Мандала распада

Глава 8. Разрыв

(Бурятия, декабрь 1998 года)

Артём стоял на пороге, в руке – камень с дыркой, в груди – пустота. Дом пахнул затхлостью и ладаном. Мать сидела за столом, перебирая фотоальбом. На столе лежал алый шарф Лиды, сложенный в идеальный квадрат.

– Где ты был? – спросила она, не поднимая глаз.

– В тайге, – ответил он, но мать уже листала страницы. На снимке Лида смеялась, обнимая плюшевого медведя.

– Она бы не убежала, если б ты был рядом.

Артём сглотнул ком в горле. За окном завыл ветер, будто повторяя: «Если б.… если б.…»

Школа встретила его шепотами. «Сумасшедший», «видит мертвых», «лама его проклял». На уроке геометрии Артём вывел на полях тетради спираль. Учительница крикнула:

– Гринев! К доске!

Он подошёл, но вместо формулы увидел в окне Лиду. Она махала рукой, её палец указывал на лес. Мел выпал из его пальцев, расколовшись на пять частей – пять элементов сансары.

– Вон! – учительница ткнула в дверь. – Пока не научишься жить в реальности!

Доржо пришёл ночью. Артём сидел на крыше, глядя, как луна отражается в дырке камня.

– Ты пытаешься убежать от себя, – сказал лама, бросая ему чётки. – Считай бусины, когда голос страха заглушит разум.

Артём поднял чётки. 107 бусин из якайской кости, на 108-й месте – пустота.

– Где последняя?

– Её забрала Лида. – Доржо тронул его лоб. – Когда найдёшь замену, обретёшь покой.

Ветер заиграл с чётками, заставив бусины стучать, как костяшки домино.

Утром мать разбила чашку. Артём замер, услышав звон – тот самый, что предшествовал падению флагштока. Время замедлилось:

…осколки летят к её босым ногам… кровь на полу… крик…

Он рванул вперёд, схватив мать за руку. Чётки на его запястье звонко ударили по полу.

– Ты… ты видишь? – прошептала мать, дрожа.

– Вижу, – он поднял чётки. Первая бусина была в трещинах, как его судьба.

Перед уходом Доржо оставил на столе свиток:

«Сансара – не круг, а спираль. Каждый виток – шанс завязать узел или развязать».

Артём развернул свиток. Внутри лежал чёрный песок и волос Лиды, связанный в узел. Он насыпал песок на пол, создав мандалу, и положил в центр волос. Чётки на его руке дрогнули, 107 бусин замерцали, как звёзды.

Ночью мать нашла его спящим на полу среди рассыпанного песка. На стене тень от чёток рисовала дату: 22.07.2025.

Глава 9. Шрамы

(Чита, 2005 год)

Артём стоял на берегу Байкала, сжимая в руке мешочек с песком. Зёрна светились голубым – бета-распад монацита нарушал локальное время, как Доржо объяснял в детстве: «Каждая песчинка – атомарное колесо сансары. Распадаясь, она рождает новые миры». Мать подошла тихо, её тень легла на воду, как трещина.

– В Чите… – начал он, но она перебила:

– Ты бежишь от грузовика, но он везде. – Она положила руку на его чётки. – Этот песок видел тысячу штормов. Пусть напоминает: волны всегда возвращаются.

Позже, в поезде, он развязал мешочек. Зёрна светились голубым – монацит, радиоактивный минерал. «Защита или проклятие?» – подумал он, ещё не зная, что этот песок позже найдётся в трещинах реактора.

Поезд привёз его на вокзал, пахнущий ржавой водой и углём. Чита встретила Артёма серым небом и бетонными многоэтажками, похожими на гигантские мандалы, нарисованные пьяным богом. В кармане – камень с дыркой и чётки Доржо. Мать, провожая, сказала: «Начни всё сначала». Но когда он вышел из вагона, ветер донёс до него обрывок молитвы из прошлого: «Ом мани падме хум».

Он снял комнату в общаге, где обои отклеивались, как старая кожа. На стене – трещина в форме спирали.

На лекциях по сопромату Артём выводил формулы, словно заклинания. Профессор хвалил его: «У вас аналитический ум!» Но ум был занят другим – он считал бусины на чётках под партой, чтобы заглушить голоса.

Однокурсник Сергей, с лицом, как у Лидиного плюшевого медведя, спросил:

– Ты всё время что-то шепчешь. Молитвы?

