скачать книгу бесплатно
«Кианин не мог…» – растерянно подумал жадный исследователь.
Но из глаз искусственного тела на него смотрел кто-то осмысленный. Кто-то, кого волновало намного больше, чем запрограммировано в интересы и цели кианинов. И этот взгляд зачаровывал. И этот взгляд пугал.
«Но ведь он же Китрит 66-1, – запоздало вспомнил Сандиас, снова вспомнил. – У него есть какая-то часть души. Сохранилось что-то от души»
Мозг вдруг перестал думать. Ушли суетливые мысли. Ушёл страх.
Сознание юного исследователя ещё не поняло.
Но душа осознала.
Сейчас из глаз искусственного тела, из хрупкой тюрьмы артэа… да, в этот миг стены тюрьмы стали слишком тонкими и хрупкими. Сейчас на него смотрела чужая душа. Живая душа. Всё ещё живая.
Две души смотрели друг на друга из разных тел.
«Что такое человек?» – спросила одна, искалеченная страшно, но ещё живая.
А другая душа поняла, что на самом деле та, измученная и искорёженная, но всё ещё живая душа изнутри чужого тела, изнутри своей темницы спросила у его души:
«А ты… ты можешь называть себя человеком?».
Ту, другую душу, волновал этот вопрос. Интересовал её. Она, будучи измученной и отформатированной, всё же тянулось к своей сути. К сути всего. К сути его, Сандиаса. Иначе бы Кри Та Ран этого не спросил.
Но… Сандиаса прежде не волновал этот вопрос. Он… он как-то жил без этого всего. Человек, живой, которого осколок чьей-то души серьёзно спросил.
«Или… я сам перестал быть человеком? – вдруг чётко подумал Сандиас. – Я так далеко ушёл от самого себя, что он у меня это спросил?»
И он вдруг чётко понял, что чужая душа просто грустно хотела спросить:
«Почему ты перестал быть собой? Почему ты стал таким?».
Но какой он?.. Ещё недавно Сандиас это знал. Точнее, ему казалось, что он знал. Но… а какой он?..
Но, каким бы он ни был, слова чужой души задели его. Все её вопросы, не высказанные вслух. Он услышал все её грустные вопросы. Потому что когда душа говорит с душой, слова им попросту не нужны. Потому что когда-то изначально каждая душа умела говорить с другой. И сейчас ещё что-то от старого, от истинного остаётся.
Но Кри Та Ран вдруг повернулся. Спиной к нему повернулся. Словно не предвидел, что он может его ударить.
«Или он думал, что я не посмею?.. – растерянно подумал Сандиас. – Или… или ему всё равно?»
Но кианин ушёл. Тот, сохранивший в себе осколок от настоящего человека, осколок живой души. Тот, кого он так сильно ранил, что боль души прорвалась сквозь искусственные заслоны – и душа, охваченная болью, забыла обо всём, кроме того, чтобы отомстить. Но… даже причинив своему мучителю боль, та жалкая, слабая душа не захотела его убить. Просто ударить. Просто напомнить. Просто уйти.
Кианин уходил. Но не в сторону города – там он был никому не нужен. И не в сторону, куда уходил его аини, который его прогнал.
Китрит 66-1, оставшись без своего хозяина, пошёл в другую сторону.
«Он… он может сам выбрать себе дорогу?..» – с ужасом подумал юный исследователь, потомок учёных, желавших расцвета человеческой цивилизации.
Но потом этот ужас почему-то сменился восхищением, хотя проявление Дикой Природы должно было ужаснуть его, потомка тех, кто с этой природой боролся веками или тысячелетиями.
Кианин уходил. Китрит 66-1 уходил сам.
Осколок искалеченной души уходил. Шёл своею дорогой.
Даже страшно измученная, даже сломленная, чужая душа всё ещё оставалась живой. И в этой силе чужой души было даже что-то красивое.
