Повесть безвременных лет

У Вари было в тот момент всего два вопроса:

1 – «Обалдеть, а тебя за это не выселят?»

2 – «Мы что, выпили весь коньяк твоего соседа?»

На стене над кроватью был намалёван огромный разноцветный ёж с крохотным яблочком на конце длинного носа. Иглы его заняли треть потолка. Большеклювый рыжий пеликан, зелёная рыбёшка, торчащая у него из клюва и охапки волнистой зелени с красными вкраплениями красовались рядом с холодильником. «Как наши мозги и руки выдали такое?» – подумал Влас. Полуабстрактные подтёкшие каракули создавали атмосферу другой планеты. В течение всего семестра казалось, что мы попали в бурлящий кратерфе истории. С концентрацией событий, приближающейся к удушающей. Теперь же было так тихо, так приятно-одиноко в общаге без людей, что Власу казалось, что их переместили в новый мир. В мир, где у него есть только Варя и краски.

«Наверное, это лучшее время в моей жизни», – думал тогда он.

В снежной рамочке окна резали небо фейерверки, хлопали только что открытые бутылки шампанского, как всегда орал Дима Христофоров, подбивая танцевать всех вокруг.

Комната была забита людьми: вся компания едва помещалась в квартире девочек. Варя сегодня была красивая. То есть вообще, по мнению Власа, она всегда выглядела хорошо, но сегодня особенно: блестящее сине-серое платьице на лямках, свободно сидевшее поверх белой водолазки, смотрелось на ней отлично. Влас даже не знал, что его девушка такое носит, потому и был приятно удивлён.

Среди всеобщего настроения праздника, бесконечного говора и звона приборов о тарелки и бокалов о кружки, Варя потянула Власа на балкон якобы курить. Уже на этом моменте он удивился. Облокотившись на большой шкаф для хранения старого хлама и спрятав руки за спину, она заговорила:

– Сам знаешь, я давно отвыкла от подарков и вообще не очень люблю праздники, но сегодня у меня для тебя есть кое-что.

«Вот это пирожки с котятами», – подумал Влас. «А она не перестаёт удивлять». Стоило лишь на секунду представить себе, что наконец-то эта девчонка открылась тебе, как Варя тут же являет свету ещё одну ранее неизвестную сторону своей личности. И где они все только помещаются у неё?

А тем временем Варя достаёт из шкафа огромный свёрток.

– Что это?

– Посмотри сам, – протягивает его Власу.

Тот, в предвкушении медленно отрывая кусочек скотча, не имел ни малейших предположений о том, что внутри упаковки. По размерам сопоставимо разве что с каким-нибудь одеялом. Вот из-под краешка обёрточной бумаги выглянул кусок чёрной валяной шерсти.

– Ёбушки-воробушки, это что, дороже трёхсот рублей?

Варя, молча улыбаясь, указала взглядом на подарок: мол, продолжай. Открой до конца. Влас содрал остатки крафт-бумаги и расправил в руках длинное пальто на толстой тёплой подкладке.

– Чёрт. Даже не знаю, что и сказать теперь, – он облачился в новинку. В плечах было чуть велико, а по росту в самый раз. – Это очень круто. Ты угадала с подарком. Спасибо.

– Ты в нём на Довлатова похож, – усмехнулась Варя со своим вечносаркастичным прищуром.

– Если честно, я понятия не имею, как он выглядит, но пусть будет так.

– Ты ж физрук, это всё объясняет, – она шутливо стункула меня по плечу, как всегда, но я поймал её за запястье и притворно подвывернул его.

– Скверная девка какая, купила тут моё внимание таким подарком и поливает теперь. Смотри аккуратнее, а то сейчас факультет спортивной подготовки на тебя обидится, и останешься без подарка.

Варя вывернулась:

– Ого, ты что-то приготовил?

«Да, впервые под руку попалось что-то, что я просто захотел подарить тебе, не думая о том, что из кармана при том улетели остатки зарплаты и стипендии», – подумал Влас, а вслух сказал:

– Иди в тамбуре посмотри.