– Расчёты, – солгал Артём.

– А я вот верю: если перед экзаменом трижды плюнуть через левое плечо…

Артём не слушал. В окне аудитории мелькнула тень грузовика.

Они шли через пути, сокращая путь до общаги. Сергей смеялся:

– Вчера так нажрался, что чуть под поезд не попал!

Артём вдруг остановился. Время замедлилось:

…гудок тепловоза… треск костей… алый шарф, обмотанный вокруг шпалы…

– Не иди, – выдохнул он.

– Чего? – Сергей шагнул на рельсы.

– Сойди. Сейчас.

Однокурсник фыркнул, но послушался. Через пять секунд состав пронёсся, срывая кепку с головы Сергея.

– Ты как узнал?!

Артём молчал. В ушах звенело, будто он сам стоял на рельсах.

В ту ночь он проснулся от крика. В комнате никого не было, но на столе лежала разбитая пивная бутылка. В осколках он увидел:

– Сергея, лежащего в крови на рельсах.

– Себя, стоящего над ним с чётками в руках.

– Доржо, стирающего песочную мандалу со словами: «Ты не спас, а украл смерть».

Артём схватил камень с дыркой и бросил в зеркало. Отражение рассыпалось, но голос Доржо прошептал: «Карма не прощает долгов».

Однокурсник Сергей погиб – его сбила машина. В осколках разбитой бутылки Артём увидел радиоактивный след – голубую спираль, идентичную трещинам на монаците. Теперь он понимал: его дар работал как счётчик Гейгера для кармы. На асфальте он разглядел след шины, закрученный в спираль. В кармане камень с дыркой нагрелся, словно впитывая солнце, которого не было.

Вернувшись в комнату, Артём нарисовал на стене чёрной ручкой дату: 22.07.2025. Трещина-спираль делила её пополам, как дорога, на которой он отказался стать Богом.

Глава 10. Инженер

(Чита, 2010 год)

Трансформаторная будка гудела, как монастырский гонг. Артём щупал тыльной стороной ладони кабель – старый, с потрескавшейся изоляцией. На корпусе трансформатора ржавела табличка: «22.07.2005». Чётки Доржо на запястье зашелестели, 107 бусин напоминая о недовоплощённых жизнях.

– Гринев! – прораб тыкал пальцем в схему. – Переноси розетки в бытовку. Хватит шаманить!

Артём кивнул, но в мыслях уже видел: …искры… запах горелой пластмассы… языки пламени, лижущие брезент…

За обедом он намеренно опрокинул термос с чаем на распределительный щит. Коллеги заорали, но Артём смотрел, как вода стекает по трещине в форме спирали:

– Здесь будет замыкание. Через два часа.

– Ты электрик или экстрасенс? – засмеялся монтажник Петрович.

Артём поднял обгоревший кусок изоляции, найденный утром. На нём чётко читалось: «Ом» – будто кто-то выжег мантру.

Видение настигло его у бетономешалки. Время замедлилось:

…вспышка в будке… крик "Горим!"… люди, мечущиеся как цикад в банке… алый шарф в дыму…

Он рванул к трансформатору, сбивая замок ломом. Внутри – перекрученные провода, пахнущие озоновой смертью.

– Вырубайте рубильник! – закричал он, хватая огнетушитель. Где-то сзади Петрович орал:

– С ума сошёл! Там же 380 вольт!

Первый язык пламени лизнул кабель. Артём нажал на рычаг, обжигая ладонь.

Когда дым рассеялся, все увидели: огнетушительная пена покрыла пол будки, как снег в Бурятии. Артём сидел, прижимая обожжённую руку к груди. В горле стоял вкус пепла.

– Как ты… – начал прораб, но Артём перебил:

– Проверьте проводку на объекте. И купите новые огнетушители.

В дыму у забора мелькнул силуэт. Алый шарф, золотистый песок в ладони… Он бросился вперёд, но наткнулся на Ольгу – инженера из смежного отдела. Её рыжие волосы смешались с пламенем в его памяти.

Вечером в медпункте врач обрабатывал ожог:

– Похоже на цифры – 22.07? – тот провёл пальцем по шраму.

Артём одёрнул руку:

– Дата моей свадьбы.

Он солгал, зная: это день, когда сансара раздавит его, как грузовик Лиду.

