Ловцы человеков

И когда в последние месяцы войны поток сдающихся в плен к американским войскам стал резко расти, бойцы взвода, который состоял практически целиком из эмигрантов из России, вдруг услышали среди пленных русскую речь. Оказалось, возможностью оказаться в плену у американцев не преминули воспользоваться несколько вояк из бывших украинских то ли полицаев, то ли еще каких-то вояк.

Решив послушать родную речь и разузнать хоть что-то о жизни на оккупированных немцами областях, эмигранты из России вечером позвали в свой круг трех свежих пленных, для разговорчивости вручив им фляжку со спиртным. Разговор начался в тоне общей неприязни к коммунистам, а закончился, как-то странно оборвавшись, после того, как один из пленных, совершенно опьянев, начал вдруг рассказывать о своих подвигах в тылу немецких войск, дед Арсения резко спросил:

– Так вы воевали-то все-таки за что?

– Как за что, за родину, за Украину! – удивился опьяневший.

– Так вас же красные еще до того, как на них самих Гитлер напал, у Польши взяли и в Украину включили, вот и радовались бы!

– Чему радоваться-то, под поляками жизнь куда сытнее была…

– Ему родину дали, а он по пану, который его кормил да сёк, тоскует! – захохотали американцы.

– Я тоскую? Да я этих панов как собак из пулемета строчил… – тут опьяневший все-таки осекся.

– Так ты поэтому немцам-то сначала рад был? А что, местный фюрер, когда ты для него поляков строчил, похвалил за это?

– Ни, даже не подумал, – обиженно ответил пленный, видимо, рассчитывая расположить к себе ответом, – эта немчура только поморщилась. Хотя сам и приказал…

– Не уважал, значит. С чего бы это? – американцы опять захохотали.

– Так я же потом и с немцами воевал!

– Барина уважать перестал, как он от других по морде получил? Воевал он! Вслед за немцами бежал с любимой родины, да им же и в спину постреливал… Куда потом-то побежишь?

– К вам, в Америку хочу… – недоуменно протянул пленный, словно его уличили в чем-то неприличном.

– Нет уж, появишься у нас – я тебя сам расстреляю не хуже красных, – вдруг со злостью крикнул дед Ансения. – Еще не хватало, чтобы у нас такая зараза плодилась. Уводите этого урода!

Пленные послушно встали и зашагали перед конвоиром.

– Ты чего? – спросили товарищи у деда Арсения.

– Ненавижу холуев, но этот хуже в тысячу крат – холуйствовал перед холуями и похвалы ждал.

Ему ответили со смехом:

– Да насчет холуя ты погорячился – может, таких со временем еще героями назовут. Когда коммунисты выдохнутся.

– Да, и праздник учинят в их честь – день холуя, – с отвращением сказал тогда дед Арсения.

– И пусть учинят, так им и надо, – ответили ему…

…Арсений понял однажды, что чувство, постоянно поселившееся в нем после разговоров с дедом, само по себе противоречиво. С одной стороны, это обида на Россию, из которой пришлось бежать их семье, с другой стороны, желание того, чтобы эта страна снова пережила, как выражался его дед, катаклизм от блуждающей по миру эпидемии холуйства. Дед и отец сделали его наследником большого бизнеса, который настолько точно открыл свою нишу на рынке, что укреплялся и только рос с годами, вводя его чуть переделанную с русского фамилию в список богатейших семейств мира. Но все сваливающиеся на Арсения материальные блага только обостряли его двоякое чувство к родине его деда.

И он отправился в Россию. Это было еще в советскую эпоху, после того, как у него появилось несколько друзей и знакомых в структурах, делом которых был поиск возможных путей подведения к Советскому Союзу какого-либо катаклизма. Когда он рассказал им дедовские соображения по поводу особых черт национального характера жителей России, те сначала промолчали, а через потом выдали ему предложение.

Они сидели за столиком летнего ресторанчика на палубе старой баржи, стоящей на реке в черте города. Арсений начинал понимать, что знакомый его должен высказать что-то очень важное и для этого заходит в разговоре максимально издалека. Но вот тот начал понемногу выводить на свет свою основную мысль.

