скачать книгу бесплатно
…Вдруг из замершего рядом автомобиля, чье боковое зеркало я беспардонно задела бедром, заиграл Патрик Вульф:
It’s you
Who puts me in the magic position, darling now
You put me in the magic position
To live, to learn, to love in the major key[1 - Ты та, которая делает меня особенным. Детка, именно ты заставляешь меня сейчас жить, познавать, любить на полную катушку. (Здесь и далее примечания автора.)].
Неужели кто-то в Москве слушает брит-поп?
А какого черта и не наломать дров? Если верить отцу, то живем мы только один раз, и терять, собственно говоря, нечего. С другой стороны, если верить матери, мы живем бесконечный караван жизней, тогда тем более – почему бы не рискнуть? К тому же если весь мир думает, что русские девушки – проститутки по складу сознания, то я просто следую зову природы. Гены пальцем не раздавишь.
Трясущейся рукой я постучала в окно пассажирской двери. Водитель опустил стекло. Убавил громкость.
– Можно я у вас здесь посижу? – Я пыталась не смотреть на мужчину, управляющего транспортным средством.
– Зачем?
Не могу сказать, чтобы сухощавый мужчина с сизоватой проседью на висках испугался, скорее он был приветливо насторожен.
– Откройте, пожалуйста, быстрее, а то сяду в соседнюю.
Все-таки угроза – всегда самый верный способ манипуляции. Он снял блокировку с дверей и пустил меня в свой вечер.
– Что у вас случилось с музыкой?
– Приложение зависло. – Он показал мне, что следующий трек не подгружается. – Могу радио включить.
Он не придавал значения мелочам. Крепкая нервная система – это плюс.
Видимо, он тоже от чего-то бежал. Его грустный взгляд делил дорогу на дополнительные полосы движения. По радио играла заунывная песня на иврите. Толерантное отношение к тоскливой музыке – это минус.
– Интересно, о чем он завывает? – попытался затянуть меня в трясину бессмысленного диалога мужчина.
– Он поет о том, что если девушка согласится и пойдет вместе с ним, то он непременно сделает ее счастливой. Только ей надо довериться своему сердцу. – Я еле сдерживала гомерический хохот.
– Ты знаешь арабский? – поинтересовался водитель, не прочухав, что мой язык та еще секира и за словом в карман я с пеленок не лезу.
– Это иврит.
– Хорошо, поставлю вопрос иначе: ты знаешь тот язык, на котором исполняется эта песня?
– Нет, но если бы я вдруг решила спеть такую песню, то непременно вложила бы такой смысл. Подобной тональностью только липовые обещания раздавать.
Он оценил мою шутку и расслабил скулы.
– Куда тебе? – спросил он.
– А какие варианты? Из двух: к тебе или к тебе? – Я сказала это с такой уверенностью, как будто каждый день зарабатываю на жизнь эскорт-сопровождением и по сговору с ДПС захватила Ленинградский проспект.
Я улыбнулась. Едва спустилась с трапа – а уже мыслю в контексте 90-х.
Мужчине – простите, моему первому клиенту – оказалось около тридцати пяти. Поскольку он сидел, точный рост я определить не смогла, – макушку о люк не чесал, но и до педалей дотягивался с приличного расстояния. И пальцы на руках у него были аккуратные, но не холеные, отдающие жеманством. Он чем-то напоминал молодого Сержа Генсбура. Только стрижка покороче. И одеколон его тоже казался приятным. Но только я решила спросить название, чтобы записать и позже купить себе в единоличное пользование, как обнаружила, что телефон я оставила в сумке в маминой машине. Ни денег, ни телефона, чтобы отправить клич о помощи и скинуть геопозицию.
Из левого глаза предательски покатилась слеза. Я с самого детства плачу одним глазом. Непредумышленно.
– Что-то случилось?
– Нет, просто жарко, – Я всосала эмоции и продолжила играть роль девушки на одну ночь. Хотя хотелось бы девушки на одну жизнь.
– Хотите воды? – Он потянулся за бутылкой минералки.
– Нет, спасибо. Мне бы закурить.
– У меня в машине не курят.
– Не курят так не курят! – Я посмотрела на часы. Не смарт, обычные, со стрелками, что сообщали: Степашка в «Спокойной ночи, малыши!» скоро скомандует отбой.
