Покушение Аллисы. Маленькая пародия на большого Булычёва

– Тот самый! – воскликнул Ползучий. – И очень редкий! Таких просто нет в природе! Осталось всего несколько штук, на планете Глюк. Рифма! Ха-ха-ха!

– Положим, за попугаем мы слетаем, – поддался искушению и срифмовал я. – Но как же быть с дневниками…

– Это не попугай, – оскорбленно заявил доцент. – Я же вам сказал. Это – Трендун. Он славится тем, что знает практически все языки Галактики. А еще он не может удержать ни единой тайны своего хозяина. Как только видит других людей, тут же старается натрендеть побольше. Поэтому их так мало. Практически нет. Ну как? Летите?

– Летим, – пожал плечами я.

– А еще я знаю про Грустную планету! – триумфально заявил доцент. – Спорим, вы про нее не знаете? А вот мне повезло. Когда я общался с тем чокнутым, который привез сюда космический мусор, он рассказал мне про эту планету. Она очень интересная!

– Что может быть интересного на Грустной планете? – хмыкнул Голубой.

– Как же! А грустные звери? Грустные птицы? Рыбы грустные, в конце концов?!! – замахал руками Ползучий. – Вот! Что вам еще нужно? Трогайтесь в путь, и поскорее, пока всех грустных тварей не разобрали!

– Нет уж, никуда мы не тронемся, пока вы нам не расскажете о дневниках капитанов! – и Аллиса, вытащив из-за пояса рассекатель, направила его на онемевшего доцента. – В кресло, сволочь! Сидеть! В глаза смотри! Что знаешь о капитанах?

– В-всё, – выдавил Ползучий, заслоняясь банкой тушенки, которую он все это время усердно поглощал.

– А дневники?

– Нет у меня дневников! – пискнул доцент. – Только мемуары Первого, да и то в основном о школьных годах, что он тогда ел и чем болел. Про зверей – ничего нету.

– Врешь! В глаза сказала смотреть! Говори про зверей!

– А вы слышали про барсианского мукомола? – дрожа, спросил Дорофей.

– У нас он даже дома есть, – презрительно сказала дочь. – Он нам мелет муку, поет по-тирольски и умеет играть на пиле «Времена года» Вивальди.

Ползучий принялся рассказывать о всех животных, о каких знал. Он повествовал о крепкозадах с Голубики, о кошмарах крапчатых со Скримма, о склипдассах с Шушеры, а также о таинственной иглокожей твари с планеты Гиподинамит, но все было напрасно. Даже про последнее чудище мы знали, и даже более того – любезно сообщили доценту, что звать его шкрай. Невероятно вспотевший Ползучий умоляюще переводил взгляд с дочери на меня, а с меня на капитана Полозкова. Видимо, он сразу понял, что кок в нашей команде влиянием не пользуется.

– Ну что, Можейка, – спросила вдруг Аллиса. – Поверим ему на слово?

– А пусть его, – благодушно откликнулся кок, уговаривавший брошенную доцентом тушенку.

– Откуда вы вообще взяли, что у меня есть дневники? – пропищал доцент, пока мы с друзьями приматывали его скотчем к креслу.

– Мне рассказал один хороший друг, – я посомневался, стоит ли выдавать археолога, но потом все же решился. – Крокозяброй кличут. Слыхал?

– Кто не слыхал, – Ползучего аж передернуло. – Так он ваш друг? Прелестно. Я тоже с ним знаком. Отпустите, а? А я вам подскажу, где еще можно достать редких зверей.

– Подскажи, – и Полозков нахмурил свои редкие белесые брови.

– На рынке! – крикнул доцент. – На Плантагенете! Там их целая масса!

– И еще пару вопросов, если позволите, – вмешался я. – Насчет капитанов.

Дорофей завыл.

– Где сейчас Первый?

– Откуда я знаю?

– А Третий?

– Я вам что – «Космосправка»?

– Ну, про Второго мы и сами знаем…

– И на том спасибо, – Ползучий хотел утереть пот, но не смог, ибо был, как вы помните, привязан.

Мы повставали с мест и собрались уходить.

