Аквариум. Рассказы

– Как ты это сделал? – я от изумления даже карандаш сломала.

– Сказал же: это фокус – если раскрою секрет, будет неинтересно!

   Он улегся на спину, заложил руки за голову и закрыл глаза. Крошечный зеленый паучок спустился с ветки лиственницы и повис над его лицом. Я сдула паука в траву.

– Скажи, тебе нравится петь для моря? – спросил Август, не открывая глаз.

– Нравится? Это огромное счастье! Видеть, как море отвечает на твою песню, как лепит из воды прекрасные фигуры – с этим ничто не может сравниться! Мне повезло, что я могу петь для него!

– А кто, по-твоему, управляет всем этим?

– Бог, конечно. Тот, кто создал Город из белого камня, и море с дельфинами, и сады, и счастье, и равновесие! Будто ты сам не знаешь…

– Никто не видел Бога, никто не знает, как он выглядит…

– Мы можем фантазировать, представлять его таким, каким пожелаем. Мне кажется, он очень большой, светящийся и добрый. Иначе все в мире полетело бы кувырком…

   Август лежал в траве и улыбался. Он ничего мне не ответил.

   Шло время. Мы часто встречались, бродили по лужайкам, кормили дельфинов у пристани, катались на воздушных деревьях, дрейфующих над заливом, и даже побывали в перламутровой пещере на одном из Спутников.

   Август по-прежнему ничего не рассказывал о себе. Иногда он надолго исчезал, и я не видела его неделями: тем временем растения в его саду дичали, опутывали колючими лозами веранду и встречали меня странными, пугающе-красивыми соцветиями. Кусты самшита и туи теряли свои правильные очертания и превращались в растрепанные неясные фигуры неведомых существ. Потом возвращался Август – и все становилось как прежде: сад успокаивался, затихал и послушным зеленым котенком ластился к его рукам.

   Разумеется, исчезновения Августа мне совсем не нравились. Я ужасно без него скучала и хотела получить объяснения. Но каждый раз, когда я собиралась спросить его напрямик, я боялась, что услышу в ответ ложь. Что-нибудь о геологической разведке в созвездии Андромеды или экспериментах по мгновенной телепартации. Интуиция подсказывала мне, что дело обстоит гораздо серьезнее. Август менялся после своих отлучек, становился рассеянным и одновременно восторженным, как ребенок: он смотрел на небо, деревья, людей и будто видел все это впервые.

   Однажды днем мы лежали на кровати в его домике и слушали бой старинных часов. Солнце играло на металлических шарах, украшавших кровать, и слепило глаза. В раскрытое окно заглядывал куст роз с мелкими бледными цветами.

– Это удивительно… – вдруг сказал Август и приподнялся с подушек. – Это удивительно! Так не бывает! Все слишком по-настоящему!

   Он начал смеяться, закрыв лицо руками, и это сильно напоминало плач. Я обняла его за плечи и, пытаясь успокоить, принялась гладить по голове.

– Расскажи, расскажи мне все… – шептала я, перебирая русые пряди. – Я давно жду… Расскажи все…

   Август мягко отстранился и сел возле окна. Глаза его покраснели, но на губах играла все та же улыбка-ниточка.

– Рассказать что? Кто я и куда ухожу?

   Он погладил мою ладонь и привычным жестом взъерошил мои короткие волосы.

– Открыть тебе этот секрет?

   Наверное, я так глупо выглядела, что Август рассмеялся.

– Ах, Лён, Лён… Милая, славная, прекрасная Лён, ведь вопрос совсем в другом – кто ты и что ты делаешь в этом идеальном городе! Откуда взялись твои синие глаза и изумительный голос, откуда появились высокие белые башни, разноцветные Спутники, водяные фигуры и свободные счастливые люди?

   Я совсем не понимала, о чем он говорит. Я молчала, сжав губы, предоставив ему возможность высказаться. Возможно, он заболел…

– Ты думаешь, что все это создал Бог – "большой, светящийся и добрый", как ты однажды призналась? Но это был всего лишь я! Я!

   Он вскочил и принялся ходить по комнате.

– На самом деле и ты, и этот великолепный город существуете только в моем воображении! Я придумал вас, понимаешь? Изо дня в день плел ниточку собственных фантазий, создавая вас по крупицам, по каплям, по осколкам, вкладывая в ваш образ все лучшее, что может быть на свете!

