Повесть безвременных лет

– А ты сам как хочешь?

– Ну я думал насчёт Эрмитажа или Русского музея…

– Ох чёрт, какой выбор. А мы можем успеть и туда, и туда?

– Если постараемся, то да.

– Я ради такого готова не спать, – воодушевлённо вздохнула Варя, предвкушая увидеть в ближайшее время такое обилие искусств, какого она не знала за всю свою жизнь, ойкнула и зажмурилась: самолёт сел.

– Ты раньше часто летала?

– Нет. Признаться честно, сейчас впервые.

—–

Мороз на улице – огоньки в каждом доме. Всю дорогу до Адмиралтейской Варя глазела в окно автобуса, оставляя тёплым дыханием след на стекле. Восхищения, облачённые в самые высокопарные слова, не казались сейчас слишком пафосными: они были под стать этому возвышенному городу, впитавшему дух лучших времён нашего государства, не потерявшему его даже в страшную пору войны.

Треугольные крыши с дымоходами, маленькие луковицы-купола с круглыми окошками на чердаках, похожие на логова алхимиков из сказок, почерневшие кирпичные стены с высокими узкими деревянными рамами, эркеры и крохотные мансарды – всё здесь было надышано севером. И чем более старым и ветхим выглядел дом, тем сложнее было Варе оторвать от него глаз. И вот здания стали чище, лепнины – замысловатее… Словно поднимаясь по винтовой лестнице вверх, к самым изысканным идеалам классицизма, Варя и Влас приближались к главной площади Петербурга . Она, молча приоткрыв рот, прижалась к стеклу и смотрела, смотрела, смотрела, пока Влас не потянул её за локоть на остановку.

Но и на улице Варины глаза разбегались. Она ещё никогда не видела такой концентрации архитектурных изысков в одном месте.

– Сердце от восторга замирает, как представишь себе, сколько событий, повернувших вспять историю, видели эти дома, – промолвила Варя, робея перед гигантскими колонами и барельефами.

—–

По Эрмитажу они носились в поисках идеальной женской груди, сравнивая вкусы на натурщиц Рубенса, да Винчи, Жерома и Ренуара, а придя в Русский музей, Варя почти до самого закрытия не могла насытиться авангардом прошлого века. Влас болтался рядом, слушая восторженные рассуждения о том, что вживую это всё производит совсем другое впечатление и что раньше Варя была ярой приверженицей реализма, но теперь начала понимать и другую грань искусства – «не очень классическую», как она сама её назвала.

Влас же воспринимал любое творчество исключительно на интуитивном уровне. «Нравится – не нравится».

Вот чёрный квадрат не нравится.

Круг – тем более.

Полукрасные-полусиние пахари15 сначала не очень понравились, но с рассказами Вари всё начинает видеться по-другому.

Воронка из авангардных пейзажей – нравится.

Острый профиль Ахматовой и её синее (почему-то казалось, что бархатное) платье из треугольников – очень нравится. В одну минуту, рассматривая её, Варя просияла:

– Слушай, а Ахматова же петербурженкой была. Давай поищем дом, где она жила?

Влас достал из бокового кармана рюкзака телефон и полез в интернет.

– Мы будем ночевать недалеко от её квартиры-музея. Хочешь, завтра начнём с этого утро?

– Честно? Очень.

И глаза у Вари загорелись так, как если бы Влас устроил ей очную встречу с Ахматовой и всей литературной тусовкой тех времён.

Когда они зашли в первый музей, было ещё темно, а когда вышли из последнего – догорали последние пёрышки розово-синего северного заката. Всё, что они видели между двумя художественными мирами – столовая между набережной Грибоедова и Шведским переулком. И пусть походы по музеям воодушевили Варю, у неё всё же возникло ощущение, будто она из-за своей непомерной тяги к искусству упустила возможность узнать город. Все подобные настроения рассеялись у первого же столба с объявлениями, когда глаза Вари уловили на одном малоформатном плакате слова «оргáн» и «собор». Мероприятие было датировано сегодняшним вечером, и даже несуеверный Влас подумал о том, что судьба им пойти на этот концерт. До начала оставалось ещё сорок минут, и они даже успели перекусить пышками с дешёвым кофе на Малой Конюшенной, прежде чем отправиться в Спас на Крови. Ещё издали завидев у изогнутой ограды канала глазурно-пряничные капли куполов и калейдоскопические орнаменты стен, подсвечиваемых разливающимся закатом, Варя затаила дыхание.

