Так много «иногда»

Погруженный в свои мучения, он не обратил никакого внимания на черный представительский Mercedes S-класса, плавно проехавший мимо. А в его пассажирском кресле из мягчайшей кожи, отгороженная от мира темным стеклом, сидела Ольга Николаевна. Ее лицо, неподвижное и отрешенное, было повернуто к окну, за которым мелькнул силуэт ее самого несчастного студента. Во взгляде ее ярко-зеленых глаз не было ни гнева, ни обиды – лишь бесконечная, ледяная печаль и усталое безразличие ко всему на свете.

«Несносный мальчишка, – пронеслось в ее голове, пока она следила за его сгорбленной фигурой. – Несносный и… такой желанный».

В последнее время она ловила себя на том, что все чаще думает о нем. Эти волосы, всегда чуть растрепанные, падающие на воротник и будто специально созданные, чтобы в них запускали пальцы. Его тело, сильное и подтянутое даже сквозь мешковатую одежду, дышало той мужественной энергией, которой ей так отчаянно не хватало. В каждом его взмахе руки, в уверенной походке читалась молодость – дерзкая, пышущая здоровьем, та, что безвозвратно ушла от нее. Он будил в ней давно уснувшее нутро, растопляя лед апатии и пробуждая ту самую страсть, которую она когда-то, почти год назад, заперла в самых потаенных уголках души и старалась забыть.

Внутри нее бушевало непреодолимое противоречие. Мысли настойчиво подводили к той опасной грани, за которой начиналась настоящая порочность. Ольга уже почти не ощущала той тонкой нити, что разделяет профессиональную этику и сладкое, запретное искушение. Она хотела того, что сама же себе когда-то категорически запретила.

Ее лицо, обращенное к окну, оставалось бесстрастной маской, но в глубине ярко-зеленых глаз плясали демоны, напоминавшие ей, что она все еще жива. Жива и смертельно опасна.

***

– Там в комнате Егор, – Настя встретила его в прихожей, понизив голос до виноватого шепота. – В общем, я его впустила. Вам надо поговорить. – Она потянулась поправить воротник его куртки, избегая прямого взгляда. – И он мне все уже рассказал. Я не в обиде, не убивай его, он хороший.

Вот именно этого, заключил про себя Александр, сегодня не хватало для полного счастья. Его жизнь превращалась в плохой сериал, где все сюжетные линии сходились в его квартире.

Он вошел в свою комнатк, где Егор сидел на том самом диване, где все и началось, и теперь нервно теребил кисть руки.

– Что ты рассказал Насте о нашем… «разногласии»? – это волновало Александра сейчас куда больше, чем академическое будущее. Голос прозвучал резче, чем он планировал.

– Ну, что я мог рассказать? – Егор поднял на него умоляющий взгляд. – Сказал, что немного недопоняли друг друга. Слушай, я не буду лезть к твоей сестре с разговорами, подарками и прочей… любовной лирикой. – Он произнес это с такой комичной торжественностью, что Александр едва сдержал улыбку. – Ради нашей дружбы я на все готов. Я, между прочим, не с пустыми руками мириться пришел. Пойдем на кухню, Настя, наверное, уже все приготовила.

На кухне их ждал стол, ломящийся от еды. Пахло свежей пиццей и жареной картошкой. Егор заказал его любимые бургеры и картофель фри, а для себя и Насти – суши. Рядом красовались бутылка рома и мартини.

– Нет, нет и нет, – Александр замотал головой, чувствуя, как угрызения совести накрывают его с новой силой. – Я не могу. Мне тонну материала переделывать. Яковлева с меня три шкуры спустит, если к завтрашнему утру все не будет идеально.

– Ничего она тебе не сделает, – флегматично произнесла Настя, расставляя на столе тарелки. Она тоже училась у Ольги Николаевны и та даже была куратором ее группы. – Она только с виду строгая и неприступная. На деле – вполне снисходительна к нерадивым студентам. Пожурит немного и сама же поможет все доделать, уж я-то ее знаю. – Настя хитро подмигнула брату. – Сама этим пользовалась неоднократно. Знаешь, раньше она была совсем другой – веселая, беззаботная. На лекциях шутила и разговаривала со студентами как с равными, даже на сленг переходила. Как наш куратор, она таскала нас по всем музеям, выставкам, театрам… А однажды даже в бар с нами пошла. Она – мое лучшее воспоминание об учебе в универе.

