Урожай Мабона

Полина Сутягина

Урожай Мабона

Глава 1. Конец лета

Лето потянулось к завершению. В старом яблоневом саду у подножия горы корявые ветви гнуло к траве под тяжестью плодов. Испещренные розоватыми полосами на желтеющих боках, словно штрихами кисти, яблоки то и дело срывались с материнских ветвей и громко шлепались оземь. В саду стояли несколько широких плетеных корзин, куда Кэт, прогуливаясь по участку, собирала опавшие яблоки. Потом уносила их в дом и, выхватывая пальцами подбитые фрукты, сортировала. В эти напитанные последним теплом и звездопадом августовские вечера у травницы с окраины Дорфштадта было достаточно времени, чтобы проводить его, готовя джемы и яблочное варенье. Теперь, когда у нее, вот уже почти два года как, наконец-то был свой дом, Кэт могла себе позволить заняться заготовками на предстоящую зиму. Клиентов сейчас было меньше обычного – кто-то отправился в отпуск, кто-то уехал за город заниматься собственным урожаем. Молодая ведьма предпочла так объяснять себе это затишье, все еще до конца не веря словам наставницы из Гильдии, сказанным на последнем Празднике. Пока что к ней не спешили даже ее вполне обыденные клиенты, не то что вестники ее проявившего себя предназначения.

Даже подружившиеся с ней ребята, троица Кляйнов, не заглядывали сейчас. На последнюю неделю перед школой родители отправили их за город, навестить бабушку и дедушку, а заодно дать себе небольшую передышку от их выходок. Это при том, что, на свое счастье, они даже не знали обо всех.

Бен в эти дни тоже не часто навещал Кэт, хотя после той странной истории он несколько раз приглашал ее прогуляться и заходил ненадолго попить чая. Но если местные жители на свои отпуска покидали Дорфштадт, то туристы как раз наводнили его. И потому сейчас Бен работал почти без выходных, показывая гостям Дорфштадта лучшие горные маршруты, разработанные им самим, или сопровождая их на водных прогулках по Альтерзее.

Кэт была предоставлена сама себе и обильно поспевающим яблокам, но не чувствовала себя одиноко. Такое замедление и уединение было под стать состоянию ее духа. И хотя она говорила себе, что все закончилось, где-то в глубине произошедшее оставило брешь, которой не суждено было закрыться. Теперь, нарезая яблоки широким ножом на деревянном столе, она словно убаюкивала себя этим монотонным действием. Дом наполнился ароматом яблочного варенья, и большой полосатый кот, ставший полноправным обитателем этого жилища, ходил, принюхиваясь и настороженно поглядывая на хозяйку, видимо, полагая, что не теми заготовками она занимается.

Изредка он вспрыгивал ей на колени, и тогда ведьма отвлекалась от своих мыслей и запускала пальцы в его густую шерсть, чувствуя ладонями тепло живого существа, и это немного возвращало ее к реальности.

В кастрюле шкварчало и булькало. Опустив туда деревянную ложку на длинной ручке, Кэт поскребла дно. «И что я за ведьма такая: вместо зелий варенье заготавливаю!» – усмехнулась она. Впрочем, такое положение дел ее совершенно не смущало. Полосатый широко зевнул и, задрав хвост, вальяжно прошествовал к выходу.

– Посмотрите на него! – бросила ему вслед травница. – Гляди, а то ведь снова со мной на метле летать заставлю!

Кот проигнорировал это замечание и растворился в высокой траве сада, который в это время года выглядел еще более заросшим, чем обычно. Продолжительное тепло и обилие дождей подстегнули не только посадки, но и сорняки, и те лезли теперь, словно из рога изобилия. Кэт уже махнула на них рукой, занимаясь только самой необходимой прополкой, оставив дорожки и пространства между грядками на откуп диким травам.

Опустив лицо к самой корзине, Кэт глубоко вдохнула запах спелых яблок, он одновременно напоминал ей о прошлом и был олицетворением настоящего. Ее дом… Она поднялась и ополоснула нож и руки под струей прохладной воды. Босиком ступая по деревянным половицам, ведьма прошла на середину веранды и прислушалась всем телом и стопами. Еще долго после истории с Викторией она чувствовала в доме странное трепыхание воздуха. Не брешь, нет. Она тогда сделала все правильно. Но возможность. Как будто дело было не только в ней, но в самом месте, словно оно призывало ее к этому. Постепенно это ощущение растворилось в напитанном спелыми солнечными лучами, желтыми как янтарь, воздухе. Ароматы заката лета вытеснили колодезную прохладу Границы, и жизнь потекла медленно и вальяжно в доме на отшибе. И все-таки время от времени Кэт выходила сюда и прислушивалась босыми распластанными по полу стопами.

