Зигзаги времени. Книга 3

Вопрос: Почему Вы решили, что это банда?

Ответ: А что решать? Они сами меня в этом убедили (показал на рану). Вот Вы разве пойдете нападать толпой на одинокого охотника или прохожего?

Вопрос: Вы можете сказать, по какой причине они хотели убить Вас? Может, Вы знали кого-нибудь из них раньше или встречали до этого? (были показаны фотографии убитых)

Ответ: Нет, я их не знал и не видел раньше до этой встречи, и причину нападения на меня тоже не могу знать. Может, им нужна была моя двустволка и другие вещи, которые они забрали у меня? Хотя, пожалуй, у них оружие получше моего было! Нет, не знаю, чем я им помешал. Главное, товарищ…извините, гражданин следователь, я защищался, если бы я их не убил, то они меня бы точно убили.

Вопрос: Но ведь, когда Вы очнулись после нападения, Вы могли вернуться и заявить в милицию о нападении на Вас. Вы же предпочли самосуд.

Ответ: Вы правы! Но я боялся, что за это время они еще кого-нибудь убьют!

Вопрос: Хорошо! Вернемся к опознаваемым. Пока Вы жили в деревне, после похорон, за пять дней до нападения, у гр.Дружининой, что живет напротив Вас, остановились четверо погибших. По фотографиям и некоторым вещам она их опознала. Что Вы можете сказать на это?

Ответ: Что я могу сказать? Не видел я их, да и до них ли мне было? Неужели Вы не можете понять, что меня и арканом в тайгу не затащили бы, если б я знал, что меня там будут убивать?

Вопрос: Ответьте тогда, почему они за Вами следили сразу же после похорон? Может, Ваш дед скрывал какие-то ценности или важные сведения, а Вы знаете их?

Ответ: Гражданин следователь! Вы, наверное, не понимаете, что дед всю жизнь проработал в колхозе и кроме букета болезней ничего не заработал! На нем, да еще нескольких фронтовиках держался весь колхоз, а Вы… старика, и того готовы записать в подпольные миллионеры!

Больше я не буду отвечать на Ваши вопросы, все, что я знал – я сказал! Главное – я себя виноватым не считаю! Я защищался от бандитов!

Следователь: Подследственный в дальнейшем не отвечал на вопросы, отвернувшись на кровати лицом к стене.

Следователь: Бутаков

Свердловский областной суд приговорил Федорова А.И. за превышение необходимой обороны, повлекшей к смерти более двух лиц по ст.108 УК РСФСР с применением огнестрельного оружия, на которое он не имел разрешения, к 3 годам тюремного заключения. Засчитать время, проведенное в следственном изоляторе….

Х Х Х

Дверь камеры с лязгом захлопнулась за мной. Я вдыхал полной грудью свежий воздух, который после камерного казался сладким.

К стене! Руки за спину! – проревел «вертухай», защелкивая наручники на запястьях. Мимо провели группу заключенных. – Вперед, не оглядываемся, такую мать! – толчком дубинки послал меня вперед конвоир.

Злобы в голосе у него не было, да и можно понять, на всех эмоций не хватит. Мимо проплывали камеры, из-за которых доносились гам, крики, бормотания, одним словом, обычная тюремная жизнь.

К стене! Стоять! – щелкнул замок решетки, отделяющей наше крыло тюрьмы от другого. – По приказу подполковника Шубина заключенный Федоров сопровождается в приемную начальника тюрьмы! – откозырял мой конвоир охраннику у решетки.

Интересно, за что же мне такой почет? Аж к самому начальнику тюрьмы меня ведут, чем же я его заинтересовал? Толчок дубинки в спину дал понять, что ломать голову преждевременно, эту работу мне с удовольствием помогут сделать местные «костоправы». Прошли еще несколько этажей, решеток, и вот оказались в приемной. Двери у начальника тюрьмы сверкали лаком и резьбой, золотые буквы на дверях должны были придать весомость и страх, как у кабинета министра. Лейтенант внутренних войск, лощеный как на параде, провел нас и, оставив в приемной, проскользнул в кабинет доложить, что заключенный Федоров доставлен.

