скачать книгу бесплатно
– Так твои дела?
– Могли быть и лучше, – кривоватая улыбка тронула рот Тагари.
– А как сын?
– Более-менее. Наставники понемногу с ним занимаются. На днях даже просил научить его ездить верхом.
– Не хочешь подобрать ему смирную лошадку?
– Только этого не хватало. Попробуй, это вино из местной сливы, в Столице такого нет.
– О Столице мне есть, что сказать, но сперва расскажи, как тут наши заклятые друзья на границе……
Вот уже два десятка лет приграничные племена рухэй не воевали ни с кем, кроме кочевых соседей с востока. Но с теми воевать бесполезно – налетели и ускакали обратно, а в степь, что раскинулась далеко на юг, к морю, рухэй заходить опасались. Они привыкли к горам и равнинным плато.
Правил рухэй старый толон, ему уже за семьдесят, но воля железная; куча сыновей никак не дождутся возможности заявить о праве на титул. Им сейчас позарез нужна эта война – чтобы снискать благосклонность в глазах отца.
Виднейших их полководец – Мэнго, родич правителя. А его племянник, У-Шен, правителю внук. Второй опаснейший военачальник, хоть и довольно молод еще, около тридцати.
У северо-восточных границ Золотой Птицы сейчас бродят два волка, старый и молодой. Старший, смирившийся было с мыслью о невозможности напасть и победить, снова рвется в бой, его подстегивает тщеславие и ярость племянника.
Кэраи не мог видеть его самого, но видел портрет, набросанный кем-то по памяти – голова, слишком большая для поджарого тела, лицо, рассеченное шрамом, крупный совиный нос. Наверное, в бою этот Мэнго внушает ужас. А племянник, по слухам, довольно красив, и отличный наездник. Лошадки рухэй похожи на хэвен, маленькие, горбоносые, злые…
В детстве про недобрых соседей рассказывали много. Потом, после отъезда, все забылось в мирных срединных землях. А тут по-прежнему говорят, пугают детей не только нечистью. Лет восемьдесят назад граница была залита кровью, соседи разрушили горную крепость и почти дошли до среднего течения Золотой реки. Они убивали не только мужчин, женщин и детей тоже, не забирали с собой. До сих пор в верховьях реки стоят узкие камни, отмеченные красной полосой сбоку. Память о местах самой страшной резни…
– Рухэй всегда искали способ побольнее ужалить нас. А сейчас чуют, подлецы – у нас мало сил, – произнес генерал. Он стоял возле открытого окна, смотрел, как редкие капли, остатки грозы, бьют по листьям жасмина.
– Ужалить? Скорее уж отхватить кусок. И не вижу, что может им помешать. И, если на то пошло, желающих помешать особо не вижу тоже.
– Не уподобляйся столичным щеголям. Они и в седле не умеют держаться, а мнят о себе! Нам выпала большая честь – охранять этот рубеж.
– Смотри шире на вещи. Никакая это не честь – затыкать своим телом дыру, которая все равно расползется, – в сердцах сказал Кэраи.
Тагари глянул на него, как на умалишенного.
– Здесь наша родная земля. И больше я ничего не хочу слушать.
– Эту землю Столица скоро проглотит со всеми нами впридачу, если не позаботимся о себе. Я за тем и приехал, чтобы не пострадал наш Дом. Слушай…
Кэраи поставил на низенький столик пустую чашку, расправил в руках свиток с нанесенной на него картой Земель Солнечной птицы; тень скользнула по лицу. Когда-то в юности видел морское чудо – медузу. Вот и сейчас, как наяву; только вместо медузы – страна. В центре ровно, с юга, впрочем, тоже неплохо – а остальные края – колеблются, будто бахрома студенистая.
Старожилам, держащим земли, жаль отдавать власть, и как ее отдашь, и с чего – пришлому? Только потому, что так сверху повелели? Противятся, пусть не в открытую. То есть на севере не в открытую, но запад уже тлеет, вот-вот и вспыхнет пожаром. Поэтому у Хинаи есть еще время… и нет никакой надежды.