Он вышел на крышу, сжимая в кармане камень с дыркой. Сквозь отверстие увидел:

– Себя в свинцовом костюме у реактора.

– Ольгу, протягивающую сына сквозь пламя.

– Тень Доржо, стирающую пепел Лиды с ладоней.

Снизу донёсся смех рабочих. Один из них крикнул:

– Эй, ясновидец! А когда конец света?

Артём разжал ладонь. На обожжённой коже выступила дата: 22.07.2025.

Ночью он проснулся от запаха гари. Но это горела не стройка – в зеркале дымилась его собственная тень, повторяя беззвучно: "Сансара замкнулась".

Цепная реакция сансары

Глава 11. Ольга

Полуденное солнце плавило асфальт, превращая стройплощадку в гигантскую сковородку. Бетономешалки выли на низких тонах, а воздух гудел от ударов кувалд по арматуре. Артём, пригнувшись у распределительного щита, щупал провода тыльной стороной ладони. На запястье болтались чётки Доржо – 37-я бусина, треснутая ещё в день смерти Лиды, звенела при каждом движении.

– Вы Гринев? – Голос прозвучал резко, как треск трансформатора.

Артём поднял голову. Перед ним стояла женщина в бежевом костюме, с рыжими волосами, собранными в тугой пучок. Её каблуки вязли в гравии, словно брошенные якоря.

– Прораб говорит, вы как-то… предугадали замыкание. Словно видите сквозь бетон. – Она перехватила его взгляд, зелёные глаза сузились.

– Просто опыт, – буркнул Артём, снова наклонившись к проводам.

Ольга шагнула ближе, папка с чертежами прижата к груди.

– А шрам на руке? – Она указала на спираль, выжженную на его запястье. – Это… буддийское что-то?

Артём резко одёрнул рукав. Ветер рванул с Байкала, сорвав с её папки лист. Бумага метнулась к трансформатору, зацепившись за ржавую арматуру.

Лист трепетал на ветру, обнажая линии электропроводки. Артём потянулся, и время замедлилось: сквозь сетку проводов проступила тень грузовика с крыльями на брезенте. Того самого, что раздавил Лиду.

– Боитесь, что ветер унесёт? – Ольга стояла в метре, руки на бёдрах. – Или там секреты?

Артём сорвал лист. Бумага дрожала в его пальцах, как живая. Карандаш из кармана сам выскользнул, будто влекомый невидимой силой. Он перевернул чертёж и начал рисовать – линии сплетались в спираль, в центре зияла точка, словно дыра в камне из детства.

10 лет не касался песка… Почему сейчас? – Артём сжал карандаш так, что дерево треснуло.

– Вы… рисуете? – Ольга выхватила лист. Её зрачки расширились, будто она увидела не схему, а портал в иной мир.

Артём молчал. Пальцы были в серой пыли, как тогда, когда Доржо учил его сыпать мандалы. Гудок грузовика прорезал воздух – на брезенте кузова колыхался силуэт крыльев.

– Вы сектант? – она отодвинула чертёж, будто он был заражён.

Артём посмотрел на её живот (уже зная о зародыше внутри):

– Нет. Но если Бог существует, он живёт в атомах.

Ольга ушла, аккуратно сложив лист в сумку. Артём смотрел ей вслед, пока тень грузовика не поглотила её фигуру.

В бытовке пахло маслом и потом. Артём мыл руки, наблюдая, как чёрные струи воды рисуют на полу спираль.

«Мандала – это не рисунок. Это карта ума», – эхом отозвался голос Доржо.

Стук в дверь. Ольга стояла на пороге с двумя кружками кофе.

– Объясните этот рисунок, – она протянула лист. Спираль теперь была обведена красным маркером.

– Я же сказал – случайность, – он оттолкнул кружку.

Она ушла, но через щель в двери Артём увидел: она бережно спрятала чертёж в папку.

Доставая камень с дыркой, он приставил его к глазу. Сквозь отверстие проступило: Ольга качала малыша с глазами цвета тайги, а на стене за ними трещины складывались в мандалу.

– Максим… – прошептал Артём, не зная, откуда взялось это имя.

Где-то за периметром стройки взревел грузовик. Крылья на брезенте взметнулись, будто приглашая в погоню.

Ольга открыла ноутбук, вбивая в поиск: «психосоматика, пророчества, шизофрения». На экране мелькали статьи о массовой истерии и квантовой физике.