Ах ты..! – и не договорила. Она шумно вдохнула, дотянувшись до меня на носочках, клюнула в щёку и поспешила ко входной двери. Влас за ней. Догнал, прицепился пальцем как крючком к блестящей серо-синей лямке платья. Варя улыбнулась через плечо. Касание прохладных после балкона пальцев кубиком льда скатилось по плечу до локтя, а потом и до ладони. Под бой курантов и крики пьяных Христофорова и Красникова.

– Э, вы куда? – окликнул их Валера заплетающимся языком. – Пропустите же всё.

– Сейчас вернёмся через минутку. – бросила Варя в спешке.

Приглушили музыку в принесённых Лепсом колонках, включили телевизор – а там президент во всю уже вещает, поздравляет. Пробившись сквозь волнующуюся как море толпу друзей и друзей друзей, Влас и Варя вырвались из квартиры. Из холода балкона в жару прогретой дыханием и беготнёй комнаты – и оттуда в прохладный аромат мандаринов, не поместившихся в холодильник (это всё родители Мари прислали к празднику, и чтобы не загромождать и без того маленькую квартиру, она порешила хранить их в тамбуре, совершенно не опасаясь того, что на них позарятся соседи).

– Чего-о-о-о? Велик?! Блин, ещё и с жёлтой рамой! Влас, ты где такое чудо откопал?

Ухмыльнувшись, он подумал о том, что Варя явно не из тех людей, кто брезгует вещами с барахолок и рассказал ей краткую историю велосипеда с блошиного рынка, с первой цены которого Влас сбил аж 350 рублей, на которые купил баллончик с краской, чтобы подарок выглядел чуть веселее. Они с Лепсом, конечно, запачкали весь его гараж, пытаясь аккуратно отреставрировать раму, но было занятно.

– Ну хоть не расстроилась, что не чёрный и без перевёрнутых крестов?

– Влас, вот честно, иди к чёрту со своими шутками про мою фамилию, это – прекрасный подарок, лучше которого я и не могла пожелать.

За дверью послышалось громкое асинхронное «ура-а-а-а» и отдалённый грохот салюта. Варя провела рукой по рулю и посмотрела на меня:

– Не успели.

– Ничего страшного. У меня всё равно крутой день.

– Пошли прокатимся тогда?

– Минус пятнадцать на улице, самое время.

– Ну Влас, там же есть расчищенные дорожки. Пожалуйста. Очень хочется!

Влас вспомнил, что Варино пальто всё ещё на нём.

– Хорошо, только куртку надень.

Он курил у подъезда, пока его девушка, как мальчишка лет девяти, накатывала круги по двору. С нечленораздельным радостным возгласом «йе-е-ехуу-у» она въехала в сугроб, чудом не погнув колесо. Навернулась, хотела ещё немного поваляться в мокром, дура, снегу, но Влас её вытащил, отряхнул и потащил домой сушиться.

– Совсем мозги отморозило? Заболеешь ещё, а мне лечить придётся.

Но вышло в точности наоборот. Утром первого января Влас проснулся с больным горлом. Температура, слабость, сопли зелёные – всё по красоте, как полагается. Варя почти жила в общежитии, готовя полоскания, бегая по этажам за лекарствами, не выпуская из рук учебник по античной литературе, готовясь к сессии. Видно было, что ей тяжело, но она не жаловалась. Только говорила, что очень хочет, чтобы Влас выздоровел.

Татуировкой на сердце остались те слова Вари. Оно внутри, оно вовек не забудет то, как она наливала сироп от кашля в мерный стаканчик, поглядывая краем глаза в книгу, и что-то постоянно повторяла.

Варя никогда не говорила об этом, но теперь Влас был точно уверен: она его любит.

После зачётной недели трепета перед предстоящей сессией поубавилось, так что Влас готовился спустя рукава ко всему, кроме последнего экзамена – по психологии детского возраста. Сдавали её все перваки педагогического факультета, потому Влас и Варя могли готовиться вместе.

У них было три с половиной дня, сто двадцать вопросов и две больших банки растворимого кофе. Первые сутки-двое, обалдев от сроков, они ботанили как никогда в жизни, а за день до экзамена Влас успокоился, оценив накопленные знания минимум на тройку при условии небольшого везения с билетом и адекватного преподавателя. Варя не уменьшила усилий, так как считала этот предмет важным, а может и просто хотела прийти на экзамен чуть более уверенной. В вечер перед экзаменом она, устав добивать несчастные десять вопросов, впервые на моей памяти заныла, причём, очевидно, сама понимая, что это всё не так значимо, и скоро она закроет сессию и избавится от всех давящих сроков. Но теперь её что-то прорвало:

«Хочу стоять с тобой, курящим, на балконе, слушать оклики играющих во дворе детей и любоваться заходящим солнцем, а не это вот всё».