– Ты болен Август. Тебе нужно успокоиться! Я заварю тебе мяты…

– Болен? – он остановился и обхватил голову руками. – Здесь нет больных, бедных, одиноких, ты забыла? Здесь нет зависти, злобы, страданий и убийств! Потому что я так придумал! Это место потрясает воображение, это – рай, и его не может быть на самом деле!

   Я еле сдерживала нервный смех. Все это ужасно грустно. Бедный Август! Он считает меня привидением! Я ущипнула себя за локоть.

– Но послушай, мне больно, я дышу, говорю, думаю, я – живая! Понюхай этот цветок! – я сорвала с ветки колкий бутон. – Чувствуешь аромат? Он настоящий! Все – настоящее!

   Август смотрел на меня и грустно улыбался.

– Лён, милая Лён, фантазии и не могут говорить иначе, это их свойство – утешать. А знаешь, как ты получилась? Я увидел тебя случайно на одной картине в художественном альбоме: ты сидела на ступеньках, уходящих в зеленоватую воду, подставив солнцу лицо. Такая тоненькая, золотистая, с короткими выгоревшими волосами… "Девушка и море" – так называлась картина, не помню, кто художник. С этого момента я и начал фантазировать. Придумал тебя, и этот город, и людей, и животных, и себя в их окружении… Годами я живу в придуманном мире. Сначала было непросто: реальность не отпускала, тянула меня обратно, позволяла фантазировать лишь кусками, урывками. Потом стало легче, я научился существовать в двух измерениях одновременно, выхватывая из своей настоящей жизни только красоту… Я стал виртуозом в своем деле. Мог растягивать один удивительный день здесь на целый год! Помнишь фазанов? В тот раз я зашел в зоопарк – так, случайно, потому что не был там много лет. Увидел этих важных птиц в вольере – и сразу представил наше свидание под лиственницей, и покрывало на зеленой траве, и тебя в короткой синей юбке…А Праздник воздушных змеев? Мальчишкой я обожал запускать змея, правда, у меня был простенький – белый, из бумаги. Но здесь я развернулся – придумал целую дюжину разновидностей…

– Я не знаю, что мне с тобой делать. Похоже, ты единственный в этом городе все же заболел…

– Знаешь, что происходит в реальности? Сегодня воскресение. Я – в своей двухкомнатной квартирке в убогом спальном районе, сижу на диване рядом с женой. Мы только что поссорились, она повернулась ко мне спиной и не отвечает на мои извинения. Она хорошая, но жизнь испортила ее, сделала раздражительной и грубой. А когда-то она была похожа на тебя… В соседней комнате дочь смотрит дурацкий сериал, сына нет дома – шляется где-то, когда придет – нагрубит. В банке – непогашенный кредит за квартиру, стиральная машинка сломалась, работа – тупая и бессмысленная, а в Индонезии очередное землетрясение погубило десятки тысяч человек…

   Я сидела на краешке кровати, меня знобило. Все, что он говорил, конечно, было ерундой, бредом воспаленного мозга, но все-таки мне стало страшно. Что-то в его словах задело меня.

– Я, пожалуй, пойду. Приходи завтра на рассвете к морю – послушаешь нашу новую песню.

   Я встала, сняла со спинки стула кофточку и медленно, как допотопный робот, направилась к двери.

– Постой…

   Август написал что-то на альбомном листе, свернул бумажку в несколько раз и протянул мне.

– Здесь песня, которую вы споете завтра. Развернешь после выступления. И еще… Утром море покажет лицо Бога.

   Скомкав листок в кармане, я выбежала из дома.

   Рассвет долго не наступал. Небо было затянуто тучами, а ветер неприятно холодил уши. Мое легкое платье совсем промокло от морских брызг, но самым мерзким было то, что происходило в моей голове. В ней до сих пор звучали слова Августа: " Я придумал тебя!" Он, конечно, заболел. Наговорил вчера всякой чепухи – сегодня все встанет на свои места… Он придет, обнимет меня и скажет, чтобы я не вспоминала этот глупый разговор. И мы снова будем счастливы.

   Ко мне подошла концертмейстер и шепотом сообщила, что у нас непредвиденные изменения в программе: вместо "Радужной дымки" мы будем петь "Там, где исполняются мечты". Кроме того, Лиан заболела, и солировать придется мне.

– Заболела, заболела… – шептала я чуть слышно. – Разве кто-нибудь когда-нибудь болел в нашем Городе?

   Я сжала в кармане проклятый листок. Не хочу разворачивать. В конце концов, он мог это подстроить. Разыграть меня.