Введите!

Кабинет ярко освещался солнечными лучами, которые отражались в натертом паркете и лакированной мебели. Посреди комнаты стояли два больших стола буквой «Т», и во главе этой буквы, под портретом Ленина, стоял рядом со стулом седовласый подполковник. Перед ним, спиной ко мне, сидел еще один военный в генеральских погонах, мундир туго обтягивал его тренированную фигуру.

Ну вот, товарищ генерал-лейтенант, доставлен Ваш Федоров! Как видите, жив и здоров, ничего с ним у нас не случилось! – присаживаясь в кресло, проговорил начальник тюрьмы.

Спасибо, Владимир Григорьевич! Будь добр, оставь нас минут на двадцать, да прикажи, чтобы чаечку нам принесли, пока мы беседуем! – раздался до боли знакомый баритон.

Сейчас все подготовлю! – чуть ли не щелкнул каблуками подполковник. Конвоир, стоящий за мной и таращивший от удивления глаза, был вынесен в коридор усердствующим начальником тюрьмы, речь которого, перемежающаяся хорошим русским матом, далеко разносилась по гулким коридорам. – Тунеядцы! Разгильдяи! Погоны плечи давят? Строевую захотели? Чтобы все было вылизано как…! Лейтенант, мигом чай со всякими прибамбасами ко мне в кабинет, бе-г-о-м!!! Где замполит…? Сюда этого козла! Как начальство, так мне расхлебывать, а он, сволочь, отдыхает…!

Я внутренне хохотал, слыша смятение подполковника перед генералом УКГБ СССР по Свердловской области, перед моим родным дядькой. Хотя он и не баловал меня своим вниманием раньше, но после смерти его сестры, а моей матери, Галины Андреевны, он понял, что я его единственный наследник, так как Бог не дал ему своих детей, и он по-своему привязался ко мне. Изредка звонил, интересовался учебой, планами, и вот он здесь.

Ну привет, племянник! – он повернулся ко мне. – Узнал старика?

Здравствуйте, Александр Андреевич! – я был смущен и неловко чувствовал себя, закованный в наручники предусмотрительным конвоиром.

Здравствуй, здравствуй! Замямлил, видите ли, он! Как перещелкать двенадцать бандитов, как куропаток, так тут он храбрец, а сейчас мямлит! Ты хоть понимаешь, Рэмбо занюханный, что тебя могли запросто прихлопнуть, и только чудо тебя спасло?! Ведь большая часть из них числилась во всесоюзном розыске, как убийцы, насильники и грабители. Каждый был по локоть в крови! Не знаю, как ты и вывернулся-то, главное, живой!

Это точно, Александр Андреевич, пока живой!

Не понял, Андрюша?

Так ведь, Александр Андреевич, главарь ушел, не нашли его среди убитых, хоть я его и подстрелил! Живуч оказался, сволочь! А с другой стороны, даже лучше, все ж у нас с ним свои теперь счеты, сколько раз он меня пытался убить, теперь моя очередь возвращать долги!

Ты это брось, Андрей! Не за этим я пришел тебя вытаскивать отсюда! В общем, как мне посоветовали умные головы, можем тебя направить хирургом в одну горячую точку, в так называемый «ограниченный контингент советских войск» по освобождению дружеского народа Афганистана от душманов, за которыми стоят империалисты Америки и Англии.

Что я должен там делать?

То же, что ты делал в горах Урала! Лечить солдат и немного воевать, сынок! Но теперь все на законных основаниях, имея за спиной своих друзей и могучую Родину, которая тебя вырастила и защищает.

Мне стало немного грустно от патриотической патетики старика генерала, который до сих пор еще жил в призрачном мире социализма, да и наручники, что врезались в запястья, начали беспокоить.