На её глазах нечто сказочное, нереальное сталкивалось с резкими линиями колотого льда и очертаниями максимально приземлённых зданий с монументальными колоннами и узкими окнами между. Влас и Варя, прижавшись друг к другу, скрылись от очередного порыва холодного ветра в дверях собора.

Гул города мгновенно преобразовался в священную тишину, в которой лишь изредка шуршали ботинки вновь вошедших, да потрескивал огонь свечей. Варя и Влас прекратили растирать друг другу замёрзшие ладони, когда началась музыка. В течение следующих шестидесяти минут царило звучное умиротворение. Ни единого движения картины – величественные росписи, иконы, свечи, даже люди – казалось, даже сердцебиение – всё замерло с первым аккордом. Когда музыка закончилась, на органиста обрушились аплодисменты, а на Варю и Власа – собственные мысли, оставившие их почти на целый час. Покинув собор, они ещё несколько минут молча шли в случайно выбранном направлении. Потом Влас остановился у моста и спросил:

– Хочешь взглянуть на самый маленький памятник в Петербурге?

Варя кивнула. Он подвёл её ближе к каналу и указал рукой вниз, за ограду. Варя заглянула за линию чугунных вензелей ограды и у самого плещущегося края воды увидела очень маленькую ступеньку с ещё болеекрохотным памятником птичке.

– Это Чижик, – прокомментировал Влас. – Говорят, он исполняет желания, если оставить монетку на его постаменте.

Варя на секунду засомневалась в том, что это вообще возможно, но, приглядевшись, увидела пару блестящих кружочков рядом с Чижиком и чуть больше поверила в свои силы.

– Посвети фонариком, попросила она Власа, и достала из кармана пятьдесят копеек.

Вытянув руку вперёд, Варя сначала прикрыла один глаз, потом другой, и, прицелившись, разжала пальцы. Монетка, звеня, ударилась о постамент Чижика, отлетела чуть в сторону и плюхнулась в воду.

– Ничего, у меня тоже не с первого раза получилось, – сказал Влас. – Пошли лучше местное пиво попробуем. И зашагали они по горящим проспектам меж тёмных каналов и ободранных переулков. В каком-то баре на Рубинштейна играли живой джаз, но он так и остался за стеклом – Варя и Влас свернули за угол к ближайшему продуктовому магазину, какой показал им навигатор, купили бутылку Василеостровского сидра и ещё одну – тройного пшеничного эля. По наблюдениям Вари, улицы Петербурга больше были похожи на первое пиво – большой яблоневый сад, в котором каждое дерево – дом, и всё вокруг пропитано историей. Влас же больше ассоциировал каменные громады лепнин с крепким русским элем.

– Хотя, – заметил он, дойдя до Аничкова моста, – если бы ты местное тёмное пиво попробовала, то, бьюсь об заклад, назвала бы его самым питерским.

И чем меньше алкоголя оставалось в тех двух бутылках, тем более запутанными путями ноги носили Варю и Влас через весь центр. Миновав пятиугольный перекрёсток, они зачем-то снова перешли Фонтанку и через Юсуповский дворец, Исаакиевский собор, замёрзший сад и бессчётное количество каналов вышли к набережной Невы.

– Что это за здание? – спросила уже заметно повеселевшая Варя, указывая пальцем на светящийся выбеленный дом рядом с ними.

– Кто знает… Давай в интернете посмотрим, – предложил Влас, достал телефон и открыл браузер.

Варины глаза разбежались по карте, теряясь в обилии известных названий и знаменитых домов.

– Дворец Меньшикова, Медный, Кунсткамера… Господи, Влас, да мы около загса стоим! Пошли, нам точно не сюда.

– А куда предлагаешь?

– В Новую Голландию. Лиза посоветовала там одну рюмочную, где всё вкусно и по сто рублей…

Малиновая настойка

Укроповая настойка

Хреновуха

Влас и Варя, держась друг за друга, вывалились из здания «Бутылки». Слева от них кружились вихри людей на катке – справа гигантские розовые улитки ползли по стенам. Варя отшатнулась от них.

