Руки дипломата. Записки современников

Руки дипломата

Записки современников

Светлана Зайцева

Благодарности:

Владимир Станиславович Зайцев

Анастасия Станиславовна Светушкова

Екатерина Станиславовна Зайцева

Анатолий Михайлович Анохин

© Светлана Зайцева, 2025

ISBN 978-5-0065-6343-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Руки дипломата

Книга эта начата 3-го августа 2020-го года в Москве.

Мой отец, Анатолий Михайлович Анохин – дипломат.

Сейчас он, правда, уже на пенсии, на заслуженном сполна отдыхе, но назвать бывшим дипломатом его никак нельзя.

Профессия накладывает отпечаток на человека, и мой отец – не исключение. Однако по его внешности никак нельзя сказать, что он – представитель такой редкой (можно сказать, уникальной) профессии.

Если он пройдет по улице (купить ли картошки к супу или несколько банок пива), то трудовые люди подумают: «Вот, идёт наш человек!» – и это будет правдой.

Я довольно часто бываю у отца на даче в подмосковной Кубинке.

Приезжаю отдохнуть от столицы, надышаться густым травяным воздухом (в июле его просто можно глотать кусками, как хлеб, настолько он прян и ароматен) – и поговорить с отцом.

Это – едва ли не единственная цель моего путешествия…

Отец – прекрасный рассказчик, но дело не в этом.

Есть у него одно замечательное качество: он стремится передать свои знания, свой драгоценный, большой и трудной жизнью накопленный опыт всем, кто в этом нуждается – и нам, своим детям, и внукам, и просто людям, вызывающим у него симпатию.

Однажды, совсем недавно, он вошел в дом (его он, кстати, тоже построил сам, своими собственными руками) после работы в саду или в мастерской, положил свои усталые руки на стол (мы как раз собирались обедать) – и задумчиво, с доброй усмешкой произнес: «Вот они, руки дипломата!».

И я впервые внимательно посмотрела на его руки.

Крупные, большие, крепкие – они никак не походят на руки изысканного, тонкого, изощренного во всевозможных политических казусах человека. Они покрыты землёй, машинным маслом, копотью – всем тем, чем «испачканы» бывают руки обыкновенного трудового человека.

И, тем не менее, это руки – дипломата.

Он трудился – всю жизнь.

И его руки тоже трудились, работали.

И на заводе, где он, молодой, несколько лет до поступления в МГИМО был слесарем. И в армии, где он три долгих года служил ракетчиком.

И (несколько десятилетий!) – за письменным столом, где он работал над важными документами, от которых зависело будущее многих людей.

И даже, когда он объяснял мне, четырнадцатилетней, как устроены фотоаппарат и пишущая машинка (мне эти знания потом очень пригодились в моей профессии переводчика).

Руки – работали. Всю жизнь.

И продолжают работать сейчас.

Руки дипломата…

«А ведь это – название книги!» – пронеслось у меня в голове.

Писать я буду не только о жизни отца, о его захватывающе интересной, но такой непростой судьбе, но и о жизни страны: о целой эпохе, которая ушла, но оставила по себе – память. В этот рассказ будет вплетаться реальная биография близкого мне человека, который всю жизнь – рядом со мной.

И, надеюсь, еще долго рядом со мной пробудет.

Многое он рассказал мне сам, кое-что я видела собственными глазами.

Есть в книге и воспоминания его внуков, в воспитание которых он вложил много души и сил, и фотографии из нашего семейного архива: всё то, что особенно дорого нам и лично ему…

А до некоторых моментов моим читателям нужно будет дойти самостоятельно…

Итак, начинаем!

Железные зубы.

Сон про бабу Шуру

ФОТО: Михаил Фролович Анохин и Александра Антоновна Анохина на даче. Белоозёрская. Подмосковье. 70-е года ХХ-го века

Семейный архив

…Ещё не родившись, книга про моего отца начала преподносить сюрпризы.

Это для меня, как для человека, пишущего давно и осознанно, не новость: книги – живые существа.