Она еще немного постояла на месте, но старый дом не собирался поворачиваться к ней оборотной стороной и пах деревом, отголоском сухих трав, просачивающимся с чердака, и яблочным вареньем. Кэт вдохнула еще глубже эти запахи и довольно зажмурилась, почти как ее полосатый Хранитель.

* * *

По стебельку неспешно карабкался пятнистый жучок, не замечая того, что он находился под пристальным наблюдением. Мэри-Лу лежала в траве, полностью скрытая ее высокими стеблями и листьями, и наблюдала жизнь маленьких существ под ее пологом. Словно оказавшись в дикой тропической сельве, о которой девочка слышала от братьев, а те – из книг, она ощущала себя в ином мире. Кто бы мог подумать, что, вот так просто опустившись в траву, можно погрузиться в пространство необычных шести и восьми и даже более чем десяти -ногих существ, увидеть, что стебли трав узловатые, как тросточки, и у основания длинных загибающихся под собственным весом листьев покрыты пушком. Уолли наверняка в такой момент почувствовал бы себя первооткрывателем, а Роджер – дотошным исследователем и схватился бы за блокнот. Но Мэри-Лу была просто частью этого или наблюдателем. Она медленно протянула указательный палец к блестящей спинке жучка, тот распахнул жесткие надкрылья, выпуская тоненькие прозрачные крылышки, и взмыл в небо. Девочка перевернулась на спину, провожая божью коровку взглядом и наблюдая сквозь полоски травинок большие белые перины облаков, медленно вальсирующие в небесной синеве, и маленькую черную точку, скрывшуюся рядом в траве.

Но жизнь под пологом трав интересовала сейчас лишь Мэри-Лу. Уолли скакал рядом по камням ручья, выискивая улиток, для которых уже приготовил баночку с листьями, чрезвычайно счастливый, что в гостях у бабушки и дедушки он мог не думать ни о предстоящих занятиях, ни о музыкальной школе, на которую его все же уговорила мама. Здесь он целую неделю был на вольном выпасе, бо́льшую часть дня предоставленный сам себе, питаться блинами, вареньем и свежим творогом и молоком, и лишь немного скучал по своим друзьям в городе, которых, впрочем, он увидит весьма скоро, так что и переживать особо не стоило.

Лишь только Роджер выглядел несколько приунывшим. Уолли полагал, что все оттого, что ему не удалось взять с собой все свои книги. Иначе бы они его даже и не видели бы. Залез бы на чердак или сеновал и прятался бы там как сыч всю неделю! – полагал мальчик.

Старший брат сидел на ограждении для овец, поставив ноги на среднюю перекладину и устремив острые колени и взгляд вдаль. Их бабушка, фрау Кляйн, не настаивала на обязательном сопровождении младших Роджером, если те не планировали идти гулять далеко, но он отчего-то вышел с ними, при этом восседал на заборе, будто пастух. Уолли старался не обращать на него внимания, но время от времени поглядывал в ту сторону. Наконец, отловив пару улиток и потеряв третью в ручье, мальчик подхватил банку и решительно направился к брату.

– В такой замечательный день просто невозможно видеть твою кислую физиономию! Я бы официально запретил людям кукситься в солнечные летние дни!

Роджер посмотрел на брата:

– То есть ты полагаешь, что это нормально, приказывать людям, какими им быть и как себя чувствовать в определенное время года и дня?

На мгновение Уолли смутился. Уж слишком жестко это прозвучало из уст Роджера.

– А если человек этому не соответствует или не хочет соответствовать, – продолжал тот, – то что? Может быть, изолировать его от общества или вовсе очистить общество от нежелательных индивидов?

– Какая муха тебя укусила? – Уолли посмотрел на своих пленников в банке, потом снова на брата. – Если у тебя за пару дней закончились все книги, это не повод ворчать на других… И вообще тебя никто на прогулку не тянул.

– Не повод, конечно, – Роджер вздохнул. – Ты прав…

Уолли вытаращил на брата глаза: «Конец света! Роджер сказал, что я прав?!» С братом точно творилось что-то неладное.

– Может, ты это… заболел?