Знаете, бывает такой сканирующий взгляд, как металлоискатель? Вот именно таким взглядом он окинул мои часы. Мне их мать отдала перед отъездом. После развода и до геополитического раздрая ей часто ухажеры дарили драгметаллы. Она же на запястье носила лишь красную нить, а на груди серебряный крест. Так что атрибуты зажиточных времен оказывались у меня в ушах или на руке.
Мне кажется, мой первый клиент сопоставлял факты и прикидывал, во сколько я ему обойдусь. За час.
Мы снова намертво встали в пробку, в этот раз уже на Страстном бульваре. Я решила, что это повод или хотя бы причина, чтобы выйти покурить, – все равно он далеко не уедет. Однако мой случайный встречный забрался одним колесом на тротуар и припарковался.
– Ну, рассказывай, почему ты села именно в мою машину? Ты же чем-то руководствовалась, совершая этот выбор? – Он резко перешел на «ты».
– Мне показалось, что ты бы заплатил больше всех.
– А как же дорогой внедорожник, что стоял рядом? Мне кажется, правильнее было бы сесть туда.
– Он же покрыт матовой пленкой. Комплексами за версту разит.
Я пощупала, не выпала ли пачка из заднего кармана, и вышла из машины. Все оставшиеся фунты я спустила в дьюти-фри на сигареты. Он последовал за мной.
– Как тебя звать-то?
– Марина! – Пусть будет так.
Вспомнив биографию Марины Цветаевой и хронологию ее похождений, я решила, что этот творческий псевдоним мне вполне подходит. Главное, не начать рефлексировать и страдать на постоянной основе.
Мы присели на горячий от солнцепека бордюр. Солнце слепило напоследок, готовое завалиться за горизонт.
– Меня, кстати, Макс зовут. Угостишь? – потянулся он к пачке.
– Ты же не куришь.
– Поправочка: в машине и дома не курю.
Я протянула ему пачку и зажигалку. Последний предмет он очень тщательно осмотрел, молча делая выводы. Раритетная золотая зажигалка, выпущенная в 1993 году и посвященная Элвису Пресли, мне досталась от отца. В 1998 году ею рассчитались с ним за гастроли в Братиславе, когда кассу театра обнесли. Он хранил ее как заначку на черный день, чтобы в любой момент сдать в ломбард и залечь на дно. Моим же знакомым я говорила, что купила китайскую подделку, дабы зазря не переводить пластик, покупая одноразовые. Только европейцы могут одновременно курить и заботиться об окружающей среде.
– Так куда поедем? Ко мне или ко мне? – Макс – теперь уже можно называть его по имени – изучал меня, как причудливый экспонат на выставке современного искусства. Пытался понять, что я являю собой, где подвох и что хотел сказать автор.
– Давай лучше к тебе. – Я отвела глаза.
– Не боишься? – Он прислонился ко мне плечом и чуть ткнул локтем.
– А должна? – отыгрывала я невозмутимость, понизив голос до контроктавы.
Он лишь усмехнулся. В конце концов, всем бы умирать от рук (и не только рук) таких харизматичных маньяков. Просто нуар какой-то.
– Мы поедем за город в мой дом.
– Ты меня изнасилуешь и закопаешь? Лопата же наверняка есть, – схохмила я.
– Первое вряд ли, второе – только по желанию. Ну или наоборот. Решай сама.
– Решила. Поехали. – Затушив бычок, я сканировала пространство на предмет урны.
– Обычно в такие моменты девушка спрашивает точный адрес и сообщает его по телефону вышестоящим. Теперь я поинтересуюсь, в чем подвох?
– А я сама по себе. И телефона у меня нет. – За неимением других опций я протолкнула бычок сквозь канализационную решетку.
– Одиночка, значит? Или, как там у вас говорят, индивидуалка?
Только не сдаваться! Как меня отец в детстве учил, сила воина в его безупречности. Думаю, данная теория применима и ко лжи.
Я вздрогнула от прикосновения Макса. Он с силой выдрал нить, на которой висела пуговица манжеты. Я задела ею, когда выкладывала багаж на ленту. Последние годы я перешла на капсульный гардероб и потому извечно была одета в джинсы разной степени узости и белые рубашки разной степени расхристанности. Сегодня все было ?же и расхристаннее, чем обычно. Но своему фирменному стилю последних лет в плане материи облачения я не изменяла.
– На. – Он протянул мне ее, потом положил эту чертову пуговицу с кричащим логотипом дорогого бренда по центру моей ладони. – В карман убери, приедем – пришьем.
Предвосхищая его вопросы, я начала отвечать:
– Рубашка – подделка. Стоит копейки – выкину, и все.