– А кофе не хочешь?

– Не отказалась бы.

– Сиди. Я сделаю. Не отвлекайся. Ты же хочешь быть крутым преподом.

– Не ценой единственного в моей жизни девятнадцатого лета.

– А как иначе? Все проходят через это, даже ленивые пиздюки.. кхм, простите, физруки вроде меня.

Мари, читавшая всё это время тот же учебник, развалившись на диване, издала какой-то глумливый смешок.

– Тебе тоже сделать?

– Нет, спасибо. У меня ещё есть.

Едва Влас успел отправить матери фото зачётки с печатью о закрытой сессии, как та сразу же отослала ему деньги на билеты до Киева. Было жутко неловко держать на карте такую крупную сумму, поэтому он сразу же оплатил себе дорогу, и только тогда понял, что действительно соскучился по семье.

Вся компания провожала сначала Валеру на поезд, потом Лепса и Власа в аэропорт, так как разница между вылетами у них двоих была всего сорок минут. Расставаясь с ребятами, Влас в душе досадствовал, что пропустит целую неделю, в течение которой учёба не помешала бы им отдыхать как вздумается, но на самом деле он больше ждал встречи с семьёй.

«И какой чёрт меня так далеко загнал?» – думал Влас уже на четвёртом часу пути, но утомительный перелёт с длинной стыковкой показался ничем, лишь только стоило парню попасть во двор, где прошло всё его детство.

В его памяти ожили долгие июньские дни, полетели стрекозы, выросла трава до пояса, которую в начале июля нещадно, под самый корень косил сосед Прохор. Из крупных веток, одряхлевших ковров и старых простыней сложился тайный домик под большим кустом сирени. Засвистели в воздухе, заскрипели качели с большой деревянной перекладиной, на которой Влас и его друзья со двора когда-то помещались втроём. Сейчас от всего этого остались лишь очертания, спящие под снегом, а качели стояли голые – с них сняли верёвки. Но от этого родной дворик не потерял своего очарования. Отделённый аркой с низким полукруглым сводом от большой, шумной улицы, он прятался островком спокойствия в столичной суете.

Навес над подъездом, дверь, два лестничных пролёта, ещё одна дверь, звонок.

Мама. Странно, даже за какие-то полгода она так сильно успела измениться. Новый халат, но бордовые тапочки с пушком – неизменно старые, почти легендарные. Влас долго не мог понять, что ещё нового в её внешности, что заставляет лицо выгядеть моложе своих лет, несмотря на морщины. Татуаж бровей? Влас был рад, что на деньги, которые она раньше тратила на сына, мать теперь могла делать что-то для себя.

Тут в коридоре показалась бабушка, за ней – шестилетняя сестричка Даша, и все разом принялись обнимать и расцеловывать Власа. Наперебой галдели, восклицали, радовались:

– Ты только взгляни, неужели он ещё больше вырос?.. бабушка потрепала внука за щёку. Улыбаясь, он немного скривился.

– Влас, ну расскажи про Сибирь!

Последним из гостиной вышел отец. Он ни капли не изменился внешне: как всегда, своей улыбкой он будто подстрекал Власа, который грелся этим родным щебетом как кот на солнышке: ему было хорошо.

– Добро пожаловать домой, – сказал отец, облокотившись плечом на дверной проём и скрестив руки на груди. У него всегда был такой вид, будто он что-то затеял, но держит свои намерения в тайне от окружающих. Когда Влас был маленький, его это пугало, но сейчас он рад был видеть свою семью.

—–

Уплетая за обе щеки бабулины неповторимые вареники с изюмом и творогом, Влас еле успевал отвечать на многочисленные вопросы семьи.

– А сколько вас человек в комнате живёт?

– А какие предметы самые сложные?

– А что вы там кушаете? – как и ожидалось, спросила бабушка.

– А мы билеты в кино на завтра купим, пойдём все вместе?

– А девушку там себе не нашёл, а?