Они как дети: их надо вынашивать, пестовать, разговаривать с ними, как беременные разговаривают со своими будущими детьми: долго и ласково…

И после этого книги начинают писать себя сами: подбрасывать новые сюжеты, неожиданные повороты событий, оригинальные логические ходы.

Вот и сон, приснившийся мне в ночь на 6-е августа нынешнего 2020-го года, совсем не случаен.

Ничего «случайного» в нашей жизни нет, а уж сны (тем более сны про близких тебе людей) всегда – какая-то не до конца понятая, не до конца отслеженная нашим рассудком закономерность.

Неспроста приходят к нам во сне люди. Особенно – люди, давно покинувшие этот мир.

А бабу Шуру (Александру Антоновну Анохину) я до недавних пор во сне ни разу не видела.

Да и привязана-то к ней особо не была: меня большей частью воспитывала «мамина мама» («баба Аня») – Анна Фёдоровна Орлова.

А баба Шура всегда стояла немного поодаль.

К ней можно было приехать на дачу: полюбоваться на её великолепные разноцветные гладиолусы. Можно было прийти на её золотую свадьбу и отведать ее вкуснейших, горячих беляшей. Можно было подивиться на её старинную швейную машинку (и даже поиграть в неё, покрутить всякие-разные рычаги и ручки).

С ней даже можно было, став постарше, выпить «четвертинку»: баба Шура всегда охотно поддерживала компанию и беседу за столом.

Но она никогда никому не навязывала своего общения.

Просто жила. Занималась своими материнскими делами.

Мой отец – её младший сын. Любимый.

Всего детей у нее было четверо: три сына и дочь. (Один сын умер в раннем детстве во время войны).

Моего отца (как самого младшего) она любила больше других.

У бабы Шуры было круглое лицо (незлое, приветливое), жидкие светлые волосы, которые она скручивала в пучок, большие серые глаза (я была на неё похожа с раннего детства).

Крупные морщины не портили её облика: её загорелое лицо словно было вылеплено из обожжённой глины.

Больше всего меня поражали её зубы («Железные», – с некоторым страхом думала я про них ребёнком, когда она улыбалась). Своих зубов баба Шура совершенно не стеснялась: со всеми была приветлива и ровна. Охотно смеялась…

В войну она работала в тылу на химическом производстве под Оренбургом.

В цехе, где она трудилась, невозможно было продохнуть (такой смрад там стоял), а она после смены накрывала стакан молока, который им выдавали «за вредность», простым куском чёрного хлеба – и несла его, не расплескав ни капли, через весь город моему отцу, своему маленькому сыну, который был голоден и этого куска хлеба – ждал…

Но это все – быль, военное лихолетье. А я хочу написать про сон.

Надо сказать, что к снам я поменяла свое отношение после смерти моей матери.

Она приходила ко мне довольно часто, время от времени укоризненно стояла у изголовья моей кровати (словно хотела поговорить – и не решалась).

Иногда то, о чем она предупреждала, сбывалось: неожиданно для других – и очень «ожиданно» для меня. Почему она выбрала «адресатом» для своих посмертных бесед и предупреждений именно меня, я не знаю.

Наверное, я просто от природы восприимчива к таким «визитам» и чисто интуитивно правильно «считываю» информацию, которую мне хотят передать «посланники оттуда»…

Итак, вот он – сон.

Место действия: подъезд московского дома моего отца, изжелта-белая стена (рядом дверь: вход в подъезд). Баба Шура (а то, что это именно она, я поняла сразу) поджидает меня. Именно меня! И неспроста.

Парит над асфальтом недалеко от входной двери, чуточку слева от подъезда. Ждёт нетерпеливо и уже довольно долго (судя по тому, что раздражена и ей не терпится этот разговор начать).

Глаза у нее не серые (как при жизни), а яркие, лучистые, голубые (возможно, от неудовольствия).

Такое раздражение возникает у живого человека, когда его неожиданно отвлекают от важного дела, которое ему не хочется прерывать.

Чувствуется, что не сама пришла баба Шура, что ее «отпустили», причём ненадолго – и с определенным «заданием».