– Две тысячи лет назад, похоже, не знали ничего о разделении труда и конвейерном производстве, – говорил, хитровато щурясь, собеседник. – Мессия – он в одном лице должен был быть и ловцом человеков, и сеятелем, и зерном, которое должно умереть, чтобы дать жизнь каким-то всходам. Сколько всего сразу! С учетом современного опыта следовало бы все это технологически разделить. Как вы понимаете, я говорю о нашей миссии по отношению к дикой коммунистической стране.

– Ну, тут у вас все эти три роли точно совмещать не получается.

– Да я о том и говорю. Сеятели мы пока неважные, а зерном и вовсе не собираемся быть – пусть другие помирают ради того, чтобы в СССР у населения в головах чего-то включилось или выключилось. Зачем тут помирать нашим людям?

– А первая роль?

– А это роль, которой нельзя научиться. Тут только можешь или нет. Вот вы можете, а мы нет.

– То есть…

– Отправляйтесь туда и станьте ловцом человеков. Цель работы проста. В СССР на пороге эпоха перемен. Для основной массы населения, если рассудить прагматично, было бы полезно пройти эту эпоху спокойно и сохранить все хорошее из старой, а не воевать с коммунистическим наследием. Эта борьба с мертвецами выгодна только будущей олигархии. Найдите тех, кто постарается для нее!

Другой бы в этом случае начал бы бурно выяснять, что от него хотят, и назадавал бы кучу вопросов, но Арсений долго молчал, из чего его собеседник сделал вывод о полной собственной правоте. Арсений глядел на свой доставшийся от деда перстень, которому, по семейному преданию, было два века. Предание то гласило, что когда-то этот перстень был символом принадлежности его предка к масонской ложе – организации «вольных каменщиков», считавших, что именно они вольны положить в строительство общемирового человеческого дома тот камушек, который может нарушить законы, по которым строится этот дом, и все пойдет по-другому. Поэтому они и считали себя подлинно свободными, раз у них есть возможность внести в историю что-то свое, без оглядок на законы бытия.

Каждый мечтает о свободе, и каждый понимает ее по-своему, – подумал Арсений. Видимо, и он не достиг той свободы, какая ему нужна, если, имея финансовые возможности осуществить самые фантастические желания, томится унаследованным от деда каким-то ощущением неотплаченной родовой обиды. Странно, когда-то в детстве масонские ложи, о тайных обрядах которых он читал в книгах, казались ему собранием наивных не наигравшихся в детстве чудаковатых простаков. А теперь он с грустью завидует им, имевшим возможность почувствовать себя подлинно свободными. И вот сейчас ему предложили возможность почувствовать то, что когда-то ощущал его предок, первым надевший на палец этот перстень.

Что есть свобода? Не знаю. Но я хочу ее, – сказал себе Арсений. И вслух произнес:

– Я согласен.

В Россию, а вернее, еще СССР, Арсений приехал заокеанским меценатом, из любви к исторической родине жаждущим помочь возрождению ее величия и духовной чистоты. Раздавая гранты деятелям искусства, он не уставал обыгрывать в торжественных речах историческую фразу «Москва – третий Рим». Эта фраза, действительно, крутилась в его голове, когда он с интересом старался постичь дыхание жизни советского общества. Общество это на самом деле напоминало ему и древний Рим, и Византию эпохи их самых последних дней. Достигнув сытой жизни, эти империи доживали свой век, погрузившись в бессмысленные внутренние интриги и цепляясь за старые обычаи, трусливо не веря в саму возможность саморазрушения. А окраины уже осаждались полчищами варваров, но причиной скорого краха империй были все-таки не они – варваров хватало во все времена. Что-то разъедало эти империи изнутри, словно жир, которым обросли их мозги, начинал разлагаться…

Арсений стал «ловцом человеков». Он словно звериным чутьем падальщика умел найти тех, кто вызывал у него наибольшее отвращение, при чьем виде его родовая обида начинала подавать свой голос. У других не было этого чутья, но у него – было. И он возвышал этих людей, делая их голос слышимым на всю страну. И новоиспеченные кумиры, едва почувствовав слабость власти, которой стало вдруг неловко бороться с инакомыслящими, с каждым новым своим выходом к публике пробовали свои силы в том, чтобы холуйски выковырять какие-то обиды на откормившую их страну и плюнуть в ее сторону. Издавались книги и журналы, наполненные мазохистским смакованием самых плохих страниц советского прошлого.