– А я как же? – завизжал доцент. – Зачем связали? Я же тих и безобиден, аки бабочка!

– На, – Аллиса всунула ему в рот пилку для копыт Ногтерога с планеты Пемза. – Сам освободишься. Нам хватит времени, чтобы смыться. И не вздумай вызывать подмогу, а не то я тебя съем!

Как ни странно, доцент поверил и, даже жуя пилку, пожелал нам счастливого полета. Я тоже не остался в долгу и помахал базе из иллюминатора.

– Запомнили? – строго спросил я команду, подглядывая в записную книжку. – Планеты Глюк и Грустная, а также рынок на Плантагенете.

– Без сопливых скользко, – дерзко ответила Аллиса. – Что бы ты сейчас делал, если бы не я?

– Спасибо, доченька, – кисло сказал я. – Век не забуду.

– А теперь, – сказал капитан, – всем спать. Свет гашу через три минуты. Кто не успеет раздеться – отхлещу розгами как сидорову козу.

Ровно через три минуты по всему «Беллерофонту» разносился мерный храп покойно почивавшей команды. Полозков отлично владел приемами убеждения строптивцев. Разумеется, ваш покорный слуга храпел для отвода ушей, а сам, вооружившись фонариком, погрузился в старенький детективный романчик Виктора Пелевина. Надо же, подумалось мне, этот мастер интриги и запутанного сюжета начинал как модный и продвинутый андерграундный писатель. Хорошо, что повзрослев и остепенившись, этот весьма посредственный контркультурист взялся за то, что ему действительно удавалось – детективы!

В этот момент я крепко выхватил от капитана, который обходил вверенную ему территорию и заглянул на огонек. Выслушав несколько обидные для меня обвинения в обмане и саботаже, я демонстративно запустил в Полозкова книжкой, сунул руки под щеку и сладко уснул.

Глава 5

Очень Грустная планета

– Рыночные отношения, – разглагольствовал я, – требуют упорства и выдержки. Поэтому на Плантагенету допускается только механик Голубой. Полозков останется следить за коком и Аллисой.

– Фигушки, я тоже пойду, – ощетинилась дочка. – Всем интересно накупить зверья. К тому же не будем забывать про бомбу! Я ведь ее еще не отключила.

Я заскрипел зубами, но тут же просиял. Необыкновенная идея пришла мне в голову.

– Капитан, а планета Грустная не по пути на Плантагенету случайно?

– Вот именно, что по пути, – отозвался Полозков. – Немножко левее.

– Вот на нее мы и заглянем для начала, – подвел итог я. – Загадки планет – это всегда очень интересно!

– Ничего интересного не вижу, – кисло сказал Можейка. – Что хорошего может нас ждать на Грустной планете? Особенно если некоторым из нас и так невесело.

– Ой! – я прижал руки к груди. – И что же это нас так огорчило, а?

– Недоверие, – проворчал кок. – Общее недоверие к отдельно взятому и ни в чем не виноватому члену экипажа.

– Вы, вероятно, имеете в виду нашего механика? – догадался я. – Но мы не доверяем ему всего в одном – в торможении. Он не умеет тормозить. Я бы даже сказал, он – неостановим. И поэтому могут быть печальные последствия.

– А я это знаю, – поддакнул механик. – И этим не гнушаюся.

– Так что вас не устраивает, уважаемый мастер кондитерского шприца?

– Я, может, тоже хотел на рынок! – надул губы Можейка. – У меня выдержки сколько хошь! А не берут почему-то.

– Вот мы сейчас прилетим на Грустную, – пообещал я, – и выпустим тебя первым. Резвись на воле и попутно ищи зверей. Тебе будет приятно.

– А на рынок пустите? – жалобно спросил кок.

– Посмотрим, – туманно сказал я. – Как себя проявите, товарищ.

Можейка возгордился. Он с пренебрежением глянул на механика и ушел на камбуз.

– Если его там съедят, – шепотом сказал я, – никто не против консервов?

Все, кроме Аллисы, кивнули. Дочка неодобрительно покачала головой.

– У него были такие вкусные пирожки с клубникой, – вздохнула она.

