Полдень древних. Гандхарв

Светлана Ярузова

Полдень древних. Гандхарв

О чем эта книга

Многие любят романы про попаданцев. Замечательное легкое чтение. Приключения, новая информация, незамысловатый сюжет. Такова же и моя книга на первый взгляд.

Но не спешите кидать ее в чемодан. Некоторые банальные сюжеты порой играют злую шутку с желающими отдохнуть. Читаешь иной раз про бедствия попаданца Гулливера и понимаешь, что вся соль там между строк. И слишком эта соль тревожит, заставляет задавать себе вечные вопросы, ответа на которые часто и нет: «Кто мы, откуда, куда мы идем?» Какой уж тут отдых…

Замечали, что у многих великих книг очень простой сюжет? Просто ссора, закончившаяся враждой, просто биография талантливого, но несчастливого человека, просто разговор учителя и ученика о вещах вполне житейских… Но в каждом слове присутствует сила, которая несоизмеримо крупней суетного человеческого ума. И банальный сюжет – уже повод переосмыслить жизнь, с другой точки зрения взглянуть на привычное и знакомое.

У древних подобное чтение называлось итихаса. Сказка, которая, вроде, про неправдоподобные приключения и чудеса, но в ней намек… Другими словами – сакральное знание, поданное так, чтобы было понятно даже недалекому уму.

Яркий пример – Махабхарата. По сути – священное писание, поданное в виде чрезвычайного эмоционального, насыщенного подробностями сюжета. Действие затягивает, заставляет помнить все повороты, не отпускает до самого конца. Магия, своего рода…

Вы удивитесь, но любая талантливая книга – по-своему итихаса. Есть такие, что способны в корне изменить сознание современников. Примеров много, но есть один любопытный признак того, что важная книга родилась, и в соавторы к писателю попросилась сама жизнь. Текст начинает удивлять творца. Вспомним Пушкина: «Представьте, что учудила моя Татьяна, – взяла да и вышла замуж!» Герои живут своей жизнью и указывают автору повороты сюжета. Сами…

Не знаю, что думать, но мой текст удивлял неоднократно. Роман о попаданке оказался утопией. Да, той самой, где описывается общество, отличающееся от настоящего в лучшую сторону. И если антиутопий за последние столетия придумано немало, то за утопию берутся редко. И что прикажете делать, если вдруг она начала получаться? Кто из нас точно знает, что есть благо для человека? Так, чтоб по пунктам описать, как его достигли в некоем обществе?

Воспитанный в рамках конкретной социальной модели, будет неизбежно описывать ее во всех своих творениях. Чтоб изобразить чуждое, пусть даже симпатичное – нужен взгляд со стороны. В результате ничего занимательного в плане утопии создать не удается. На выходе – либо религиозная брошюра про высокую мораль и чудеса, либо экстремистская прокламация с проклятиями старой общественной системе.

Успешных опытов такого рода есть пара-тройка. Например, Мир полудня, который открыли в своих книгах Иван Ефремов и братья Стругацкие. Выглядит открытие странно. Будто один и тот же социум описывают два человека, каждый из которых замечает нечто свое.

Издателями и читателями понималось, что это отдаленное коммунистическое будущее. Но авторы не ставят себе пропагандистскую цель. Они пишут именно утопию. Мир, где человек может быть счастлив, максимально проявляет в себе человеческое. Это именно размышление, оставляющее вопросы, место для фантазии читателя.

Вглядимся в Мир полудня. Воспитание не отдано на откуп семье, но отчасти делегировано социуму, человек без труда находит себя, отдает жизнь излюбленной, полезной для него деятельности, живет очень долго, обладает не просто крепким здоровьем, но и сверхспособностями, все возрасты понимаются благом. Что такое война общество не знает, но члены его вполне способны за себя постоять. Находят понимание и свое место в общественной гармонии существа всех полов, темпераментов и телесных статусов, даже не люди, а, к примеру, весьма отличные телом братья по разуму с других планет.