– Кто заболел? Роджер? – из травы высунулась светлая голова с двумя аккуратными косичками, которые этим утром внучке тщательно заплела фрау Кляйн. – Мама нам дала целую сумочку лекарств. Они у бабушки. Хочешь сбегаю домой?

– Да не заболел я! – Роджер даже подтянул ноги повыше от такого обилия внимания. – Все со мной хорошо. Идите дальше играйте…

Уолли фыркнул, Мэри-Лу пожала плечами и с недоверием посмотрела на старшего брата.

– Ладно, он у нас сегодня бука, – сказал Уолли сестре. – Хочешь моих улиток посмотреть?

Мэри-Лу живо сунула нос в банку.

– Вот этого я назову Бенджамин, а эту Изольда… – Уолли вытащил одну из улиток и посадил на ладошку сестре.

– Ты же в курсе, что они гермафродиты? – послышался с забора голос Роджера.

* * *

К полудню на холмы опустилась жара. Вдалеке на верхних пастбищах протяжно мычали коровы, а здесь среди маленьких ферм с красными крышами и притаившимися за домами крытыми сеновалами только гудели в траве насекомые. Дети спешили вернуться в приятную прохладу дома, где бабушка уже выставляла из погреба молоко. Но Роджер, все еще хмурый, отправил Мэри-Лу и Уолли одних, заявив, что сам пройдется немного.

– На него не похоже… – заметила Мэри-Лу, цепляясь за свободную руку брата. В другой он нес банку с улитками.

– Наверно, нас слишком много в одном доме для него.

Мэри-Лу на мгновение призадумалась, загибая пальцы, а потом покачала головой:

– Ровно столько, что и у нас дома.

– Да, и правда… – Уолли поморщил лоб. – А почему же кажется, что больше?..

– Наверное, потому что бабушка и дедушка на работу не ходят.

– Точно! Хотя дедушка много времени проводит у себя в кабинете. Мы только за едой и встречаемся, кажется.

Они уже практически дошли до двухэтажного добротного дома под двускатной крышей. Он был куда больше их городского жилья, но то ли из-за деревянных стен, то ли из-за меньшего размера окон и обилия мебели, комнаты в нем казались менее просторными. Заполненный массивными резными стульями, маленькими столиками и тумбочками, укрытыми белоснежными вышитыми салфетками, он напоминал больше экспонат этнографического музея, нежели по-настоящему жилой дом. Однако трое детей во время своих визитов вольно или невольно вносили живой беспорядок в его старательную аккуратность. Впрочем, следившая за порядком в доме пожилая фрау Кляйн не слишком расстраивалась, что ей добавлялось работы. По этим разновозрастным и разнохарактерным «маленьким человечкам» она скучала даже сильнее, чем по выросшему уже сыну.

– Наверное, он не привык к детям в доме, – заметила Мэри-Лу, когда они уже поднимались на порог.

Остановившись, Уолли с удивлением посмотрел на сестру, сам успевший за пятиминутную паузу в их разговоре передумать уже с десяток новых мыслей.

– Кто?

– Дедушка, – спокойно пояснила сестра. – Обычно мы ведь в городе, так? А они только вдвоем. А теперь вдруг раз, и сразу в… – она еще раз загнула пальцы на ладошке, – впятером!

– Да уж… – протянул Уолли, но ничего добавить к этому не успел, поскольку деревянная дверь, украшенная резьбой, отворилась, и на пороге показалась фрау Кляйн, одетая, несмотря на жару, в длинное платье с суженными у манжет рукавами. И хотя уже давно никого нельзя было удивить шортами и короткими юбками, бабушка одевалась весьма консервативно. Ее седые волосы в маленьком пучке удерживала старинная костяная заколка, которая часто привлекала внимание Мэри-Лу, и девочка давно хотела выпросить эту заколку у бабушки поиграть. Но та надевала ее каждый день.

– Вы что же на пороге мнетесь как неродные? – поинтересовалась пожилая женщина и помахала рукой, чтобы они проходили. – А Роджер где? – она шагнула немного вперед, выглядывая за угол дома на тропинку. Та тонула в жарком мареве и стрекоте насекомых, узкой лентой в траве, и не влекла за собой ни единого путника.

– Гуляет еще, – хмыкнул Уолли, скидывая обувь и босиком топая напрямик к большому, уже накрытому деревянному столу.

– А что же он, голодный будет?.. Уолли, руки помой вначале.

