скачать книгу бесплатно
– О нет, Анастасия Александровна, ты выйдешь за Бориса, – сурово произнес Демидов.
– Никогда! – отрезала она.
– Или за любого другого знатного и богатого дворянина, – уступил Александр Юрьевич. – У меня есть деньги и есть титул. Я один из самых уважаемых дворян. Ты можешь выйти замуж по любви. Если тебе так не мил Борис – я соглашусь на брак с тем, кого ты назовешь. Но моя дочь никогда не станет женою Редсворда.
– Почему? – в отчаянии спросила Анастасия.
– Он недостоин тебя.
– Он красивый молодой человек. Блестяще образован, прекрасно держится в свете. Кроме того, если это важно для вас, он богат, его отец герцог Глостер…
– Именно поэтому я никогда не дам своего благословения на брак с ним, – угрюмо произнес Демидов. – Его отец ужасный человек. Он мой заклятый враг. Я не позволю тебе стать женой его отродья.
– Не смейте говорить о Ричарде…
– …в таком тоне? – В голосе Демидова проявилась горечь.
– Каков бы ни был его отец, сын благородный, честный человек. И он один смог пленить мое сердце, – заявила Анастасия и вышла из гостиной.
– Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом?! – в отчаянии воскликнул Александр Юрьевич.
Право, что за немыслимый анекдот: шестнадцатилетняя девушка знакомится с блестящим молодым человеком и, прообщавшись с ним несколько часов, навсегда влюбляется в него. И она уверена, что никогда в своей жизни не сможет полюбить кого-то столь же сильно. Нет: она уверена, что вообще больше не сможет полюбить. Она уверена, что эта любовь – та самая, которую она ждала всю свою долгую (по ее представлению) жизнь, и что любовь эта непременно должна привести к свадьбе.
О, как прекрасно чувство первой влюбленности и как блаженны те, кто женится на первой своей любви! И слава богу, что таких случаев немного! Ведь сколько мудрости дает нам опыт отношений, разрыва, страданий по любви. Как много мы узнаем, когда, оставшись наедине с собой, грызем себя в нестерпимых муках, которые причиняют нам утраченные иллюзии. И если бы мы все любили лишь единожды в жизни, свет превратился бы в бурное сборище инфантильных максималистов и глупцов всех возрастов и поколений.
Однако.
Да здравствует наивная и безудержная молодость, которая одна вселяет в наши сердца полную уверенность в том, что нет ничего невозможного, нет неприступных сердец и нет безымянных пальцев, чуждых наших колец! Когда мы молоды, когда впервые влюбляемся, мы никогда не задумываемся о том, что однажды эта влюбленность закончится и мы вновь обретем свободу. К чему молодым быть свободными: они «жить торопятся и чувствовать спешат», они без промедления отдают свои сердца любимым и постигают великое счастье, именуемое взаимной любовью.
И да снизойдет гадость на глупцов, считающих своим долгом «просветить молодежь» и напомнить, что однажды первая любовь потерпит крах! Никогда не пытайтесь обуздать влюбленных молодых – их счастье заключается в неведении, их сокровище в их наивности и неопытности. Они мнят себя королями мира, познавшими вечную любовь. Они никогда не поверят, что их любовь может погаснуть или увянуть. «Это у тех, других все вышло плохо. У них не получилось. Им не повезло. Они недостаточно сильно любили. Но я, мы, МЫ – у нас все непременно выйдет как написано в романе». Так думают они, первооткрыватели вечной любви с первого взгляда, и вовсе не подозревают, что ступают на пересеченную местность.
Но «любовь навсегда» приходит лишь один раз, и потому, господа, не спешите лишать своих юных друзей иллюзий и несбыточных надежд. Ведь когда мы влюбляемся во второй, в третий, в десятый раз, мы неизменно испытываем невольное ощущение dеjа vu: «Когда-то все это я уже видел, когда-то я это чувствовал». А раз это уже было однажды, это не единственная любовь моей жизни, это не вечное и не незыблемое.
Так зачем же спешить отнимать у людей их любовь?
