Полдень древних. Арьяна Ваэджо

Это была черта, когда сознание собирается в пульсирующую точку, и остается лишь вопль, полный ужаса. Тот самый, скрипящий, последний в жизни… Из реальности она выпала.

***

Вернуться заставила боль в ушах и челюстях. Сар собрал руки вокруг ее головы в кольцо и сжимал что есть силы. Ревело по-прежнему. Но чувствовалось – глохнет. То страшное, что перлось над ними через лес, удалялось. Гудя, треща сучьями, катилось куда-то вдаль. Сар снял хватку и немного приподнялся. Провел по щеке.

– Ты как?

Била дрожь. Собрать для слов скачущие челюсти – не смешите. Еще пару минут не получится. И, кстати, дрожь рождал не пережитый страх…

Холодно… Очень холодно. Мороз как зимой, градусов двадцать. Хватает за щеки, забирается под брюки, в рукава. Глаза слезятся…

– Сар, что это? Почему холод?

Смешок над ухом.

– Расслабься – уйдет.

Слышала такое, не от него первого, но не верила. Он норовил прикрыть ее собой, укутывал в ткань, складки подтыкал.

– Но холодно же! Неужели не мерзнешь?

– Спи лучше, – В нос ударил запах пряностей. Изысканный, тонкий аромат белого перца и корицы. До того, что явственно представился яблочный штрудель на ослепительно белой тарелке в кафе…

Это одеяло. Складки пахнут… Откуда оно взялось?

Над лицом нависло темное. Его ладонь. Странный жест, но не страшный, потому что тепло идет от руки и пахнет она нормально – давленной травой, землей, металлом…

Спокойно стало, сонно. Как-то вдруг, с пол-оборота. Дрожь улеглась, о холоде забылось. Куда-то он сам постепенно ушел…

Сар лежал теперь рядом, перекатившись на бок. Теплый, большой, слышно как сердце стучит. Как-то слишком медленно, глубоко и размеренно. Не по-людски…

Обнимать этого парня, было как тумбочку или полку с книгами… Слишком жесткий, слишком много острых углов, даже там, где им, по идее, быть не положено… Стройный человек, знаете, только издали красиво смотрится. Окажешься поблизости и поймешь, сколько там на самом деле костей…

Сар. Мета вторая

Огромное, все в сполохах ярчайших цветов – огненно-рыжих, беспримерно холодных, звенящих как лед, синих, теплых лиловых, очень редких… Такое поле – знак отмеченности. Только у жрецов оно простирается так далеко, поет столь пронзительными красками.

И ничтожный, слабый сосуд тела в плотной, лохматой шерсти донного слоя, отросшей вкривь и вкось.

Какая-то дичь… Это вот бывает, изгои растят скот на мясо. У зверья этого подобная же прителесная оболочка – покореженная, съеденная неволей, дырявая… Или у больных детей, совсем уж не жильцов, жертв выморочной родовой дживы…

Но чтоб у взрослой женщины! Из каких же адов она пришла?

Не ждал такого. Иного желал. Темноглазую богиню, не ведавшую о болезни никогда.

Пришло диво. Не знамо как живущее. Смесь блеска Вайкунтх и скотского ничтожества. Бывает такое? Не верю!

С великим трудом собрал себя на мире форм, и вырвалось невольно: «Прав ты, Сидраг! Как всегда прав…»

Женские существа в адах порой красивы. Но их прелесть – приманка перед хищной пастью. Удел таких – голод. Вечный, лютый, от которого не может отвлечь ничто. Ни долг, ни приязнь, ни любовь, ни желание блага своему потомству… Сидраг говорил – пришелица подобна им. Неизвестно, чего было больше в тех словах, отвращения или острого, болезненного любопытства. Так порой хотят животных. Он не мог этого скрыть.

Не скрывали и другие. Слова и мысли братьев о предстоящем сопровождали ярчайшие рыжие всполохи, гудящие как пламя.

