Покушение Аллисы. Маленькая пародия на большого Булычёва

– Д-да-а, – протянул робот. – А откуда вы…

– Хорошо, – и знаменитый археолог указал когтем на подсобку. – А теперь вали за близким моим сердцам настоем. Я продолжу рассказ за тебя.

– Крокозябрушка! – попытался унять друга я. – Ты же ничего о ней не знаешь!

– Это я не знаю? – фыркнул мой друг. – Я просто забыл. А сейчас вспомнил. Только я всю жизнь думал, что это планета названа в честь Трех Медведей, а не капитанов. Я полагал, что это одно и то же.

– Ты не видел ни одного медведя? – я не верил своим ушам.

– Ну почему, – смутился мой друг. – Видел. Один раз. Но эти трое на памятнике были так на них похожи…

– Ведь планета Трех Медведей в секторе 13-бис! – воскликнул я. – Крокс, ты опять водил звездолет в нетрезвом состоянии?

Крокозябра спрятал рыло в ворохе щупалец. Ему было очень стыдно.

– О каком памятнике ты сейчас говорил? – пришел ему на выручку я.

– На Планете Капитанов им поставили памятник высотой 70 метров 3 сантиметра, – глухо пробурчал мой друг, не отнимая щупалец.

– И что?

– А то, что у медведей точно такой же памятник! Как не ошибиться?

– Но медведи не говорят на земном языке! – настаивал я. – Они же звери!

– Так вот почему мне показалось, что они ругаются! – хлопнул себя по лбу Крокозябра. – Поэтому я просто кинул в их памятник парочку бомб и удрал.

– Но я слышал о землетрясении…

– И землетрясение – тоже, – покаянно кивнул мой друг.

– Ох, Крокозябра, ну что мне с тобой делать? – сокрушенно покачал головой я.

– Слушать. Причем очень внимательно, – и великий археолог, допив остатки валерьянки, стал рассказывать:

– Капитаны были великими и отважными людьми. Один из них был родом с Земли, другой – с Марса, а третий… Откуда же был третий? – рявкнул Крокозябра на подошедшего официанта. Тот подпрыгнул и чуть не выпустил из рук поднос с чашками.

– Трудно сказать, но, вероятно, с Мистера Фикса, – отозвался он, ставя поднос на наш столик.

– Почему ты так решил?

– Потому что у него была золотая фикса, – сказал робот. – Кроме мистерфиксианцев, никто их не носит.

– А, – и Крокозябра, ухватив щупальцами сразу три чашки, продолжил. – Так вот, и слава о них ходила с планеты на планету. Веселая троица развлекалась как могла. Это ведь они отыскали и уничтожили гнездо Большого Дракончика! Это они отыскали и уничтожили гнездо Малого Дракончика, чтобы он не смог прийти на помощь Большому! Это они отыскали и уничтожили гнездо птицы Рок – просто так, чтобы ее позлить! Это они отыскали и уничтожили гнездо космических пиратов, хотя оба они и спаслись! Это они отыскали философский камень, потерянный конвоем Прусака в метановой атмосфере Галгофы!

– И тут же уничтожили? – догадался я.

– Нет уж, камень они оставили себе, – помотал головой Крокозябра. – А уничтожили они конвой Прусака, вернувшийся за камнем. Вообще об их подвигах можно говорить и говорить!

– Верно! – я хлопнул археолога по плечу, так что тот чуть не подавился салатом. – Я вспомнил о капитанах! Это же они провели серию дерзких налетов на мой зоопарк, чтобы отыскать и уничтожить там Среднего Дракончика, которого я с превеликим трудом вывез из джунглей Эвредиски!

– Уничтожили? – деловито поинтересовался мой друг.

– Мы договорились, – туманно пояснил я. Ну не посвящать же Крокозябру в детали (три магнитофона, три видеокамеры, три телевизора плюс пожизненный абонемент в Козоо на три лица).