Он просматривал множество появляющихся в то время самиздатовских книг, находя из сотен авторов тех, кто при получении финансовой поддержки рванется с пеной у рта обличать барские замашки раскисшей власти. Время профессионалов придет позже. Сейчас в авангард были нужны вдохновленные холуи, жаждущие более дикого барина и не способные со здоровым цинизмом глядеть на настоящее и в будущее. Пусть они верят, говорил себе Арсений, что все само собой счастливо образуется и головы народа просветлеют под потоком их грязи. И для этого они будут фанатично выковыривать из почти вековой давности любые мерзости и глупости. И напитавшиеся ими люди, в которых советским временем тоже не воспитан этот здоровый спокойный цинизм, набухнут от обид, словно стоящий в углу ребенок, и перестанут еще чем-то дорожить… И послушные любым сорвавшимся на них переменам, будут тоже верить, что все вот-вот счастливо образуется и точно не станет хуже, чем было.

Благодаря Арсению выделенные им люди попадали в известные всей стране издания, создавали свои новые телепрограмы и газеты – слово их неслось повсюду, ошеломляя и заставляя с озлобленной обидой на таившую правду власть пересказывать услышанное.

– Знаете, какая у меня настольная книга? – спросил однажды по приезду на родину Арсений тех двоих, кто отправил его сюда. – Вы в ней ничего не поймете. Я сам прочитаю строчку и прошу местных толкователей расшифровать смысл и примеры привести.

– Труды Ленина?

– Нет, сборник поговорок и всяких там житейских выражений.

– И что, у русских опыт поколений запечатлел в них что-то особое? Наверняка то же, что и у всех: кто рано встает, тот и зернышко склюет, не будешь драчливым – сохранишь зубки и так далее.

– Не совсем так. Многие из них как раз помогают найти слабые места в броне противника. Например, выражение "из грязи в князи" мы бы поняли просто как житейскую ситуацию – чье-то быстрое возвышение. На самом деле выражение характеризует особенности психологии некоторых личностей.

– Это как?

– Ну например, вышел некто, как в России говорят, в люди, стал начальником, о чем раньше и мечтать не смел. А мыслишки о собственной убогости так гложут, что от полученного величия начинает у него голову сносить. Человек начинает себе внушать, что он чуть ли не богоизбранный и за ним стаи ангелов летят, от всех бед охраняя. Начни льстить ему умело и нашептывать, как ему лучше себя проявить во всей красе – все, он пойдет у тебя на поводу, как теленок. Если человек знает, что он из себя действительно что-то представляет, зачем ему чего-то изображать? Но уж если человек поражен этим синдромом, все его действия полностью предсказуемы и легко моделируемы со стороны, что собственно, нам и нужно. Большому брату достаточно только похлопать такого по плечу…

– Но как такого вычислить, пока он еще в грязи сидит, чтобы в князи вывести?

– Это вам объяснять надо совсем долго. Впрочем, предрасположенная к такому синдому душа может оказаться и среди тех, кто уже достиг больших высот. – Арсений указал пальцем вверх, обозначив зону поиска в структуре советского государства.

…А еще вечерами в Москве Арсений прослушивал кассеты с записями молодых пробующих голос авторов песен. Выискивал нужных ему, обеспечивал им деньгами быстрое продвижение к славе. Он не делал сам рутинной работы – для этого имелись помощники, которые делали свою работу незаметно и профессионально, имея в своем распоряжении деньги и опыт, полученные за океаном. Его делом было указать на нужного человека из сотен похожих, угадав своим чутьем, каким тот станет, дорвавшись, по его мнению, собственным талантом до славы и денег. И новоиспеченные кумиры, ощущая себя борцами с гниющей действительностью, кричали с искренней брезгливостью о самых позорных страницах истории своего государства.

Жуйте свои обиды и думайте, что от этого вы станете свободнее, – мысленно произносил Арсений.

И даже когда это государство вдруг в одночасье перестало существовать, всеобщий крик этот только усилился.