   Далеко на горизонте солнце пробивалось сквозь тучи. Пора начинать. Мягко и вкрадчиво вступила арфа, зазвенели колокольчики. Я запела…

  Есть где-то город с белыми башнями

   Море лижет его причалы

   Таких городов на свете много

   Но в этом ты никогда не бывала…

  Море успокоилось, отразило тусклое розовое солнце, притаилось…

   В этом городе люди прекрасны

   Не знают они страданий и боли

   Весь день веселятся они и празднуют

   Танцуют, поют и рисуют море…

     Хор подхватил, и многоголосный припев поплыл над волнами:

     Там, где исполняются мечты

   Там с детьми играют мраморные львы

   По лужайкам с желтыми цветами

   Бегают, проказники, за птицами и снами.

     Гладкая поверхность затрепетала, вспенилась, и море начало лепить новую фигуру. Я пела, и на этот раз голос мой дрожал от волнения и страха. Гигантское лицо поднялось из глубин, ветер играл его водяными волосами. Знакомые глаза, длинный нос с горбинкой, улыбка-ниточка… Август, добрый и чуть насмешливый, смотрел на меня из морского зеркала! Август, Август, безумец или … Бог!

   Ноги мои подкосились, и я опустилась на холодную ступеньку. Водяное лицо рассыпалось, и солнце осветило набережную и город розовым. Выдуманную набережную и выдуманный город…

– Не знаю, зачем ты мне это рассказал. Я совсем не чувствую себя бестелесной фантазией…

   Мы шли вдоль берега, Август держал меня за руку, крепко сжав пальцы. На мелководье паслись белые лобастые дельфины, громко фыркали и плюхались в воду.

– Я и сам иногда забываю, что ты – вымысел. Все настолько реально, что у меня мурашки по коже. Тем не менее, сейчас утро, и я еду на работу в переполненной электричке. А ты – мой нежный и любимый друг – мне только кажешься.

   Я молчала; мысли в моей голове метались как испуганные птицы, сердце то колотилось, то повисало в пустоте.

– Расскажи мне о своей настоящей жизни! – попросила я. – Ты говорил, что у тебя есть семья.

– Да, и семья, и друзья, и с голоду не умираю. Но скука смертная. Скука и серость вокруг – дышать тяжело! Люди стали циниками, обмельчали, даже дети заявляют, что хотят быть стоматологами или юристами! Подумать только – мы в их возрасте мечтали стать космонавтами!

– Неужели у вас там все так плохо? Нет красоты, любви, приключений?

– Есть, конечно. Но приходится искать. Очищать от всякой мерзости. Вот сейчас, например, два пьяных ублюдка дерутся в тамбуре. Не очень-то приятное начало дня…

– И все-таки ты рассказал мне об этом… Почему? Разве твоя выдуманная жизнь тебе не нравится?

   Август остановился, убрал волосы с мокрого лба, коснулся пальцами моей щеки.

– Видишь ли, я, кажется, начал сходить с ума. Теряю связь с реальностью, не хочу возвращаться назад… не могу и не желаю общаться с людьми, даже с самыми близкими. Мне придется выбирать. И я… я уже выбрал. Не имею права их бросить – они, все-таки, от меня зависят.

   Я начала понимать, к чему весь этот разговор. Он хочет оставить меня, покинуть свой город, свою мечту. Но мы тоже от него зависим. В конце концов – мы живем внутри его головы!

– Что же будет с нами, когда ты уйдешь? Все развалится, исчезнет?

– Нет…нет. Я верю, вы будете жить где-то на задворках моего сознания, так же приветствовать море по утрам, запускать змеев, путешествовать, смеяться и любить. Так и будет. Возможно, что-то изменится, что-то усложнится. Но уже без меня…

   Август крепко обнял меня и поцеловал в ухо. Потом в губы, долго-долго.

– Прости меня, Лён, олененок! Не скучай! Не грусти, пожалуйста! В конце концов, это неплохой мир.

   Он сжал мою руку на прощанье, отвернулся и побежал по мокрому песку прочь, не оглядываясь – дельфины провожали его громкими всплесками.

   Я стояла, увязая босыми ногами в песке, и хлюпала носом. Потом крикнула ему вдогонку:

– Послушай! Попробуй жить наоборот! Сделай реальный мир похожим на свою фантазию!

   Вот и все… Он ушел. Исчез. Оставил меня без Бога. Смотрю на свою руку – она розовая с голубыми прожилками сосудов. Живая. Смотрю на небо – солнце по-прежнему улыбается, освещая половинки Спутников и гуляющих под белыми зонтиками людей. Дельфины плещутся и зовут меня в море, плавать.