– Вот! – триумфально поднял коготь Крокозябра. – С героями всегда надо по-хорошему!

Мой друг потер живот – валерьянка, видать, плохо приживалась – и продолжал:

– Несколько лет назад капитаны расплевались. Предание гласит, что они просто увлеклись разными объектами поиска с последующим их уничтожением. Но мне доподлинно известно, что виной расплева стал неподеленный философский камень, который подло забрал себе Второй Капитан. После безуспешной погони оставшиеся два капитана, не сговариваясь, послали друг другу одинаковые сообщения: «А, да пес с ним!» – и разлетелись в разные стороны.

– И что же с ними сталось? – поинтересовался я.

– Первый капитан засел за мемуары, назвав их «Два капитана», решив коренным образом отринуть предателя Второго. Второй же, в свою очередь, вроде бы погиб неизвестно где и неизвестно когда – к вящей радости оставшихся. Третий же решил найти еще один философский камень, для чего улетел куда-то к Мицару, где и пропал. Поговаривают, что до него наконец-то добрался Прусак, чей конвой так опрометчиво уничтожила троица.

– Понятно, – кивнул я. – Официант, кофе!

– Тебе не интересно? – округлил сразу все глаза Крокозябра.

– Очень интересно, – снова кивнул я. – Для любителя сказок. Но причем тут я?

– Ты тут совершенно ни при чем, – согласился со мной археолог. – Но что ты скажешь на такое известие: капитаны в своем свободном плавании встречали массу редких зверей!

– Зверей! – я вскочил.

– Редких! – я вытащил блокнот.

– Где? – я приготовился записывать.

– Все не так просто, – охладил мой пыл Крокозябра. – Все записи и дневники капитанов хранятся на той самой планете, о которой мы начинали разговор. На ней живет и работает одна музейная крыса, доцент Ползучий. Он трудится над докторской о Трех Капитанах, и по долгу службы знает о них практически все. Кстати, лишь ему одному давал прочесть свои мемуары Первый Капитан..

– Спасибо, Крокс! – с чувством сказал я, тряся его щупальце. – Целоваться, извини, не будем – не выношу валерьянку. Но век не забуду!

– Забудешь, – растроганно сказал Крокозябра, – если не запишешь в блокнотик.

Я спохватился и тут же записал: «З к., доц. Полз. – дн-ки о ред. з.»

– Слушай, – заметил мой друг, по-хозяйски забирая у меня блокнот и изучая записанное. – Даже я, археолог со вселенским именем, не смог бы завтрашним утром догадаться, что ты хотел запомнить.

– Это потому, – строго сказал я, – что тебе надо меньше пить. Это я тебе говорю как крупнейший космобиолог и специалист по выкидышам у тигрокрысов.

– Я стараюсь, – кротко сказал Крокозябра, мигом выхлестав несколько десятков кружек. – Что ж поделать, если у меня такая зависимость!

– Переходи на настойку пиона уклоняющегося, – дал дружеский совет я.

– Пробовал, – ответил мой друг. – Оказалось, что пион самым пагубным образом влияет на мои щупальца.

– Как? – удивился я.

– Уклоняются! – шепотом отозвался великий археолог.

Мы еще целый час перебирали все возможные заменители валерьянки, но так и не сошлись во мнении. И тут двери ресторана треснули и ввалились внутрь, пропуская внутрь ликующую сине-зеленую толпу фанатов. Из нее тут же вынырнула Аллиса.

– Ну что? – поинтересовался я. – Победа?

– Полная! – воскликнула она. – Наши вышибли им все фиксы!

В подтверждение ее слов в зал ворвалась группа СЛОНа (Специального Лунного Отряда Наказаний), окружила фанатов и принялась лупить их шоковыми дубинками. Постепенно нарушители и служители закона переместились из ресторана на улицу. На поле боя остались сине-зеленые шарфы, несколько фикс и полурастоптанный механик Голубой.