И лет бабе Шуре немногим больше, чем мне, нынешней (немного за пятьдесят).

То есть выглядит она несколько моложе, чем в те времена, когда я её помню…

Разговор начинает баба Шура (по праву старшинства).

Передаю его по памяти, тем более что времени с тех пор прошло очень немного, а память меня редко подводит (особенно в таких вещах).

Надо сказать, что мёртвые, когда приходят к нам, живым, очень своеобразно «разговаривают»: они транслируют слова как-то телепатически, не раскрывая рта, а как бы передавая мысли на расстоянии.

Те, кто хоть раз со сне разговаривал с мёртвыми, наверняка помнят это чувство: фразы их, готовенькие, как будто рождаются ниоткуда, как бы «возникают» в голове (словно передаются маленькими, неплотными информационными сгустками).

Точнее, пожалуй, не объяснишь…

Баба Шура (без предисловия и приветствия, даже не поздоровавшись, строго и даже немного зло): Ты почему меня беспокоишь?

Я (немного, признаться, струхнув, но решив «принять бой»): Что Вы, баба Шура, Бог с Вами! Я Вас не беспокою. Покойтесь себе с миром…

Она (настойчиво): Беспокоишь!

(Надо сказать, что я сейчас часто молюсь, особенно за отца, ибо здоровье у него в последнее время неважное).

Наверное, именно это и вызвало её неудовольствие (мёртвые всё слышат).

Баба Шура (продолжает уже более умиротворенно, видя, что я с нею не спорю): Живи спокойно. Папа ещё поживёт.

Я молчу: сказать мне нечего. Именно это я от неё хотела узнать.

И снова баба Шура: «Не беспокой меня больше! Видишь, я работаю. (И через небольшую паузу, как бы выдавая какую-то тайну, которую мне и знать-то пока не обязательно):

– Здесь все работают…»

И только тут я замечаю, что баба Шура стоит передо мною в ярком, красивом, праздничном платье.

В таком наряде я её при жизни никогда не видела (алый, небесно-голубой, мощный, насыщенный цвет полуденного подсолнуха сочетаются на белой парадной ткани на удивление живо, весело, гармонично, словно это платье шила отличная портниха – и в прекрасном настроении)

А в правой руке у бабушки – небольшая прозрачная банка (в таких обычно маринуют овощи). Сквозь стекло я чуть размыто вижу желтоватые, ажурные кусочки патиссона, небольшие стручки острого красного перца, ещё какие-то мелкие овощи…

Баба Шура любила при жизни возиться в огороде.

Теперь это, оказывается, её работа – после смерти…

«Здесь все работают» – вот какое необычное послевкусие остаётся у меня от нашего неожиданного, но такого реального разговора.

…Всё. Улетела. Испарилась.

Словно кто-то сильный незримо щёлкнул пальцами или просто махнул рукой: " Пора. Время вышло!»

Была – и нету…

Вот, собственно, пока и всё о бабе Шуре.

Всё – на сегодня…

Ибо книга моя только начинается, и баба Шура на её страницах ещё обязательно появится.

Это я вам обещаю.

– Занавес, друзья мои! Занавес!

История первая.

О том, как моряк паспорта в море выбросил

Я решила, что буду рассказывать биографию отца в форме маленьких историй, которые (я на это надеюсь!) будут интересны моим читателям.

Так рассказывает о своей жизни мой отец.

И именно так наша жизнь и складывается: это своеобразная мозаика, отдельные фрагменты которой превращаются в причудливый узор и составляют неповторимую картину жизни.

Мой отец очень долго (около двадцати лет) проработал консульским работником на территории ГДР.

Сначала в Карл-Маркс-Штадте (сейчас это город Хемниц), потом в советском посольстве в Берлине, а затем – в Генеральном консульстве России – в Ростоке.

Немецкий язык он выучил молодым человеком в Томилино, когда работал на вертолётном заводе слесарем. Потом МГИМО: школа высшей пробы, через которую проходит каждый будущий дипломат.