Древняя янтра жертвы, когда женщина отдает мужчине силу через страсть, собрала всех воедино. Но страсть немыслима без любви! А любовь это – жалость, нежность, робкая тишина… И преклонение перед жизнью…

Да, выродок я… Всегда таким был. Шел наперекор и хотел странного. И получал по полной… И оказывался прав! И сейчас тоже!

Когда увидел эту женщину – ощутил страшную боль. Судьбу ее уже предначертали. И ни разу не усомнились! Не задали себе ни единого вопроса!

Молодая, красивая, чудная в, этой своей, нелепой одежде – всего лишь вещь, чаша, которую не жалко разбить… Можно так? Ведь выморочный, больной, запуганный, но человек это! Жить хочет, мечтает, боится, вон! Боящимся есть что терять…

Это тонкое, прерывистое дыхание смертельно напуганного человека резануло по сердцу со всей силы. Будто ребенка замыслил убить…

Впрочем… Жизнь хранит аватаров-мет. И способна наслать любой морок, чтоб сохранить. Да и женщины эти, подобные ей, знают как себя вести, чтоб на плаву остаться. Характер тверже стали, иному воину в упрек.

Знавал их. Самая первая такой была. Из колеи выбивают всегда. Глаз не оторвать.

Быть с пришлой этой демоницей рядом – будто пара крепких глотков сурьи. Темный влажный взгляд, страх, глупые вопросы, любопытство. Нежное гибкое тело. С такой человека в себе едва помнишь…

Но… Не думал, что это придет вновь… Оказывается нужно время. Много времени… Чтобы зазеленела трава, чтобы ворвался в окна с тонким свистом весенний сквозняк. И оно снова поселилось в сердце – умиление. Осторожное, бережное внимание к иному существу, к любому вздоху, движению, взгляду… Не спутаешь ни с чем. Так возвращается жизнь…

Лина. Обстоятельство шестое

Странное пробуждение. Щелчки по лбу, прохлада намокших волос. Капли… Течет с сучьев. Громадная перспектива скрещивающихся темных линий. Сочащийся между ними свет… Утро, наверное. И неудобно.

Давит что-то на плечо и бок. Нависает. Пушистое… Светлые волосы, пестрая, ткань, мешковина…

Вспомнилось вчерашнее. Тело затрепыхалось сбежать. Ум спрашивал: «Куда? Это —Арьяна Ваэджо…»

Она покосилась. Там у придавленного бока началось шевеление. Проснулись. Трясли головой, пытались оглядеться. Тоже, видно, в реальность возвращаться не хотелось.

Сар щурился, вытянул губы дудкой, и у него были свои планы. Навис, рука твердая и гибкая, как змеиное тело, ощущалась уже где-то под спиной. Не ожидала. То есть, совсем не ожидала. Это вроде того, что тебе недвусмысленно подмигивает какой-нибудь мраморный Аполлон.

Да, герой не спешил вставать, дабы приняться за великие дела… Разглядывал с минуту, наклонился, и там, в жесткой щетке бороды, ощутились губы. Это был не грубый поцелуй, вроде, немой вопрос: «Хочешь дальше?»

Какое дальше?! Но ангела подхватило. Справиться с любопытством он не мог. Выпутался из сучьев и складок, добрался до курточной застежки, выяснил, что она как-то странно и быстро открывается. А там ведь еще и свитер, и футболка. Сар запустил руку под ткань, приник к уху:

– Хочу тебя! Впусти…

К чему, действительно, походы вокруг? И оттолкнуть не получится, машина – не человек. Но страх и тошнота не накатили – смешно стало. Невыносимо смешно. В природе что-то пошло не так, и пес вскочил на овцу. Надо видеть морду овцы…

Она хмыкнула, потом просто не смогла удержаться. Это был выворачивающий на изнанку, нервный хохот. Любая попытка остановиться влекла за собой еще одну судорогу в горле.

Но дышать полегчало. Тяжелое слезло, заскрипело сучьями, отстранилось. Потом повлеклось наверх. Отчаянный треск, пинки, шум осыпающей земли и камней.