Ослабьте вожжи и уберите кнут, – глядя на плоды своего труда, говорил себе Арсений, – и бывшие рабы сами устроят состязательное шоу холуев. Словно идет соревнование: кто кинет камень побольше в мертвого льва, чтобы его за этим занятием приглядел и взял в услужение новый барин. И успокоятся эти крикуны, только когда уже всем опротивеют или почуют новый кнут.

Странно, подумал он однажды, среди них есть и действительно настоящие таланты. Но эта мысль вызвала еще большее отвращение к этим людям и шевельнула старую передавшуюся от деда обиду. Хотя, ответил он сам себе, талант – это, наверное, отдельный дар, такой серьезный, что вовсе не обязательно впридачу к нему дается и характер, и всякое другое прочее. Вот и становятся порой обладателями таланта человечишки с жалкой душонкой. А наивная человеческая масса почему-то думает, что его сотворенному кумиру выдан полный комплект добродетелей. С чего бы?

Однажды это отвращение достигло своего предела. Арсений слушал очередные песни того, кому он помог стать одним из кумиров вечно чем-то обиженной толпы, боготворившей его за смелость. Довольно красивый мужественный голос пел о том, что жизнь автора песни – каждодневный бой за просветление мозгов униженного, бедствующего и голодающего в последние годы советской власти народа, и что советская власть вечно вела страну к разорению. Оказавшийся рядом один из помощников Арсения вскользь сказал о том, что этот исполнитель неплохо отметился уже и первыми ролями в новых фильмах.

– Наверное, бандюка сыграть слезно выпросил? – спросил Арсений.

– Как вы угадали? – спокойно ответил помощник, привыкший не удивляться таким предвидениям.

– Мечта труса – чтобы его боялись… Я даже был бы рад, если бы он сдох как бандюк – если б его где-то случайно пристрелили или зарезали. Да и для общественного мнения такое бы полезно было.

Помощник словно пропустил мимо ушей эти слова, но через пару недель Арсений узнал, что тот, о ком они говорили, к скорби множества поклонников, неожиданно погиб, застреленный при не очень понятных обстоятельствах.

Сбылось предсказанное, – подумал, услышав об этом, Арсений. Или совершилось указанное? – испугался он. И тут же решил: все, еду в Америку, моя миссия выполнена и старая дедовская обида не будет больше меня глодать…

… Но когда он снова сидел и разговаривал в каюте яхты с теми двумя, кто и направил его в уже бывший СССР, Арсений понял, что и этот разговор издалека подводят к новому заранее подготовленному предложению.

– То есть вы считаете, что лучше было бы договориться с СССР и спокойно делить мир? – удивился таким словам Арсения один из говоривших с ним.

– Да. Видите ли, аппетит приходит во время еды. А с развалом СССР сложилась ситуация, когда аппетит этот разыграется уже слишком. Неумеренность в еде опаснее легкого голода, так врачи говорят или врут? И в будущем она приводит к болезненным явлениям в виде зависимости от лекарственных инъекций, а в итоге к инсультам и инфарктам. Все империи гибли от банального ожирения.

– И чем опасен процесс разыгрывания аппетита?

– Тем, что найти еду не так уж и сложно. Дай людям идолов, ради которых они будут убивать друг друга, и господин доллар станет ловцом все новых человеков, – грустно спрогнозировал Арсений.

– А мысль ваша довольно интересна! – усмехнулся один из его собеседников.

– Видите ли, человек недалеко ушел от животного и в нем по-прежнему живет инстинкт животного мира: добей слабого, подчинись сильному. В языческие времена народы придумывали себе божков и идолов, чтобы как-нибудь этот инстинкт оправдать. Потом приходили пророки, воевали с идолами, уверяли, что человек – божественное создание, надо жить по учению, а не сотворять кумиров… Но инстинкт животного не вытравишь просто так, и человечество во все времена стремилось вернуться к идолопоклонству. Проще всего это было сделать, выставив Идолом уже имеющегося Бога – помудри с преподнесенным его пророком учением и готово: можно в его славу приносить человеческие жертвы, как доисторические дикари. Еще не так давно была мода на сотворение кумирчиков из всяких диковатых психобольных кровососов. Наполеон любил объезжать поля битвы и наслаждался видом вопящих от мучений раненых, а те были счастливы, что их удостоил взглядом этот коротышка. Когда этот храбрый воин в очередной раз бросил на погибель свою армию и драпанул впереди всех из России, газеты в Париже сообщили: полмиллиона присягнувших императору загнулось от ран и мороза, зато здоровье императора как никогда лучше! И чернь ликовала, читая об этом!