– Бред, – прошептала она, но дрожь в руках выдавала её. В глубине души она знала: даты в блокноте Артёма совпадали с авариями на стройках с точностью до дня.

Озеро Кенон

Артём сидел на берегу озера, перебирая чётки. Ветер гнал волны, оставляя на песке узоры, похожие на трещины из его видений.

– Ты снова здесь прячешься? – Ольга села рядом, завернувшись в шаль.

Он не ответил, сжимая камень с дыркой. Сквозь отверстие виднелся закат, расколотый на сотни осколков.

– Доржо говорит, я должен принять сансару. Но как принять то, что убивает?

Ольга взяла его руку, заметив следы крови на платке.

– Ты не один, – прошептала она. – Даже если весь мир треснет, я.…

Он резко обернулся, и их взгляды встретились. В её глазах не было страха – только упрямство, с которым она годами строила мосты через его пропасти.

Позже, возвращаясь через пустырь, она вдруг сказала:

– Лида… Она была бы горда. Ты борешься, как тогда, когда спасал её.

Артём остановился. Впервые за годы кто-то назвал это борьбой, а не безумием.

Глава 12. Беременность

Дождь барабанил по карнизу, будто торопясь вымыть город из памяти. Ольга сидела на краю ванны, сжимая тест так, что пластик трещал. Две полоски алели, как порезы на бледной бумаге. Артём застыл в дверном проёме, капли дождя стекали с куртки на линолеум, пахнущий сыростью и сталью. На запястье болтались чётки – треснутая 37-я бусина звенела при каждом шаге.

– Ты же говорил, что не хочешь детей. Но это… – её голос дрогнул, словно оборвался на полуслове.

Он не ответил. В луже у её ног свет лампы преломился, превратив воду в спираль. Сквозь завитки он увидел:

Новорождённый с зелёными глазами Ольги.

Мальчик лет трёх, рисующий мелком спираль на асфальте.

Свежая могила с датой: 22.07.2023.

Внутренний монолог Артёма:

Не сон. Трещина в будущем. Это не просто картинка, это… квантовый отпечаток, наиболее вероятный путь, застывший в миллисекундах будущего. И я его чувствую, как радиацию – невидимую, но разрушающую. Зерно, которое прорастёт смертью.

Артём выхватил из кармана камень с дыркой, будто это пистолет. Прижал к глазу. Сквозь отверстие, словно через прицел, проступило:

Максим в семь лет. Больничная койка. На груди – чёрный песок, высыпавшийся из свинцового контейнера.

Его собственное отражение в зеркале 2023 года: седина у висков, шрам-спираль на шее, как петля.

– Мы не можем его оставить, – голос Артёма звучал как скрип ржавых петель.

Ольга вскочила, лицо исказилось:

– Ты… ты даже не спросил, чего хочу я! Ты программируешь это своими видениями! Обрекаешь его!

Она швырнула тест в раковину. Пластик отскочил, упав в спиральную лужу.

Ольга рванулась к столу, схватила чертёж «Северного моста».

– Ты спасаешь тысячи на работе, но собственного ребёнка называешь ошибкой?! – она ткнула пальцем в схему, будто это обвинительный акт.

Артём подошёл, провёл ногтем по углу чертежа. Под слоем расчётов проступила дата: 2023.

– Он умрёт здесь. В этом году. В этом месте.

Бумага рванулась с треском. Обрывки упали на пол, выстроившись в спираль.

– Ты сломался, – прошептала Ольга. – Твои «видения» – просто страх. Твой безумный страх!

Артём замахнулся камнем, как пращой. Зеркало взорвалось осколками, и в каждом – отразилась могила 2023.

– Уходи. Или я сама стану твоим проклятием.

Он выбежал под ливень. Лужи на асфальте пульсировали, повторяя узор мандалы. Сорвал с чёток 37-ю бусину – трещина разрезала её пополам. Швырнул в воду.

Ольга прижала к груди обрывок чертежа. Красный кружок вокруг «2023» расплылся от слёз, как кровь. В разбитом зеркале её отражение дробилось на десятки лиц – мать, вдова, жертва.

После ссоры Артём пришел к Доржо.

Старик разлил тушь для ритуальной мандалы, чёрные капли поползли по дате «1986».

– Я переписал отчёты по Чернобылю, – голос его дрожал. – Думал, задержу распад на сутки. Но радиация уже была в них. В молоке, что пила дочь. В воздухе, которым дышала жена. Каждое предвидение – это взгляд в бездну вероятностей, и бездна смотрит в ответ, меняя смотрящего.