Мальчик уже успел утвердить на столе своих улиток, и тянулся к горке ватрушек на фарфоровой тарелке с голубым узором по бортику. На замечание бабушки он только тяжело вздохнул и сполз со стула.

– Но я ведь тоже голодный!

Мэри-Лу тихонько хихикнула, и оба пошли к умывальнику в дальней части кухни. Бряцнув пару раз язычком, Уолли уже собирался метнуться назад к столу, когда обиженный голосок сестры остановил его.

– Ну, Уолли, помоги… – девочка тянула ладошку к мылу. Ей здесь все было еще слишком высоко.

Мальчик вздохнул еще раз, но был вынужден теперь тоже воспользоваться мылом, помогая сестре.

– Но куда же он пошел? – фрау Кляйн пододвинула детям тарелку и разлила по кружкам молоко.

Уолли только дернул плечами, рот его уже был целиком занят свежей ватрушкой.

– У него плохое настроение… – тихонько пояснила Мэри-Лу, имея в виду старшего брата.

Бабушка задумчиво опустила глаза и ничего на это не сказала.

* * *

Впервые в жизни ему не хотелось искать ответов на шуршащих страницах книг, зарыться в переплетение букашек букв и стройных вагончиков слов, несущих его к понимаю мировых тайн. Роджер шел по колено в густой траве вниз по склону, прочь от ручья, где только недавно вылавливал улиток его младший брат. Ничем не укрытое солнце сыпало огненные стрелы на его обнаженную голову, и хотелось пить, но домой он не поворачивал. Из ручьев воду брать было нельзя, хоть они и бежали с гор, но проходили через пастбища, а там, где коровы и овцы, могли быть и их миниатюрные паразитирующие спутники. Это Роджер понимал и без бабушкиных запретов.

Но если книги не давали ему ответа на то, что с ним происходит, то кто мог? Роджер не знал. Не знал он и отчего ему вдруг становится так тоскливо на душе. Быть может, это приближение учебного года, необходимость контактирования с одноклассниками, совершенно ему неинтересными? Или это просто смена обстановки? Он не слишком любил ездить за город к бабушке и дедушке, но на это у него были и иные причины, о которых он предпочитал бо́льшую часть времени просто не думать.

Переливы травы вдруг показались ему какими-то смазанными, во рту пересохло, а сердце гулко ударялось о реберную клетку, словно после бега или резкого вставания с корточек. Роджер ухватился за овечий заборчик, вдоль которого шел, и начал медленно сползать в траву. «Надо было панаму все-таки у бабушки взять» – он оперся головой о деревянный шест и прикрыл глаза, в которых плавали темные мушки. «Глупые, длинные конечности… Почему вы не растете пропорционально с остальным организмом? Ведь природа должна была устроить все гармонично. Если бы это была не рабочая схема, то такие особи бы не выживали, а признаки не закреплялись. А если такое встречается, как говорят доктора, весьма часто, то значит, все должно наладиться само собой. Переходный возраст… Переходный куда…». Дышать было тяжело.

Ему показалось, что рядом он услышал какое-то шуршание или шаги. Но овцы сейчас были на другом пастбище… Роджер открыл глаза. На фоне зелени травы появились две ноги и подол прикрывающей колени юбки. Он поднял глаза выше, и теперь в ореоле небесной голубизны увидел очертания девочки в легком платье с короткими рукавами и распущенными остриженными по шею светлыми волосами.

Она чуть наклонилась над ним, потом сняла что-то висевшее через плечо, и спустя мгновение Роджер вздрогнул от прикосновения ледяной струи к его голове. Вода хлынула за шиворот и на глаза.

– Эй, ты чего?! – он заморгал, утирая лицо. Мир вдруг стал четче. И в этой четкости он увидел ее внимательные серо-голубые глаза, а потом улыбку, на переносице притаились несколько редких веснушек.

– В порядке? – спросила она с местным акцентом. И Роджеру понадобилось мгновение, чтобы понять ее. Он знал, что так говорят фермеры с холмов, но его бабушка и дедушка были из города и говорили привычно, поэтому у него не было возможности адаптироваться.

Он кивнул и медленно поднялся, все еще придерживаясь за заборчик.

– Я – Марта, – сказала неожиданная пролившаяся дождем тучка на этом безоблачном небе и протянула ему круглую металлическую флягу на ремешке: – Пить хочешь? На! Пей, пей… Это все от солнца.