– Наши продули, – сообщила Аллиса, как ни в чем ни бывало, чем-то гремя в карманах. – Три-один в пользу Фиксов. Ну, им же хуже. Столько золота у меня еще никогда не было! Почти, – поправилась она.

Я тоже вспомнил о сгоревших школах и нахмурился.

– Ты вредный человек, Аллиса, – сказал я, просто чтобы хоть что-то сказать.

– Что? – взревел Крокозябра. – Профессор, немедленно извинись! Я не потерплю насилия над беззащитным существом!

– И не подумаю, – отозвался я. – Это мое существо. И не такое беззащитное, как тебе кажется.

– Ты бесчувственный! – разошелся мой нетрезвый друг. – Ты злой! Твоя дочь – моя дочь! Я воспитаю ее по своему образу и подобию!

Представив Аллису в облике барбароски, меня передернуло. Крокозябра же уже ухватил дочку двумя щупальцами и воздел ее над головой.

– Аллиса, не вырывайся! – закричал я, видя, что дочь уже собралась впиться зубами в одно из щупалец. – У него передоз!

И тут раздался грохот. Это механик Голубой пришел в себя и увидел, что Аллиса хочет откусить щупальце громадной твари, которая, в свою очередь, собирается растоптать популярного профессора космобиологии.

Пролетев через весь зал, Голубой схватил стул и шарахнул им в живот Крокозябре. Когда же тот сложился пополам (по счастью, выпустив Аллису целой и невредимой), Голубой подлез под археолога, с уханьем выжал его над головой и обрушил на соседний столик. Столик с криком перестал существовать как предмет мебели, а Крокозябра, разметав щупальца, впал в кому.

– Ты цела? – спросил Аллису Голубой.

– Я – да, – кивнула та. – А вот он – не совсем.

– Ничего, ничего, – успокаивающе пробормотал я. – Ему не привыкать. Как-то раз он выяснял отношения с самим Великим хаттом Мутой.

– Братом Великого хатта Джаббы? – уточник механик.

– Двоюродным, – подтвердил я.

– Так он же дебил и куличики из песка строит, – удивился Голубой.

– Вот с тех пор и строит.

Раздался звон и треск. Крокозябра приподнялся со своего ложа и с удивлением обозревал поле боя. Потряся немного головой и расположив глаза по цветам радуги, он тихо спросил меня:

– Наверное, я погорячился?

– Немного, – ответила за меня Аллиса.

– И хорошо, что так, – Крокозябра покрутил в воздухе щупальцами, разминая их. – Черт возьми! А все эта проклятая валерьянка. Ну ее к бесу!

– Зарекался тайсон не кусаться, – проворчал я.

– Кто такой тайсон? – удивился Крокозябра.

– Есть такой зверь, – пояснил я. – На Змороме-3 живет. Считается самым кусачим зверем во Вселенной, причем вид имеет самый милый и несчастный.

– Ага, понятно, – ответил мой друг, хотя было видно, что ему ничего не понятно. – Тогда я пошел. Увидимся.

И он побрел к выходу, волоча щупальца по полу.

Мы расставили по местам стулья, сложили в кучку лом, положили на него три золотые фиксы в качестве оплаты и тоже ушли. По пути к нам присоединился кок Можейка. Он был свидетелем нашей схватки со знаменитым археологом, но справедливо рассудил, что четверо дерутся – пятый не мешай.

– Так куда летим? – поинтересовалась Аллиса, когда мы уже подходили к кораблю.

– Я считаю, что для начала нам необходимо заскочить на Титан, – сказал я, – забросим там почту, а затем прямым ходом на Ых-Кук-150.

– Да здравствуют три капитана! – закричала Аллиса.

– Постой, а откуда ты знаешь, что эта планета Трех Капитанов? – изумился я.