Он схватил Артёма за руку:

– Ты спасаешь сына – убиваешь его душу. Сансара требует плату за каждую украденную секунду. E=Karma². Энергия взрыва равна квадрату невыплаченных долгов.

Артём прижал камень к виску. Сквозь отверстие проступило: Доржо в защитном костюме чертит сложную диаграмму монацитовым песком у четвёртого энергоблока Чернобыля. Ветер сносил узор, но учитель шептал формулы на санскрите, что-то о циклах и распаде.

– Ты переписываешь прошлое, как глупый монах, – сказал Доржо, внезапно появившись в дверях. – Он хотел остановить реку, построив плотину из чёток. Но вода нашла трещины. Тогда стал бросать в поток зёрна, меняя русло. Сегодня эта река зовётся Припятью.

Артём сжал камень так, что трещины впились в ладонь:

– Значит, всё бесполезно?

– Нет. Значит, каждое зерно – выбор. Но урожай соберёт сансара.

Ольга сидела на кухне, сжимая в руках УЗ-снимок. Тёплый свет лампы падал на чёрно-белое пятно – будущего Максима, уже обречённого по пророчеству. «А если он прав? – думала она, глядя на спираль трещины в потолке. – Если наш сын…» Она резко встала, опрокинув чашку. Чай растёкся по столу, повторяя контуры Байкала на карте в гостиной.

– Нет, – прошептала она, вытирая лужу. – Это просто страх. Его страх.

Глава 13. Свадьба-мандала

ЗАГС, поздний вечер.

Дождь стучал по разбитому окну, оставляя на полу блики, словно рваные лоскуты тьмы. Артём и Ольга стояли у двери, как два случайных прохожих, застигнутых ливнем. На ней – простое платье без фаты, на нём – мятная рубашка, пахнущая машинным маслом. В руках – справки, подписанные за минуту до закрытия. Сотрудница ЗАГСа, щурясь через очки, протянула кольца.

– Ты уверен? – Ольга не поднимала глаз. – Это не спасёт его.

– Но спасёт нас. Хотя бы сейчас.

Артём взял кольцо. Взгляд скользнул по настенным часам: стрелки застыли на случайном времени.

Пустая квартира после церемонии.

Бутылка дешёвого шампанского пылилась на столе, нераспечатанная. Вместо одной из спиц – зияла глубокая трещина, словно от удара. Доржо говорил, что такая трещина символизирует разорванную карму, насильственное вмешательство в естественный ход событий, которое создаёт непредсказуемый отголосок в будущем. Ольга коснулась его, и холод металла обжёг пальцы.

– Это… чтобы напоминать о цикле? Или о том, что его можно сломать? – спросила она, заметив в отблеске тень: мальчик лет трёх, сидящий в центре мандалы.

– Чтобы помнить, что выход есть. Даже если он ведёт в ад.

Она надела кулон. Металл прилип к коже, как проклятие.

Ольга спала, сжимая кулон в кулаке. Артём ворочался, рубашка прилипла к спине от пота. Во сне он видел:

Мальчик в центре мандалы из чёрного песка. Его голос звенел, как разбитое стекло: «Папа, ты опоздал». Стены комнаты трескались, из щелей сочилась радиоактивная пыль, оседая на губах горьким привкусом урана.

Он проснулся с криком. Кровь стекала из носа на подушку, оставляя спираль – точь-в-точь как на песке у Доржо.

Ольга застала его за стиркой окровавленной рубашки. На столе лежал камень с дыркой, его трещины слабо, неравномерно пульсировали голубым светом, словно дыша нестабильной реальностью.

– Опять кровь? – её голос дрогнул. – Может, хватит играть в пророка?

– Это не игра. – Артём вытер лицо. – Каждый раз, когда я вижу его, теряю часть себя. Но остановиться не могу.

Ольга сорвала кулон, швырнула в раковину. Металл зашипел, прожёг эмаль.

Артём поднял кулон. В трещине вместо спицы проступила дата: 22.07.2025. За окном прогрохотал грузовик, брезент на кузове колыхался, как крылья демона.

Артём прижал камень к виску. Сквозь дырку увидел: себя у могилы, сжимающего обручальное кольцо.