Князь Александр Юрьевич Демидов прекрасно это все понимал. Он любил свою дочь больше всего на свете. И он безумно не хотел отнимать у нее эти чувства. Но как возможно позволить единственной дочери погубить себя, свою жизнь, запятнать свою честь и свою репутацию, позволив ей связать себя с человеком недостойным, низким?
В том, что молодой Ричард Редсворд таковым являлся, у князя не могло быть никакого сомнения. Об этом свидетельствовала фамилия Ричарда. Демидов слишком хорошо помнил его отца: блестящего джентльмена, гордого и благородного дворянина – лжеца, обманщика и негодяя. Сын казался таким же воспитанным, таким же гордым, таким же благородным, а стало быть, не мог не оказаться подлецом, каковым был (князь был в этом уверен) сам герцог Глостер.
И как бы ни было больно князю лишать свою дочь пламени первой страсти, он не мог не оградить ее от нависшей опасности: он должен был ее спасти.
Александр Юрьевич был в своих решениях непреклонен, а посему прежде, чем предпринять что-то, решил посоветоваться с близким человеком. Обращаться к сестре и Михаилу Васильевичу означало бы акцентировать их внимание на минувшем вальсе, идти за советом к Владимиру Дмитриевичу – который по непонятной и возмутительной прихоти оказывал протекцию сыну Редсворда, замешанному в этой ужасной истории, – тоже было несколько странно. И потому единственным человеком, которому Демидов мог поверить свои переживания, оставалась его тетушка, княгиня Марья Алексеевна.
Хорошенько все взвесив, Александр Юрьевич написал ей письмо, в котором кратко изложил суть своих волнений. Письмо это он запечатал и отдал домашнему слуге Гавриле с указанием чуть свет доставить конверт княгине на Миллионную улицу.
Наутро Анастасия встала пораньше.
Перед прогулкой она надела свое любимое платье. Посмотрев в зеркало, княжна обнаружила себя недостаточно обворожительной и надела другое платье. В нем она увидела себя полной. Третье платье показалось ей слишком мрачным, четвертое – слишком старомодным. В конечном счете Анастасия констатировала, что ей решительно нечего надеть, и пришла по этому поводу в отчаяние.
Часы пробили половину двенадцатого. Было пора выходить из дому.
Княжна стояла перед огромным зеркалом в старом своем платье, простом и строгом.
Едва ли кто-то догадается, что она собирается на свидание. В комнату вошла француженка-гувернантка. Увидев воспитанницу перед зеркалом, она изобразила на лице удивление и произнесла:
– Mademoiselle, allez-vous а quelque part?[16 - Сударыня, вы куда-то собираетесь? (фр.)]
– Oui, – сдержанно ответила княжна, – je vais faire une petit promenade.[17 - Да, я хочу совершить небольшую прогулку (фр.).]
– Alors, allons-y.[18 - Так пойдемте (фр.).]
Разумеется, о том, чтобы отправиться на прогулку в одиночку, не могло быть и речи. А компания madame Lepic была куда удачнее сопровождения Бориса.
Дом Демидовых стоял в самом начале Вознесенского проспекта. Дамы вышли на улицу и неспешным шагом направились в сторону Адмиралтейства.
Ричард вышел на Английскую набережную за полчаса до полудня. Утром второго сентября погода стояла солнечная и теплая. Маркиз накинул на себя легкий плащ и даже не подумал взять с собой зонт, напрочь позабыв о давешнем замечании о сходстве лондонской погоды с петербуржской.
За свою опрометчивость Ричард расплатился вполне: едва он вышел на набережную, как солнце заволокли неизвестно откуда выросшие облака. Через пять минут начался легкий дождь, который вскоре усилился. К полудню небеса опрокинули на Английскую набережную настоящий ливень, и молодой маркиз, в легком летнем плаще и без зонта, прогуливался по набережной гордой неспешной походкой, вызывая недоумение у прохожих.
Тонкая материя промокла почти насквозь, вода, стекавшая с полей цилиндра, попадала маркизу за шиворот, легкие туфли моментально промокли при первом же вступлении в лужу – словом, Ричард испытывал истинное наслаждение англичанина, ожидающего даму своего сердца.