Она буквально запихнула флягу ему в руки. Роджер кивнул и выпил несколько глотков, стало легче.

– Спасибо.

– Ты из верхнего дома?

Он непонимающе посмотрел на девочку.

– Ну вон, выше по холму, большой такой. Фрау Кляйн покупает у моих родителей молоко и творог, и еще шерсть. Ты ее внук?

– Да, – наконец, выдавил Роджер, и вернул девочке флягу. – Я – Роджер.

– Мама говорила, что к фрау Кляйн внуки приехали, но не сказала, что есть кто-то моего возраста, – она все еще внимательно разглядывала Роджера. – Тебе лучше?

Он кивнул.

– Хочешь, зайдем к нам? Тут недалеко. Или могу тебя проводить до твоего дома. Я на верхние пастбища иду, так что мне по дороге.

Роджер еще не совсем понимал, как ему хотелось бы реагировать. Его все еще немного мутило, и лучше было бы сейчас оказаться у себя. Опекунство этой девочки смущало.

– Я пойду к себе, спасибо.

– Ну, тогда я немного с тобой пройдусь, если не возражаешь, – и она легко зашагала рядом.

Марта только вначале показалась ему высокой, но на самом деле была лишь чуть выше его плеча, однако шла вверх так, словно еле касалась земли, почти подпрыгивая. Роджера раздражало, что ему сейчас, наоборот, было тяжело, но он старался списывать все на солнце. Хотелось еще попить, но снова просить воду он не решился. К тому же девочка шла на верхние пастбища, ей самой вода пригодится в такой день.

– А тебе голову не печет? – он бросил взгляд на ее короткостриженые волосы, загибающимися концами щекотавшие ей щеки.

– Печет? А, напекает! Нет, – она помотала головой, и эти кончики прически запрыгали, – я привыкла. Я же всю жизнь здесь.

– А учишься тогда где? Разве здесь есть школа?

– Да… – она немного призадумалась. – У нас есть школа, но там только младшая и средняя… С этого года меня будут, наверное, возить в город… – и она повела плечами. – Не знаю, что там родители решат. Ездить каждый день очень неудобно. Мне нравилось ходить пешком. Да и кто это делать будет…

– У твоего отца нет машины?

– Машина есть, но она ему нужна. Он фермер, здесь машина не то, что в городе. Это грузовик, понимаешь? – она посмотрела на Роджера, но видимо, решив, что городской странно говорящий и чуть не схлопотавший солнечный удар мальчишка вряд ли понял, принялась рассказывать про перевозку овец и другие применения машины на ферме, потом вдруг рассмеялась и, махнув рукой, заметила, что они пришли.

Роджер и сам не понял, как это он слушал ее все это время, не перебивая, и когда оказалось, что теперь их тропы расходятся, застыл в недоумении.

– Хочешь завтра вместе прогуляться? – спросила Марта, уже прощаясь с ним у забора его участка.

Он кивнул.

– Я завтра днем снова на верхние пастбища иду. Я тебя вон там встречу в одиннадцать, – и она указала на ответвление тропы у небольшого валуна поодаль от их дома. Только бери что-то на голову, воды и перекус. Мы только к вечеру вернемся.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Роджер.

– Ну тогда пока! Кстати, ты можешь говорить мне больше, чем одно слово. Ты хоть и смешно их произносишь, но я тебя понимаю, – и она легко зашагала вдоль их участка в направлении валуна.

Провожая девочку глазами, Роджер несколько раз моргнул. Все происходящее было для него по-прежнему немного подернуто туманом. И он на всякий случай решил уточнить у бабушки, что это за семья, у которой они покупают молоко. А то если есть ведьмы, то, может быть, и духи из Уоллиных сказок, а это и не девочка была, а какая-нибудь фейри.

Роджер встряхнул головой, сбрасывая на воротник несколько капель с непросохших волос, и пошел к дому.

– Роджер, где ты был? – встретил его практически с порога голос бабушки.

Он хмуро прошел к столу.

– Да ты весь горячий! – ее ладонь приятной прохладой легла ему на лоб.

Роджеру не хотелось вдаваться в объяснения, но бабушка, кажется, больше их не требовала. Предложенную чашку молока он залпом выпил, хотя обычно не слишком жаловал его.

Бабушка отправила его прилечь, против чего Роджер, разумеется, не возражал, и хотя думал полежать лишь немного, проспал до ужина.

Никто его не тревожил. Или он не слышал этого.