Доржо чертит мандалу на полу, смешивая песок из Бурятии с чёрной пылью. Пламя свечи вспыхивает зелёным:

– Этот песок – прах тех, кто пытался обмануть сансару. Теперь он будет твоим щитом и петлёй.

В дыму возникает реактор «Анатолия», трещины на нём повторяют спираль Максима. Доржо бросает горсть песка в огонь:

– Гаруда клюёт свои крылья, чтобы родиться в пепле. Но ты не птица, Артём. Ты – искра, которая подожжёт мир.

Глава 14. Обман

Лампа под потолком мигала, отбрасывая мерцающие тени на стопки чертежей. Артём сидел за столом, вдавливая синий карандаш в бумагу. Перед ним лежали поддельные медицинские справки – «хроническая болезнь лёгких из-за промышленной пыли». Его пальцы дрожали, когда он выводил подпись главврача.

«Переведут на объект “Рассвет” – там нет кранов, бетонных плит, этой чёртовой пыли… Максим будет в безопасности. Хотя бы там», – думал он, но голос Доржо отозвался в памяти: «Бегство – это ещё один виток колеса, Артём».

За окном завыл ветер, принося запах влажного песка с берега реки. Где-то в темноте скрипели тросы подъёмного крана.

Артём достал камень с дыркой, прижал его к документу. Трещины на камне слабо засветились – не от радиации, а от его страха, густого, как смог.

Видение:

Максим, пять лет, строит замок из песка на площадке у объекта “Рассвет”. Внезапно трос крана лопается. Металлическая стрела рушится, вздымая облако пыли. Земля трескается, песочница проваливается в чёрную бездну. Артём видел не просто картинку, а схлопывающуюся волновую функцию вероятности, где гибель сына – пик этой функции. «Папа!» – крик сына тонет в грохоте.

Артём дёрнулся, выронив камень. Кровь хлынула из носа – результат перегрузки его "квантового сенсора" – капли упали на справку, растекаясь в очертания Читы – кривые улицы, река, их дом.

Ольга стояла у окна, сжимая в руках испачканный кровью документ. На обороте, среди чертежей фундамента, Артём машинально нарисовал спираль – как будто искал в ней спасение.

– Ты стал чужим, – её голос звучал холодно, как металл. – Как тот монах из твоих рассказов. Даже ложь свою украшаешь узорами.

Артём попытался выхватить бумагу, но она отстранилась:

– Это не узоры. Это… попытка всё удержать.

Она ткнула пальцем в кровавое пятно, превратившее Читу в кляксу:

– Удержать? Или ты сам превратился в ту пыль, что нас душит?

Через неделю Артёма перевели на «Рассвет» – тихий объект на окраине, где строили лишь малоэтажные дома. Но на въезде его ждал грузовик с потрёпанным брезентом. Тень от ткани колыхалась, сливаясь с трещиной в камне, – те же крылья, что преследовали его с детства.

В кармане завибрировал телефон:

SMS от Ольги: «Ты сбежал от кранов. Но трещины-то внутри тебя».

Голос Доржо звучит из пустоты:

– Сансара пишет одни и те же иероглифы на песке и стали. Твой сын – её перо.

Артём проводит пальцем по спирали – на столе остаётся кровавый след.

Артём листал отчёты в архиве ТЭЦ. Между страниц выпала пожелтевшая вырезка: «Черниговский: радиация как инструмент познания». На фото – мужчина в защитном костюме, за ним силуэт девочки с чёрными косами. В тексте мелькнула фраза: «Профессор Черниговский предполагал, что определенные изотопы могут служить 'ключами' к скрытым измерениям или временным слоям, позволяя считывать эхо грядущих событий».

– Знакомое лицо? – Прораб указал на ребёнка. – Говорят, дочь его теперь в Питере крутится. Что-то с реакторами делает, продолжает дело отца, видать. А отец-то его, Черниговский, на каком-то секретном объекте погиб, говорили, взрыв был, и всё списали на халатность. Но ходили слухи, что там государство что-то мутило, и он им мешал. Говорят, какой-то Крутов курировал этот проект в 80-х, шишка из Москвы. Жёсткий был мужик, говорят.

Артём сухо кивнул, но в кармане сжал камень с дыркой. Сквозь отверстие мелькнуло: Елена в лаборатории, её руки в перчатках с трезубцем радиации, на столе – сложные схемы, напоминающие одновременно и чертежи реактора, и фрактальные узоры.

Глава 15. Рождение и смерть