В начале первого со стороны Сенатской площади возникли две фигуры. Одна принадлежала статной даме лет сорока с небольшим – в ней Ричард без труда разгадал гувернантку княжны Анастасии; другая – стройная фигурка грациозной молодой барышни – без сомнения, была сама княжна.
Ричард пошел им навстречу. Когда они поравнялись, Анастасия остановилась. Редсворд остановился тоже. Разумеется, никак не возможно было, чтобы молодая барышня заговорила первой, потому проницательная madame Lepic произнесла, обращаясь к Ричарду:
– Oh, monsieur! Vous etes mouillе![19 - О, сударь! Вы промокли! (фр.)]
– Il est tres tremp?[20 - Сегодня очень сыро (фр.).], – согласился Ричард.
– Alors, je sais une petit cafeteria, – улыбнулась madame Lepic. – Lа, au moins, а sec. Sur la Galernaya rue.[21 - Я знаю одну небольшую кофейню… она здесь, в минуте отсюда, за углом. На Галерной улице (фр.).]
Дамы окликнули проезжающего извозчика и уселись в крытую коляску, а Редсворд направился в кофейню пешком.
Глава 6
Панегирик Александру Балашову
На Москву есть много дорог, сударь. Одна из них идет через Полтаву.
Балашов – Наполеону
Когда Дмитрий вернулся домой, уже совсем рассвело. Уверенной походкой моряка он добрался до своей спальни и даже ничего не задел по пути, за исключением таза, который Аркадий предусмотрительно установил у кровати повесы.
Проснулся он в первом часу. С трудом раскрыв слипшиеся отяжелевшие веки, Дмитрий почувствовал себя негодяем.
– Как самочувствие, барин? – осведомился Аркадий, аккуратно готовивший утренний туалет хозяина.
– Аркадий, ты здесь, – хриплым голосом произнес Дмитрий, обрадовавшись дядьке.
– При вас, Дмитрий Григорьевич, голубчик, – ласково ответил Аркадий.
Дмитрий собирался сообщить Аркадию, что чувствует себя чрезвычайно погано, однако, открыв рот, не смог выдавить из себя ни слова.
– Воды? – предложил дядька.
Дмитрий кивнул. Аркадий взял со столика поднос с загодя приготовленным стаканом воды и подал его молодому графу. Дмитрий попытался взять стакан в дрожащие свои руки, но едва не расплескал его содержимое на постель.
– Позвольте, я помогу, барин, – сказал Аркадий.
Он взял стакан и помог Дмитрию сделать несколько глотков.
О, святая чистая вода! Ни грамма спирта, ни капли алкоголя! К Дмитрию вернулся голос, и он попросил еще.
– Быть может, чаю крепкого, барин? – предложил Аркадий.
– Неси.
– Таз здесь, барин, подле кровати, – напомнил Аркадий, выходя из комнаты.
Пока он отсутствовал, Дмитрий осушил графин с водой и воспользовался тазом. Вскоре вернулся Аркадий с чаем и тарелкой каши.
– Поесть надо, Дмитрий Григорьевич, – назидательно сказал он.
– Ой, не надо, Аркадий, – закачал головой Дмитрий, зная, какие последствия вызовет завтрак.
– Надо, барин, – твердо повторил Аркадий.
Съев каши, Дмитрий снова нагнулся к тазу. Потом он допил чай и потребовал еще каши.
Да здравствует молодость, да здравствует беспечность!
Никогда нельзя попрекать молодых людей за бурные ночи, кутежи и пьянство, ведь молодость для этого и дана. Только в молодости мы можем с чистой совестью пить до рассвета, а поутру чувствовать себя как ни в чем не бывало.
Покончив с une petit-dеjeuner[22 - Завтраком (фр.).], Дмитрий умылся, побрился, оделся и вышел к обеду блестящим молодым человеком.
– Ах, вот и наш любитель кофе! – воскликнул Владимир Дмитриевич.
– Доброе утро, дядя, – ответил Дмитрий приветливым бодрым голосом.
– Эх, минули те дни, когда я был молодым! – улыбнулся граф Воронцов. – Ну, дружок, как ты?