Золотой век, другими словами. Золотой век… Но где-то это уже звучало. Что-то похожее упоминалось в древних манускриптах…

«…Любой пол, темперамент и возраст достоин уважения. Для всех найдется место в общественном устройстве. Строить отношения следует на взаимном обязательстве, общественном договоре, где все четыре духовных статуса: жрец, воин, мастер и наблюдатель, понимаются неразделимым единством и равными величинами. Воспитание детей, дабы они явили себя в полную мощь, не должно замыкаться рамками семьи. Стать полноправным членом общины возможно только пройдя испытание, которое включит разумную суть и позволит пользоваться не только благами тела, но и духа…»

Что это? Откуда? Так, согласно Ведам, жили в эпохи, предшествующие Кали-юге. Началась она пять тысяч лет назад и вполне совпадает с началом, так называемого, «исторического времени».

Таким образом, Мир полудня уже существовал? История человечества циклична? И наш виток цивилизации не самый передовой из прошедших? Вопросы…

И все упирается в науку Железного века, уверяющую, что ничего, подтверждающего высокие технологии и передовое общественное устройство пять тысяч лет назад, не найдено.

Все просто и определено… Но, чтобы понять для чего создавался древний артефакт, надо быть похожим на его создателя. Мыслить, как он. Да, предки жили в похожих на наши телах, но имели совсем другие «мозги». Иное воспитание, иной образ жизни, иной принцип машинерии. Вполне вероятно, что мы воспринимаем как ландшафт древние машины… С тем же успехом можно уверять, спустя тысячу лет, что наше время – эпоха первобытных охотников, раскопав поселок амазонских индейцев и, попросту, не добравшись до развалин Нью-Йорка.

Похоже, древние знали, что падают в Железный век, и постарались скрыть свои руины.

Чтобы земля заговорила и начала отдавать тайны, нужны особые люди, которым менталитет древних будет не чужд, способные понять и войти в иную реальность. И они есть, уже рождаются. Об одной из таких женщин моя книга.

Мне многое дало создание этого текста. Мир стал сложней и богаче. Надеюсь, смогу поделиться этим благом с Вами, читатель.

глава I ГАНДХАРВ

Год 2014. Накануне событий

Цивилизация вернулась в Анино нежданно. И это второе пришествие, надо сказать, удивило аборигенов. Они, люди старой закалки, помнили прошлое. Если деревня начинала расти и богатеть – это всегда какие-нибудь обстоятельства неодолимой силы. Строят, например, трассу областного значения, находят руду или нефть. И понеслось – ряды многоэтажных бараков, грязь, грохот машин, толпы вороватого, чужого народа… Кошмарная, конечно, но жизнь. А тут… Не явилось, а вползло…

Началось с того, что однажды перед давно уже закрытым сельпо остановился здоровенный коробчатый экипаж, смутно напоминающий катафалк, и вышла оттуда женщина. Местные, окажись они поблизости, дружно бы перекрестились. Так выходят ангелы из небесных колесниц.

Дама была высока, одета как инопланетянка – в непереносимо пестрое платье, в коем один рукав был вырезан со всеми окрестностями, и тяжелые грубые ботинки. То, что это непростая птица, подчеркивали именно они, отсвечивая дорогой кожей и никелем накладок. Дама по-хозяйски огляделась, оперлась о дверь своей колесницы и решила: «Городу быть!»

С той поры закрутилось. Открылось сельпо, раскисшая дорога, утрамбованная и закатанная гравием, утратила статус полосы препятствий. Джунгли помалу отползли от домов. А сами постройки расцвели, засверкали свежей краской, обросли сараями и беседками.

Новоиспеченная колония дауншифтеров требовала новых площадей и земель. Началось все, как водится, с фермы экотуризма, заботливо и дорого раскрученной хозяйкой, а закончилось творческой меккой. Местом довольно-таки модным, куда отваживались заезжать даже жители столиц.

Хозяйка полагала себя человеком искусства, и при всей усталости от цивилизации, богемный налет не утратила. Любила пестрые платья, чаи до рассвета, приближала к себе творцов и разглагольствовала на философские темы. По слухам, неплохо живописничала и даже рисковала выставляться. Не понятно, как ее хватало еще и на хозяйство.

Впрочем, что можно ожидать от подобного человека? Приехать в глушь, начать с нуля… Личность сильная, со связями, в людях разбиралась. К делу ключевых персонажей пристраивала – лучше не придумаешь. Колония процветала.