Лет пятьдесят назад, окажись на Солнечном троне пара слабых правителей один за другим, объединение страны, наверное, еще можно было остановить. Но сейчас, когда у людей, выросших в тени Золотой Птицы, уже были свои взрослые дети… скорее речной поток повернет в гору.
Нынешнее солнце уступает былому. С оглядкой говорили в Столице – мол, его отец мигом бы всех в один кулак…Но у Солнечного, в конце концов, всегда найдутся умные и сильные советчики… или родственники. Хотя об этом и думать было опасно, мало ли, вдруг проговоришься случайно.
А присоединение окраинных земель – вопрос времени, и недолгого. Где лестью, где страхом, где силой… Одной смены поколений хватит точно. И будут тамошние поэты воспевать не доблести местных владык, а мудрость и величие единого повелителя. И многие, верно, искренне…
Последнюю мысль он высказал вслух, и брат тут же откликнулся:
– То их дела. Не мои.
– С твоей наивностью родиться бы весен двести назад, – пробормотал Кэраи, чувствуя себя неловко. Хоть и весьма тесными некогда были отношения между братьями, хоть и считал себя умней в делах житейских – все же не годится осуждать старшего.
– Ты думаешь, я не вижу? – заговорил генерал. – Это лучшая преграда – скалы, покрытые лесом. Надежный щит, хоть и рассохся, и щели в нем. Но у меня мало людей и денег. Я снова писал в Столицу – мне нужны воины.
– И снова тебе откажут. И еще увеличат налог… Совместно добьетесь того, что крестьяне разбегутся, и никакая земельная стража их не переловит. Пойми наконец, скоро закончится время таких, как мы. А рухэй напоследок попробуют урвать хоть сотню шагов земли, только поэтому у тебя не отняли власть. Пока. Я потому и приехал… оставить тебя не могу.
– Ты забыл то, чем живем мы тут, в глуши. Там, где у вас беда – гнев повелителя, у нас разливы рек, сели и лесные пожары…
– Гнев повелителя легко может дойти и сюда. Повторю, поэтому я и здесь.
– Все настолько плохо?
– Пока еще нет. Но хуже, чем я писал.
Увидев, что брат не понимает, пояснил:
– Хинаи, несмотря на глушь, велика и слишком лакомый кусок для придворных Столицы. Они мечтают о власти – хотя бы на задворках страны, не понимая, каково это – удерживать границу…
– Ты думаешь, уже стоит ждать человека оттуда? – лицо брата почернело.
– Золотому трону пока хватает забот на западе. Удобней предложить твое место другим желающим, родом отсюда. А уж потом… Есть у тебя завистники?
– Есть. Но как?
– Я не знаю, как именно. Ты допустишь оплошность, или тебя подставят, а может, и вовсе убьют, итог один – наш Дом потеряет всё. Затем Столица рассчитается с твоими обидчиками.
– Наш род держал границу долгие годы… – наконец сказал Тагари.
– Да. И просто так чужака здесь не примут. Нужно промежуточное звено, не знаю, кто или что им станет.
– По-твоему, лучше сидеть тихо? – в низком голосе послышался отдаленный рокот, будто на море предвестник шторма.
– Иногда лучше. Только делая все безупречно, можно отсрочить наше падение. А если придется падать, то надо сделать это как кошка, на четыре лапы. Тогда мы выживем – наше честное имя, твой сын. Наша родня. Только так.
Рокот стал ближе:
– Ты это умеешь. Выжидать, склоняться… умеешь ведь, не так ли? Я – нет, и не намерен…
– О, Небо, – пробормотал Кэраи. – Ты полководец, а не придворный. Но, боюсь, в настоящие дни подобные тебе не в чести… Если ты окажешь открытое сопротивление не местным соперникам, а приказу Солнечного, от нашего рода никого не останется.
– Уж лучше так, чем склонить голову и отправиться куда-нибудь в деревню на юг страны, вспоминая, кем были когда-то! Зачем ты здесь вообще? Ты мог остаться.