– О, Господи. Неужели мы настолько много выпили, что я это вижу?

– Нет, конечно, – успокоил её Влас. – Они уже давно здесь.

– Ну художник молодец, – посмеялась Варя. – Прям перед питейным заведением, чтоб все точно поверили в то, что это галлюцинация.

– Нужно же как-то сокращать процент алкоголизма в северной столице.

А потом они поехали на трамвайчике на Петроградскую сторону. Влас считал этот остров своим любимым местом в городе, а теряться в этих полуфинских улицах с Варей представлялось ему особым удовольствием. Выходя из трамвая, они пропустили в метро двух старичков – бабушку в вязаном берете всех цветов радуги с такой же яркой сумкой и бородатого деда с булавкой в ухе и в длинном кожаном тренче с огромным вышитым на спине профилем индейца.

– Ну как тебе местный колоритный народец? – понизив голос, спросил Влас.

– Потрясающе, – негромко ответила Варя. Хотя может эти слова больше относились к домам в югендстиле, ряд которых начинался за остановкой? Влас не знал, но он был уже рад тому, что привёз сюда Варю. Модерновые здания казались сделанными из одного большого камня с маленькими прорезями заострённых кверху окошек, из которых выглядывали листья комнатных растений. Лепнины здесь встречались редко – разве что совсем плоские и минималистичные, затерянные среди больших каменных плит, которыми были обложены дверные проёмы. Крыши-конусы, флигели на верхушках, круглые эркеры, крошечные мансарды, неяркие цвета, нежно разбавленные капелькой белого. Это было непохоже на то, что Варя видела на фотографиях. Единственное, что хотя бы отдалённо напоминало это место – картинки из большой книги сказок Андерсена, которую мама читала Варе, когда ей было пять.

Из одного двора они попадали в другой

И в следующий

И в следующий.

Власу уже начало казаться, что они изучили Петроградку вдоль и поперёк и что его половина, наверное, устала после такого насыщенного пешего маршрута, но Варя его мысли опровергла:

– Казалось бы, удивительно, что мы ещё на ногах держимся после алкоголя и километров, но усталости я почему-то не чувствую.

– Вот и здорово, – отозвался Влас. – И с погодой нам повезло. Можем гулять, пока не надоест.

Варя закинула голову вверх.

– Слушай, а давай на крышу заберёмся?

– Сделаем это завтра, Варюш. Ты сейчас по земле не шибко ровно ходишь, не то что по крыше.

– Ну давай хотя бы на балкон последнего этажа? – не унималась она.

– В хостеле, солнце, в хостеле.

– Окей, тогда мы просто обязаны вернуться сюда завтра и взобраться на крышу какого-нибудь модернового домика.

А потом они решили, что пьяным любые расстояния не страшны, прошли ещё километров пять мимо Петропавловской крепости и закрытого Летнего садика до последнего дома в переулке, где и располагался их хостел. Из парадной Варя добралась до последнего этажа и отворила окно на лестничной клетке. Вихревой ветер ворвался в подъезд, засвистел в пролётах ниже, а за заледеневшей рамой открылся вид на огненные вены улиц и проспектов, трубы и антенны, металлические сшивки крыш разной формы и высоты, купол Казанского собора – на две головы выше остальных домов. Красноглазая Варя одарила Власа самой счастливой улыбкой, какую он только видел в её исполнении за все полгода с момента их знакомства.

– Если бы мне позавчера сказали, что сегодня вечером я буду так вот просто смотреть с шестого этажа на город в совсем другом конце страны, я бы ни за что не поверила.

Влас молчал. Он был не в силах перестать любоваться благоговеющим лицом Вари и сосредоточить мысли на ответе. А та обняла его, и Влас почувствовал, как колет шею её старый вязаный шарф.

– Спасибо тебе.

—–

Проснувшись в одной койке в шестиместном номере в хостеле на Литейном проспекте, Варя и Влас в четыре руки приготовили завтрак из оставленной кем-то гречки и специй, выпили чаю и, поболтав с аргентинцем о том, какие в Петербурге нынче солнечные зимы, пошли в соседний двор – там был дом Ахматовой.

Власа всё не оставляло ощущение, будто не Варя впервые в Питере, а он сам. Как иначе можно было объяснить то, что он раньше не знал об этом самом питерском месте, хотя оно располагалось совсем рядом с теми локациями, где он бывал тысячу раз.