– Да кто же этого не знает? – пожал плечами Голубой, заходя в люк. – Статуя там замечательная.

– Где? – переспросил Можейка, снимая наушники плейера. – Где статуя? Из чего она сделана?

Можейка, помимо того, что был отменным поваром, слыл также любителем-историком.

– Она высотой семьдесят метров… – начал было я.

– И три сантиметра, да? – закончил за меня кок. – Знаю. Это не по моей части. К тому же мне никогда не нравились эти капитаны.

– Это почему же? – спросила Аллиса.

– Они не брали с собой коков, – объяснил Можейка. – Поэтому питались одними бутербродами и лимонадом. Наверное, поэтому и стали такими желчными и сухими. Вона, как передрались!

Я обругал всех на свете капитанов, получил довольно резкий ответ от Полозкова, и заперся в трюме навсегда.

Глава 4

Поползновения доцента Ползучего

Осчастливив тремя ящиками скабрезных журналов совершенно одичавшего геолога, мы взяли курс на планету Капитанов. Все были довольны: я – потому что удалось наконец отделаться от похотливого титановца, все время шарившего по нам хищным взглядом и не давая прохода Аллисе, тяня к ней свои липкие ручонки; Аллиса – ей не терпелось попасть на планету ЫХ-КУК, дабы отколоть кусочек от памятника капитанам – на Земле он стоил бы больших денег. Доволен был и механик – мы мало-помалу избавлялись от груза, и «Беллерофонту» ничто не мешало набирать скорость. Капитан Полозков, хотя и скрывал свои чувства, но все же доволен был – впервые с начала полета все шло как по маслу. А уж как веселился Можейка, и передать было невозможно. Ведь до планеты лететь было достаточно долго, и ему была предоставлена неограниченная возможность пытать нас своими кулинарными изысками. «Готовить примитивную еду скушно», – говаривал он, ставя перед нашими носами тарелки с жидковатым содержимым омерзительно-фиолетового цвета с зеленоватыми прожилками, или же посудины с едой, шевелящейся и выбрасывающей во все стороны щупальца. – «Я руководствуюсь наитием и промыслом Божьим. Так что жрите, а то без сладкого останетесь».

На сладкое у кока рука не поднималась, и поэтому мы, с содроганием отставляя от себя пустую посуду с норовившими спастись через край тарелки объедками, утешали себя роскошными тортами, пирогами, рулетами, хворостом, слойками и прочей вкуснятиной.

Подлетая к орбите искомой планеты, мы отправили доценту Ползучему послание в бутылке с отменным коньяком: «Скоро будем и привезем еще», Доцент среагировал моментально: «Жду».

Возле самой поверхности, уже готовые к посадке. мы заметили маленький космокатер, стартовавший нам навстречу. Тут же ожил динамик.

– А, мой дорогие, вы уже тут? – раздался веселый густой бас. – Прошу вас, за мной, за мной, осторожно, здесь ступеньки!

И скутер серебристой рыбкой понесся вперед, огибая дрейфующие тут с незапамятных времен и не сгоревшие в атмосфере ступени старинных ракет-носителей. Мы следовали за ним, стараясь не отстать и не зацепить космический хлам. Опустившись так низко, что вершины гор планеты чуть не царапали днище нашего корабля, мы заметили страшную картину: в одной из долин полчища гигантских насекомых упорно осаждали небольшую и весьма ненадежно укрепленную пересадочную базу. Буквально тут же с нее стартовал десантный корабль, посылающий залп за залпом в груду беснующихся жуков.

– Да у вас тут опасно! – воскликнул Полозков.

– У нас все хорошо, это у них опасно, – отозвался бас, и в тот же миг из скутера прямо по направлению к атакующим тварям понеслась яркая вспышка, которая мгновенно стала еще ярче, полностью скрыв за собой и насекомых, и базу.

– Будут знать, как бросаться на великих музееведов! – загрохотал в динамике бас.