Александр слушал, и ему становилось все хуже. Он видел перед собой лишь холодную, апатичную женщину в бесформенном кардиане.

– А что ты знаешь… – он замялся, понизив голос, словно Ольга Николаевна и вправду могла его подслушать, – …про инсульт?

– Знаю, – тихо сказала Настя, переставая раскладывать суши. Ее лицо стало серьезным. – Это было год назад. Все в универе тогда перешептывались, но никто так и не узнал настоящей причины. Ходили слухи – то ли от переутомления, то ли на нервной почве… Она тогда надолго выпала из жизни. Все думали, что не вернется к преподаванию.

Она взяла бутылку мартини, наливая себе в бокал с сосредоточенным видом.

– Но она вернулась. Просто… стала другой. И теперь даже мы, ее бывшие студенты, стараемся лишний раз ее не тревожить. – Настя бросила многозначительный взгляд на брата. – Особенно громкими комментариями о ее… мимике.

Александр почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он молча взял кусок пиццы, но аппетит куда-то испарился. Завтрашняя встреча с Ольгой Николаевной теперь казалась ему не просто неприятной необходимостью, а настоящим испытанием на прочность.

– Давайте уже выпьем, – Егор с тоской посмотрел на нетронутую пиццу, аромат которой смешивался с пряным запахом суши. – И есть очень хочется.

Родители до поздней осени жили на даче, и это богемное безобразие в их отсутствие стало почти традицией. Никто не выскакивал из спальни с ворчливым «уже поздно» или занудным «завтра на учебу». Атмосфера свободы витала в воздухе, густая, как дым от сигарет, которые Настя, скривившись, все же разрешила им раскурить прямо на кухне.

– Только окно откройте, варвары, – буркнула она, сама потягивая мартини и развалившись на стуле.

Они не были заядлыми курильщиками, но в этот вечер правила словно перестали существовать. Раз не запрещено – значит, можно. И они курили, смеялись над глупостями, говорили обо всем и ни о чем, пока за окном ночь сгущалась до черноты, а бутылки пустели.

Глава 4. «Никакая сила во Вселенной»

Естественно, наутро от вчерашней бравады – мол, все само собой утрясется – не осталось и следа. Александр и Егор ввалились в аудиторию под оглушительный звонок, который отозвался в висках Саши пронзительной болью. Как на зло, первая пара была у Ольги Николаевны.

Пряча глаза, Александр с ужасом обнаружил, что их группу объединили с другой. Все парты были заняты. Свободной оставалась лишь одна – прямо перед преподавательским столом, как на эшафоте.

Матерясь про себя и мысленно проклиная Егора с его манией примирения, Александр на полусогнутых ногах поплелся на уготованное судьбой место. Каждый шаг давался с трудом, под пристальным, тяжелым взглядом Ольги Николаевны. Сказать, что ему было стыдно, – ничего не сказать. Он готов был провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться в утренней прохладе аудитории.

Всю пару он только и делал, что репетировал в голове слова покаяния. Периодически он поднимал на Ольгу Николаевну виноватый взгляд, но, к своему удивлению, не видел в ее глазах ни злобы, ни презрения. Лишь тихую, бездонную грусть, подернутую дымкой усталости. Ее темно-зеленые глаза, цвета редкого изумруда, казалось, видели его насквозь – весь его жалкий вид, раскаяние и похмельную муку.

В отличие от него, Егор сидел с видом абсолютно безмятежным, будто только что вернулся с курорта. Он даже что-то весело бормотал соседу, вызывая в Александре приступ черной, беспощадной зависти.

«Ненавижу себя за то, что не умею пить», – думал он, чувствуя, как пульсируют виски в такт монотонному голосу преподавательницы. Казалось, этот урок никогда не кончится.

– Куприянов.

Мягкий голос прозвучал прямо у него над ухом. Александр вздрогнул и чуть не подпрыгнул на стуле, с трудом возвращаясь из похмельного забытья. Он поднял глаза и встретился взглядом с Ольгой Николаевной. Взгляд ее темно-зеленых глаз был спокоен, без тени гнева.

– Урок окончен, – тихо добавила она. – Можете быть свободны.

Александр почувствовал, как кровь приливает к его щекам. Голос был на удивление мягким, без привычной ледяной вежливости.