Ты же лейтенант запаса, медик, наконец! Я с нужными людьми уже договорился, тебя берут в бригаду ВДВ…

Хорошо! Я согласен! – перебил я дядю. – Что мне надо сделать, дать клятву, или подписку?

Не обижай, Андрюша, дядю! Я этого не заслужил! Понимаю, что ты зол на весь мир, но пойми и меня, не мог я тебя вытащить до суда! Просто не мог! Все газеты только и смаковали новость о крупнейшей бандитской разборке в горах Урала, и начать защищать тебя, это было бы то же самое, что играть с голодным тигром в его клетке. Да и «сверху» пришло указание… Вот сейчас все поутихло, и я перед тобой, с реальным планом на успех. Так что пиши заявление Добровольца в Афган, и на свободу с чистой совестью. Отслужишь два года и снова мы свою фамилию будем гордо нести.

Старик еще долго бы философствовал, но тут в дверь постучали, и подполковник Шубин, извинившись, внес поднос с чаем, а за ним лейтенант вкатил тележку с прибамбасами, начиная от запотевшего графинчика с водкой, бутербродов с икрой, ветчиной и заканчивая ломтиками деликатесной рыбы. Думаю, не одну посылку разбомбили они, прежде чем сообразить такой стол.

Попросил, все ж, освободить мои руки, так как они уже затекли. Подполковник кивнул лейтенанту, и тот, сбегав в приемную, вернулся с ключом и освободил меня от наручников. Присев рядом с дядькой, я принялся за трапезу, давно есть хотел.

Х Х Х

Удар из гранатомета встряхнул боевую машину, оглушив нас. Хлынувшая из бака соляра вспыхнула, густо задымив. Пламя быстро распространялось, охватывая БМД (боевая машина десанта – прим.автора). Я не помню, как вылез из люка, сказывалась контузия от разрыва. Вокруг все горело и взрывалось. Ребята, прячась за броню чадящих дымом и огнем танков и бронетранспортеров, садили очередь за очередью в «зеленку» (лес на склонах – прим.автора), где прятались душманы, или, как мы их называли, «духи». Тяжелые бронежилеты и боезапас делали молодых ребят неуклюжими, и снайперы легко подстреливали их, когда они делали перебежки. Пули как бумагу пробивали каску, разве что мозги потом не нужно было собирать. Все вокруг было усеяно убитыми солдатиками, у которых это был первый и последний бой.

Ле-жа-ть! – кричал я, но грохот боя заглушал меня.

Подобрав автомат у убитого молодого солдатика, так как мне, как военврачу положен «Макаров», я подполз к гусенице танка и выглянул. Мелькая между деревьями и поливая нашу колонну густым автоматным и пулеметным огнем, «духи» перебежками подбирались для последнего броска.

Вскоре пойдут в ход гранаты, и нам хана, не продержимся, задавят! – дыхнул мне в ухо наш сержант.

Сколько у тебя людей осталось во взводе?

Если наберется треть, то хорошо!

Собирай всех, и займите круговую оборону, да не забудьте собрать оружие и боеприпасы у убитых и тяжелораненых, а я пока загляну в соседний танк, что-то он и не горит, и не стреляет!

Товарищ лейтенант, осторожнее, как бы не подстрелили!

Как там, сержант: «Ничто нас не может вышибить из седла…». Занимайся, чем тебе приказано, а то поздно будет!

Есть! – он бросился собирать солдат, а я метнулся к танку, который застыл посреди колонны с направленным в сторону «зеленки» орудийным стволом.