Влас как никогда пытался исправить в себе привычку отвечать односложно, но получалось сомнительно, и он больше слушал рассказы близких, которые теперь казались ему легендами о жизни в другом мире.

После вареников подоспела яблочная шарлотка с мятным чаем.

Когда все пошли спать, Влас остался за столом вместе с отцом. Тот, улыбаясь, откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и сказал:

– Рад видеть, что ты начал относиться к жизни серьёзнее.

Пауза.

– Надеюсь, ты понимаешь, что разумнее всего тебе было бы остаться здесь и перепоступить в другой вуз.

Проглоченный Власом кусок шарлотки застрял где-то в пищеводе и неприятным комом стоял там, пока тот не глотнул чая.

– Ты не шутишь?

– С чего бы? – лицо отца приобрело выражение искреннего удивления. – Я правда до сих пор теряюсь в догадках о том, зачем тебе российский диплом.

– Чтобы потом работать в России. А украинский чем лучше? – усмехнулся Влас.

– Тем, что для тебя потом открыта дорога в магистратуру от европейских университетов.

Влас смотрел на отца, и ничего не понимал, кроме того, что у них совсем разные взгляды на жизнь.

– Магистратура в Европе не приблизит меня к независимости.

– А что же приблизит? Тюменский диплом физрука? Жизнь на кредиты и полное отсутствие прав?

Обстановка всё накалялась. Влас выдохнул и сделал последнее усилие для того, чтобы ответить отцу не так грубо, как хотелось.

– Я выбрал ту профессию, которую считаю нужным. И поверь, я готов к тому, что мне всю жизнь придётся заваривать чайные пакетики по два раза. А образование человеку не гарантирует мозгов. Из киевских вузов точно так же люди выходят и ищут работу. Почему ты просто не хочешь принять мой выбор?

– Потому что это глупость, которую вся семья презирает.

На секунду эта фраза кольнула сердце, но Влас попытался убедить себя в том, что это не реальное положение дел, а очередная манипуляция отца.

– Пап, мне правда жаль, что вы скучаете по мне так сильно, что готовы прибегнуть к таким методам. Да, я у вас с мамой не родился гением, но хочу быть лучше. И ты, пожалуйста, не препятствуй этому, даже если не понимаешь моих способов.

Дверь в кухню приоткрылась, в неё выглянула сестричка

– Чего уши развесила? – рявкнул отец. Даша испугалась и убежала.

Конечно, на этом спор не закончился, но отец больше не слушал Власа, как и Влас больше не слушал отца. Он смотрел на детские фото, развешанные по стенам, стоящие на комоде, на бабушкины полки с соленьями, на пожелтевшие обои, которые были самым ранним воспоминанием его за всю жизнь, на холодильник, переполненный продуктами и готовыми блюдами, которые даже две такие семьи были не в состоянии съесть.

Всё вокруг казалось неправильным, а вечное желание лучшей жизни – вдвойне.

Первый день он был рад очутиться дома, в остальные – впал в анабиоз изо дня в день не меняющейся, вялой жизни. В последний – внезапно проснулся и ощутил болезненные скучания по семье, от которой ещё даже не успел уехать.

Отец не оставлял попыток заставить Власа забрать документы из Тюмени, но тот уже был далёк от области его влияния и не поддавался на провокации. В конце концов Влас понял, что движет отцом и перед отъездом, стараясь звучать как можно убедительнее, пообещал ему не забывать семью в любом конце света. Мать от этих слов расплакалась, и они вместе с сестрой и бабушкой облепили Власа капустой у входа в аэропорт.

– Приезжайте в гости, – предложил им Влас.

– Не-не-не, – послышалось со всех сторон. – Там же холодно.

– И медведи! – добавила сестра.

– Дашка, солнце, в России некого бояться кроме депутатов, – рассмеялся Влас, погладив её по голове.

– А кто такие депутаты?

– Потом расскажу, – остатки фразы заглушил голос диспетчера, оповестивший о прибытии самолёта «Киев-Москва».

—–

Варя скучала без Власа. Кажется, это были первые выходные с самого начала учёбы, когда она всё выучила и не пошла тусить. Звонил Валера Красников, звал на бесплатный кинопоказ в какой-то кофейне. Говорил, что Влас наказал ему не дать Варе затосковать. Но она отказалась, зная, что это её от тоски по родственной душе всё равно не спасёт.