– Простите меня, пожалуйста, – выдавил он, поднимаясь с места. Больше он не мог найти слов. Схватив рюкзак, он ретировался из аудитории, не смея оглянуться.

После пар ему предстояло снова встретиться с ней и признаться, что он не выполнил ее задание. Он чувствовал себя последним негодяем, но больше всего его смущало ее отношение. Любой другой преподаватель уже давно устроил бы ему выволочку у декана, завалил бы дополнительными заданиями или начал травить у доски. Но она…

Он вышел на улицу и глубоко вдохнул прохладный воздух. В жизни ему так часто встречались злопамятные люди, что столкновение с добротой и пониманием вызывало смятение. Его мозг лихорадочно проигрывал сценарии ее мести, а мысль о том, что его могут просто… простить, даже не приходила в голову.

С тяжелым сердцем и каменной тоской в груди он дождался окончания пар и поплелся в кабинет Яковлевой. Егор предлагал пойти с ним для моральной поддержки, но Александр твердо отказался. Ему нужно было встретить этот стыд один на один.

Он остановился перед знакомой дверью, чувствуя, как подкашиваются ноги. Собрав всю свою волю, он постучал.

– Можно, Ольга Николаевна? – Александр приоткрыл дверь, и его голос прозвучал неуверенно, почти шепотом.

– Да, Куприянов, – она стояла, облокотившись бедрами о край стола, скрестив руки на груди. Ее темно-зеленый кардиан мягко облегал фигуру, подчеркивая округлость бедер, которую она обычно скрывала. – Я только тебя и ждала. – В ее голосе сквозь привычную усталость пробивалась какая-то особенная, тихая грусть.

Ноги Александра подкосились. Чувство вины накатило с новой силой, и он, почти не помня как, опустился на ту же самую парту напротив ее стола, где сидел всего пару часов назад, стараясь не встречаться с ней взглядом.

За большими окнами аудитории лежал пасмурный сентябрьский день. Серое небо наполняло помещение холодным, безжизненным светом, ложилось на пустые ряды парт и поблескивающий глянец пола. Лишь один одинокий лучик солнца, пробившись сквозь плотную завесу туч, падал на дальнюю стену, отбрасывая дрожащее золотистое пятно – единственное живое пятно в этой пустоте.

– Ну, показывай свою презентацию, – сказала она безразлично, но в ее усталом голосе не было прежней ледяной отстраненности. – Я тут до вечера сидеть не намерена.

Ее лицо оставалось почти неподвижным, застывшей маской, но в глубине изумрудных глаз теплилось что-то неуловимое – не гнев, не раздражение, а скорее глубокая, накопленная усталость от всего этого.

Александр потупил взгляд, уставившись в царапины на парте, не в силах вымолвить ни слова.

– Не готов? – ее вопрос прозвучал скорее как констатация факта.

– Нет, – прошептал он, сжимая пальцы.

– Тогда иди, готовься. Надеюсь, завтра ты представишь мне свой проект в полной красе.

– Что? – он невольно поднял на нее глаза, не веря услышанному. – Так просто?

– А что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? – она мягко, почти устало подошла к столу и начала складывать бумаги в кожаную сумку. Ее движения были плавными, лишенными резкости. – Хочешь, чтобы я кричала? Это ничего не изменит.

Она захлопнула замок сумки, и этот щелчок прозвучал как точка в их разговоре. Александр сидел, ошеломленный, все еще чувствуя жгучий стыд, но сквозь него уже пробивалось странное, непонятное облегчение. Она простила его. Просто так. И это пугало больше, чем любая буря.

– Как вы можете быть такой равнодушной, даже когда Вас откровенно ни во что не ставят?! – сорвался он, и его собственный голос, громкий и резкий, оглушил его в давящей тишине аудитории. – Разве вас не бесит, что я вас обозвал, проигнорировал ваши указания, да еще и с похмелья приполз на пару?! На вашем месте я бы вышвырнул такого студента не только из аудитории, но и из универа!

Ольга Николаевна не отшатнулась. Она лишь медленно подняла на него взгляд, и в ее изумрудных глазах, казалось, плавилась вся боль мира.

– Для меня это уже ничего не изменит, – тихо ответила она, и ее голос дрогнул. – А тебе жизнь испортит. Я не хочу брать такой груз на себя. И так уже много взяла… – последнюю фразу она прошептала так тихо, что он скорее угадал, чем услышал.