Очередь взметнула перед лицом крошки камня и пыли, но я уже нырнул под днище бронетранспортера. Пули сюда тоже залетали, но бояться нужно было рикошета, поэтому я не стал засиживаться и, «вылетев», если это можно сказать про ползущего изо всех сил под огнем десантника, сразу же запрыгнул в открытый танковый люк механика-водителя. Ноги наткнулись на тело убитого. Протиснувшись, я пробрался к орудию, пытаясь не задеть то, что осталось от экипажа, когда внутри машины разорвался кумулятивный снаряд. Чудом танк не взлетел на воздух, а вот экипажу не повезло. Снаряд уже в стволе был, и я стал через прицел выискивать цель. Вот из-за валуна вырываются злые язычки крупнокалиберного пулемета «духов». Выстрел! Вылетает гильза, а на месте пулемета…тишина. Ствол снова хищно выискивает новую цель. Башня медленно поворачивается, нащупывая огневые точки. Осколочно-фугасный снаряд загнан в ствол и ждет лишь приказа, чтобы поразить цель.

Удар снаружи из гранатомета потряс машину, запахло дымом, но я был жив и мог сражаться, а все остальное мелочи. «Ага, вот вы где!» – кучка душманов, приближенная оптикой, возится с безоткатным орудием, пытаясь перенацелить его на меня. Выстрел! Взрыв подкинул орудие вверх, разметав «духов». Теперь уж все душманы сосредоточили огонь на моем танке, который неожиданно ожил и путает им карты. Щелканье пуль от очередей меня не беспокоило так, как разрывы гранат из гранатометов. Пора и честь знать, пока меня не поджарили в этой консервной банке. Срезав из танкового пулемета группу из 3-5 душманов, которые, прикрываясь дымом от горевшей техники, пытались прорваться к колонне, я, выбрав момент, когда дым на миг заслонил меня от врагов, вылетел из люка и, перекатившись по дороге, оказался за подбитым бронетранспортером.

Слава Богу, живы, товарищ лейтенант! – подполз ко мне сержант, окидывая меня взглядом, не ранен ли командир. У него же правую сторону лица залила кровь

Ранен?

Да нет, кожу осколком содрало! Заживет, как на собаке! Сильно Вы их разозлили, вот они всю колонну и закидали гранатами, да минами. Ребят побили всех, и раненый, и годных еще к бою.

Как?

Да мина, когда они прятались за машинами, рядом рванула, ну, и всех наповал! – прижавшись спиной к машине, он перезаряжал автомат, глаза его горели лихорадочным огнем. – Убьют нас здесь всех, лейтенант, осталось нас всего ничего, многие раненые, даже стрелять не могут, да и находятся все впереди колонны! А здесь нас всего двое! – скрипнул он зубами от бессилия.

С конца колонны сквозь дым мелькнули фигуры, прячась за горевшие машины, они перебежками приближались к нам. Толкнув сержанта, который набивал магазины патронами, я показал на них:

Как думаешь, «духи» или наши?

Нет, живых наших там уже нет, я всех привел сюда!

Ну, значит нам пора встречать гостей, жаль только гранат маловато! – я подкинул оставшиеся две «феньки» (граната Ф-1 – прим.автора).

Да у меня четыре!

Отлично! Разогни усики и приготовься! По команде бросаем гранаты, а оставшихся добиваем из автоматов.

Душманы быстро приближались, когда до них осталось метров сорок, мы метнули одну за другой четыре гранаты, и тут же, после взрывов, открыли автоматный огонь. Огрызнувшись короткими очередями, оставшиеся в живых, прячась за машинами, исчезли в дыму, оставив убитых и раненых. Впереди колонны, где держали оборону оставшиеся солдаты тоже загрохотали разрывы гранат и автоматные очереди.

Перебираемся к ребятам! – приказал я сержанту.

Да с ними лейтенант Мокроусов из второго взвода, я же был там в начале боя.

Пошли, сержант! Вместе и воевать, и умирать веселее! – пошутил я, заметив, что тот заметно приуныл, но пытается держаться.

Неужели «вертушки» нас не поддержат? – он посмотрел на меня с надеждой, как будто от меня зависело, выручат или нет нас вертолеты.