– И часто бросаются? – опасливо поинтересовался Голубой.

– Каждый день, – радостно ответил невидимый доцент. – Но опасаться совершенно нечего. Мы хорошо укреплены.

– Скажите, почему же именно ваша, такая неукротимая планета, была выбрана для музея? – спросил я.

– Так остальные либо еще хуже, либо заняты и музееведов к себе на пушечный выстрел не подпускают, – с достоинством сообщил бас. – Такие уж мы, архивариусы. Но ничего, скоро здесь все будет хорошо! Мы еще повоюем! Мы очень боевые, реставраторы-то!

Настроение у нас упало, но страсть к звероловству победила. Мы заперли в кубрик неблагонадежного механика и последовали за скутером, который уже опускался возле неровно вытесанного из песчаника купола базы.

Когда «Беллерофонт», скрипя, кашляя и обещая, что вот-вот рассыплется на болты, все же встал на амортизаторы, Полозков утер пот и отправился выпускать из-под замка Голубого. Я же выглянул из люка и увидел возвышающийся средь кустов и обломков старых статуй памятник трем капитанам высотой, как известно, 70 метров и 3 сантиметра. На постаменте, сплошь и рядом исписанном непристойностями, гордо стояли три каменных истукана. Два из них были людьми, третий же нагло светил тремя глазами и золотой фиксой.

Аллиса первой выскочила наружу. Я было испугался, представив себе дочь катающейся по земле, царапающей горло от недостатка воздуха, и с глазами, вылезающими на стебельках, но тут знакомый бас снаружи произнес:

– С благополучным вас, не побоюсь этого слова, прибытием!

Мы спустились по трапу к ожидающему внизу тощему человечку в невероятно пестром попугайском костюме и роскошной шляпе с пером. Пожимая ему руку, я все же рыскал глазами по сторонам, отыскивая дочь. Увидел я ее уже у подножия постамента, возящейся там с молотком и зубилом. Даже отсюда были слышны ее ужасающие ругательства.

– Не она первая, не она последняя, – с гордостью заметил доцент Дорофей Ползучий (его имя было написано на маленьком бэджике, прикрепленном к пиджаку). – Многие отважные мужи и девы пытались добыть кусочек статуи, но лишь сами оставляли здесь кусочки своих вороватых пальцев.

У самого доцента пальцы были короткие и толстые, как сосиски, что, в общем-то, не вязалось с его глистоподобным обликом. Мановением сосиски Ползучий пригласил нас следовать за ним.

– Послушайте, доцент, – задал я на ходу вопрос, – а почему здешний музей посвящен только Трем Капитанам? А как же остальные?

– Их было только трое, – отозвался Ползучий. – Разве вас не предупредили?

– Я не о том. Чем виноваты остальные, не менее известные капитаны? Например, Гаттерас?

– Он не летал, он плавал, – сообщил доцент. – Книжки надо читать.

– Ну хорошо, – я не собирался сдаваться. – Вот, хотя бы, наш Полозков? В его годы он уже сделал тридцать два научных открытия и одно ненаучное, после чего от него ушла жена.

– Что же он такое открыл? – заинтересовался доцент, и даже сбавил шаг.

– Шкаф. А в нем сидел любовник его жены. Дальше – тишина.

– Понятно, – закивал Дорофей. – Я всецело поддерживаю кандидатуру вашего друга, если когда-нибудь его решат принять в почетные члены Сообщества Гигантских Древних Трех Капитанов. Но пока наш музей рассчитан только на трех.

– А, может, есть смысл открыть здесь Главный Музей Космоса? – вступил в разговор механик Голубой.

– Интересно, почему вы об этом спросили? – вопросом на вопрос ответил доцент.

Вместо ответа механик указал на стоящую неподалеку глыбу, на которой было выбито:

Здесь будет Главный Музей Космоса.

Будет Музей! Я сказал.