Но сердце его сжалось, будто ее боль была физической, осязаемой вещью, вонзившейся ему в грудь. Внезапное, острое желание обнять ее, прижать к себе и выжать всю эту горечь, всю печаль, пронзило его. Он резко развернулся и направился к выходу, но, бросив на нее последний взгляд, замер.

По ее неподвижному, идеально спокойному лицу медленно скатывалась единственная слеза. Она сверкнула в косом луче света, словно признаваясь в том, что слова скрыть не смогли.

И тут уже никакая сила во Вселенной не смогла бы удержать его.

Александр резко развернулся и большими шагами направился к ней. Она заметила его движение, лишь когда он оказался вплотную с ней. Ее глаза, широко распахнутые, смотрели на него в полном недоумении и бессилии. Он не говоря ни слова, обнял ее за плечи и притянул к себе.

Она не сопротивлялась. Не оттолкнула. Она замерла в его объятиях, словно не веря происходящему. Ее тело, мягкое и податливое, пахло дорогими духами, старой бумагой и безысходностью. И ему стало настолько легко, будто камень с души наконец упал.

Он наклонился к ее уху и начал шептать, срывающимся голосом выговаривая накопленное:

– Я не хотел Вас оскорблять… я не хотел расстраивать… я правда собирался подготовиться, но… – он замолчал, понимая, насколько жалко звучат оправдания.

Она молчала. Лишь тихий, прерывистый вздох вырвался из ее груди. И в этой тишине, в этом пустой аудитории, под приглушенный аккомпанемент дождя за окном, они стояли – прощенный грешник и женщина, которая, казалось, забыла, что такое человеческое тепло.

Он почувствовал, как ее тело на мгновение откликнулось – слабый, почти неуловимый порыв обнять его в ответ. Но тут же ее левая рука, которая лишь секунду назад лежала на его спине, вдруг обмякла, словно плеть, бессильно скользнула по его плечу и тяжело упала вниз.

Она резко, почти грубо оттолкнула его, и в ее изумрудных глазах на долю секунды вспыхнула яростная, униженная молния – ненависть к собственному бессилию. Затем она развернулась и, не глядя на него, снова принялась собирать вещи, но теперь движения ее были угловатыми, неуклюжими. Одной правой рукой она безуспешно пыталась застегнуть замок на своей кожаной сумке.

Александр, не раздумывая, шагнул вперед.

–Позвольте, – его голос прозвучал тихо, но твердо.

Он боялся, что она крикнет, оттолкнет его снова. Но она замерла, позволив ему помочь. Ее молчаливое согласие было красноречивее любых слов.

Когда они вышли в коридор, и она попыталась закрыть дверь, все ее напряжение вылилось в мелкую, неконтролируемую дрожь в правой руке. Ключ безнадежно стучал о металлическую пластину, не попадая в замочную скважину.

И тогда он совершил нечто, что позже не мог объяснить даже самому себе. Он подошел вплотную, почти вплотную к ее спине, не касаясь ее. Его левая рука мягко легла на ее талию, ощутив под кардианом податливую линию изгиба. Правой он обхватил ее дрожащую кисть, и его пальцы сомкнулись вокруг ее холодных, беспомощных пальцев.

– Вот так, – прошептал он ей в самое ухо, чувствуя, как все ее тело вздрогнуло от его прикосновения.

Он вел ее руку, уверенно направляя ключ. В тишине пустого коридора он слышал не только лязг металла, но и ее прерывистое, сдавленное дыхание, и бешеный стук ее сердца – или, может быть, это стучала в висках его собственная кровь. В этом мгновении не было ничего, кроме тепла ее спины у его груди, запаха ее духов, и пронзительного, томительного осознания ее хрупкости и своей над ней власти.

Когда замок щелкнул, она медленно обернулась. В ее глазах не было ни гнева, ни смущения – лишь глубокая, бездонная благодарность и что-то еще, чего он не мог расшифровать, но от чего у него перехватило дыхание.

– Я… я отнесу ключ на вахту, – выдавил он, отступая и пытаясь вернуть себе способность мыслить здраво.

Она лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и вышла на улицу, оставив его в коридоре с бешено колотящимся сердцем и памятью о том, как ее тело на мгновение полностью доверилось ему.