Мари с Лизой тоже куда-то свинтили, так и осталась Варя дома почти одна – с Ритой. Та каждое воскресенье учит что-то. То анатомию, то биофизику…

Не зная, чем ещё себя занять, Чернуха приготовила суп на завтра, завернулась в синий клетчатый плед и уселась в глубокое кресло в комнате Риты праздно наблюдать, как та учит, чтобы не было так одиноко и пусто. Не отрывая глаз от конспекта и ручки от бумаги, Рита спросила:

– Чего загрустила? Из-за Власа?

И хотя Рита не смотрела на неё, Варя по привычке отвела взгляд куда-то в сторону.

– Да нет, просто решила домашний день устроить.

Правда, в их квартире было не настолько уютно, чтобы здесь хотелось проводить время. Но у комнаты Риты было своё очарование: полки забиты потрёпанными советскими учебниками, стена над кроватью заклеена разными схемами с цветными стрелочками и длинными названиями химических соединений, частей органов, костей и т.п.

– Пентозофосфодигидро… Иероглифы блин. Как ты это всё понимаешь?

В полуповороте головы стала видна мягкая горбинка на носу девочки. Радужка глаза, по цвету почти идентичная зрачкам, с этого ракурса была похожа на крупное зерно. Преровная розоватая кожа, премаленькая линия рта. В мягком полусвете клонящего к беззакатному вечеру дня её странная внешность казалась необычайно красивой.

– Да тут всё просто, если ты в школе не пропускал химию и био.

Варя ещё раз взглянула на схемы.

– Мне кажется, мой университет закончить легче, чем произнести слово sternocleidomasoideus14.

Рита рассмеялась:

– Правильно через «я».

– Ну мне откуда знать, у нас латынь только со следующего года. Всё равно звучит как сатанинские заклинания.

– Всего лишь название мышцы, – улыбнулась соседка. – Несложно найти мотивацию и выучить это всё – она кивнула головой в сторону стены, – если действительно хочешь стать врачом.

– А ты кем именно решила быть? Хирургом небось?

– Ещё не знаю. Может, онкологом или эндокринологом.

– Ого, такая ответственность. Я только хотела сказать о том, что не побоялась бы обратиться к такому доктору, как ты, но теперь надеюсь, что жизнь не даст мне поводов идти ни к онкологу, ни к эндокринологу, – улыбнулась Варя, обхватив колени своими длинными паучьими пальцами. – Как тебе вообще в голову пришла идея выбрать такую профессию? Мечта детства?

– Ну-у, я далеко не всегда хотела быть врачом. Незадолго до ЕГЭ всерьёз усомнилась в том, что мне стоит связывать жизнь с медициной. Говорила об этом с отцом, он убеждал меня в том, что это не самое перспективное и высокооплачиваемое направление, но если я всё же решусь, он примет это, – она на секунду оторвалась от конспекта, перевернула страницу учебника и продолжила писать. – Не очень разумно для будущего светила медицины, но я решила, что если мне суждено стать врачом, судьба пошлёт мне знак. Я не была фаталисткой, да и теперь не очень-то во всё это верю, но в тот же вечер к моему дому приехала машина скорой помощи…

Варя понимала соседку. Она тоже не верила судьбу, но обожала, когда богатая совпадениями жизнь рождала красивые стечения обстоятельств, которые так и хочется признать за знак свыше.

– Прекрасная история. Так и вдохновляет меня на то, чтобы действовать самоотречённо.

– И что же ты теперь будешь с таким настроением вершить? – усмехнулась Рита.

– Не знаю. Для начала пойду полы помою в Лизину очередь.

Февраль

– Я не общаюсь с большинством своих приятелей отрочества. Смотришь на них взрослых и думаешь: когда они успели стать такими важными? Были ли они на самом деле мечтателями раньше или же их прошлая, ныне утерянная аутентичность была последствием подросткового максимализма? Выходит, что люди имеют свойство вырастать из влюблённости в мир.

Влас улыбнулся:

– Ну что ж, раз она им больше не по размеру… А ведь с тобой так не работает.

– Да, но… вдруг мы просто не дотянули? Что если нам ещё это только предстоит?