Но хохот как ватная повязка – все глушит, обезболивает и обесценивает… Наконец замутило. Она закашлялась и сжалась в ком. Лежала так некоторое время, прислушивалась.

Однако, стоило немного приоткрыть глаз… Дно ямы… Выбирайся, вот, теперь как хочешь. Быстро выползти – нечего и думать. Да и лень. Столбняк опять напал. А столбняк – это вопросы, на которые надо себе отвечать. Понятно, ангел обиделся. Ну, ангел же. Значит, теперь одна в лесу. Во всех этих джунглях до горизонта.

А может это сон? До сих пор продолжается? Мысль взбодрила. Захотелось двигаться. Огляделась. Слева, почти над головой, присутствовал этюдник, застрял в сучьях. А вот это под локтем – ангелова котомка. Нет, надо отвлечься, а то опять будет невыносимый позыв туда залезть. Что я за маньяк? Ну, одним глазком… Да иди ты! Что важно, он ее не забрал, котомку. Значит, обиделся не вдрызг. Придет еще. Будет дуться и мстить. Как они всегда… И лук! Вон блестит. Куда же эльф без лука? И ткань… Это она, наверное, пахла тогда. И правда. Толстые, пестрые складки, все в орнаменте. Тканый орнамент… Какая штука! Одеяло… И пахнет, да… Корица, перец, кориандр. Целый букет. Так приятно… Надо же… Ароматическое одеяло. Вообще странно, когда засыпаешь, и чем-то пахнет…

Порыв выбраться опять ушел в детали и размышления. Вот – вещи, вот – их владелец… Этакий герой и серый гусь. Во вчерашнем ужасе не потерялся. Мало того, что сам выжил – приблудному лоху помог. Знал, то есть, что будет, и как с этим бороться. А что было? Вообще, что это такое?

Нет, надо лезть из ямы. Как-то изловчаться… Но, вот, если даже к самому этому Сару приглядеться. Непредвзято, отбросив иконописную внешность…

Визуальный шок. Такой цельности, неоспоримой логики и, вот не объяснишь, ни на что ни похожего стиля, не отыскать в костюмах реконструкторов. У нее хорошо с этим было, с чутьем на образ. Из всего явствовало, что Сар – создание очень высокого, но абсолютно несовременного художественного вкуса. Нет параллелей. Ни с чем… Разве на Рэриха немного похоже. Та же тайна и красота вещей.

Гипербореец он, видите ли… На самом деле просто сдвинутый, даже гениальный парень. Настоящий художник. Если сумел себя таким окружить.

В поисках истины порой как-то не замечаешь, что с тобой творится. Голова занята и не мешает, а руки-ноги делают свое дело. И могут унести далеко, если пустить на самотек.

Вот он и край ямы. Парит уже, но трава мокрая. Так всегда утром бывает. Часов девять, наверное. Косые янтарные лучи, пар идет от листьев, птицы орут…

Прямо перед носом – клякса. Необъятное черное мятно. Нет не пятно – дорога. Обгорелая черная полоса. Широкая, в пару метров…

Чуть обратно в яму не отнесло. Пришлось окольными путями выбираться, минуя эту страсть. Вчерашний ужас оставил следы. Катился мимо ямы через поляну, вломился в чащу. В кустах зиял обгорелый тоннель метров этак трех высотой. Она сглотнула и посмотрела вниз.

Обугленная трава влажно блестела, как бывает от росы или растаявшей наледи. Гарью не пахло, разве самую малость, когда наклонишься. Исследовательский интерес, надо сказать, нередко осложнял ей жизнь. Другие махают рукой – а ей, вот, надо. К угольному треку был сделан шаг и другой, и третий. Даже подползти надо было и принюхаться. Хотя могло быть все что угодно, вплоть до радиации.