– Не мог. Это и моя земля.
– И что мне, по-твоему делать? – сказал Тагари, смягчившись, слыша в словах брата подтверждение из семейному единству.
– Делай, что раньше. А пока я здесь, по крайней мере помогу тебе как разобраться с местными – из дворца этого не сделать, так и сдержать столичных – благо, есть связи. Раз уж воин из меня не самый лучший.
– Отличный бы вышел, если бы ты захотел, – взгляд Тагари стал теплее, самую чуточку мечтательным – он, видимо, представлял, как плечом к плечу с братом сражается где-нибудь на заставе. – Ты легче меня, и быстрее. Вместе бы мы…
– Мы и так вместе. И это подводит нас к маленькой заминке. Я писал тебе, что ты совершаешь глупость…
– Энори? – лицо генерала посуровело, ни следа мягкости не осталось. – Знаешь, я говорил о пожарах и сотрясениях гор. Считай что хочешь, но, пока он делает то, что делает, останется здесь.
– Ты легковерен, как последний водонос! – не сдержался Кэраи. – А дела границы?
– Он указывает время и тропы, опасные места. О большем я не намерен советоваться!
– Хорошо уже, что ты так думаешь, – обронил младший брат, скорее смирившись, чем пытаясь уколоть. – Но я уже успел кое-что услышать. То, что о нем говорят…
– Погоди, сам увидишь. И… он единственный, кто способен поддерживать жизнь моего сына. Про это я тебе не писал и в твой приезд велел слугам не говорить.
– О Сущий, я знаю, что ты и к Тайрену его подпустил. Хорош был бы я, упустив такое. Не хмурься, я за тобой не шпионю, но подобные вещи не скроешь. Придется и мне с этим мальчишкой познакомиться получше. И не сердись, если тебе не понравится итог нашего знакомства. Но это после. Нам сейчас, как никогда, нужны союзники… Из верных семей к другим переметнулся кто-нибудь?
– Есть мелюзга, – с неохотой сказал Тагари, словно признаваясь в собственном недосмотре, – Но большинство наши не только на словах, а на деле.
– Дом Нара по-прежнему поддерживает нас?
– Да.
– И дом Иэра? Судьи и владельцы медного рудника, верно?
– Они, по крайней мере, не против нас. Хотя со старшим сыном там плохо. Жаль, был способным парнем.
Отвечая на недоуменный взгляд брата, Тагари коротко пояснил:
– Пьет.
Он расхаживал по комнате, широкими резкими шагами, и, говоря, взмахивал правой рукой, будто помогал себе собраться с мыслями:
– Пока меня нет, делами заправляет моя правая рука, Айю – ты его помнишь. Когда я в городе, в общем-то тоже он – если не считать дел городской и земельной стражи, строительства, ремонта дорог и мостов. Но помощник уже весьма немолод – еще при тебе здоровьем не отличался…
– Я увижусь с ним завтра или днем позже, если не возражаешь. Надо будет о многом побеседовать. Думаю, в чем-то сумею ему помочь. И придется налаживать старые связи, у меня было не слишком много друзей, – Кэраи чуть улыбнулся, – И еще. Твой советник… Я знаю, о нем говорят в народе. Но в высших кругах – его кто-то слушает, кроме тебя?
– В разумных пределах, – на лице старшего брата появилась тень того выражения, которое Кэраи видел с детства, и означало оно "этот ребенок опять несет какую-то чушь". Давно не ребенок, конечно, но выражение осталось.
Только в детстве сказанное в такие моменты вовсе не было чушью.
Пока спорили – сумерки плавно перетекли в ночь; хозяин дома сам зажег комнатный фонарь, не желая звать слуг. Качнул случайно – и колыхнулось пламя. Свет его упал на маленькую золотую гвоздику-застежку, с крохотными рубинами, из тех, что женщины дарят своим возлюбленным.
Брат заметил ее.
– Памятное? – спросил с не то с интересом, не то с подозрением. – Неужто ты наконец…
– Да нет. Ерунда, пустое.