Откуда мы могли знать, что первыми подорвали штабной автобус, где находилась рация, уничтожив командиров и связь, а уж затем прошлись по всей колонне. Да и сил у командования сейчас не было, все было брошено на Кандагар, а наша колонна, уже разгромленная и уничтоженная, не представляла ценности. Прикрывали и спасали живых, а тут жалкая кучка десантников…

Давай, сержант, собирать ребят! Будем прорываться, а то мы здесь, как прыщ на голой ж…, быстро перестреляют!

Мы перебежками приближались к голове колонны, где держали оборону оставшиеся солдаты.

Лейтенант! Товарищ лейтенант! – кто-то позвал меня из-под бронетранспортера.

Пригнувшись, я заглянул:

Тараторкин? – узнал я чумазого закопченного солдата.

Не ходите туда, товарищ лейтенант, там никого нет в живых, забросали гранатами, а раненых добили! Горло, как баранам, перерезали, гады!

Ты-то как уцелел?

А меня лейтенант Мокроусов послал за боеприпасами, так как я один остался не раненый… Вот так и остался живой!

А где оружие и боеприпасы, за которыми тебя посылали?

Да вот, в вещмешке! Гранат штук двадцать, да поди столько же магазинов. Патронов так насыпал из «ушка», чтобы донести можно было!

Сержант, возьмите часть гранат и магазинов к автомату!

Есть! – он быстро рассовал по карманам и в «разгрузку» гранаты и магазины. Перезарядил автомат.

Я тоже не отставал от него, зная, что от запасов боеприпасов зависит жизнь. Стрельба затихала. Скоро «духи» начнут шерстить колонну и нас неизбежно обнаружат. Пора уходить в горы. Поглядев по сторонам, мы скатились с дороги в кювет и, перейдя его, углубились в лес, так называемую «зеленку», который густо покрыл подножие гор. Мы поднимались молча, стараясь сберечь силы, ступая аккуратно, след в след. Это привычка десантников, действующих в боевой обстановке, так как если подорвется на мине, то один, да и по следу трудно определить один прошел человек, или взвод. Я шел впереди, с автоматом наизготовку, вглядываясь в чужой лес, прислушиваясь к звукам. Чувство опасности поднималось во мне, как в те дни на горе Горбатой. Но откуда она грозит? Стоп! Вот оно… След недавно прошедшего здесь человека! Бойцы его, конечно, не заметили бы. Хотя раздавленный на камне стебелек травы на ощупь был свежий, не подвядший. Вот чья-то нога содрала лишайник на камне, дальше сломанная ветка кустарника, слом был свежий, еще не подсох, да и листья только-только начали подвяливаться. Я знаком показал ребятам, чтобы они залегли за валуны, и, приготовив нож, кошачьим шагом стал обходить то место, куда вели следы. Вскоре из-за скалы стали слышны какие-то звуки, то ли плач, то ли причитанья, прерываемые гортанными голосами «духов». Убедившись, что меня никто не заметил, я осторожно выглянул – в двух метрах от меня стоит душман и с интересом смотрит, как двое его друзей насилуют нашу медсестру. Это ее плач я и услышал. Не выдержав, я одним прыжком подлетел к часовому и, зажав рот, вонзил ему под левую лопатку кинжал. Волосатый рот у него раскрылся в беззвучном крике, тело конвульсивно дернулось, и он, захрипев, обмяк. Выдернув из тела нож, я направился к «духам», которые наслаждались девушкой и ничего не замечали. Стрелять я в них не мог, так как мог попасть в медсестру, да и выстрелы привлекут внимание других душманов, что мне бы не хотелось. Ступая неслышно, я уже был в шагах пяти от них, когда один из них, что держал руки медсестры, увидел меня:

Шурави!!! – его руки метнулись к автомату, лежащему недалеко от него, но так и не дотянулись.