– Но сейчас-то двадцатый век… – улыбнулись в ответ Арсению.

– Не лукавьте, господа, вы знаете, о чем я говорю. Но все гораздо хуже, чем вам кажется. Когда на руках у людей появляется все больше оружия и оно все страшнее, этот инстинкт кричит диким криком. И мир сейчас рвется погрузиться в язычество и идолопоклонство! Люди остались животными: еще пройдет не так уж и много времени, и весь мир увидит видеосъемки массовых человеческих жертвоприношений, которые станут обычным делом в целых странах! И культурные холеные девочки из европейских университетов будут визжать от счастья, глядя на видеозапись ритуального отрезания человеческих голов, и будут мечтать убежать в такую страну, чтобы ходить там по улице с черным мешком на голове, рабски прислуживать и отдаваться первому попавшемуся неграмотному и злобному мужику! И они побегут, и со временем их дети будут завидовать своим сверстникам, которым уже разрешили отрезать кому-то голову! Хотя и наш мировой идол – доллар тоже начнет все больше требовать крови, чтобы безнаказанно плодиться.

– Я вообще чувствую, что в двадцать первом веке начнется мировая война с идолопоклонством. И уже не придет новый пророк, чтобы напомнить человечеству о Боге… – совсем грустно произнес Арсений, которому все-таки не хотелось оправдывать надежды этих двоих, которым явно чего-то от него снова надо. Арсений подумал, что пожалуй, настоящими-то ловцами человеков себя считают именно они. Или подобные им.

Двое его собеседников замолчали, словно молчание и было ответом ему.

– Но дело с СССР сделано, и хотелось бы знать, каков ваш вариант светлого будущего этой варварской страны? – спросили, наконец, его.

– Ну, мне кажется, самым достойным вариантом будет вечная война олигархии. Пусть одни кланы постоянно враждуют с другими, заказывают революции. Самые убогие именно воинственное служение своему барину и будут считать расцветом демократии. А если они еще и безнаказанность при этом почуют, то вообще одуреют от холуйского счастья, как дуреет от него дикарь, отрезающий голову иноверцу для ублажения своего идолища. . Выведи их деньгами на площади, а потом проведай там с раздачей пирожков и словами о том, что Америка спит и видит, как их счастливыми сделать – и они будут рады под пули идти, лишь бы чуять за собой самого крутого в мире барина с хорошей плетью.

– Вы такого низкого мнения о своем, в сущности, народе? Или это говорит какая-то обида?

– Скорее, это говорит любопытство, – помедлив, ответил Арсений. – Зерна холуйства живут не только в личностях, но и в целых народах. Холуи всегда, как говорят русские, гонорливы: неблагодарные считают себя вечно обиженными, себе же хуже сделают, лишь бы другому досадить или изобразить из себя чего-то. Создайте для холуйства благодатную почву, и вы увидите, в каком народе оно расцветет сильнее.

– Все, конечно, так, но есть маленькое но… В виде ядерного арсенала. Что если под шумок революций какая-нибудь подлодка даст залп? Открывающая в таком случае перспектива сильно печалит.

– А что такого? – усмехнулся Арсений. – Я тут детскую песенку из мультфильма слышал, немного переделанную детишками:

Может, мы обидели кого-то зря,

Сбросив пару лишних мегатонн,

Но уже горит и плавится земля,

Где стоял когда-то Пентагон…

Ну и далее в таком же бодром духе. Но ведь и у нас есть чем ответить!

– Не надо таких шуток, – довольно серьезно остановил Арсения один из собеседников.

– Ну, тогда вариант покруче. Называется «Третий Рим». Как известно, два Рима пришли к нежизнеспособности из-за обжорства столиц. Все главные налогоплательщики регистрируются и платят деньги в бюджет столицы. Уровень жизни в ней резко вырастает по сравнению со страной, столица распухает населением на глазах и строится с дикой скоростью. С каждым годом на ее строительство и поддержание в ней хорошего уровня жизни надо все больше денег, а слезть с этой иглы все сложнее и страшнее! В общем, как известно, если даже у наркомана и появятся деньги, это пойдет только на вред его здоровью…

Арсений удивленно посмотрел на тех, кто сидел перед ним, поняв, что разговор подошел к тому, к чему его вели – ему снова хотят предложить сыграть какую-то роль, отведенную ему в разработках армии стратегов своей страны.