И, наконец, работа (то за границей, то в России, в Министерстве иностранных дел на Смоленской площади в Москве): многолетняя, кропотливая, занимающая много времени, душевных сил и здоровья.

История, которую я хочу вам рассказать, произошла на территории Германской Демократической Республики, в прибалтийском городе Ростоке, приблизительно в «махровые» советские годы (возможно, восьмидесятые).

Мой отец работал тогда в Генеральном консульстве Российской Федерации консулом.

Что такое консульство?

Это своеобразная палочка-выручалочка практически для каждого гражданина, попавшего в ту или иную неприятную историю за границей.

И мы, россияне, в этом смысле – не исключение.

Вот только несколько случаев, в которых россиянин спешит попасть под спасительные своды консульства, того «островка безопасности», где можно решить практически все свои юридические проблемы.

Это и рождение ребенка, и регистрация брака (про разводы не знаю), и неприятности с полицией (кражи, несчастные случаи), и много всякой всячины, в которой ежедневно приходится разбираться консульскому работнику.

Кто из нас не слышал в фильмах эту сакраментальную фразу: «Я требую консула!», которую произносит человек в чужой стране, попав в «безвыходную» ситуацию?

И консул появляется, как джинн из бутылки – и берет решение проблемы на себя.

Так вот однажды в порту города Ростока пришвартовалось торговое судно из России. Какой груз оно везло и каким курсом следовало, не знаю (отец не рассказывал), но у всех советских моряков, как положено, были загранпаспорта, которые они по инструкции сдали капитану.

А на судне, как и везде, бывают и конфликты, разрешить которые мирным путём не всегда представляется возможным.

Так вот и вспыхнула ссора на борту нашего судна.

Капитан вдрызг разругался с одним из членов своей команды.

Рядовой случай, имевший, к сожалению, очень неприятные последствия для всех членов экипажа.

В чем была «соль» конфликта, за давностью лет уже и не скажешь, но моряк решил за себя отомстить очень оригинальным способом.

В каюте капитана на столе лежали паспорта, которые он вытащил из сейфа для проверки.

Сам морской волк ушел ненадолго из каюты, почему-то оставив дверь приоткрытой.

И надо же такому случиться, что как раз в это время мимо капитанской каюты проходил обиженный на него моряк: раздосадованный и злой.

Он заглянул в приоткрытую дверь, обнаружил, что в каюте никого нет, открыл иллюминатор – и, не долго думая, выбросил все паспорта в открытое море.

А это значило, что ни один из членов команды не может сойти на берег.

Более того: никто не может вернуться обратно в Россию, ибо ни одного документа, подтверждающего их российское гражданство, нет.

Куда бежать? Где искать защиты?

Конечно, в российское консульство за новыми паспортами!

Капитан, разумеется, имел очень сконфуженный вид, когда объяснял ситуацию моему отцу, российскому консулу.

Паспортов морякам не выдали по очень простой причине: их выдают только на территории России, по возвращении из-за границы.

Пришлось нашим «героям» довольствоваться бумажкой (простой с виду, но очень важной!): «свидетельством о возвращении», которое давало им право вернуться к родным берегам.

Несколько дней консульская машинистка трудилась «в поте лица», выписывая двадцать (или даже тридцать!) справок.

Но – выписала.

И морячки благополучно отбыли на Родину.

Так что для команды советского суда все закончилось вполне благополучно, чего не скажешь о «виновнике торжества», для которого служба на флоте после этого неприятного инцидента, понятное дело, закончилась…

Это – практически ежедневный, рядовой случай, в котором обязан разобраться консульский работник «по долгу службы».

Интересно, не так ли?

История вторая.

О том, как попадья загуляла

Есть в Лейпциге православная церковь.

Построена она лет двести назад: в честь поминовения усопших русских воинов, погибших при битве народов под Лейпцигом в 1813-м году.

Небольшая, изящная, белая – она в архитектурном смысле немного напоминает знаменитый храм в Коломенском.

Есть в ней что-то от нарядного весеннего дерева: настолько она тонка и просится ввысь.