– Убей меня тогда, прежде чем я стану сухариком, – и легонько ткнул её в грудную клетку пальцем. – Задуши шарфом вот этим.

– Ага, прямо вот так? – Варя дурашливо обмотала свободный конец шарфа вокруг шеи Власа. Между двух ровненьких рядов улыбающихся зубов показался мягкий полуовал языка.

Влас резко дёрнул конец шарфа на себя, и Варя повалилась в его объятия.

– Ещё чуть-чуть и с крыши полетела бы. Аккуратнее!

– Не полетела бы. Я тебя крепко держу.

Остаток их разговора заглушил ветер, свистящий меж карнизами, трубами и антеннами. Жидкая лава горящего закатного неба стекала на простыни, сушащиеся на балконе соседнего дома и спутниковые тарелки, установленные на крышах.

– Ты уверена, что не хочешь отметить свой день рождения завтра?

– Уверена. Нет у меня такой привычки – отмечать праздники.

Влас повёл бровями, мол, как желаешь, так и делай, но все его внутренние усилия были направлены на то, чтобы ни один мускул на лице не дрогнул. У него уже давно был план на этот счёт. «Кажись, впервые получилось предугадать её решение» – пронеслось кометой в его голове.

Ямочки полуулыбки едва проскользнули на лице Власа, но он тут же моргнул, посерьёзнел, выпрямился.

– У меня в такое противное время день рождения, – призналась Варя. – Сыро, промозгло и грязюка повсюду. Помню, на моё двенадцатилетие никто не пришёл. Кто с резким похолоданием заболел, кто не доехал по гололёду до окраины… Представь себе, как обидно мне, малой было.

– С тех пор и не отмечаешь?

– Ну да. Дело-то по сути не очень нужное…

«Отлично, – мысленно прервал её Влас, – завтра положу конец этой традиции».

—–

Неебических трудов стоило Власу уговорить Риту покопаться в Вариных шмотках и отыскать её паспорт. Зато таких квадратных глаз своей девушки он ещё никогда не видел:

– Обалдеть, мы серьёзно едем в Питер?

– Ещё бы я тебя обманывать решил в такой день.

Разговаривая, они укладывали вещи первой необходимости в небольшие рюкзаки. Решили ехать налегке. Варин рыжий свитер не помещался. После попытки утромбовать свой багаж ногой, она просто надела его на себя поверх другого свитера.

– Капустой быть теплее.

Ну невозможно было не улыбнуться.

– Варь, мы ж не в Норильск едем. В Питере такая же погода, как у нас.

– Спасибо, мам! – Варя саркастично улыбнулась. – Ты мне лучше скажи, как я коллоквиум по зарубежной литературе напишу во вторник после самолёта?

– Питер стоит и не таких жертв. Подготовишься нормально и через неделю пересдашь. А может и с первой попытки получится. Ты же умничка, я знаю.

Варя застегнула рюкзак, вынесла его в коридор и, вернувшись, приземлилась пузом на кровать. Влас упал рядом, распластав руки. Она повернула голову в его сторону, положив ладонь под щёку.

– Ждёшь? – спросил он.

Её глаза заулыбались. Мягкий контур губ шевельнулся:

– Жду.

—–

Только лишь табло с ремешком загорелось, а пилот предупредил о том, что началось снижение, сердце Вари забилось громче и быстрее. В окошке сквозь облака начали проглядываться кусочки леса, тут и там испещрённые блестящими на солнце кривыми пятнами озёр. Когда слышишь слово «Петербург», думаешь чаще о городе и погоде, чем о природе, а ведь она в этих краях невероятная.

– Когда сможем приехать сюда не на два дня, покажу тебе область, – сказал Влас, заметив, что Варя любуется видом. – Сестрорецк, Кронштадт, Выборг… Там дикие ели растут на огромных каменных берегах залива, покрытых мхом. Совсем как в древней сказке о каких-нибудь троллях.

Варя попутно подумала о том, какими интересными словами пользуется Влас, когда ему вдруг вздумается говорить красиво. Самой ей в такой ситуации вряд ли вспомнились бы тролли, потому так забавно было его слушать.

– С чего начнём знакомить тебя с Петербургом? – спросил, улыбаясь Влас. Редко можно было увидеть его в таком хорошем расположении духа. Таким приветливым, как сейчас.