Кинжал, который я метнул, пронзил сердце насильника. Второй уже поднялся с девушки и, видя, что до автоматов ему не добраться, подтянув шаровары, вытащил из-за голенища обоюдоострый нож. С угрожающим видом он напрыгивал на меня, стараясь поразить лезвием. Он, по-видимому, догадался, почему я не стреляю, и поэтому действовал с присущей афганцам наглостью, порожденной фанатизмом. Ударом ноги я выбил у него нож, но и сам потерял равновесие на каменистой местности. Он прыгнул и схватил меня за горло, мужик оказался жилистым, и я сразу не смог его скинуть с себя. Ухватив его тоже за горло и чувствуя, что теряю сознание без доступа воздуха, я ударил его каблуками по почкам. Удар был силен, да еще сделанный от всей души, руки у него ослабли, и тут я его вырубил, ударив ладонями по ушам. Схватившись за свои уши, он скатился с меня. Сняв с убитого ремень, я туго связал стонущего «духа», потирая свою шею, уж крепко схватил меня за нее душман.

Девушка, стараясь прикрыться руками, стояла, прижавшись к скале. Кровь текла у нее из носа, под глазом наливалась гематома, синяки были и на теле, на пышной груди.

Спасибо, лейтенант! – всхлипнула она, опустив покрасневшее лицо.

Не за что! – буркнул я, потирая шею, собирая ее разбросанную одежду. – Одевайся, пора уходить! – я подал ей одежду, которую еще можно было одеть. Прижав ее к себе, как бы прикрываясь, она попросила меня отвернуться. – Да я и не смотрю! – хотя, если честно, смотрел краем глаза, а другим выискивал опасность.

Все, я готова!

Ну, тогда пошли!

Подождите минутку! – она подняла нож, который я выбил у душмана, и подошла к пленному, который уже очухался и смотрел на нас с ненавистью. – Это тебе за Галину! – и, зажмурившись, она полоснула его лезвием по горлу.

Кровь фонтаном брызнула ей на руки, и она, выронив нож, побежала к скале, где ее вырвало. В перерывах между спазмами, она, плача рассказывала о том, как она со старшей медсестрой пряталась во время боя за машинами в кювете. Как «духи», подкравшись сзади, захватили их. Во время борьбы с ними Галина застрелила одного душмана из своего пистолета, тогда этот полоснул ей по горлу ножом, потом, добив раненых, они притащили ее сюда.

Ладно, успокойся, пошли отсюда, а то меня ребята ждут! – и мы направились к месту, где ждали сержант и Тараторкин.

Вот это фокус! – причмокнул от удивления мой солдатик.

Отставить! У кого есть тельник? Девушке надо переодеться!

Сержант, сняв с себя тельняшку, подал ее медсестре.

Извини, сестренка, что есть! Дойдем до воды, могу сам постирать. Все чистое в машине осталось!

В тельнике сержанта она оказалась как в платье. Не оскудела земля русская на гренадеров. Вскоре мы отправились выше, удаляясь от дороги все дальше и дальше.

Товарищ лейтенант! А как же мы к своим выйдем? – поравнявшись со мной спросил Тараторкин, время от времени поправляя сползающий с плеч вещмешок.

Ты забыл, солдат, что дорога постоянно петляет, вот мы и напрямик выйдем к ней, а вот там – я показал ему на виднеющуюся в километрах пяти гору. – должен стоять, судя по карте, наш блокпост. А значит, там и рация, и питание, и наши! Да подтяни ты, мать твою…лямки, наконец! И идти надо след в след! – взорвался я, видя, как он вновь поправляет спадающую лямку.

