ответ. Он расстегнул защелку на левом плече, отвязав серебряную фляжку в форме полумесяца, и передал ей. Фляга была тоненькой и идеально прилегала к телу, скрываясь в зоне подмышек. А если надеть теплое одеяние или доспехи, то ее вообще было невозможно увидеть. Хайши взяла флягу и сделала глоток. Она вытерла рот, засмеялась и сказала:

– Ну да, вставляет. С такой замечательной фляжкой, которую легко незаметно носить с собой, можно пить хорошее вино где угодно.

– Отец спрятал у себя кувшин с вином «три цветка» и не разрешал его открывать до твоего возвращения. Вот сейчас у него и появится повод. – Чжоин ласково посмотрел на Хайши своими блестящими черными глазами.

Хайши незаметно вздохнула. Ее отец, на лице которого всегда было подобие улыбки, все время воспринимал ее только как мужчину. Вспомнив об этом, она невольно почувствовала себя одинокой.

Чжоин подвел свою лошадь поближе к Хайши и, протянув руку, потрепал девушку по голове:

– Я попросил Чжэлю из ткацкой мастерской сшить для тебя новую одежду и оставил ее на твоей кровати. Примерь, как вернешься домой.

– Я уже не ребенок, – натянуто улыбнулась Хайши. Она опустила глаза, а выражение лица стало печальным.

Чжоин весело ответил:

– Сегодня мы вдвоем с отцом дежурим в Золотом дворце. Отвертеться никак не получится. А ты возвращайся в поместье Цзифэн, передохни, а завтра я тебе устрою настоящий праздник. – Договорив, Чжоин пришпорил своего коня и поскакал вниз.

Хайши с досадой смотрела на постепенно скрывавшуюся в густой растительности спину Чжоина. Внезапно у нее появилось странное чувство. Оглянувшись по сторонам, Хайши заметила Фу И, который повернул голову и очень внимательно посмотрел на быстро проскакавшего мимо него Чжоина. Она знала этот взгляд. Так карп у них в поместье Цзифэн, который плавал в водоеме у павильона, прячась за листьями лотоса, неотрывно следил за стрекозой, обитавшей на мелководье.

Хайши отвела взгляд, скрыв свое удивление. Там, на горной дороге в Пило, Фу И тоже видел нового короля хуку Цзопудуня. Вскоре хищный взгляд Фу И бесследно исчез, а его темное лицо, как и прежде, перестало выражать какие-либо эмоции.

Меньше чем за час все солдаты дивизиона Загробной заставы добрались до ворот Чэнцзи. Дивизион Чэнчэн также вернулся с заставы Могэ, и три основных дивизиона собрались на парад у входа в город. В соответствии с установленными правилами из сорока тысяч солдат каждого дивизиона выбирали одного командующего и двадцать тысяч лучших воинов, которые должны были остаться в столице и пополнить ряды дивизиона Цзиньцзи. Остальные после демобилизации должны были вернуться в родные края. Из дивизиона Загробной заставы для Цзиньцзи командующим был выбран Фу И, которому было под пятьдесят лет.

Из дворца пришло известие о том, что утром следующего дня главнокомандующие трех основных дивизионов должны были отправиться во дворец на аудиенцию к императору с докладами. Командующий дивизиона Загробной заставы Фан Хайши был также вызван к императору.

Ночью Хайши освободилась и вернулась в поместье Цзифэн.

На третий год правления под девизом Тяньсян император Сюй даровал управляющему двором Феникса дворец Блестящей славы, который ранее принадлежал третьему сыну покойного императора Сю Шуюню. Для того чтобы обозначить, что Фан Чжу не относился к императорскому роду, дворец Блестящей славы был переименован в поместье Цзифэн. Приемные сыновья Фан Чжу и его слуги – всего около тысячи человек – также проживали там и даже имели особое разрешение въезжать на территорию дворца верхом.

До восстания принца И во дворце не было никакого Фан Чжу. За восемь лет беспрерывных войн также никто ни разу не слышал о его достижениях. Фан Чжу был евнухом неизвестного происхождения. Но откуда тогда у него появились власть и величие? В народе и во дворце его сразу же невзлюбили. Император Сюй перестал уделять достаточно внимания политическим вопросам, и на это должна была быть причина. Он был таким дальновидным и мудрым правителем. Император восемь лет сражался, защищая свое царство, и победил. Он так скрупулезно занимался государственными делами. А ещё сильно и искренне любил императрицу, которая совсем немного не дожила до победы и скончалась. Почему же император Сюй так изменился? Все члены тайной стражи занимались восстановлением империи и преследованием оставшихся мятежников. Хоть они действовали в полной секретности, все равно начали появляться слухи. Поговаривали, что эти солдаты, которые действовали в тени, были всего лишь марионетками, чьи нити находились в руках одного евнуха. Естественно, волна негодования сразу же обрушилась на управляющего двором Феникса Фан Чжу. В свою очередь он никак не пытался опровергнуть эти слухи. Со всех уголков империи, словно снежинки, полетели докладные с жалобами. Императору Сюю было лень их читать, поэтому он звал Фан Чжу читать их для него вслух. Тот удобно усаживался рядом с ложем императора и без какого-либо стеснения, не пытаясь ничего скрыть, читал вслух все жалобы, где его называли коварным евнухом и другими подобными словами. Одни говорили, что Фан Чжу был уродливым и жестоким, другие же считали, что он был обворожительным, словно красивая девушка, что и вводило в заблуждение императора. Тем не менее за четырнадцать лет никто не узнал, покидал ли вообще Фан Чжу внутренний дворец. Он даже редко бывал на территории основного, только если его туда не вызывал император Сюй. Будь то придворные чины или генералы, за пределами дворца никто и никогда не видел управляющего двором Феникса.