Комнаты старой коммуналки, больше похожие на коридоры, сундуки у стен и кухонная утварь, висящая на гвоздях, узкие лестницы и высокие грустные окна с видом на такие же строгие графские особняки, меланхолично голые дубы и заснеженные вершины осин. Разглядывая выцветшие фотографии и отрывки писем и черновиков Ахматовой, Варя пребывала в прострации. Совсем не верилось, что уже сегодня надо ехать обратно в Тюмень. Казалось, что они с Власом уже очень давно здесь живут, и возвращение в Сибирь отнимет у них новообретённый дом. Но, с другой стороны, до вылета оставалось ещё четырнадцать с половиной часов в Петербурге – отдельная маленькая жизнь.

—–

– Так, с парадным Петербургом ты вчера познакомилась, теперь поедем туда, где нет туристов, – предложил Влас, надевая куртку.

– Слушай, а откуда ты так хорошо знаешь этот город? – поинтересовалась Варя, когда они проходили в через арку, на кирпичной стене которой толстым слоем белой краски был написан портрет поэтессы размером в два человеческих роста.

– У меня здесь дед служил. Когда мне исполнилось четырнадцать, он начал брать меня с собой на все эти вечера встреч. Так и получилось, что до окончания школы я каждый февраль бывал в Питере. Тут же я и начал в баскетбол играть.

– Ты никогда не говорил о том, что занимался спортом, – заметила Варя.

– Да это было не очень серьёзно, я ж не с детства играл, – махнул рукой Влас. – Но я больше ничем особо не увлекался в жизни, потому и пошёл на физкультурный. Кстати, весной пойдут студенческие первенства, так что не исключено, что мне ещё придётся вспомнить, как играть.

Они проскочили в метро по одному жетону и поехали вверх по синей ветке – на станцию Удельная. Только лишь выйдя на улицу, Варя заметила разницу: дома уже не были такими ухоженными, мимо ходили очень скромно одетые люди. Какая-то бедная бабушка у метро продавала веники из засушенных веточек. Чувствовалась близость вокзала, даже голос диспетчера доносился. И в такую погоду среди всей этой суеты откуда-то из неопределённого источника были слышны звуки живого аккордеона и дворовой гитары.

«Да они бесстрашные, – думала Варя. – В феврале на улице играть! Ещё и голыми пальцами небось».

Они с Власом побрели вдоль трамвайных путей в сторону рынка. Наблюдая за людьми, их речью, лицами и походкой, Варя отметила, что та же часть социума, которая в других городах страдает от низкого уровня жизни, в Петербурге чувствует себя вполне нормально. И, судя по внешнему виду, вряд ли их достаток чем-то отличается: всё те же бедные люди общались друг с другом, улыбаясь, без недовольства и агрессии, разве что иногда с ироничным негодованием, но в каждом их слове, в каждом движении сквозило уважение как к случайному собеседнику, так и ко всему миру. Варя сама не причисляла себя ни к какому социальному классу, но и как любому небогатому студенту ей был близок отказ от материальных благ, и в этом бедном районе, казалось, что каждый прохожий разделяет её участь, потому ей было вполне комфортно гулять здесь. Начались ряды вещевого рынка. Варя даже издалека не была похожа на любительницу покупок, сославшись на низкий ценник и возможность найти интересные вещи из Прибалтики и соседней Финляндии, всё же предложил поискать что-то на память. Варя неожиданно для самой себя согласилась.

Добродушные продавцы старенькой электроники и антикварных предметов роскоши сидели в своих палатках как в уютных домиках, попивая горячие травяные настои из термосов, кто-то вязал спицами, а из одного ларька доносились песни Аиды Ведищевой с винилового проигрывателя. Рядом с целой полкой часов разных эпох, тикающих вразнобой, Варя и Влас разбирали огромный стог вязаной одежды и в конце концов нашли два неплохих свитера – первый синий, со светло-серыми рядами вышитых домиков, саней и ёлок, а второй – тот, что больше понравился Власу. Зелёновато-коричневый с неброским круговым орнаментом вокруг горлышка. Хозяин лавки сказал, что такой узор придумали в Исландии, назывался он как-то причудливо и длинно на букву «л»16, но Влас не запомнил. После долгих уговоров славный дядя-продавец уступил им почти семьсот рублей. Теплым и искренним благодарностям Вари вторили всё те же многочисленные часики с полки, складывая свои звуки в электрическую, немного наивную мелодию. «Быть может, в бедных людях больше доверия?» – задумалась Варя, с неохотой покидая уютный рыночек, душу и сердце скромного пролетарского Петербурга.