– Я тебе робота-кулинара куплю, – пообещал я.

– Идет! – просияла Аллиса и удалилась к себе.

Через пару дней мы засекли на локаторе небольшую звезду, вокруг которой вращалась пронзительно-голубая планета. Нашему механику тут же стало очень приятно, что искомая планета – его тезка. Он даже замурлыкал себе под нос «Марш космических негодяев». Зажав уши, я ретировался на мостик. Там меня уже ждал капитан. Он был здорово не в духе.

– Что-то не нравится мне эта планета, – сказал он, вглядываясь в экран монитора.

– Что с ней не так?

– Понимаете, профессор, я, конечно, бывалый звездный волк и многое повидал, но эдакой штуки…

Вместо продолжения он указал мне на экран. Я тоже взглянул на него – и, не поверив своим глазам, оседлал нос очками.

Нет, мои палочки и колбочки ничего не напутали. Прямо передо мной на экране медленно вращалась синяя гусеница. Поплевав на пальцы, я протер ими глаза – а вдруг? Но нет, гусеница осталась на месте.

– А она нас не съест? – с опаской спросил я у Полозкова.

– Как ни странно, нет. Это планета в форме гусеницы. Правда, смешно?

И капитан, истерически захохотав, грохнулся на пол у моих ног. Вот здорово. Что же прикажете теперь с ним делать? Решив применить старое испытанное средство, я зажал капитану рот и сильно дунул ему в нос. Полозков издал полузадушенный крик и вскочил на ноги.

– А! О! Что это было? – завопил он совершенно не по-капитански. – Чудище! Гусеницы в космосе! Нас сожрут! Волосатые!

– Между прочим, ничего особенного не случилось, – загнусил знакомый голос – Можейка, глядя в иллюминатор, комментировал увиденное. – То ли дело я. Видывал я как-то одну планетку в системе Простатитус. Так она была ну вылитый такой здоровенный…

– Достоточно, дорогой повар, – прервал я словоизвержения Можейки. – Лучше помогите привести в себя многоуважаемого Полозкова.

– Легко, – и кок сунул капитану под нос чашечку с чем-то болотно-зеленым, исходившим легким дымком. Полозков издал непередаваемый звук и с быстротой молнии исчез.

– И как же мы без капитана? – сухо спросил я.

– А капитан наш таперича, – загнусил кок, – находится в самом веселом месте на нашем звездолете.

– И что он там делает? – я никогда не любил разгадывать шарады.

– Думает.

– А нам что делать?

– Ждать, профессор. Что же еще?

Ждали мы недолго. Примерно через двадцать минут на горизонте нарисовался капитан. Он с упреком поглядел на Можейку, но ничего не сказал. И мы ничего не сказали.

Так, в молчаньи, мы и приблизились к таинственной Грустной планете. Опустились мы на нее, когда уже начало смеркаться. Действительно, на «гусенице» ничего веселого не было. Вокруг расстилался унылый пейзаж, шел мокрый и холодный дождик, а на деревьях невероятно тоскливо орали какие-то птицы.

– Ну что же, милый кок, прошу, – я сделал приглашающий жест из люка. – Пройдитесь. Откройте для себя неизведанное.

Можейка окинул нас неприязненным взглядом, но послушно потопал вниз по трапу. Примерно на шестой ступеньке он запнулся и с грохотом покатился вниз. Мы молча смотрели ему вслед. Добравшись до земли, кок ткнулся носом в густую траву и затих, изредка подергиваясь всем телом.

– Надеюсь… – начал было капитан, но тут Можейка приподнял голову и повернулся к нам.

– Не дождетесь, – отчетливо донеслось до нас, и кок, охая и поскрипывая, поднялся на ноги.

– Браво, – счел нужным подбодрить его я. – Ты еще крепкий старик, Можейка!

Крепкий старик, бормоча ужасные проклятия, двинулся дальше.

– Ого! – раздался его голос минуту спустя. – А тут жучок!

– Грустный? – строго спросил я.

– Вы таких грустных и не видели, – сообщил кок, стоя на коленях и во что-то близоруко вглядываясь.