Именно сюда, к ней, приходили мы, двадцатилетние студенты иняза, проходившие в 1989-м году языковую практику в ГДР.

Приходили помолиться, подумать, найти в своей молодой жизни ориентир, на который можно равняться.

Приходили, как к частичке Родины, которой нам тогда так не хватало.

Лейпциг бурлил, по городу волнами прокатывались демонстрации, рушилась берлинская стена, оказавшаяся такой непрочной…

Германия стояла накануне своего объединения.

Мир менялся. Менялся капитально.

А храм Божий стоял: стоял невозмутимо, как ему и положено стоять.

Стоял, зная, что силы небесные ограждают его ото всяких временных напастей – и сам ограждая своих прихожан (да и весь русский народ!) ото всякого зла.

И служил в этом храме отец Фёдор: наш, русский, православный священник.

И была у него жена: матушка, как говорят православные люди.

И был у них сын.

Мальчик, по словам моего отца, был тяжело болен.

Насколько мне помнится, раком крови.

Точного диагноза я не знаю, а придумывать подробности не в моих правилах.

Отец Фёдор и мой отец дружили: иногда батюшка наведывался в Генеральное консульство, чтобы решить некоторые юридические вопросы.

Мой отец по долгу службы ему помогал.

Иногда они разговаривали: просто так, о жизни…

Но однажды отец Фёдор пришёл печальный, озабоченный.

И сразу с порога обратился к моему отцу:

– Анатолий Михайлович, если к Вам в консульство обратится моя матушка с вопросом о разводе, прошу Вас ей в этом деле не содействовать. Встретила она тут одного человека, немца, полюбила, хочет зарегистрировать с ним брак. А меня и сына хочет оставить…

Ну и дела!

Попадья хочет развестись с батюшкой!

Как должен был поступить мой отец?

Возможно, чисто юридически он и имел на это право. Но – не захотел.

Морально он был на стороне отца Фёдора.

Он уверил священника, что всячески его понимает и поддерживает.

Ведь формально, по статусу матушка приехала в Германию как супруга духовного лица.

В соответствии с этим статусом она должна и покинуть страну. И разводиться уже в России.

А потом в установленном порядке запросить в германском посольстве новую визу: уже как частное лицо.

Все это и было сообщено попадье, когда она, окрылённая новой любовью, вскоре явилась в консульство – за разводом.

Понятное дело, эта бюрократическая закавыка сильно усложняла расторжение брака.

Но этого-то отец Фёдор и хотел.

На руках у него был больной ребенок.

Да и о каком разводе может идти речь, если он – священник?

Короче, ушла попадья не солоно хлебавши, так и не получив заветной бумажки.

А через некоторое время «любовь» у неё прошла.

И осталась бы она у разбитого корыта, если бы не батюшка, который великодушно простил и принял ее…

Помнится, отец рассказывал мне эту историю даже с некоторым злорадством.

Он не строил попадье бюрократических козней, как может показаться на первый взгляд. Не вставлял ей палки в колёса из чисто мужской солидарности с отцом Фёдором.

Он просто поступил по совести, «как полагается».

В данном случае бюрократическая машина, при всей её неповоротливости, сработала «во благо» – и, как хочется надеяться, в коей-то веки раз послужила доброму делу: сохранила семью…

Вот и весь сказ.

– А что вы об этом думаете, друзья мои?

История третья.

О том, как скелет немецкий язык учил

Какими чертами характера должен обладать дипломат?

Как он должен выглядеть?

Да и много ли мы о них знаем о них, о дипломатах?

Признаться, мне сразу вспоминается шведский посол из популярного фильма советских времён «Иван Васильевич меняет профессию»: изысканное кружевное жабо, орден на груди, блистающий драгоценными каменьями, нелепые туфли с острыми носками, настороженный, неприветливый взгляд – и сильный иностранный акцент.

«Кемску волость» ему подавай, видите ли.

Но это, конечно, пародия.

Над таким «дипломатом» можно только посмеяться.

А в жизни как?

Многие думают, что настоящий дипломат всегда ходит в белоснежной отутюженной рубашке, строгом галстуке, до блеска начищенной обуви. И непременно – с кейсом.