– Ах, это, – доцент досадливо отмахнулся. – Неприятная история. Прилетал тут один энтузиаст-музейщик. Притащил два звездолета разной дряни, глыбу приволок, пообещал вскоре вернуться и все устроить. До сих пор возвращается. Добро ржавеет, пропадает, а расхитить не имеем права – а ну, как явится, по судам затаскает?

Мы как раз поравнялись с огромной кучей разнообразного космического хлама. Кое-что из увиденного мне показалось знакомым: верхняя половина андроида с биркой «Ash» на грудном кармане комбинезона; черный, наглухо закрытый шлем – даже без отверстий для глаз (и кому в голову пришло носить такой?); небольшая шкатулка, на крышке которой имелась надпись: «Абсолютное оружие», запертая на огромный амбарный замок; еще один шлем – на этот раз белый, с красными буквами «СССР» (мало ли бывает аббревиатур, подумалось мне); небольшая статуэтка крысы, сделанная из нержавеющей стали; аккуратная беленькая тросточка с выбитыми на ней цифрами «7,62»; вскрытый инопланетянин (хоть бы простынкой накрыли, в самом-то деле); круглый, мигающий разноцветными огоньками диск, похожий на лезвие циркулярной пилы, недовольно зажужжавший при нашем приближении. Последней картинкой, запомнившейся мне, стал одноногий и чрезвычайно мрачный робот, беседовавший с небольшим яйцеобразным корабликом, название которого было скрыто выступающими элементами какой-то конструкции, валявшейся рядом, были видны лишь последние буквы – «…До».

– Комодо, – принялся гадать я. – Айкибудо. Додо.

– Либидо, – неожиданно сказала Аллиса.

– Где это ты научилась таким словам? – накинулся на дочку я, но тут вмешался доцент:

– Профессор, не угодно ли осмотреть монумент?

– Угодно, – сварливо отозвался я. – Где ваш монумент, показывайте.

– Вы перед ним стоите, – не менее сухо отозвался доцент.

И правда, мы уже стояли перед огромным, внушающим уважение постаментом. Я задрал голову и стал обозревать каменных идолов.

Первый капитан оказался суровым мужчиной с волевым открытым лицом. Выставив вперед подбородок, он смотрел куда-то в сторону. Видимо, скульптор решил отойти от стандартного образа покорителя космоса, так как капитан был одет в что-то типа фартука, спускавшегося к самой земле. В руках Первый держал неизвестно что символизирующую огромную кувалду. На плече его сидел двухголовый попугай и кроил рожу, высунув оба языка.

Второй же капитан был на голову ниже первого. Его волосы волнами лежали на плечах. Одет он был не в пример лучше Первого, но так же странно: в длинное приталенное пальто. За спиной его висел старинный лучемет, а в воздетой руке горел пятиугольный самоцвет. Общее впечатление величия и мужественности портила пара неких анатомических подробностей фигуры.

– Папа! – догадалась Аллиса. – Он же марсианин!

И верно! Я совсем забыл о присущем марсианам гермафродитизме! Кстати, поговаривают, что именно первые представители марсиан на Земле ввели в тамошнюю моду стиль «унисекс».

– Рассказывают, что Второй капитан обладал уникальным музыкальным слухом, – поведал доцент. – Он не терпел никакой фальши, и посему известны даже случаи, когда целые народы были истреблены отважными капитанами за неправильное исполнение гимна их страны.

Третий капитан никакого удивления не вызвал, так как выглядел типичным мистерфиксианцем. Он стоял, вызывающе набычившись, в его рту поблескивал золотой зуб («Раскрашенная сталь», пояснил доцент, «уже третий вставляем – крадут, негодяи!»), а из кармана торчал козырек клетчатой кепки.

– А где четвертый? – вдруг спросил Можейка.

– Снова-здорово? Какой еще четвертый? – удивился Ползучий.