Удивительная все-таки штука. Растительность, выгорела до самой земли. Прямо как стояла, на корню. Даже структура травинок сохранилась. Черные, очень натурально выглядящие стебли, рассыпающиеся от прикосновения, размазывающиеся грязью по пальцам… Дичь какая-то. Она вытерла руку о траву и отошла.

Предстояли неприятности. Сара следовало искать. Выуживать из тайных углов, умиротворять и успокаивать и, уж потом, расспрашивать. Прям Баба Яга и Иван царевич. И, вот черт, не хотелось всего, что начнется…

Принцессой, с предками которой полезно породниться, она не была, модным аксессуаром, чтоб друзья завидовали – тоже. Но мужчины имели к ней интерес, и почему-то считали легкой добычей. Обломавшись – говорили и делали гадости. Весь сценарий прослеживался и здесь.

Сар был не самым обычным человеком. И куда его заведут обманутые надежды неизвестно. Но хотелось верить в лучшее.

Стоило осмотреться, пройти незаметно по кустам. Найдется… Не мог далеко уйти – вещи в яме.

***

Вынесло к озеру. Как в ее, так и в этом мире, располагалось оно в самой низине. Но здесь – в окружении незнакомых живописных пустошей, лугов с невысокой сочной травой.

Красивое место. Все в кружевных тенях от кустов и высоких нависающих деревьев. Когда она миновала очередную зеленую стену – увидела. И тут же зарылась в ветви.

Нечто подобное доводилось наблюдать в стольном граде. Один шапочный знакомый не по-детски увлекался боевыми искусствами. И ничем иным, как шаолиньским у-шу. То есть, это была цель жизни у него такая – стать махатмой и упокоиться среди монастырских пагод.

То, что попало на глаза в спортзале, было прекрасно. Такой завораживающий, с рваным ритмом, танец. Где крайне стремительные движения непредсказуемо сменялись долгими и пружинистыми, как это бывает у насекомых. Телу человеческому так двигаться страшно. Забывает оно привычно силы экономить только в легком трансе. Ну, и приходится в него впадать, чтобы получилось это самое ежедневное правило монахов…

Тем же был занят и Сар. Только оттенок другой. Там, в московском спортзале, являл себя самоотверженный, но лукавый монах. Бархатные травы у Кунды тревожил шаман. Замшелый, страшный и непредсказуемый, как сама природа. Обнаженный торс, косматая спутанная грива. Даже удивительно, сколько у человека волос… Злой, беспримерно жесткий и отчаянный в порывах, как смерть, как катастрофа. Когда каждое движение понимается последним… И если там, среди звезд, танцует Шива, руша и рождая миры – то вот так!

И градус отношений это меняло. Ну, понятно, что при таком экстерьере и повадках, профессия у парня опасная и, возможно, не самая чистая. Но ведь он может оказаться и религиозным фанатиком, этаким асасином, безумно жестоким к себе и миру. Только эти так себя ведут…

Смотреть страшно. Чтобы так двигаться – надо с этим вырасти, как цирковой или балетный. И, да, связки тай-чи напоминает. Принцип тот же. Но сами пасы – смесь всего со всем. Переизбыток силы, пафос и пыл каларипаятту, тягучая грация капоэйры, деревянное напряжение каратэ, насекомая вкрадчивость и коварство джиу-джитсу. Да чего только нет. Бес разберет. Древнее, дикое, внушающее ужас.

Но уровень – «бог». Когда маленького ребенка отдают в какой-нибудь буддийский монастырь, и он с этим растет. И к своим двадцати пяти имеет уже вполне сдвинутые мозги. На весь полтинник. Видит мир глазами зрелого человека.

Ее московский знакомый был умным, печальным циником. И к роду людскому относился со спокойной иронией.

Простодушный Сар в это клише не попадал. Но есть в нем это! И мудрость, и спокойствие, и цинизм. Должно быть! Невозможно так двигаться, не имея основы. Тех самых старых, мудрых мозгов не по возрасту. Сама увлеклась, было дело, боевыми искусствами. До точки необратимых изменений не дошла, но ощутила и испугалась. Эти священные пасы действуют, вкрадчиво меняют нутро и мир вокруг. И хорошо, если есть возможность задать вопрос: «А оно мне надо?»