   Хватит плакать, хватит… Хватит…

   Он ушел, а я осталась. Буду привыкать к самостоятельности. Буду считать, что Бог в нашем мире удалился на заслуженный отдых и оставил своим детям удивительные возможности.

   Я облизнула соленые от слез губы, раскинула руки, глубоко вздохнула, – и взлетела над прибоем, и дельфинами, и изумленными людьми, и прогулочными лодками. Прощай Любимый Божественный Август, да здравствует Прекрасная Свободная Лён!

   Где-то в тесной комнате в одном из спальных районов города он проснулся и сел на кровати. Рядом, тихонько посапывая, спала жена. Одеяло сползло и открыло ее широкую спину в пестрой ночной рубашке и длинную белую ногу. Он снова хорошенько накрыл жену одеялом.

   Он попытался нашарить под кроватью тапочки, не нашел, плюнул и пошлепал босиком по холодному линолеуму. Зеркало в ванной было все усеяно пятнышками зубной пасты: видно, дочь снова отчаянно старалась довести свои зубы до ослепительного блеска. Фу-ты… Горечь во рту… Он прополоскал рот, умыл ледяной водой шершавое лицо, усмехнулся своему чуть оплывшему отражению. Потом закрыл глаза.

   Море. Белая набережная. Розовый куст в окно.

   Он открыл глаза, покачал головой и вернулся в комнату.

– Надя… Надь! – он тихонько тронул жену за плечо. – Давай с утра махнем куда-нибудь на весь день … в лес или на озеро… Вдвоем только.

   Жена мяукнула что-то сквозь сон, уронила сухую горячую ладонь ему на шею.

– К морю… – прошептала она потом, – к морю…

Необычайное происшествие с одним стареньким учителем биологии

– Не толкайся ты, я ничего не вижу!

– А там ничего и нет! Дом как дом, не знаю, зачем ты меня сюда притащил!

– Ты просто не понимаешь – это же настоящий таинственный дом, наверняка с привидениями! Он старый-престарый, и в нем давно никто не живет…

   Так спорили между собой двое ребят, стоя возле покосившегося забора и заглядывая внутрь сквозь щербатые доски. Мальчика звали Пашей, он был непоседливый, очень любопытный, и вечно находил множество приключений на свою вихрастую голову. Девочка, Соня – тихая, осторожная как мышка – в глубине души была не менее любопытной, чем ее одноклассник. Тяга к приключениям и сделала их друзьями-не-разлей-вода: храбрый и нахальный Пашка всегда лез вперед, Соня же держалась позади, и иногда вытаскивала своего товарища из серьезных передряг.

   Вот и сейчас, как будто, намечалась новая экспедиция в неизведанное. На этот раз Пашку заинтересовал старый дом, мимо которого они каждый день ходили в школу. Потемневший от времени и дождей, он затаился в низине возле дороги, среди древних, осыпающихся елей и туй. Даже в хорошую погоду солнце редко проникало в его тенистое убежище: только случайные лучики расцвечивали зеленью еще сохранившиеся стекла веранды, делая ее похожей на мутный аквариум. Вокруг дома росли корявые яблони, на черных ступеньках было полно рыжих иголок, а покореженные доски забора, как и стволы деревьев, покрылись мхом. Все эти, казалось бы, несущественные подробности делали старый дом таинственным и притягательным для авантюриста Пашки, и сегодня днем, возвращаясь с уроков, он, наконец, решился проникнуть внутрь.

– А может, не надо, Паш? – жалобно ныла Соня, дергая его за рукав. – Вдруг, там кто-нибудь живет…

– Никого там нет: ни разу не видел, чтобы кто-то туда входил. А потом, посмотри, какое все ветхое и неухоженное. Вон, и стекла побиты. Нет, пустой это дом, и мы его сейчас навестим…

   Пашка подергал дверь, но она оказалась заперта. Тогда он нашел самую шаткую доску в заборе, державшуюся на одном ржавом гвозде, поднатужился и отодвинул ее в сторону. Сняв ранец, он протиснулся в узкую щель и велел Соне лезть за ним. Девочка поколебалась с минуту, опасливо посмотрела по сторонам и нырнула следом за Пашкой, подобрав юбку и стараясь не занозить пальцы о шершавый забор.