«Я мучил его. Я пробудил его своею болью. Он мучил меня, чтобы меня убить. Или чтобы пробудить меня? – растерянно думал человек, взглядом провожая уходящего кианина. – Но… я мучил его. Я не пощадил бы его. И его брата названного, который был настоящим человеком, я тоже не пощадил. Но Кри Та Ран пощадил меня. Он просто ушёл. Просто ушёл…»
И новая боль появилась у него внутри. Досада. Горечь. Тоска. Боль, которой он прежде не испытывал.
Это уже потом, много часов спустя, проанализировав всё и покопавшись в энциклопедиях, Сандиас наконец-то поймёт, что это было за мерзкое чувство, такое саднящее, словно рана, которой коснулось что-то солёное или даже раскалённое. Боль потревоженной раны. Боль, которой не в силах противиться ум. Он может притворяться, будто не видит её, может упорно врать сам себе.
Но душу не обманешь. Голос души всё равно пробьётся, как прорастает сорная трава, если есть какая-то щель среди искусственных плит. А если слой искусственного покрытия слишком толстый, то со временем оно набухнет, потом поднимется в какой-то части, потом треснет, потом лопнет… и трава всё равно вылезет.
Как остановить Дикую Природу не знал ещё никто.
И временами природа всё-таки прорывалась.
Рано или поздно природа всё равно прорвётся. Дикая Природа. Неподвластная человеку. Свободная.
Но в тот день её голос, дикой, свободной, бездонной, живущей по другим каким-то законам, полностью непонятным никому, даже жадному человеческому уму… в тот день Дикая Природа говорила с ним.
Этот голос природы в Старую эпоху звался совестью. Этот голос природы в нынешнюю эпоху звался нелепостью и глупостью.
Но природа всё равно говорила с людьми. Природа иногда всё же говорила с людьми.
Совестью.
Голосом твёрдым и обжигающим что-то внутри.
Голосом, от которого не спрятаться.
Голосом, от которого не заткнуть уши.
Голосом, от которого не спасёт потеря слуха.
Потому что она говорила с душой. Природа взывала к человеческой душе.
«Куда ты идёшь, человек?– грустно спрашивала она. – Скажи, зачем ты сделал именно это сейчас? Скажи, зачем ты сделал это другим? Ведь ты сам знаешь, что сейчас пошёл не туда!»
Кианин просто ушёл. Ударил, но не убил своего мучителя. Более щедрый, чем этот человек. Этот человек полуискусственный.
Сандиас умом понимал, что нельзя позволить кианину из вида Китрит 66-1 бродить одному, с пробудившейся волей души или с проблеском её.
Почему-то те, если и испытывали проблеск своих, настоящих своих чувств, начинали бунтовать. Упрямые, готовые сломать все оковы.
Сандиас знал, что опасно для их цивилизации, чтобы Кри Та Ран оставался один, свободный или рвущийся на свободу.
Но он всё-таки его отпустил.
Он никому не сказал, что своими действиями и жестокими словами разбудил осколок души внутри одного Китрит 66-1.
Просто та искалеченная, измученная душа всё-таки отпустила своего мучителя. Он просто ушёл.
И потому Сандиас просто позволил ему уйти.
Ум говорил, ум неистово кричал, суетящийся, визгливый, напуганный:
«Одумайся! Он же вышел из-под контроля! Он же поймёт, что вы его мучали! Он же поймёт, что вы с ним все сделали! Он не простит вам этого!».
Но на душе у Сандиаса, жадного и пугливого, беспокойного обычно, сегодня было на удивление спокойно. В тот миг, когда кианин тоже скрылся из виду, растаял на горизонте, там, где небо и земля сливаются воедино, где-то в центре них, в центре возможного и невозможного… в тот миг боль отпустила душу человеческого мальчишки.
И своя собственная душа сказала ему:
«Это правильно. Я должен отпустить его».
Хотя ему самому потребовалось много лет, чтобы понять мозгами и ленивым сознанием то, что поняла его душа в тот жуткий день из детства, день, который почему-то застрял в его памяти так, как не смог застрять ни один другой день его детства.
Душа свободная. Душа остаётся свободною, что бы с нею не делали. Как бы её не мучили, как бы ни мучили тело, к которому она сейчас привязана, душа всё равно остаётся свободной.