Глава 5. «Когда-то, в прошлой жизни»

– Пойдем, я подвезу тебя домой, – ее голос прозвучал мягко, но в нем снова появились те самые нотки легкого сарказма, которые он слышал до всего этого кошмара. Она указала на темный Mercedes, стоявший у входа. – Не бойся, – чуть улыбнувшись, добавила она, – я не за рулем. У меня есть водитель, так что твоя академическая карьера в безопасности.

Александр почувствовал, как кровь приливает к его лицу.

–Мне не хочется отвлекать вас от дел, я доберусь сам, – пробормотал он, глядя под ноги.

– Какой ты скромный, Александр, – покачала головой Ольга Николаевна, и в ее уставших глазах мелькнула искорка привычной иронии. – Но тебе это не поможет. Не могу же я позволить, чтобы ты промок, попав под дождь. А он, – она бросила взгляд на тяжелые свинцовые тучи, – точно скоро начнется.

Видя его нерешительность, она коротким, почти невесомым движением взяла его под руку. Ее пальцы слегка сжали его локоть, и это прикосновение, одновременно легкое и властное, заставило его сделать шаг вперед почти автоматически.

Они направились к машине. Водитель, мужчина в строгом костюме, уже ждал у открытой задней дверцы.

– Здравствуйте, улица Садовая, девять, – первым делом выпалил Александр водителю, стараясь придать голосу уверенность.

Ольга Николаевна мягко его поправила:

–Костя, сначала едем домой. Александра отвезете позже.

Водитель кивнул, и машина плавно тронулась. В салоне пахло кожей и каким-то дорогим, древесным ароматом. Александр сидел, стараясь не касаться локтем Ольги Николаевны, и смотрел в окно, пытаясь осмыслить происходящее.

– Мне нужно принять лекарство, я забыла его дома, – тихо объяснила она, словно читая его мысли. – Это ненадолго. Я живу недалеко.

Он кивнул, но в голове пронеслись обрывки воспоминаний: как ее рука бессильно соскользнула с его плеча в аудитории, как она дрожала, когда он помогал ей с ключом. Теперь эти обрывочные моменты складывались в тревожную картину. Ее состояние было серьезнее, чем он предполагал.

К его удивлению, машина свернула в коттеджный поселок чуть за городом. Место поражало воображение: стильные современные дома из стекла и бетона тонули в зелени, словно вырастая из самого леса. Ухоженные газоны, идеально подстриженные кусты, продуманное освещение – все говорило о работе дорогого ландшафтного дизайнера.

– Приехали, – тихо произнесла Ольга Николаевна.

Водитель помог ей выйти.

–Вас проводить? – осведомился он.

Она повернулась к Александру:

–Саша, поможешь мне?

В ее голосе не было прежней строгости, лишь усталая просьба.

–Да, конечно, – ответил он, хотя в душе надеялся, что водитель сразу отвезет его домой.

Ему было неловко вспоминать свою смелость в аудитории, но она явно не отвергла его помощь. Теперь он чувствовал себя в подвешенном состоянии – с одной стороны, она не вызывала в нем того острого влечения, как другие женщины, с другой – ее хрупкость и скрытая сила необъяснимо притягивали.

Он вошел следом за ней в дом и замер. Интерьер был выдержан в стиле хай-тек: минимализм, холодный блеск металла, панорамные окна от пола до потолка, открывающие вид на лес. Все было безупречно чисто, стерильно и… безжизненно. Казалось, здесь не живут, а лишь останавливаются на ночь.

Ольга Николаевна прошла на кухню, где на столе из матового черного камня лежали блистеры с таблетками. Она потянулась к кувшину с водой, но ее левая рука вновь предательски дрогнула, и стекло громко стукнулось о столешницу. От досады она с силой пнула ногой металлическую ножку стола.

– Черт! – вырвалось у нее, и в этом слове прозвучала вся накопленная ярость против собственного бессилия.

Александр видел, как сжались ее кулаки, как напряглась спина. В этом идеальном, холодном доме ее тихая борьба с собственным телом казалась особенно пронзительной.

– Да когда же это кончится? – вырвалось у нее с такой горькой беспомощностью, что у Александра сжалось сердце.

Он тут же подбежал, налил воды в стакан и аккуратно достал таблетку из блистера. Когда он протянул ей лекарство, их пальцы едва коснулись, и он почувствовал легкую дрожь в ее руке. Она снова посмотрела на него с той же безмолвной благодарностью, что и в коридоре, и в этом взгляде было что-то такое уязвимое, что ему захотелось немедленно ее защитить.