Гости приезжали сперва отдыхать, раз, другой и третий, а потом селились, привозили детей, родителей. И, в общем, ничего странного в этом не было.

Природа удивительная. Север Пермского края. Та самая грань, где сходятся суровая дикость Урала и, более-менее, дружественный человеку климат. Без этой, знаете, необходимости ходить все лето в шапке и смертельных испытаний в какие-нибудь минус пятьдесят. Были, конечно, свои пункты инфернальности: комары, странные нравы местных жителей, ледяная вода в реках и озерах. Но не пугали, приноровиться можно было.

Взамен – безлюдье, просторы, свежий воздух, настолько вкусный, что хоть ломтями режь и в банки закатывай. И, что немаловажно – аккуратная, добросовестная связь. Первая хозяйкина забота. Самолично всю машинерию привезла и, едва не в центре села, поставила. Местным старушкам, в общем, без разницы, а вот для остальной публики – краеугольно. Все эти замысловатые творцы, уехавшие от мира, несмотря на непонятость и альтернативность, с городом были связаны прочной пуповиной. Там были заказы, связи, друзья…

Многое она значит, связь. Особенно, если место непростое. На любителя. Чтобы там не говорилось, Пермский край – наш российский дом с привидениями. Где в целом спокойно относятся к идее инопланетного разума, альтернативных культур и прочей мистике. И дело не только в самоотверженном, многолетнем пиаре М-ского треугольника. А в атмосфере, в традиции…

Жило и живет в горах Западного Урала нечто рассудку неподвластное. Что, например, Мишенька Иванович, местный старичок из архангелогородцев, называет лихоманью. В его передаче это такой мысленный зов, который тянет человека к избранному месту. И противостоять ему не можно. Было дело – уходили целые семьи, вместе и врозь, бросая скотину, налаженный быт. Будто бес какой манил в горы.

Впрочем, был этот Мишенька Иванович большой причудник. Человек неугомонный, мистически настроенный и трепетный поклонник женской красоты. Что называется, «маринист». Термином этим, с легкой руки одного из российских писателей, принято обозначать человека героического склада, которого тянет к далеким берегам и таинственным явлениям, высоким чувствам и мировой славе. А вот, что творится у него под носом, в собственном его доме и судьбе, не склонного замечать.

Бог знает, что занесло его из родного Архангельска в общество анинских старушек. По рассказам самих аборигенок это была драма. В незапамятные времена перенесся он на крыльях любви к одной из местных красавиц. Но не сложилось. Жена рано умерла. С тех пор Мишенька скорбел. Что не мешало ему дарить внимание всем местным дамам. Надо отдать должное женскому контингенту – за Мишу они боролись. И между собой и вообще. Но он остался тверд, и номинальную верность ушедшей супруге сохранил.

Человек он был не простой, но для местного бизнеса архиполезный. Из лиц мужеска пола – единственный абориген. Причем персонаж такой, который нужную реальность формировал как нельзя лучше. Дома с привидениями, как известно, прекрасно сдаются и продаются. А если у местности имеется некий мистический оттенок – это золотое дно. Вмиг понаедет разных любителей непознанного, знай только места для постоя готовь.

То, что Мишенька Иванович называл лихоманью, имело вполне определенный медицинский термин. Правда сами медики, нередко сталкивающиеся на севере с этим явлением, тоже не нашли его причины. Да, уводила Полярная звезда в тундру и в тайгу целые поселки. Кого находили живым, кого мертвым, а кто и вовсе пропадал. Найденные ничего не помнили – ни как шли, ни момента, когда сорвало с места. По их словам это был зов, которому невозможно противиться, который довлеет над человеком и заставляет забывать обо всем. О семье, о быте, о здравом смысле и даже о том, насколько ты тепло одет, направляясь в заснеженный лес. Правда, для классической картины мерячки, Пермский край землей был уж слишком южной. Массовые недуги такого рода здесь не случались. Но Мишенька всегда возмущался всякими медицинскими аналогиями. С его точки зрения звали к себе «Оне». Кто такие эти «Оне», Миша не рассказывал. Достаточно было слова, произносимого со значением, и выставлением в воздух указательного пальца.