Однажды душа вырывается из плена. И уходит на свободу.
И однажды природа вырывается на свободу и ломает все оковы.
Потому что природа и душа её остаются свободной.
Этот миг крушения всего… это миг рождения чего-то нового.
В природе ничто не умирает насовсем. Потому что душа природы вечна. Потому что одно просто переходит в другое, одно состояние сменяет другим. А природа и душа её остаётся.
Но человек – это часть природы. Его душа – это часть её души.
Потому человек может понять суть.
Потому, когда две души разных людей начинают говорить друг с другом, они понимают друг друга без слов. Слова не нужны. Слова – это только оболочка. Иногда чем-то наполненная, иногда пустая. Слова – это оболочка, которой прикрываются души, робеющие показать свою суть другим.
Но суть остаётся прежней. Души остаются свободными.
Природа остаётся свободною.
Природу никто не может победить. И никогда не сможет.
Всё наносное, всё искусственное рано или поздно разрушится.
А душа останется.
Душа останется свободною.
Но если позволить душе просто быть, она будет вечною. Да, впрочем, она вечною и остаётся.
***
Сколько веков прошло?..
Он не помнил.
Тогда, в разрушенном городе, оставшемся после землетрясения.
Один среди руин.
Нет, не один. С нею.
С тою, кто ударил его в грудь осколком. С тою, которая пробила его сердце.
До того, как Сандиас потерял сознание, разрушаемый болью, омываемый кровью, он увидел ещё одни глаза рядом.
Глаза того мужчины.
Кажется, она хотела остаться с ним. Даже если из выживших в целом городе останутся только они двое. Даже если на всей планете никого кроме них двоих больше не будет. Даже если сейчас не только одна их планета отчаянно пыталась изжить искусственные укрепления жадных, жестоких людишек.
Даже если других людей во всей вселенной не будет, эта странная девушка хотела остаться только с ним. Эта жестокая девушка не хотела, чтобы остались они трое. Она хотела быть только с одним из них. Даже если без помощи Сандиаса они двое умрут. Даже если людей вообще не останется, а человеческая цивилизация совсем прекратится.
Когда она ударила его в грудь осколком, ему сначала было больно, страшно больно! Но потом, когда он уже едва стоял и поднял всё же взгляд на неё, когда его и её взгляды встретились, Сандиас понял, что её душа хотела только одного: остаться с другим.
Потому что когда две души смотрят друг на друга из глаз разных тел, слова не нужны. Души могут говорить без слов.
Он причинил ей боль, позвав быть с ним. Не с тем. Она просто не простила его. Она слишком долго ждала возможности, чтобы остаться вдвоём рядом с тем мужчиной. И гибель города, может быть, даже всего населения планеты, была лишь возможность для неё. Долгожданная возможность. А Сандиас пытался её отнять.
Это было жестоко! Отбирать его жизнь! Сейчас, когда выжили только они трое. Только потому, что она любила не его.
«Но ты и сам был жестоким? Ты помнишь?» – спросила его душа.
«Я плохо помню» – ответил он сам себе.
Но он смирился.
Мужчина пошатнулся, осознав, что сейчас уже упадёт и больше не встанет – душа его чётко ощутила миг приближающейся свободы, свободы от этого раненного, искалеченного, ужасно усталого тела.
Но когда он сейчас пошатнулся, он случайно поймал взгляд того второго мужчины.
Души могут говорить без слов. Души всё помнят. Всё знают.
«Кри Та Ран!» – вдруг осознал Сандиас, где уже видел эти глаза и этот взгляд. Этот грустный взгляд. Взгляд чужой души, которая не хотела мучить никого.
Он упал об заледеневшие осколки. Хрипя, захлёбываясь, давясь собственной кровью.
Над ним было жуткое, грязное, затянутое тяжёлыми тучами небо. Небо, которое он никогда не любил таким. Но другого неба не было. Для него другого неба больше не будет.
Глаза наконец перестали видеть, сломленные болью и темнотой.