У Сара такой возможности, видно, не было. Как у шаолиньских мальчиков, за которых все решили старшие.

Не удобно за ним подглядывать, кем бы он там ни был. Все же занятия такого рода – область интимного.

Впрочем, в пользу того, чтобы уйти, говорило и другое. Нежданно заныл и стал пульсировать пупок. И они были непостижимо связаны между собой – движения Сара и эта боль. Будто нить протянули. Это пугало и намекало, что человек не просто разминается.

Читала о таком. Двигаясь, копят силу. Перераспределяют и концентрируют. Есть пассы, способные создать канал перетекания, когда практикующий забирает жизнь из пространства. Из всего, что вокруг. В том числе – из людей и животных. Так что мешать не стоит, даже подглядывать. Не так чтоб живот заболит – помрешь.

Ну, в общем, ожидаемо. Сар этот – человек в своем мире не последний. Многое может рассказать. Надо лишь уметь спрашивать…

О сем размышляла она, бредя обратно к яме. Столкнуться со всей этой гарью – конечно гадость. Но ничего не поделаешь, надо ждать.

***

Через время Сар возник из кустов. Как всегда быстро и неожиданно. Был спокоен и, что называется, «застегнут на все пуговицы». Аккуратно одет, причесан и угрюм. Быстро вынул все имущество из ямы, в полном молчании собрался, обвесился оружием, взвалил котомку на плечо и принял выжидательную позу.

Обидно, что в лучшее верилось зря! Одним из вариантов мести, в связи с недополученным развлечением, был игнор. Мужчина просто делал вид, что тебя нет. Выкидывал из жизни. Какие уж тут беседы о непознанном?

Да, слегка обгорелый этюдник лежал у ног, ничего не мешало сняться с коряги и двинуться вслед. Но руки были собраны в замок, вокруг губ и подбородка ощущалось напряжение, а глаза предательски чесались.

– И ты ничего здесь не видишь?

И широкие театральные жесты (вдруг не поймут о чем речь), и тембр голоса говорили о том, что скандал будет. Очень хотелось, чтоб был! Ну, вот, хотя бы ангел, хотя бы в этом случае, должен же себя вести не как обычный говнюк!

Сар поднял бровь и слегка склонил голову на бок:

– Что ты имеешь в виду?

– Вот это! – она ткнула пальцем в черную траву.

– А… Это астра.

Воцарилось тягостное молчание. Понятно, что имели в виду не цветок и не звезду по-латински. Вчерашний ужас мог быть древним мистическим оружием. Так, во всяком случае, следовало понимать этого асасина, почесывающего в бороде…

– Астра?

– Она… Огненное колесо, – Сар рассматривал ногти. Чего здесь, действительно, странного?

– Это такой сорт у цветочка?

– Вид. Бывает водяное.

Серьезен. Обращать внимания на глупые шутки считает ниже своего достоинства. И уже устал ждать. Рассудил, что если уж убивать время, то с удобством. Снял поклажу, уселся рядом и продолжил осмотр ногтей. Вскоре молчать и быть мишенью ядовитого взгляда ему надоело.

– Ну и что уставилась? Да, все плохо. Вчера нас едва не убили.

– Кто?

– Учитель.

– Чей?

– Мой.

– Добрый человек…

Сар понурил голову. Ногти рассматривать бросил, сцепил руки в замок.

– И часто он так?

– Бывает.

– Что на этот раз?

– Рискнул ослушаться.

– Ну, высокие у вас отношения. Прям на зависть. Этак рассердился, расчехлил огнемет и выжег все, нафиг, до горизонта! Не находишь, что если надо убить – проще зарезать?

Сар усмехнулся.

– Ну, чтоб зарезать – надо найти.

– А он не может?

– Не хочет.

– Из огнемета проще?