Нам ничего не оставалось, как последовать за первооткрывателем. Подойдя ближе, мы сгрудились вокруг маленького синего существа. Оно смотрело на нас невыразимо печальными глазами.

– Его очень жаль, – нарушила молчание Аллиса, и я чуть не упал – оказывается, в моей безжалостной и жестокой дщери не угасли сострадание и любовь к ближнему!

Но – крак! – это Аллиса уже наступала на жучка.

– Что ты наделала! – взревел кок.

– Ему было так одиноко и тоскливо, – сказала Аллиса, глотая слезы, – что я просто не могла смотреть на его мучения!

Я тоже не мог. Пообещав Аллисе, что, как только будет найдена ее бомба, дочь будет торжественно запущена в открытый космос без скафандра, я двинулся по направлению к маленькому леску.

Но случилось невероятное. Из лесу, завидев мое приближение, навстречу нашей команде двинулось небольшое воинство. Боже, кого там только не было! Лисы, олени, скунсы, какие-то таинственные существа всевозможных оттенков синего цвета стройными рядами шагали на нас с неизбывной тоской в глазах разного размера и формы.

– Ребята, – сказал капитан, – если хотите, поправьте меня, но я скажу. Это самое печальное зрелище, какое мне приходилось видеть.

– А вас ничто не смущает? – спросил я.

– Нет, – сказал нервно Голубой. – Кроме разве что парочки тварей навроде крокодилов. Они так плачут, что становится не по себе и очень хочется вернуться на корабль и запереть за собой дверь на крюк и на цепочку.

– А меня, – сказал я, – смущает другая вещь.

– Какая? – спросила Аллиса.

– Вы не замечаете, что вся эта зверская армия одного цвета?

– Это точно, – кивнул Полозков. – Но ведь и планета синяя. Так что чего тут?

– Извините, – напомнил я, – но наша Земля разноцветная.

– Так и мы – кто желтый, кто красный, кто зеленый, – хмыкнул кок. – И чего?

– Да так, – я действительно не помнил, к чему это сказал. Но тут же вспомнил. – Мне кажется, что они потому и такие грустные, что такие синие. Давайте попробуем их раскрасить. Возьмите нашего механика. Он Голубой, и поэтому ужасно печальный.

– Но если вы решите раскрасить меня, – тут же откликнулся механик, – вам тут же станет очень грустно. Это я вам обещаю.

– Но попробовать-то можно! Я зверей имею в виду.

– Попробуй, пап, – кивнула дочь. – И начни вон с того синего льва.

– Нет уж, сама начинай со львов. Я раскрашу ящерку.

Я выхватил из первых рядов поступивших рыдающих зверей маленькое пресмыкающееся и поспешил с ним на корабль, где уже находились мои предусмотрительные друзья.

– Краски мне, – отрывисто бросил я. – Кисточку. Начнем операцию.

– Двадцать секунд, – отозвался капитан.

– Лапы держите.

– Тридцать.

– Желтый цвет. Теперь красный…

– Есть.

– Сорок.

– Тонкую кисточку.

– И-ха-ха-ха! – ящерица дико захохотала от щекотки.

– Минута.

– Сделано.

Я опустил на пол одуревшую, но переливающуюся всеми цветами радуги ящерку. Она подползла к зеркалу, посмотрела на себя оценивающим взглядом и принялась плясать, вертя хвостом. Мы хлопали в ладоши, а кок, не теряя времени, набрал банок с краской и дернул к выходу. Вскоре снаружи донесся короткий вопль, и мы одновременно сняли шапки. Спустя мгновение перед нами появился Можейка. Он посмотрел на нас так, что мне немедленно захотелось раскрасить его в самые попугайские цвета.

– Надо использовать шланги, – проворчал он, повернувшись и продемонстрировав нам невероятную дырищу на штанах. – По крайней мере, для окраски льва!

Мы решили последовать совету мудрого механика и щедро оросили грустную толпу зверей красками, после чего долго наблюдали за развеселыми плясками животного царства.

– Смотрите! – завопила вдруг Аллиса. – Клево!