Вернее, с «дипломатом» – как называли несколько десятилетий назад чемоданчик, в котором, вероятно, хранятся важные документы.

Что он всегда спокоен, сдержан, корректен.

А ведь дипломаты – живые люди.

Только вот от обычных людей их отличает знание так называемого «придворного этикета», безупречная вежливость, внимательность к собеседнику – и умение держать себя в руках в непростых ситуациях, которых в дипломатической работе ох как много встречается.

Но есть и еще одно качество, без которого дипломату – ну никак.

Что же это за качество такое?

Оно помогает сотруднику дипломатической службы найти достойный выход из самой непростой, даже щекотливой ситуации.

Открою вам секрет: это чувство юмора.

Без улыбки, без юмористического взгляда на жизнь, без вовремя прозвучавшей шутки любые важные переговоры могут зайти в тупик. Такой юмор способен разрядить почти любую сложную ситуацию, возникшую в процессе переговоров.

Говорю это как профессиональный переводчик, не раз на таких переговорах присутствовавший.

И чувство юмора должно быть не вымученное, не притянутое за уши, не надуманное, а естественное, природное, свойственное конкретному человеку во вполне конкретной ситуации.

Часто я задумываюсь, почему мой отец, «человек от станка», «рабочая косточка» (как таких людей когда-то называли) сделал блестящую карьеру: от слесаря пятого разряда на вертолётном заводе до консула, советника в Министерстве иностранных дел.

И недавно я сделала открытие: именно прирожденное чувство юмора помогло отцу в его работе.

Отец – человек простой, поэтому его юмор не всегда блестящ и изыскан. Но часто именно грубоватые, «мужские» шутки помогают человеку посмотреть на непростую ситуацию по-доброму, с улыбкой.

Отец очень любит рассказывать небольшие истории из детства, из молодости, чтобы собеседник улыбнулся, посмеялся, настроился на позитивный лад.

Просто так, чтобы, как говорится, поддержать компанию.

Одна такая весёлая история, рассказанная отцом не единожды, вспоминается мне чаще остальных, потому что прекрасно характеризует моего отца.

Всем понятно, что дипломат – никакой не дипломат, если он не знает иностранных языков. Без этого никуда. Это чисто профессиональный навык, которым должен владеть каждый дипломатический работник.

Мой отец знает три иностранных языка: немецкий, английский и немного датский.

«Как он их выучил?» – спросите вы.

Вопрос вполне резонный.

В шестидесятые годы в Подмосковье, в Малаховке, где жил тогда мой отец, возможностей изучить иностранные языки не было практически никаких – кроме школы рабочей молодёжи, которую посещал мой отец после работы.

Был он молод, но времени свободного имел мало.

Он приходил в класс первым (чаще всего ранним утром) – и делал домашние задания прямо там, в классе биологии. Садился за первую парту, а рядом с ним стоял… самый настоящий человеческий скелет!

Стоял, скалил свои жёлтые редкие зубы – и смотрел пустыми глазницами в учебник немецкого языка, который лежал на парте.

Учил немецкий язык – за компанию с моим отцом.

Только вот пригодится ли он – скелету?

Забавная картинка, не правда ли?

Иногда отец поднимал голову от учебника – и видел скелет человека.

И, когда мой отец закончил вечернюю школу, ему (по его собственному признанию) первое время очень не хватало этого страшного костяка, который стал ему самым настоящим приятелем.

Такое соседство, на мой взгляд, прекрасно воспитывает хладнокровие.

Иногда, когда я сижу у себя в квартире и что-то пишу, у меня возникает шальная мысль: «А не поставить ли мне рядом с письменным столом – скелет?»

Так, в качестве собеседника…

История четвертая.

Письмо от бабы Шуры

Это письмо я получила от бабы Шуры в конце далёкого 1997-го года.

Мы с мужем жили тогда в Германии: учились в городе Галле, в Университете Мартина Лютера.

У нас родилось подряд двое детей: сын Володя и дочка Настенька.