Фан Чжу жил в поместье Цзифэн, которое, по слухам, стало логовом тайной стражи. Все лошади и экипажи, приезжавшие в поместье Цзифэн и выезжавшие из него, не подвергались досмотру. Ночью, когда ворота императорского дворца закрывались, только ворота Чуйхуа поместья Цзифэн могли быть открыты в любое время. Во всех уголках мира в завуалированной форме обсуждалось, что Фан Чжу не был человеком. Он был нечистым духом, прилипшим к императору Сюю.

Хайши дала караульному у запретных ворот свое разрешение на вход. Увидев на нем выгравированный иероглиф «Цзи», первый иероглиф от «поместья Цзифэн», он сразу же пришел в смятение и вежливо, двумя руками, вернул его ей.

Хайши холодно и надменно посмотрела на караульного и, не сказав ни слова, быстро поскакала в направлении поместья Цзифэн. Караульный не осмелился ей ничего сказать.

Даже с особым разрешением люди из поместья Цзифэн редко заезжали на лошадях в императорский дворец, а еще реже они пользовались правом открывать ворота Чуйхуа ночью. Хайши жила в поместье Цзифэн уже десять лет. Как правило, она въезжала на территорию императорского дворца только с отцом или Чжоином. Но девушка прекрасно знала, что любой человек из поместья Цзифэн всегда имел такое право.

С момента отъезда Хайши ее комната совсем не изменилась. Она была обставлена точно так же, как и любые другие комнаты юношей, принадлежавших к знатному роду. На кровати, сделанной из светло-желтого палисандра, аккуратно лежал зеленый шелковый сверток с одеждой. Хайши открыла его и развернула комплект, который был внутри. Взглянув на него, девушка удивленно приподняла брови. Ей стало немного не по себе. Комплект был действительно очень красивым. Он был сшит из прохладного, гладкого и утонченного непромокаемого полотна бирюзового цвета, которое ткали русалки нага. Казалось, что эта одежда была выкроена из лазурных волн, на которых маленькими точками сидели белые чайки. От ворота до пояса полотно все было вручную расшито замысловатыми узорами из белых водорослей. Это была по-настоящему искусная работа. Подобного рода вышивки обычно не использовались на летней одежде, поскольку были массивными и тяжелыми. В таких случаях обычно брали окрашенное полотно и наносили на него печатный рисунок, иначе ткань могла начать сильно провисать, а человеку, носившему эту одежду, было бы в ней душно и неуютно. Если делать редкие стежки, то рукава и подол стали бы изящнее, но тогда вышивка потеряла бы рельеф и всю свою изысканность. Однако вышивка на этом платье была совсем иной. Стежки были тонкими, но плотными и совсем не создавали громоздкий эффект. Даже, наоборот, казались очень естественными. Кроме того, поскольку шелковая нить основного цвета, на которую затем наносилась вышивка, была совсем свежей, она придавала всему изделию струящийся глянцевый вид, а вышивка выглядела более объемной. При всем при этом ткань была такой воздушной и гладкой, что проскальзывала сквозь пальцы, словно легкий ветерок. Что же за девушка эта Чжэлю? Если даже в ткацкой мастерской при императорском дворце ее работам вообще нет равных, какая же она сама? Насколько она должна быть изящной и утонченной?

Хайши набросила рубашку на левое плечо и попыталась дотянуться до правой стороны, но что-то пошло не так, и в конце концов, полностью отчаявшись, она села на кровать. С шести лет девушка постоянно носила мужскую одежду и всегда одевалась сама, чтобы никто не мог ее увидеть. Но как надеть этот женский комплект одежды жуцюнь, состоявший из рубашки и длинной юбки, она не знала. Припомнив, как выглядят дворцовые служанки, девушка кое-как оделась и, вытянув руки по сторонам, опустила голову, чтобы посмотреть на себя. Затем, резко поднявшись с кровати, она подбежала к столу, налила себе кружку чая, подумала еще немного, перелила чай в блюдце, сделанное в императорской гончарной мастерской, и, опустив голову, посмотрела на свое отражение. В комнате у Хайши никогда не было зеркал. Взглянув на блюдце, она вновь вздохнула. Раз уж она надела жуцюнь, то нужно было поменять ее мужскую прическу, которая представляла собой аккуратно завязанный на макушке пучок. Хайши распустила его и просто кое-как наспех пригладила руками свои длинные волосы.

Раздался легкий стук в дверь. Поскольку Хайши только что сама отпустила всех слуг, она решила, что это Чжоину удалось улучить момент, чтобы успеть вернуться домой. Хайши кое-как подняла длинную юбку и побежала открывать дверь со счастливой улыбкой на лице. Ее комната как раз выходила на усыпанное цветущими лотосами Заиндевелое озеро, находившееся внутри павильона. Когда Хайши открыла дверь, в комнату ворвался сильный ветер и погасил пламя свечи. С неба полился лунный свет, окутывая с ног до головы стоявшего перед ней человека серебряным сиянием. Хайши почувствовала, как тут же вокруг все стихло. Даже стрекотание сверчков словно на какое-то мгновение прекратилось.

След улыбки застыл на ее лице пшенично-золотого цвета. Рукава рубашки надулись, а черные шелковые волосы раздул ветер.

Человек, стоявший в дверном проеме, вероятно, тоже был немного ошарашен. Его лицо выглядело удивленным, и даже шрам в уголке губ вытянулся в прямую линию.