Она на секунду прикрыла глаза, глубоко выдохнула и запила таблетку.

– Это все последствия инсульта, – тихо сказала она, глядя в стакан. – Он случился чуть больше года назад.

Александр почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Ему не хотелось показаться навязчивым, лезть в чужую боль, но в то же время он отчаянно хотел понять эту женщину, чья жизнь медленно и неумолимо переплеталась с его собственной.

– Я ничего не спрашивал, – осторожно произнес он, отводя взгляд.

Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки.

– Ты слишком громко молчишь, Саша. В твоих глазах читаются все твои вопросы. – Она сделала паузу, переводя дух. – Не хочешь поставить чайник? Мне сегодня так не хватает… обычного человеческого тепла. А в этом доме, – она обвела взглядом стерильное пространство кухни, – его днем с огнем не сыщешь. А я, с твоего разрешения, пойду переоденусь во что-то… менее официальное. Этот костюм «правильной училки» меня угнетает.

Она медленно вышла из кухни, оставив его наедине с гудящим чайником и роем новых мыслей. Этот дом был красивым, но бездушным, как фотография из архитектурного журнала. И среди всей этой холодной роскоши ее одинокая фигура с не поддающимся контролю телом казалась особенно хрупкой и потерянной.

Он вспомнил рассказ сестры: всего пару лет назад Ольга Николаевна была другой – энергичной, общительной, ее лекции собирали полные аудитории. Сложно было представить, что женщина, способная увлечь предметом сотни студентов, теперь с трудом управлялась с чашкой чая.

Его размышления прервал легкий шум на лестнице, ведущей из ее спальни на втором этаже.

– А вот и я, – прозвучал ее голос, ставший заметно мягче.

Александр поднял взгляд и замер. Перед ним стояла уже совсем другая женщина. На ней были черные облегающие джинсы и объемный свитер темно-бордового оттенка, из-под ворота которого выбивалась золотая цепочка. Ее волосы, еще влажные от умывания, были распущены по плечам, смягчая черты лица. В этом образе она казалась моложе и уязвимее, но в ее глазах по-прежнему читалась глубокая усталость.

– О чем задумался, красавчик? – спросила она с легкой улыбкой, облокачиваясь руками на стол.

Александр почувствовал, как кровь приливает к его щекам. Он стоял, не зная, что ответить, и вдруг, к собственному удивлению, выдавил:

– О тебе.

В воздухе повисла напряженная пауза. Он мысленно ругал себя за фамильярность, но ей, похоже, было приятно. Ее улыбка стала чуть шире, в глазах вспыхнул живой интерес.

– Чай, кофе или чего покрепче? – наконец спросил он, пытаясь перевести разговор в более безопасное русло.

Она медленно подошла к стойке, ее пальцы слегка коснулись его руки, когда она брала чашку.

– Кофе, пожалуйста, – ответил Александр, и тут же поймал себя на мысли о горячем чайнике и ее беспомощных руках. Он поспешно шагнул вперед, стараясь перехватить у нее емкость, но в суете случайно толкнул ее.

Несколько капель кипятка брызнуло на стол. Александр резко отпрыгнул, будто его обдали кипятком, хотя реальной опасности не было.

– Я на днях облился очень горячим кофе, – смущенно объяснил он, чувствуя, как горит лицо.

Ольга смотрела на него, и уголки ее губ дрожали от сдерживаемой улыбки. Но самое удивительное были ее глаза – ярко-зеленые, живые, и в них плескался беззвучный смех. Его панические прыжки явно развеселили ее.

Они пили кофе в гостиной, молча глядя в панорамное окно. Гостиная была воплощением современной роскоши в стиле хай-тек. Доминантой помещения стала стеклянная стена от пола до потолка, открывающая вид на ухоженный сад и лес за ним. В сумерках окно превращалось в черное зеркало, отражающее интерьер как театральные декорации.

В центре стены располагался камин с подвесной топкой из черненой стали. Дважды приходил водитель – сначала растопил камин. Пламя в нем казалось парящим в воздухе, а от него расходились по стене тонкие прожилки дымчатого мрамора с золотистыми вкраплениями.

Затем принес документы ей на подпись, Ольга не только преподавала в университете. Она все еще числилась директором одного из филиалов компании ее отца.