– Господа, скоро у этой страны будет полностью сформирован класс миллиардеров. Вы сможете контактировать с их представителями вполне официально. Я вам больше не нужен.

Все помолчали с минуту, выдерживая паузу перед озвучиванием самого предложения. Наконец, Арсений услышал его:

– Но пока этот класс не сформирован, и многое зависит от того, кто в него попадет, какие люди придут здесь к деньгам и власти. Вы бы могли помочь подобрать самых достойных… Побудьте еще немного ловцом человеков.

– Может, вы думаете, мне симпатичны эти самые достойные, которые вам нужны? – уже соглашаясь, спросил напоследок Арсений.

– Делать ставку на друзей – удел слабых, – ответили ему с неожиданной серьезностью. – А сильные для достижения своих целей могут ставить на тех, кого презирают.

… И Арсений снова отправился в Россию, вооруженный поддержкой мастерски выполняющих свое дело помощников. И его делом снова было угадать нужного человека, которого так же ждал стремительный взлет. Но это дело вовсе не оказалось простым и быстрым, как первоначально рассчитывал Арсений, и даже увлекло его. Он сам стал вникать в процесс работы, который вели его помощники, с интересом обнаружил, что в деле не брезгуют использованием самых разных технологий, вплоть до гипноза. Арсений уже не испытывал прежнего явного отвращения к выделенным им из общей массы людям, и даже лично нередко встречался с ними.

Прошли годы, Арсений так же приезжал в Россию поглядеть на плоды своих трудов, что-то подправить. Но при этом он все чаще прислушивался к неясности возникающих у себя чувств.

Он старался и сам не мог понять, что эти возникающие чувства говорят ему. Поэтому время от времени он старался как-то сформулировать их словами. Порой выходило: "Ничего личного. Только бизнес. Я работаю на благо своей страны". Иногда формулировка получалась такая: "Я подлинно свободен, потому что властвую над жалким человеческим материалом. И нечего думать о мотивах моих поступков – они просто свободны". Часто чувства формулировались в такие слова: "Божий промысел состоит в том, чтобы всегда сделать тайное явным. Я лишь служу ему, чтобы люди со временем увидели, что они представляют из себя". И реже всего собирались такие слова: "Господи, я так мечтал быть свободным, а живу, оправдывая себя старой дедовской обидой…"

… Прошло почти три десятка лет после того, как он впервые приехал сюда "ловцом человеков". Но в конце концов наступил день, когда Арсений, находясь в России и в очередной раз приказав себе сформулировать в четкие фразы свое настроение, вдруг получил: "Ты лишь старый человек, всю жизнь проживший обидой. И жизнь прошла, а ты по-прежнему не знаешь, ради чего ты использовал свой дар, стараясь стать свободным"… Арсений попробовал сформулировать словесное оформление своих чувств как-то иначе, но вновь сложилась та же самая фраза. И вдруг почему-то почувствовал страх дальше думать об этом.

Ну все, так и живи теперь, трус, – сказал он сам себе.

Что бы могла значить эта новая фраза, которой он сформулировал свой настрой? Арсений, решив определить, что за состояния она может обозначать, набрал эту фразу в строке интерет-поисковика на компьютере. Неожиданно среди прочих цитат из книг и кинофильмов Арсений обнаружил эту фразу на сайте относительно молодого то ли проповедника, то ли основателя секты. Он вспомнил, что ему говорили об этом обладателе необычных способностей и довольно необычно их использующем.

Арсений прочитал:

– Истина в том, чтобы не сказать себе – так и живи теперь, трус, отказавшийся от своего дара. Каждому из нас даны от рождения множество даров. И любой дар растет по мере того, как ты пользуешься им, и угасает, если ты оставляешь его без применения, а затем переходит в свою противоположность. Так человек, отказавшийся от дара любить, выбирает дар ненавидеть.