   Возле дома было тихо: только изредка каркали вороны, и ветерок шелестел курчавыми туевыми ветками. Дети потоптались немного около крыльца, заглянули в окна, но рассмотреть ничего в комнатах не смогли. Сонька очень нервничала и все порывалась уйти, но, заметив, что на тающем снегу вокруг дома не было следов, успокоилась и даже взяла Пашку за руку.

– Ну, вперед! Если что, мы попить зашли! – выдохнул Пашка и поднялся по скрипучим, усыпанным сухими иглами ступенькам. Он дернул круглую металлическую ручку, и дверь, подрагивая и задевая за дощатый пол, открылась. Ребята вошли в темную, пахнущую пылью и кошками прихожую.

– Ау! Есть кто-нибудь дома? – крикнул Пашка на всякий случай. Дом молчал, лишь половицы поскрипывали под их ботинками. Впереди тускло белело окно. Они пошли на свет и оказались в небольшой комнате, оклеенной пожелтевшими обоями в мелких завитушках. Сонька опять заволновалась, увидев, что комната вполне обитаема, и в ней есть все необходимые для жизни вещи. Она сердито зашипела и потянула Пашку к выходу.

– Да что ты все время боишься – никого здесь нет! Все пылью заросло! – успокоил ее Пашка и стиснул мокрую и холодную Сонькину ладошку.

   Все вещи в комнате и вправду были покрыты толстым слоем пыли: и письменный стол, и лампа под старинным абажуром, и темный книжный шкаф с треснувшей дверцей, и фарфоровый гусь, важно надувшийся на маленьком допотопном телевизоре. На полках под пыльным покрывалом дремали камни и раковины – каждый экземпляр на специальной подставке с табличкой. Там же застыли несколько желтоватых скелетиков птиц и грызунов, а на столе, под лампой, вытянулся на полированной поверхности белесый череп с острыми зубами, наверное, собачий. Соня, преодолевая страх, шагнула за порог и начала осматриваться. Пока Пашка вертел в руках череп, она разглядывала календарь и фотографии, висевшие на стене возле кресла с пестрой обивкой. Календарь был старый, двухлетней давности, с видом африканской саванны: в желтой траве с задумчивым видом бродили жирафы, слоны и антилопы.

   На всех фотографиях присутствовал один и тот же человек: маленький, с пухлым лицом и оттопыренными ушами мужчина, лысоватый, с глазами, спрятавшимися за толстыми стеклами очков. То он стоял среди группы школьников – мальчишек с такими же оттопыренными ушами и девчонок с тонкими хвостиками косичек, то указкой показывал что-то на схеме, изображающей эволюцию человека. Фотографии были старые, черно-белые, все ученики тогда носили темную форму, пионерские галстуки и выглядели очень серьезными.

   Учитель, вот, кто здесь жил, подумала Соня, учитель биологии. И работал он в школе, где учились они с Пашкой: на одном из снимков она увидела родное крыльцо с двумя колоннами, и потом, лица нескольких учителей были ей хорошо знакомы. Только вот, когда, интересно, это было… Когда он там работал? Наверное, очень давно, потому что она его совсем не помнила, а она-то уже заканчивала седьмой класс и уж точно узнала бы такого забавного человечка.

   Соня показала фотографии Пашке. Он мельком взглянул на них и сказал:

– А я его видел однажды в школе. Он в учительскую поднимался – старый такой, с палочкой. И, точно, смешной: уши-лопухи и нос грушей. Но, кажется, добрый. Давай поглядим, что у него за книжки в шкафу.

   Они открыли дверцу с изогнутой трещинкой и начали рассматривать пыльные корешки. В основном шкаф был забит учебниками по зоологии, ботанике и анатомии, гербариями и конспектами уроков; на верхней полке тусклым золотом мерцали "Собрание сочинений А. С. Пушкина", "Десять тысяч лье под водой" Жюля Верна, "Необыкновенные путешествия Лемюэля Гулливера" Дэниэла Дефо. Все эти книги ребята уже читали, так что, пролистав картинки, быстро потеряли интерес к шкафу и стали бродить по дому.

   Собственно, бродить было особенно негде: в их распоряжении осталась только кухня – маленькая, уютная, но давно не ремонтированная. На клеенке с ромашками одиноко чернело засохшее яблоко, под столом оказалась целая корзина этих фруктов – коричневых, сморщенных, пахнущих плесенью.

   Пашка заглянул в пустой аквариум: камешки и ниточки водорослей.

– Угу! Рыбки, вы где?

– Посмотри, Паш, тут кто-то спал! – сказала Соня, кивнув на одеяло, аккуратно разложенное около плиты.