Перехватив по дороге к метро по ржаному пирожку с ягодами, Влас и Варя поехали обратно – вниз по синей ветке. Они вернулись на Петроградскую сторону, как и хотели. При свете дня и трезвой голове в знакомых местах обнаруживались новые детали – такие как, например, чернеющий на бледном небе ряд античных статуй, стоящих вдоль края крыши дома у перекрёстка. Варя на секунду остановилась и задрала голову высоко вверх, чтобы увидеть кончики крыш зданий. Непродолжительное восхищённое молчание разрушили слова:

– Знаешь, а я бы здесь осталась.

– Все в начале так говорят, а потом спиваются или ещё чего хуже на наркоту подсаживаются оттого, что город оказался немного мрачнее, чем они могли себе представить.

– Ты не понял, меня как раз зацепила эта мрачность. Здесь всё не такое, как я привыкла видеть, и теперь наконец-то стало ясно, почему я раньше не могла понять, что мне нравится. Просто я не была знакома с Петербургом. Не знала этих северных лесов, над которыми мы пролетали, не шагала по этим мостам, не глядела на ртутную гладь Невы. Я вообще не знала, что вода бывает такой чёрной. Понятия не имела о том, что дикие цветы могут сквозь снег прорастать на бетонных основаниях балкона в самом центре города, где без устали носятся бабушки с цветами в газетках и двухэтажные туристические автобусы, где густой влажный воздух тревожат звуки голосов, говорящих на разных языках, инструментов уличных музыкантов, рёв моторов лодок и катеров… и так близко залив. И мне полюбился не Невский проспект. Здесь для меня красиво даже то, что для других – грязь и бедность. Спасибо тебе за то, что показал мне этот центр мира на краю Вселенной.

Влас не нашёл, что ответить, хотя очень хотелось возразить. «Я же повёл её лишь в парочку приятных питерских мест, а она как-то умудрилась сломать призму глянца и увидеть очертания души Питера, – думал он. —Вот это у меня феноменальная женщина». Влас молча погладил её по затылку и указал на улицу справа от них:

– Есть ещё одно место, где мы с тобой пока что не были.

– Какое? – спросила Варя.

– Сейчас увидишь. Оно здесь совсем рядом, за вон тем мостом.

– Ну заинтриговал. Пошли!

По дороге Варя заметила, что погода по сравнению со вчерашним днём испортилась: ветер стал резче, небо беспросветно затянуло плотным слоем серости.

– А вечером мы куда собираемся? – спросила она.

– Ты ещё о будущем думаешь? Варь, последние часы в Питере. Отдайся моменту. Сейчас мы идём туда, где вечный июль, – сказал Влас и сам удивился чрезмерной лиричности своих слов. «Вот что Петербург делает с людьми», – подумал он.

И он повёл заинтригованную девушку вдоль высокой чугунной ограды ботанического сада.

– Влас.

– А?

– Не хочешь в театр вечером сходить?

– Да ну нет, Варюш, я не любитель такого. Давай лучше с соседками сходишь, когда вернёшься?

– Так может ты просто драматургии хорошей не видел?

«Не исключено», – подумал Влас, но промолчал и пожал плечами. Всё равно ему не очень верилось в то, что какая-то пьеса сделает его последние часы в Питере лучше.

– Ну же, Влас, решайся. Ты же любишь риск.

– Может лучше просто погуляем? Купим сока и булок, заберёмся на крышу…

– Эх ты, упрямая задница, – ткнула его кулаком в плечо Варя. – Мы всё это тоже успеем, не напрягаясь. В аэропорту надо быть только в половине двенадцатого, времени ещё – вагон.

Влас ещё с полминуты помолчал, но потом ответил:

– Ладно, всё равно погода сегодня не очень прогулочная, – и сквозь Варино ликование добавил: – только выбери не очень сопливую постановку, а то зал желчью затоплю вместе с актёрами и зрителями.