– Колесо наводится по имени. Не надо искать.

Это она так со своими говорила, из снов. На разных языках. Ты на своем, со всеми сопутствующими реалиями, они – на своем. Но там, за словами – другой мир. Где нормально звучит, например, имя Якинодль-зезе, и прослеживается озабоченность положением звезд и планет, ибо это влияет на способность к полетам… Где архиважная вещь – утреннее настроение матери леса. Ведь это длительность сезона дождей и равновесие силы в морских угодьях…

Ангел был из той же оперы. Не столь трепетный и заумный, как родственники из снов, но тоже человек непростой. За которым стоял, возможно, похожий мир.

И, вот, пока это сон – все воспринимается органично. Странная вселенная, еще одна из многих. Но если начинаешь подозревать, что не спишь – ум берется за свое. Бесится, брюзжит и подыскивает объяснения.

Наверное, с таким сталкиваются исследователи первобытных культур. Ведь люди тамошние привычным порядком не живут, и «мозги» у них иные. Все эти звери-предки, охота за силой, дары Орла… В их мире все работает. Безумно удивляет, бесит, пугает, но существует! Другой континуум мысли, мифологический, идущий изнутри, а не извне…

И надо перестраиваться, уметь подлаживаться, развернуто реагировать, а не только пугаться и отрицать…

А может быть это летаргия? Когда спят много лет и видят сон, длинный, как жизнь. Очень реальный, со всеми ощущениями, вплоть до тепла сидящего рядом человека…

Широкая спина, обтянутая грубой тканью. Герой сидит, уперев руки в колени, понурившись. Лица не видно. Косы свисают едва не до земли. И руки сцепил, так, что пальцы побелели.

С опаской, но прикоснулась. Вздрогнул, мгновенно распрямился и опять удивил. Скорбный лик, в глазах – влага. Тысяча мелких выражений сменяет друг друга. Но все они про грусть, даже отчаяние…

Она отпрянула. Чуть не плачет человек. С чего?

Хотела было погладить, но опять не уследила, как он сгреб ладони в свои. С минуту рассматривал, потом прошептал:

– Не хотел этого говорить, но ты в беде. Пока я рядом – смерть. Видела уже.

Как и все, желающие чтобы слушателя проняло, он слегка тряс ее руки.

– Прятаться тебе надо. Скажу где. Переждешь три дня – придет человек, отведет, где безопасно.

– Как скажешь.

Похоже, Сар не ожидал подобной покорности. Удивился, вытянулся в лице. Даже голову набок склонил, как все в поисках непредвзятого взгляда на удивившее.

– Не забоишься?

– Забоюсь. Это имеет значение?

Какой из нее аксессуар к небесному воинству, в самом деле? Но горько. Многие вопросы остались без ответа. Да и сам он… Уйдет – мир станет черно-белым. Но сколько их уже уходило…

– Тебе больно. Плачешь внутри.

– В самом деле?

– Так. От боли устала и от людей, которые ее несут. Вроде закостенела…

Сар продолжал ее разглядывать. Щурил глаза, часто моргал, по носу пошли морщины.

– Ты еще и исповедник. Рассказывай уже, куда идти.

– Не буду! – парень глуповато улыбнулся, одна бровь поползла вверх. Встретившись с ней глазами, замотал головой и сделал странный жест. Упер палец в ее горло. Не сильно, будто показывал.

Захотелось отодвинуться. Но где сидела, там и осталась.

– Ты хочешь говорить – говори! – Сар еще больше расплылся в улыбке, продемонстрировав знаменитый оскал, – задавай вопросы!

Ну что урод – понятно, что псих – тоже. Но он еще и мысли читает?

Тут уж воля-неволя отодвинешься и забудешь о приличиях, желая это чудо разглядеть.

– И будешь отвечать?

– Буду.

– Без вранья?

Сар пожал плечами.

– Зачем мне?

Почему-то захотелось погладить горло. Обхватить. Сначала першило, потом стало тепло. Вот, не объяснишь, будто шарфом обмотали. Горело. Бывает так, когда волнуешься перед выступленьем… Выступленьем?