– Собака, наверное. Подумаешь!

– Ага, собака! А это что? – и она протянула ему большое нежно-розовое перо с перламутровым кончиком. – В одеяле нашла.

– Лебединое, что ли… – задумчиво сказал Пашка, вертя перо в руке. – Или гусиное. Точно, он гусей держал!

   Они вернулись в комнату, и Соня тот час же плюхнулась в кресло возле окна. Девочка, кажется, вполне освоилась в чужом доме и уже ничего не боялась.

– Как думаешь, куда он делся? – спросила она Пашку, задумчиво грызя косичку. Пашка тем временем изучал темно-синюю карту звездного неба, пришпиленную над столом: одна крупная звезда в созвездии Девы была обведена розовым мелком.

– Кто? Старикан? Да умер, наверное. Или уехал к родственникам.

   Соня замотала головой.

– Да, уехал! И все любимые вещи оставил: вон, даже ордена на полке забыл. А если бы умер, здесь бы все растащили и дом бы разрушили! Странно все это…

   Она бездумно водила рукой по столу и наткнулась на стопку книжек и тетрадей. Сверху лежал потрепанный учебник астрономии 73 года, под ним – толстый черный еженедельник. Соня раскрыла его. На первой странице стояла дата – 199… г, и значилось: "Дневник Савелия Игнатьевича Кокошкина, пенсионера и одинокого человека".

– Паш, Паш, он дневник вел! Давай почитаем – может, что-то интересное найдем!

   Пашка недовольно фыркнул. Привидений в доме нет, это факт. Читать чужие дневники нехорошо и, наверняка, скучно. Но домой идти ему не хотелось: опять уроки, нравоучения и познавательная литература. Так что он придвинул стул к окну и начал вместе с Сонькой перелистывать жесткие страницы, исписанные аккуратным круглым почерком.

   Вот, что они прочитали:

   2 сентября

Начинаю вести дневник. Никогда прежде не увлекался этой ерундой, и сейчас вот – то ли от скуки, то ли от одиночества – решился.

   Вчера пригласили на праздничную линейку в школу. Жалею, что пошел. Знакомых ребят и учителей там почти не осталось, все как-то бестолково, напыщенно, глаза у всех пустые. Сегодня целый день болят ноги.

   8 сентября

   Приходил Василий Сергеевич, покурили на веранде, поговорили, он грибов принес – опят. Все на судьбу жалуется: жена, мол, замучила нытьем, внуки безобразничают, а только мне еще хуже – даже пса у меня больше нет. Буран, Буран, где же ты, друг… Совсем плохо без тебя.

   10 сентября

   Соседка подарила мне котенка. Рыженький такой, с белыми ободками вокруг глаз, симпатичный. С собакой моей не сравнится, ну, да тоже хорошо: все не одному в доме. Персиком назвал. В первый же день залез в аквариум и попытался поймать единственную жемчужную гурами, которая там осталась. Если бы я вовремя не заметил – точно, съел бы! Маленький бандит!

   11 сентября

   Утро было замечательное: теплое, солнечное, ни ветерка. Настоящий праздник после дождей. Мы с персиком грелись на ступеньках, он шуршал листьями, а я читал "Вокруг света" – Василий отдал мне все старые номера. Хорошо!

    15 сентября

   Сегодня произошел странный случай. Вытащил я из кладовки большую корзину, Шурину любимую, и отправился в сад, яблоки собирать. Подхожу я к старой яблоньке у самого забора, смотрю, в ветвях что-то застряло: тяжелое, непонятное, и трепыхается. Я ветки раздвинул – и к моим ногам упала большая, бело-розовая птица. Наклонился я к ней, думал гусь или лебедь, и ахнул – пеликан! Раненый, но еще живой пеликан, глазом на меня косит!

   Ну, думаю, откуда здесь пеликану взяться, не его это края! В Европе пеликаны только на Дунае гнездятся, да и то редко. Не иначе, как из зоопарка удрал!

   Я погладил птицу, осмотрел крылья. Она, видимо, ударилась обо что-то во время полета: грудка и правое крыло были повреждены.

   Пеликан, нахохлившись, сидел под деревом, но меня не клевал. Я пошел в дом: в холодильнике оставалось несколько рыбешек для Персика, заодно бинтов и йоду хотел захватить, чтобы рану обработать. Оборачиваюсь, а пеликан за мной ковыляет, прямо по тропинке! Я дверь приоткрыл – он по ступенькам вскарабкался – и в дом! На кухню прошлепал и у печки уселся – греться.