Он испуганно глянул на меня, так как редко я кричал на солдат, и, отстав, пошел за сержантом с обиженным лицом, подгоняя лямки рюкзака. К вечеру в горах похолодало, и мы стали искать безопасное место для ночлега. Вскоре сержант разыскал небольшую пещерку, которая укрыла нас от посторонних глаз. Заготовив сушняка на всю ночь, мы заложили вход камнями и развели небольшой костер. Дыма было немного, и он почти весь уходил сквозь щели в камнях. От жара костра и усталости всех разморило, и вскоре мы уже спали. Под утро я проснулся от шума. Вскочив, увидел Тараторкина, который ладонью вытирал сочившуюся из носа кровь. Рядом с ним стоял сержант и замахивался своей «кувалдой» для нового удара. В углу сидела девушка и тихо плакала.

Отставить, сержант! Доложите, что случилось!

Да, вот эта сука, обидел сестренку! У, душман проклятый! – вновь замахнулся он на пакостника, когда тот попытался что-то промычать в оправдание. – Полез к ней ночью, ладно я проснулся! Ей, бедной, и так вчера досталось! А тут еще эта сволочь!

Видно было, что сержант кипит от ярости, и только мое присутствие сдерживает его от самосуда.

Тараторкин! Как ты мог?..

Ей богу, товарищ лейтенант, спросонья это я! Сон приснился, деревня моя… Не хотел я обижать сестренку!

Зато я тебя сейчас снова обижу! – вновь замахнулся сержант.

Отставить, я сказал! – прикрикнул я, заметив, что Тараторкин от ужаса весь сжался и прикрылся руками. – Пятнадцать суток ареста! Как придем в расположение части, сразу же на «Губу»! Повторите приказ, рядовой Тараторкин! – решив положить конец этому происшествию, я сразу же наказал, может быть и слишком, но зато остудит пыл у Дон Жуана.

Перекусив консервами, мы вышли еще до рассвета. Всю дорогу Тараторкин плелся сзади, изредка шмыгая распухшим носом. Сержант тоже был недоволен, так как считал, что я пожалел этого хлюпика. Ничего, он еще разберется с ним в части, когда тот выйдет с «губы». Уж он узнает, как лезти к девушке, когда она этого не хочет!

Только к вечеру мы добрались до блокпоста, дорога в горах всегда в десять раз длиннее. Кажется, вот она, гора, рядом, а идешь до нее чуть ли не весь день, обходя длинные расщелины, осыпи. Ищешь брод через бурные горные ручьи или проходы через густые заросли колючей ежевики.

Еще издали мы услышали, что возле блокпоста идет бой. Сухо трещали автоматы, гулко стучал крупнокалиберный пулемет, изредка раздавались взрывы гранат. Неужели мы опоздали, и душманы уничтожают нашу надежду выбраться отсюда живыми?!! Оставив девушку и Тараторкина в укрытии, мы с сержантом отправились в разведку. Вскоре заметили группу «духов», которые, рассредоточившись за валунами, обстреливали блокпост из автоматов и гранатометов. Я насчитал их не более десятка, которые беспокоили активным огнем, наверняка остальные подбираются с другой стороны. Видно и наш командир считал так же, и держал под наблюдением свой тыл, и как только другая, более многочисленная группа попыталась приблизиться сзади, шквальный огонь из нескольких пулеметов положил ее всю. Лишь часть успела укрыться среди камней, но и ей не удавалось поднять головы.

Увидев, что захватить блокпост не удалось, и почти весь отряд погиб, «духи», прикрывая огнем друг друга, стали отходить в нашу сторону. Четверо из нах направлялись как раз на нас с сержантом. Пройти они должны были между двух небольших скал, на которых мы, разделившись с сержантом, и притаились. Вскоре зашуршали камни, и показались трое душманов, запыленные, потные бородатые лица азиатов пылали мщением и злостью.

Ассалям айлекум! – поприветствовал я их, приподнявшись на колене.

И когда они недоуменно повернулись в мою сторону, мы с сержантом срезали их короткими очередями. Улыбающийся сержант стал спускаться со скалы, как вдруг за его спиной появился четвертый душман с автоматом наготове. Видно, он отстал, а услышав выстрелы, забрался на скалу с другой стороны.