– Хорошо, – улыбнулась Варя, достала телефон и начала листать список театральных афиш.

– Где-то я слышала, что если прийти в Малый Драматический и представиться студентом театральной школы Тараканова, то можно выхватить билет за копейки.

– А что там сегодня идёт?

– «Дядя Ваня» Чехова.

– Звучит не слишком слащаво. Сгодится.

– Замётано. В семь нам нужно быть на улице Марата.

– Окей. Кстати, мы пришли.

Вдоль ограды показалась касса, но проход к ней ребятам преградил грузовик, въезжающий в ворота. Влас потащил Варю в сторону и они, скрывшись за машиной, миновали забор ботанического сада.

– Мы только что сэкономили четыре сотни.

– Ты хотел сказать, у нас теперь есть четыре сотни на пиво? – засмеялась Варя.

– Возможно, возможно. По настроению посмотрим.

По заснеженным дорожкам они шли вдоль оранжерей и ,едва лишь заметив, что в одну из них экскурсовод запускает группу туристов, смешались с толпой и попали внутрь, успев попутно подумать о том, что сегодня – день счастливых совпадений. Но тут гид остановил их и попросил билеты. Ребята испуганно переглянулись. Уходить из них никто не был намерен и, судя по тому, что на часах уже было почти четыре, это был их последний шанс на сегодня попасть в оранжерею. Влас попробовал взять контроль над ситуацией, высунул из кармана сто рублей и вложил в руку экскурсоводу. Тот укоризненно посмотрел поверх очков сначала на Власа, потом на Варю. Выражение его лица переменилось только когда Влас достал вторую такую же купюру.

– Теперь добро пожаловать. Присоединяйтесь.

И ребята, чуть не давясь со смеху, юркнули за стеклянную дверь.

Внутри их моментально обдало волной влажного тепла. Гигантские вьющиеся ветви упирались в деревянные рамы крыши, всюду были кактусы размером с две-три головы Власа, на каждом квадратном сантиметре земли что-то росло. Большая часть того, что рассказывал экскурсовод, шла мимо ушей Власа. У него было дело поинтереснее: следить за Вариным взглядом и пробовать угадать, что она думает. Занятие это, правда, ни к чему не привело, потому он принялся рассматривать профиль Вари. Как хорош он казался на фоне цветов. С этого ракурса на скате носа виднелась еле заметная горбинка, которую он сегодня почему-то заметил впервые, а на хряще уха – бугорок, которого Влас тоже раньше не видел. «Вот невнимательный», – упрекнул он себя мысленно.

И тут Власом овладело желание бросить всё и не возвращаться в Тюмень. Остаться жить в Питере с Варей, работать на какой-нибудь самой простой работе с самой обычной зарплатой, снимать комнату в коммунальной квартире на Лиговском и чтобы соседями их были театральный критик или художник и водитель поезда или пилот. Влас тут же ощутил, как несвойственна ему такая самонадеянность и снова с иронией подумал о том, что всё это Петербург шутит над молодыми, превращая их в наивных романтиков.

Обратно в холод из этого царства жизни выходить совсем не хотелось. Варя достала свой новый свитер и надела его под куртку поверх кофты, которая была на ней, обмоталась шарфом и, зажмурившись, толкнула дверь. Ощущение вопреки ожиданиям было такое, будто после долгого жаркого лета внезапно высыпал рождественский снежок, о котором ты так мечтал все три душных месяца. За запотевшими стёклами оранжереи Влас и Варя не заметили, как всего за двадцать минут на улице воцарилась настоящая сказка Андерсена: ветра нет, белые хлопья великанских размеров летят быстро и беззвучно, слышен только хруст под подошвами двух пар старых ботинок, которые сейчас несут своих хозяев в булочную, чтоб набрать лучших в мире петроградских слоек и рвануть на крышу.

– Вообще не так давно власти Петербурга выпустили закон, по которому людям нельзя выходить на крыши домов, но, конечно, его никто не соблюдает, точно так же, как и запрет на нахождение пьяным на улицах города.

– Да уж, вот это законопослушные люди в нашей стране живут, – усмехнулась Варя. – С другой стороны наивно было полагать, что в России такие постановления возымеют хоть какое-то действие.