Теперь она не могла оторвать глаз от Сара. Сидела на коряге и смотрела, как тот заново обвешивает себя поклажей.

– Нельзя здесь обжиться, пойдем!

Коряга отпустила. Как во сне получилось несколько тягучих шагов. Вели в лес, спокойно без спешки, мимо чернеющих кустов и елей, сквозь высокую траву, взявши за руку.

Обжиться? Здесь? Начиналась новая глава…

Сар. Мета третья

«Как цветущая яблоня…» Это об Эри. Хотя, что в ней? Рыжая девка, лицо в веснушках. Телом больше парень. Но не объяснишь – красавица. Как заря, как солнце…

Бывает, рождаются с поющими телами, с красой и ладом в движеньи. Даже смотреть страшно – боги. Невозможно таким стать, сколь ни старайся. Только приблизиться. Но Эри была иной…

Подобные ей редко родятся красивыми. Живет в них какой-то демонский морок. Взглянешь и уж не забудешь. Вечно будешь стремиться увидеть, услышать еще хоть раз.

Мать лада и воды держит их у левой руки. Они – часть ее сути. К ним приходят дары – знание, сила, жар тел и сердец. У правой руки – те, кто дарят. Их красота и сила утекают, дабы род человеческий не прервался.

Два лика богини. Лишь Анахита может их слить в одном. Человеку не дадено.

Либо участь сосуда жизни, неволя, подслащенная телесной, чувственной радостью зверя, послушного природе. Либо война. Жестокая, кровавая… Со зверем и трусом в себе. Война со всем миром – зависть, отторжение, болезни. Не по нраву природе бунтари…

Она ушла юной, моя Эри. Первая женщина и первая любовь… Но хорошо, что была. Теперь знаю, что хорошо… Жены левой длани – редкий дар. Милость богов, что пребывает с тобой всю жизнь…

Кто мог подумать, что испытаю такое вновь? Чрезмерная щедрость небес – часто просьба о жертве. Ну, как скажете, вышние…

Горазды они, жены левой длани, морок творить. Иначе их путь невозможен. И что за дело до истинных их ликов. Вроде стены, лощеной для росписи, скучной да гладкой… Важней, какими красками она себя создаст. Вот где поэма!

И эта ее пишет. Милая… Походит на ребенка или прелестного зверька. Так уж у нее сложены щеки и подбородок… Ярко и легко, как лепесток, как весенний стрекот синицы… Черта эта для лика – венечный звук. Взгляд ее первой ловит и никогда не обманывается в сути. Велемила – так ее можно назвать. Умная, переменчивая в настроениях женщина, острая на язык, как ищущее ответов дитя…

Основа, если морок снять – высокое, нескладное тело, с режущим контрастом бледной кожи и слишком темных волос, припухлые черты, которые уродливо сводит страх и досада… Одета нелепо, до смешного. Вроде мешком прикрылась.

Вот так. Два лика. Каменная стена и сверкающий божественными красками образ на ней. И благо, если не отвлекаешься от замысла творящей…

Но я обречен ощущать мир во всей его целости! И глубь, и поверхность! Таким уж уродился. Дано мне слышать шепот звезд, ловить тысячи звуков и оттенков, тогда как других обтекают они, как вода валун.

Учитель говорил, что быть таким – удача. И досадовать грех, даже если больно и одиноко… Но примет ли это отрок? Когда все идут колонной, с пустыми лицами, а ты останавливаешься и не можешь сделать ни шагу. Потрясение, сладкий вкус и полная невозможность выпустить из поля зрения красоту и правду, явившуюся нежданно… Не ведаешь, что с собой делать – заорать, расплакаться, встать столбом и окаменеть? Чудным был… И однажды настал край. Те, кто до сих пор мирно уживались, начали сторониться и высмеивать. Не мог, как ни пытался, объяснить творящееся. Ни слов, ни сил…