Вечером, спускаясь в гостиную, он все еще чувствовал некоторую слабость. За столом уже собрались все, и бабушка раскладывала еду по тарелкам, начиная с дедушкиной. Увидев Роджера, она сразу поинтересовалась его самочувствием. Он коротко ответил и, сев за дальний конец стола, сразу осушил стакан воды.

– Тебе не следовало ходить в такую погоду без шляпы, – заметил дедушка. Он сидел во главе стола, не прикасаясь к своей наполненной тарелке и ожидая, пока супруга накроет всем. Несмотря на седину и разводы морщин, это был весьма статный мужчина, с возрастом приобретший солидности, но не потерявший привлекательности. Суховатый, подтянутый и высокий, в точности, как его сын и старший внук. На мгновение взгляд Роджера встретился с серо-голубыми глазами деда, но подросток сразу опустил глаза и ничего не ответил.

– Я ему тоже говорила, – бабушка последней поставила тарелку себе и опустилась за стол.

– В наше время, – не обращая внимания на замечание жены, продолжил глава семейства, – мужчина не выходил из дома без головного убора.

Все молчали. Уолли печально смотрел на тарелку, и в желудке у него урчало. Вдруг раздался голос Мэри-Лу:

– Я тоже хочу головной убор!

– У тебя ведь есть соломенная шляпка, – удивилась бабушка.

– А… – протянула девочка, – так это и есть «убор»…

Дедушка глянул на внучку, и на мгновение за столом воцарилась тишина. Потом он взял вилку и приступил к еде, и все остальные потянулись за приборами. Первым отреагировал Уолли, только и ждавший этого. У них дома никогда таких строгостей не было. Но тут в епархии старших он всегда смущался высказать свое мнение, с чем в других ситуациях у него обычно не возникало сложностей. Теперь он наворачивал ужин, слегка склонившись над тарелкой, не замечая взгляда дедушки. Фрау Кляйн подняла глаза на мужа и тихонько шепнула внуку:

– Уолли… Сядь прямо.

Мальчик оторвался от еды, глянул на бабушку, потом на дедушку, тяжело вздохнул и выпрямился. «Пока донесешь так далеко, все с вилки упадет… Хорошо, что я хоть не такая каланча, как Роджер» – подумал он.

Его брат ел мало, но вовсе не из-за роста, разумеется. Он поднялся, взял графин и налил себе еще воды.

Дедушка проводил его глазами:

– Язык существует, в том числе для коммуникации, – заметил он внуку.

– У языка много функций, – произнес Роджер, – но не всегда он используется по назначению. Недаром его называют самым прекрасным и самым отвратительным1.

Пожилой мужчина слегка качнул головой, но уголок его худых губ дернулся в легкой улыбке:

– Действительно.

– А как это язык может быть отвратительным? – удивилась Мэри-Лу.

– Можно произнести им великую поэму, а можно сплетню, – пояснил ей дедушка.

– А еще можно – клевету, – добавил вдруг Роджер, при этом смотря не на сестру.

Бабушка поднялась:

– Может быть, кому-то еще подливки?

Но все отказались, и она опустилась обратно на стул.

– Да, точно, – Уолли практически прикончил свой ужин, – вот я сегодня поймал двух улиток, даже имена им дал. И что, вы думаете, заявил мне на это Роди? – в этот момент Роджер сверкнул на него глазами, но Уолли не глянул в его сторону. – Что они гермафродиты!

– Уоллис, ну не за столом же… – укоризненно, но мягко остановила его бабушка.

Но Мэри-Лу на улиток не отвлеклась:

– А клевета – это как?

– Клевета – это ложь, – сказал Роджер, – о другом человеке или группе людей, приносящая им вред.

Дедушка молча ел, бабушка поднялась и пошла ставить чайник. Мэри-Лу какое-то время ждала от Роджера продолжения объяснения, но он молчал. Чувствуя возникшее за столом напряжение, но не понимая его причин, Уолли ужасно захотелось опрокинуть что-нибудь, но как назло, он уже допил, что было у него, а графин теперь стоял ближе к Роджеру.

Дедушка отодвинул тарелку.

– Мэри-Лу, ты ведь идешь в школу этой осенью, – и девочка сразу обернулась к нему. – Тебе явно не хватает эрудиции. Завтра я покажу тебе книгу, в которой можно искать значение слов, которые не знаешь. Она называется «толковый словарь». И объясню, как ей пользоваться.