– У Истэ была похожая, – сказал Тагари, теперь с отвращением глянув на безделушку.
– Ее тень все еще не развеялась? – спросив, пожалел о вопросе. Даже в Столицу просочились легенды о верности генерала Таэна умершей жене. Люди очень уж любят такие истории, чего не знают, то сами додумают.
А тот уже читал письма, привезенные из Столицы.
– Лучше б деньги слали, а не бумаги! Но раз велено еще усилить крепости Ожерелья и заставы возле них, я за это возьмусь, хотя они и так хороши. Как раз собирался отдать приказ Энори, вот и познакомлю вас заодно, – сказал Тагари.
Через четверть часа слуги-посланники вернулись, чтобы робко сказать – молодого советника никак не могут найти. В покоях и в саду его нет, но он не собирался покинуть дом…
– Он обязан докладывать, если уходит! Ищите, – велел Тагари, меряя комнату под сочувствующе-насмешливым взглядом брата.
**
В углу горела большая лампа – прямоугольный каркас из темного дерева, грани – полупрозрачная бумага, на которой искусный художник изобразил цветущие абрикосовые ветви – точнее, лепестки и листья, а сами ветки исходили из рамы, резные. Угол комнаты заливал теплый золотистый свет, выхватывая из тени болезненное личико ребенка лет восьми-девяти – некрасивое, с острым подбородком и широким лбом. Мальчик был сложен неплохо, но хрупкость и худоба выдавали его нездоровье еще верней, чем лицо.
Лампу привезли на днях – на севере такие вещи были диковинкой. Энори увидел над дверью продавца птиц подобный фонарь, и захотел точную копию. Но, когда лампа понравилась Тайрену, подарил мальчику.
– У меня будет еще, если нужно, – отвечал он со смехом, глядя на смущение ребенка, который стеснялся брать сделанное для другого.
Свет лампы успокаивал мальчика. Было новолуние… время нечисти и призраков.
И снова трудно дышать…
Он забрался в глубину кровати, сел, прижавшись к стене. Ждал. Дом его отца был весьма обширным, и покои Энори располагались далеко, на другом конце. Мальчик, не покидая комнату, будто видел, как в пустых коридорах горели светильники, раскачивались тени на стенах. Никого… словно вымерли слуги. При новой луне лучше не говорить лишнего, вести себя тихо, и без нужды не покидать кров.
Тонкая рука коснулась маленькой незаточенной сабли, висящей на стене. Мальчик не боялся нечисти, и привык быть один. Ему даже хотелось, чтобы кто-нибудь недобрый появился. Может, доказав свою смелость, он заслужил бы одобрение отца…
Время тянулось и тянулось, порой вдалеке погромыхивали раскаты уходящей грозы, небо озарялось уже неяркими вспышками. Наконец он не услышал – ощутил присутствие кого-то за дверью, в следующий миг она отодвинулась, рука в белом рукаве поднялась, придерживая крашеные деревянные подвески над входом.
– Ты пришел!
– Ты так взволнован… Гроза напугала?
– Нет! Я же не трус! – прозвенело слишком горячо, чтобы быть правдой. – Я ждал тебя… Помнишь? Ведь обещал, что придешь…
– Тише. Думают, что ты спишь.
Гость открыл решетчатое окно – козодой пел в саду, теплый, влажный после грозы воздух ворвался в комнату. Черное небо, и звезд не видно – скрывают тучи.
Юноша дунул на лампу, гася свет.
– Новолуние, – неуверенно пробормотал мальчик. – Должна гореть.
– Боишься? – снова спросил гость.
– Я с тобой ничего не боюсь, – сказал мальчик, прижимаясь к старшему и зарываясь лицом в белый шелк – только он, чуть мерцающий, и был виден в темноте. – Ох… слышишь? Там кто-то ходит за дверью!
– Слуги, проверяют, спишь ли ты. Наверное, ищут меня. Не позовут – побоятся тебя разбудить.