Мы обернулись и увидели, что ящерка катается по полу. Закончив сие малоприятное занятие, она судорожно отбросила хвост и дала дуба.

– Ты чего? – подергал ее за остаток хвоста кок.

– А ничего, – проворчал начавший кое-что понимать капитан. – Это же зверь! Она кожей дышит! А вы ее всю намазали! Вот она и танцевала – забыла, как дышать. Вот и…

Мы переглянулись и бросились к иллюминаторам. Некоторое время мы молча обозревали открывшуюся нам страшную картину. А потом каждый понял, что ему делать. Капитан отправился на мостик, механик дунул в машинное отделение, Аллиска весело хохотала, приплясывая возле иллюминатора, а я делал ящерке искусственное дыхание посредством пылесоса – правда, безрезультатно.

«Беллерофонт» дал газ, и вскоре мы исчезли с орбиты ставшей поистине самой грустной на счете планеты. Ящерку, правда, удалось отмыть и откачать, но хвост у нее вырастать отказывался. Аллиса подружилась с чудесным образом спасенной животиной и окрестила ее Гайдном. Лично на мой взгляд, земноводное ничем не походило на великого композитора, но разве я мог когда-нибудь доказать что-то этой особи женского пола, единственным аргументом для которой всегда было распыление на атомы.

P.S. Хотя уже совсем скоро мы должны были припарковаться к Плантагенете, по всем законам космической фантастики нам было просто необходимо ввязаться в какую-нибудь передрягу. Приключение, о котором вы прочтете в идущей сразу за этой главе, хоть и не достаточно передряжное, но неприятностей могло принести довольно много. Одним словом, ниже – ничем не связанное с основным замыслом, но вполне читабельное физико-лирическое отступление.

Глава 6. Тоже мне, фантасты!

Когда мы причалили к планете с труднопроизносимым названием Сопомаросикивари, которую назвали по первым слогам фамилий открывших ее звездных путешественников, нас приятно удивил рекламный щит, стоявший посреди космопорта. Он гласил:

«Добро пожаловать на Землю-2!»

– Я туда не пойду, – сказал Полозков, – мне надо ванну принять и вообще.

– Я тоже не пойду, – отказался и механик. – Масло менять вы, что ли, профессор, будете?

– А я схожу, – потер руки Можейка. – Если никто не против. Аллиска, пойдешь с нами?

– Вот кого нимало не хотел бы видеть в своем обществе, – сказал я жестко, – так это моего обожаемого отпрыска.

– И ладно, – обиделась Аллиса. – И посижу одна. Не очень-то и хотелось. Там, небось, негодяев всяких полно!

– Не больше, чем осталось на корабле, – процедил я и, сразу после крика Полозкова:" Что-что-что-о-о?!!», поспешил сбежать.

– Здрасьте, – сказал я вышедшим встречать нас колонистам. – А как же старая добрая Сопомаросикивари?

– Не все такие же опытные и ученые, как вы, – сказал нам один из встречавших, видимо – старший, человек со строгим и одухотворенным лицом бывшего алкоголика. – Многие из тех, кто хотел приземлиться на нашей планете, не могли произнести ее название полностью и таким образом затребовать посадку. Пришлось пойти на крайние меры, хорошо хоть те, кто открыл вторую Землю, давным-давно скончались в страшных мученьях.

– Хорошо, – сказал я, хотя ничего хорошего в услышанных мною словах не наблюдалось. – И как вы тут живете?

– Поживаем, – был получен ответ. – Вашими молитвами.

– Мы не молимся, – сказал я. – Мы за науку.

– Вы атеисты? – полусказал-полувзвизгнул старшина.

– Да, – важно сказал Можейка, разглаживая бороду, – мы – атеисты.

– Ах, как интересно! – воодушевился колонист. – Тогда проходите. Мы-то, если честно, веруем. Поэтому попросил бы не заводить кощунственных речей про всяких там мартышек, орангуташек и прочих якобы предков.

– С удовольствием, – кивнул я. – Никогда не понимал обезьян.

– Ты же биолог! – обличающе вскричал кок.

– Биолог, не отрицаю. И тем не менее, роды у обезьяны принять смогу, но понять ее – никогда в жизни!