В общем, это был Урал. Места вообще таинственные. «Оне» могли оказаться и прототипами бажовских персонажей, наподобие Великого полоза или Хозяйки медной горы, и какой-нибудь чудью белоглазой, таинственным народом, издревле населявшим здешние места. Пермь и ее окрестности были той самой Великой Бьярмией, куда стремились искатели приключений еще с эпохи викингов.

Если не из слов, то из деятельности Миши, можно было понять, что «Оне» – некая альтернативная культура, с людьми незаметно соседствующая. Живут в параллельной реальности, каковую с миром привычным соединяют особые дыры. Места такие Миша знал и мог к ним отвести за определенную плату. Правда ничего не гарантировал и всегда уверял, что «Оне» пускают к себе только тех, кого сами хотят видеть. Всех остальных пугают. Понастроили вокруг дыр разных ловушек и кудес. Попадешь – поседеешь.

Более-менее безопасные годились для аттракциона. Были места, где можно ходить под наклоном градусов в шестьдесят, как Майкл Джексон. Были пятачки в траве и камнях, Миша называл их «лбы», вполне способные удерживать навесу все, что ни положишь – от панамок до довольно массивных цифровых камер. Добро просто парило в воздухе, нанося психике ощутимый ущерб.

И, понятно, заснималось в таких местах немерянное количество удивительных, и даже сенсационных, кадров. У кого-то проявлялись гигантские мохнатые сферы, у кого-то огненные змеи и черти на заднем плане, а у кого – даже недавно умершие родственники.

Местная богема Мишу любила. Щедро оделяла деньгами и дорогой выпивкой, впечатлялась от рассказов, ценила таинственность и немногословность. Так что, можно сказать, Миша процветал. И у него всегда была возможность, как непредсказуемо уйти в запой, потому что, как все почвенные северяне, пил Миша крепко, так и делать презенты прекрасным дамам. Надо отдать ему должное, наплыв отдыхающих он использовал в своих целях и ровесниц ценить перестал. Непринужденно и без угрызений совести перешел к более легкой возрастной категории. Ни семьдесят с хвостиком, ни вредные привычки прыти ему не убавляли.

И все бы ничего, можно было жить дальше и счастливо, но в недрах безбедного и беззаботного, в целом, бытия, таилась у Миши проблема, даже, можно сказать, головная боль. И называлась она Карасево. Расположенная в десятке километров южнее, это была обитель зла. Миша считал, что у него украли и теперь вовсю используют почвенное его владение. Ведь были времена, когда о существовании дыр знали немногие. А теперь, вот, понаехали. Усматривалась в этом и неблаговидная роль Маришки, Марины Аркадьевны, владелицы нынешней анинской санатории. Раззвонила всем. Чудеса мол, аномальные явления…

Хотя злиться не нее особо нечего. Рано или поздно это должно было случиться. Только понаехавшая публика его сталкерскую натуру возмущала. Камлают тут, а надо изучать. Институт научный строить и за все как следует браться. Миша был человек старой закалки и науку уважал. А вот сектантов не терпел на дух. Во-первых – народ мутный, во-вторых – заработки отбирают. Водить-то к дырам водят, а того не знают, что жизнью всех этих заезжих дураков рискуют. И грязи от них много. А виноват-то, получается, он.

Впрочем, дело не в этом. Помимо человеческой воли живет такая земля. И сама решает, когда пришел срок себя открыть. И катится с того момента весь этот снежный ком, накручивая на себя все новые жизни и обстоятельства. И самое большее, что могут сделать люди – посторониться, чтобы не попасть под эту тяжесть…

Как часто бывает в российской глубинке, какая-нибудь вновь открытая и, более или менее, раскрученная аномальная зона неизбежно притягивает к себе соответствующую публику. Сперва экстрасенсы и искатели приключений всех мастей формируют почву. Потом на этом прорастают сектанты. Обычно безобидные. Какие-нибудь космоэнергеты. Потом приходят звери посерьезней, и начинают делать бизнес. Часто криминальный. Сплавляют сюда отработанный материал. Потерявших квартиры, имущество и семьи ради просветления. И все это на фоне курортного рая, экзотических туров, санаторий, наподобии маришкиной. Зона до поры терпит… Предел наступает с приходом военных, когда аномалия начинает сопротивляться. Появляется колючая проволока, КПП, цензура, какие-нибудь правдоискатели, которых расстреливают на подступах. Все маркируется как Пермь 001 и стирается с карт.