– Прекрасно, дядя, – сказал Дмитрий. – А где Ричард?
– О, он отправился гулять, – ответил Воронцов.
– Прекрасная погода для прогулки, – заметил Дмитрий, взглянув в окно: хлестал ливень.
Он внезапно вспомнил, как вчера проигрался в карты ротмистру Балашову, которого встретил, когда уезжал из заведения на Фонарной.
– Я, дядя, вчера был в ресторане, – солгал он, – мы там с Борисом и ротмистром Балашовым сидели.
– Так. – Граф внимательно посмотрел на племянника, ожидая, что тот попросит у него денег.
– Мы плотно поужинали, – продолжал Дмитрий, – и я… – он немного замялся, – в общем, Балашов за меня заплатил…
– А, ну не беспокойся, Дмитрий, – расплылся граф в понимающей улыбке, – и сколько он у тебя… за тебя заплатил?
– Двадцать восемь рублей, – произнес Дмитрий слегка сконфуженно. Весьма солидная сумма для обеда в ресторане.
– Не беда, сегодня же ему их вышлем, – ответил Воронцов.
– Спасибо, дядя, вы очень добры.
– Ты, я надеюсь, не стал интересоваться здоровьем его батюшки? – спросил граф.
– Ах, я забыл, Александр Дмитриевич ваш близкий друг, – произнес Дмитрий. – А что, он плох?
– Был плох весною, в мае схоронили.
– Как печально!
– Хороший человек был, – сказал Владимир Дмитриевич, – статный, благородный, честный и верный отечеству. На похороны в Покровское весь Петербург собрался: даже князь Суздальский приехал. Он-то уже совсем стар и никуда не выходит.
– Помню, ребенком вы с отцом возили меня в Покровское, – вспомнил Дмитрий, – мы тогда с Романом Александровичем и Петром Андреевичем много шалостей устраивали на природе. А что, его в Покровском положили?
– Да, он так хотел, – кивнул Воронцов, – никогда таких похорон не видел. Чтобы в деревню столько мундиров, столько орденов. Но Александр Дмитриевич, конечно, был того достоин. Ему – ему! – Мойка обязана гранитом, при нем Казанский собор был освящен. Его Александр послал к Наполеону. Я помню, он рассказывал, это тогда Бонапарт его спросил кратчайшую дорогу до Москвы.
– И что ответил Балашов? – поинтересовался Дмитрий, который прекрасно знал эту историю, но любил слушать ее в дядином исполнении.
– «Есть много дорог, государь, – сказал он. – Одна из них ведет через Полтаву», – процитировал Владимир Дмитриевич. – А как он настоял на избрании Кутузова главнокомандующим! А как сражался на Бородинском поле!
– А не он ли был одним из судей, приговоривших участников восстания к острогу? – резко спросил Дмитрий.
– Он был одним из судей, благодаря которым они получили самый мягкий приговор, – твердо ответил Воронцов. – Он был мой друг, и я скорблю о его смерти. Все меньше и меньше остается нас, чьи портреты населяют галерею двенадцатого года[23 - В Военной галерее 1812 года нет портрета Владимира Дмитриевича Воронцова, однако там есть портрет Михаила Семеновича Воронцова. Всем читателям этого произведения я советую немедленно отправиться в Зимний дворец и узнать в этом портрете моего героя, в пору молодости. (Примеч. авт.)]. С каждым годом уходит в бездну «могучее, лихое племя». Уж двадцать пять лет прошло, мы состарились с годами. Настанет миг, и все мы канем в Лету.
– Ну что вы, дядя, – отозвался Дмитрий, – вам еще жить много-много лет!
– Тут днями ко мне написал мой старый друг Денис Васильевич – ты его, конечно, помнишь – он в детстве был твоим кумиром.
– Конечно же! – воскликнул Дмитрий. – Настоящий гусар! Я всегда хотел быть на него похожим. И что он?
– Он прислал мне свое стихотворение, написанное двадцать лет назад:
Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?[24 - Строки стихотворения Дениса Давыдова «Песня старого гусара».]
– Это одно из моих любимых его стихотворений, – заметил Дмитрий.