– Нет у нас никаких обезьян, – сказал с отвращением колонист. – Точнее, не было, пока вы не прилетели!

– Кстати, о насущном, – быстро сказал я, гася вспыхнувшую было ссору. – У вас вообще звери есть?

– Звери – не звери, а кое-какие твари водятся.

– Например?

– Например, фантасты. Слышали о таких?

– Постойте-постойте, – сказал я. – Фантасты… М-м-м… Это же такие писатели, да?

– Да, – сухо сообщил колонист. – Писатели. От слова, извините, «пИсать».

– Фу, как грубо, – сказал я.

– А как еще-то, товарищ? Как еще-то? Целыми днями сидят – и марают бумагу! И марают!

– А о чем пишут-то?

– Кто ж их разберет? Самое смешное, что все, о чем могла сказать фантастика, уже сбылось или вот-вот сбудется. Нужен тебе мир с мечами и магией – пожалуйста, двигай на шестой уровень через подпространство Ф. Хочешь с разумными ящерами цивилизацию строить – нет проблем, уровень пять Ю.

– Э, – сказал я.

– Э? Точно так-с, я и сказал «Э».

– Нет уж, товарищ, это я сказал «Э»! – уперся я.

– Сначала вы сказали, а потом и я сказал! «Э» – сказали мы с вами хором!

– Ну ладно, – отмахнулся я. – И чего?

– Так вот. Вывелись все фантасты. Только у нас и остались. Сидят, пишут, не спят, не едят. Тонны бумаги извели. Мы жжем, они новые труды катают.

– Про что хоть?

– Все про то же. Рунные посохи, антигравитоны, ночные дозоры… И главное – ничего, ничего святого! Сплошная наука, открытия, генная, тьфу на нее, инженерия! И хоть бы слово о том, кому они всем этим обязаны!

– О ком? – неосторожно сказал я. – Ах, да, простите.

– Второе предупреждение, – скрипнул зубами землянин-два.

– Ну а как же вы? Вы же пользуетесь всеми благами цивилизации?

– Пользуемся. И не против всех этих фотонных ускорителей и корпускулярно-волновых теорий. Но прежде всего Бог! А уж потом всякие науки.

– Как скажете, – я не стал спорить с этим фанатиком, а вместо этого поинтересовался. – То есть, я так понимаю, вам не нужны эти фантасты?

– Пфе! Нет, конечно! А что, вы хотите их забрать?

– Можно, конечно, если их не много.

– Пятеро! – сказал восторженно колонист. – И оцените возможности! Едят – мало! Требуют только бумагу! И хлопот, собственно, никаких!

– Ладно, уговорили, – сказал я, – грузите апельсины бочками.

– Что? – спросил меня теософ.

– Братья Карамазовы, – добавил Можейка.

– А-а-а, Толстой, – и старшой колонист насупился. – Опять? Анафеме предам тебя, скотина! Ирод! Сгинь, мартышка! Пойдешь вслед за своим седобрадым любимцем!

– Я понял, удаляюсь, – и я действительно удалился вслед за своим седобрадым любимцем-поваром на корабль.

Фантастов нам доставили через десять минут в объемистом контейнере. Они и в самом деле тихо сидели в кружок и яростно заносили в толстые тетрадки свои, вероятно, мудрые мысли. Один из них, самый неприметный и несуетливый, впрочем, не писал. Он сидел в уголке, заслонив лицо руками, и наблюдал за происходящим через щелочки между пальцами. Я помахал ему, но он не ответил, а лишь плотнее закрыл лицо ладонями.

Мы взлетели с негостеприимной планеты ортодоксов и взяли курс на Плантагенету. Фантасты не ворчали, не буянили. Действительно, чтобы угодить этим неприхотливым существам, достаточно было регулярно подбрасывать им свежие тетрадки и блокнотики. Перед сном я решил проведать этих во всех отношениях занятных звериков. Оказалось, что фантасты вовсе не собирались спать: они дрались из-за последнего нетронутого блокнота. Наскоро покидав им в клетку необходимый канцбум, я со спокойной совестью отправился почивать.