Но до этого было далеко, даже, может, и не в его, мишкиной, жизни. Карасево находилось в стадии не критической. Была это эпоха космоэнергетов, к которым неожиданно и напористо присоединились пермские родноверы. И пошли мелькать вышитыми рубахами да голыми боками по местным перелескам.

Особенно тяжело приходилось летом, ближе к августу, когда редели комары. Начинался сезон фестивалей. Кого сюда только не заносило! Но особенно возмущали ряженные. Мишка их побаивался и называл «благие». То есть буйно помешанные, умом тронутые даже не чуть-чуть. Навешивать на себя древние железяки и мечами махать! Сталина на них нет.

Более или менее принималась историческая реконструкция. Хотят попробовать, как оно предкам приходилось – добро! Но вот, косплей Миша не терпел категорически. Эльфы там всякие с ушами, оголтелые девицы в венках из сена – не захочешь – перекрестишься. Его крестьянская натура сопротивлялась иррациональному. «Это, вот, – говорил он, – как мыша из бронзы лить и на городской площади показывать. Сколько вреда от него. А им – «красивый, любоваться хотим…»

Глам. Мета первая

Приходят такие раз в тысячу лет… Говорят… И было это «говорят» из детства, из легенд, что так сладко слушать вечерами, чувствуя рядом бока друзей. Сколько бы не прожил – не забывается. Даже если давно перевалило за вековую грань…

Жизнь человеческая коротка. Слишком коротка, чтобы понять и смириться. И позабыть, отодвинуть в тень себя юного… Похоронить это безумие весны, когда каждый ее приход кажется началом новой жизни, невиданной, не людской, ярче и стремительней, чем скованный обычаями, полный бесплодного ожидания, человеческий век.

Неизвестно сколько испытаний надо пройти, чтобы равнодушно встречать этот свежий ветер и не стыдиться… Не стыдиться себя, уже седого, не умеющего сдержать рвущееся из груди сердце.

Неизвестно… Приходится иной раз задавать себе вопрос: «А какое право имеешь ты, Сидраг, по прозвищу Глам, править чужие судьбы, если не можешь совладать с собой?» И большого труда, бешенного порой усилия, стоит ответ: «Имею!»

Ибо была и есть под рукой вежда Бобра – обширные земли на десятки переходов к западу от Южной Рипы. Из ее воинских глав я, ежели позабылось, восемьдесят девятый. И беда, если окажусь слабым звеном.

Равен я предкам весом и силой? Не знаю… Сами обстоятельства прихода моего в этот мир, были событием скандальным. «Глам» у людей из западных лавин означает нечто вроде «лунный свет». Так называли странных чад светловолосых родителей. Какая-то древняя кровь или семя богов давало их волосам и глазам иссиня-черный цвет. Нелегко быть таким, единственным в общине, внушающим ужас и удивление… Благо, судьба наградила хоть цветом глаз, как у родовичей, светло-серым. Так что получился «глам не до конца».

Впрочем, это никогда не останавливало тех, кто изводил глупыми шутками. Воины меры в том не знают. Но даден был и им повод заткнуться. Из одного далекого странствия возвратился «глам наоборот», поседевшим как лунь, с бородой подобной сугробу. Причины на то были, но говорить о том нет сил…

Выяснилось, что кожа без контраста черных волос не так уж и бела, да и возраст привнес свои меты. И этот «глам наоборот» знал теперь много такого, чего не знал Глам юный, замкнутый, мечтательный, очарованный древними сказами.

Ровно в тысяча сто двенадцать лет, три месяца и три дня приходит в подлунный мир человек, наделенный силой, доступной немногим. Срок этот вычислен столь точно не потому, что согласен с ходом светил. Приход его – дело рук людских.

Вихрь в ткани мира, созданный предками, ищет и приводит к служению избранного. Попав в янтру, человек терпит воздействие, необратимо меняющее его суть. Нити памяти выпадают из туго собранных узлов и дают себя прочитать. Поле становится огромным, а прошлое и будущее живут у самого чела.