– Врешь, – продемонстрировал он свою наблюдательность, когда галантно открывал мне дверь.
– Почему ты так думаешь?
– Иначе бы ты выкинула пуговицу, но ты убрала ее в карман.
Я промолчала. Его взгляд кутал заботой, но открыто жалеть меня он стеснялся, хотя с самого моего появления учуял червоточину. Глядя на его фигуру, я наконец поняла, что такое сажень в плечах. И даже на глаз могу прикинуть, сколько это в сантиметрах.
Рядом с ним хотелось просыпаться. И быть может, даже засыпать. Так сложилось, что у меня в жизни было только двое мужчин, и оба вызывали отторжение за завтраком. А тут первый, с которым хотелось разделить утренний кофе, а не унестись прочь, в кокон одиночества. Но у моего персонажа такой сцены не прописано.
Однажды к нам в школу искусств приезжала ирландская драматургиня и борец за феминизм и феминизмы, и она рассказывала, что когда работала над пьесой про бомжей, то неделю провела в ночлежке и питалась на свалках города. Брызгая слюной, она призывала нас изучать все грани жизни, ибо иначе в словах нет правды. А где нет правды – там ложь. Кажется, я только что получила шанс опробовать на зуб первый сюжет. Да еще и получить деньги.
На Максе была измятая за трудовой день рубашка, которую он на долгом светофоре заменил хлопковой футболкой. Мы удалялись от центра города. Я чувствовала, как запахи наших духов смешивались в единый ольфакторный орнамент. Хотелось пить пузырящееся лето в красивых бокалах.
– Можно странный вопрос?
– Валяй. – Его губы растянулись в косой ухмылке.
– Если честно, я не знаю точно, сколько стоят мои услуги, но давай так: ты купишь бутылку самого дорогого шампанского, которое найдем в ближайшей винотеке, и мы с тобой ее выпьем на двоих.
– Ну просто натуральный обмен, новая форма товарно-денежных отношений в действии. – Макс расхохотался.
– Something like that. – Я, сама того не заметив, слетела на английский. По привычке.
– Хорошо. Но только самого дорогого. Чтобы больше не покупала подделок. – Он снова взялся за манжету рукава и пощупал ткань, пытаясь меня расколоть до правды.
– Спасибо.
– Больше ничего не хочешь?
Мы остановились возле энотеки с небольшой верандой, где можно продегустировать новые сорта.
– Хочу. Зиму вместо лета.
– Загранпаспорт с тобой? – Не дождавшись ответа, он выскочил из машины, которой перегородил запломбированную жильцами арку, и удалился за игристым.
Вернувшись, Макс протянул мне пакет. Я невольно увидела сумму, пропечатанную на чеке, и подумала, что не самую плохую идею заработка послала мне жизнь. Но почему-то вместе с шампанским в сумке я обнаружила упаковку бокалов.
– У тебя посуды нет?
– Там, куда мы едем, – нет.
За время его отсутствия несколько раз звонил телефон. Вернувшись, он заметил пропущенные, однако выходить перезванивать или писать сообщения не стал.
– Жена? – почему-то сорвалось у меня с языка.
– Какая разница? Не важно все это. Мы же с тобой про шампанское, а не про задушевные разговоры. Какая тебе разница, кто я? Но нет, не жена.
– Как скажешь. Я вот на твои вопросы не вижу сложности ответить. – Я чуть насупленно уставилась в окно. Вдалеке высилась Останкинская телебашня.
– Так почему ты села ко мне в машину? Ведь не потому, что я заплачу больше. – Он не отступал в своем желании докопаться до истины.
– Решила испробовать на досуге маркетинговый ход – застать врасплох. И сработало же. Тебя даже не пришлось уговаривать.
– Это точно.
– Можно я буду считать это комплиментом? – Я вдруг наконец расслабилась, когда мы проехали перечеркнутый знак «Москва».
– В полной мере.
Мы ползли по пробкам целую вечность. Я сняла босоножки и забралась с ногами на сиденье. По моим подсчетам, мы проехали не больше двадцати километров по Ярославскому шоссе, зачем-то запоминала я.
От асфальта струился легкий пар. Город остывал.
С небес на грешную землю
Деревья шелестели, изгоняя духоту до утра, будто полоскали воздух. Мы резво свернули на хорошо асфальтированную дорогу, миновали два шлагбаума и попали на территорию ухоженного и обжитого коттеджного поселка.