– Предание гласит, – нараспев заговорил кок-историк, – что было ранее не три капитана, но четыре. Имен их не ведали, а был один Безотцовщиной, да Женщина-Мужчина, а еще с ними Блатняк ходил в рубахе красной да серьгой в ухе, четвертым же назывался Умник с глазами премудрыми, за стеклами спрятанными. А тут только трех вижу! – резко закончил Можейка, сузил глаза и хищно спросил. – Пошто?

– Я обещаю, – торопливо заговорил доцент. – Я разберусь. Я приберусь. Я…

– Достаточно, – отрезал кок. – Вы мне плюнули в душу. Негодяи!

И он с оскорбленным видом пошел вперед по широкой аллее, которая вела к базе. На Ползучего было жалко смотреть – вся его многолетняя работа шла псу под хвост.

– А может, это и не капитаны были, – вдруг сказал Можейка, когда уже начавший всхлипывать Ползучий принялся отпирать дверь. – Всего ведь не упомнишь.

Доцент, буквально стерев Можейку взглядом с лица Ых-Кука-150, отвернулся и пнул дверь ногой.

– Милости прошу к моему, если можно так выразиться, шалашу, – сказал неприветливо он.

И я тут же треснулся лбом об косяк.

– Ишь ты, – пробормотал я, потирая шишку и кляня доцента, вовремя не включившего свет.

Войдя в крохотную комнату, мы увидели заваленное различными бумагами пространство, в котором комфортно могла разместиться разве что черепашка, да и то средних размеров.

– Рассаживайтесь кому где удобно, – любезно предложил доцент. – Места всем хватит.

Кока долго уговаривать не пришлось. Он уселся по-турецки прямо на пол. Полозков и Голубой втиснулись в одно кресло, Аллиса одним обезьяньим прыжком взгромоздилась на шкаф, мне же ничего не оставалось, как разместиться на столе между двумя кипами бумаг и копией памятника капитанам из папье-маше. Доцент забился в самый темный угол и принялся чем-то неаппетитно чавкать.

– У меня как раз перерыв на обед, – сообщил он между чавками, – так что не стесняйтесь, спрашивайте обо всем, о чем хотите.

– Кто вам сказал, что разговаривать с набитым ртом прилично? – спросила дщерь.

– Можно ли почитать дневники Первого капитана? – спросил я.

– Сколько световых часов налетал каждый из них? – спросил Полозков.

– Они вели кулинарные записи? – спросил Можейка.

– Где здесь туалет? – спросил Голубой.

Доцент поперхнулся. Наши одновременно заданные вопросы повергли его в легкую панику.

– Туалет там, – решил начать с более важного Дорофей, и его тощая ручка с сосисочными пальцами возделась над столом. – Налево по коридору. Кулинарных записей они не вели, ели по старинке, из тюбиков. Световых часов капитаны налетали много, подсчету не поддается. Нет!!!

– Последний ответ был не на мой вопрос? – с надеждой спросила Аллиса.

– Именно на твой, – и доцент вызывающе зачавкал.

– Ч-черт, – процедила дочка. – Ладно, это мы еще додумаем.

– А что с дневниками, доцент? – напомнил я.

– Дневники капитана темны и непонятны, – с излишней поспешностью отозвался Дорофей. – Вам они ни к чему. Разгадывать их надо, как египетские иероглифы – долго и нудно.

– А чего их разгадывать? – пожал плечами я и написал на стене маркером несколько слов по-египетски.

– Запачкали стену, – констатировал Ползучий. – Как не стыдно!

– Прощенья просим, – спохватился я. – Волнуюсь очень. Зверей редких хочется.

– А хотите я вам расскажу про Трендуна? – оживился доцент. – Это такая редкая птичка, и, кстати, она связана с капитанами!

– Это не тот ли попугай, что сидел на башке Первого? – несколько невежливо вмешалась Аллиса.