Такой нужен своду, и родится только арьем. И в этом отвержении чужой крови – глубокая мудрость и забота о равновесии. Он вроде кристалла памяти, которым для верности снабжают книги. Их специально делают плоскими, чтобы закладывать страницы. Походит и на путевую янтру. Увидишь ее на дереве и убираешь в дальние кладовые памяти весь прежний путь – настраиваешься на новый…

Человек такой – страшная сила. Выпадет из свода – беда. Так уж мы устроены, каждый – зерно, в коем спит все людское племя. И пока память скручена в тугие узлы – мир принять нас способен.

Бунтарям объявляет войну. Распутанные нити – чаще боль, чем благо мудрости. Как маятник, колеблется герой между мирами. Невиданным могуществом богов и адскими безднами. Не устроены люди для подобных игр. Не все выдерживают. Сгорают в пламени божественных колесниц, или падают вниз, без надежды вернуться.

Может и правы древние, отдав это бремя женщинам. Существам изначально сильным и стойким. Стихия их – страсть, из нее они получают знание и свободу. Чтобы жить таким порядком, надо иметь острый холодный ум и нелюдское самообладание. Иначе – сумрак безумия и смерть.

Многое отнимает у женщины такой путь, но многое дает. Творя запретное, они имеют роскошь видеть мир своими глазами.

Да, они из тех, кто способен испить чашу аватара-меты. Принять в себя дар памяти и божество, которое его держит. И прожить так всю жизнь. Часто довольно длинную, способную перевалить за тысячелетний предел.

Что дает им это древнее знание? Горечь и осознание собственного бессилия… Но кто-то должен знать, как было, как надо сейчас и что надлежит в будущем! Часть их предназначения в том, что когда равновесие в своде колеблется, к ним приходят за знанием. И они открывают себя. Случается и так, что аватар-мета по возрасту или телесной немощи, не способен к деянию. Тогда он зовет восприемника и отдает ему свой дар вместе с жизнью.

Не могли себе представить праотцы свод полуразрушенный, когда равновесие висит на волоске… Созданное ими предназначалось служить вечно. Не мыслили иного в расцвете своей силы.

Но свод валится в бездну, оставляя немногих выживших помнить о своей славе, но не быть способными поддерживать вековой порядок. Эти осколки сохраняют древнюю кровь и тени былого знания, а рядом с их лачугами все работают древние янтры и будут работать века, уже позабытые людьми…

Лина. Обстоятельство первое

Красивое место…

Поляна. Богатырский бор. Сосны в обхват, солнце золотит кроны. И ветви их уже миру этому не принадлежат – драгоценные врата в страну богов, невесомые, резные, в сверкающих камнях.

Урал… Господин Урал. Это ж надо ощутить – ты здесь. Наконец! Принесло. Чтоб, значит, священный трепет и все такое…

Да, ни разу! Трансцедентное спокойствие наплывает приступами, на пару мгновений, все остальное время занимает культовый вопрос: «Зачем я здесь?» Бывает так, что приехать то приехала, а какого черта не понятно… Известная болезнь всех интравертов… Надо просто пережить, переспать с этим несколько ночей… Пройдет…

Корень всех бед и культовых вопросов – глянцевый листок, попал в руки случайно. У метро сунули. Сперва захотелось скомкать, но что-то остановило.

Некто Марина Аркадьевна Лемешева, известная бизнес-вумен и замечательная женщина, предлагала деятелям, да, что там, любителям искусства, райские условия на творческой даче. Опуская все благоглупости рекламных бумажек, заинтересовало место, куда оная Марина Аркадьевна приглашала. Север Пермского края, Урал… Давно намечалось там побывать.

Вот, знаете, есть такие впечатления, которые ставят в тупик. Звучит, например, слово, название страны или области, на взгляд большинства вполне безликое. Но с тобой творится нечто. Сразу ощущается мягкий, теплый свитер, ласкающий бока. Возникает несомненное, неизвестно откуда взявшееся знание, что сейчас, прямо с этой минуты, жизнь сменила знак с минуса на плюс. И они уже здесь, стучатся в дверь, разные чудеса и таинственные явления. Вот, Урал… Место такое, богатырское. И ехать туда надо безо всяких разговоров завтра, нет сейчас…