День Гнева

Фалангисты были хорошо вооружены и действовали слаженно, но защитники больницы сражались с яростью обреченных. Знание помещений давало им небольшое преимущество. Первая атака была отбита. Несколько черных фигур остались лежать на подступах к больнице. Но и среди осажденных были потери: двое жандармов убиты, еще несколько человек, включая одну из медсестер, ранены.

11:00. После короткой передышки Фаланга начала новую атаку. Но на этот раз их тактика была иной. Чудовищной.

Перед рядами своих бойцов они выгнали группу гражданских, захваченных, очевидно, в соседних домах. Это были в основном женщины, старики и дети. Перепуганные, плачущие, они шли под дулами автоматов, как живой щит. На тонких запястьях нескольких детей Маркус с ужасом увидел темные браслеты с мерцающими QR-кодами. Те самые, о которых он читал в отчаянном сообщении от неизвестного «Когтя-7» и в записях Эмили. Система OSIRIS цинично и безжалостно использовала самое святое.

– Прекратите огонь, ублюдки! – раздался из мегафона тот же бездушный голос командира «Цербера». – Или эти отбросы старого мира умрут первыми! Стреляйте, если осмелитесь! Посмотрим, чего стоит ваша хваленая гуманность!

Маркус и его люди замерли, их пальцы непроизвольно ослабили хватку на оружии. Стрелять по своим же, по невинным? Это было немыслимо.

Наступил паралич. Защитники больницы оказались в моральном тупике. Все их понятия о правилах ведения войны, о воинской чести, о защите гражданских – всё это рухнуло перед лицом этой бесчеловечной тактики.

– Они звери… – прошептал капитан Дюпон, его лицо было серым. – Они не люди.

Маркус с яростью стиснул зубы. Он вспомнил слова Эмили: «OSIRIS – это не просто враг, это новая, извращенная форма существования, не подчиняющаяся человеческой логике». Его полицейские инстинкты, его моральные принципы – всё это было бесполезно перед лицом такого врага. Как бороться с теми, для кого человеческая жизнь не стоит ничего?

Они пытались. Кричали фалангистам, чтобы те отпустили заложников. Пытались целиться по ногам нападавших, скрывающихся за спинами детей. Мария даже бросила одну из немногих оставшихся у них дымовых шашек, пытаясь создать завесу. Но всё это было каплей в море. Фалангисты, прикрываясь живым щитом, медленно, но неуклонно продвигались к зданию.

14:00. Положение стало отчаянным. Боеприпасы были почти на исходе. Раненых становилось всё больше, и им уже нечем было оказывать помощь. Фаланга, убедившись в эффективности своей тактики с живым щитом, готовилась к финальному штурму. Они начали забрасывать окна первых этажей гранатами со слезоточивым газом.

Маркус посмотрел на измученные, полные отчаяния лица тех, кто еще мог держать оружие. Оставаться здесь – означало верную и бессмысленную смерть для всех. И для пациентов, и для персонала, и для них самих.

– Капитан, – обратился он к Дюпону. – Мы должны попытаться прорваться. Небольшой группой. Через задний двор, там, кажется, забор пониже. Увести тех, кто может идти. Может, хоть кому-то удастся уйти и рассказать… рассказать миру, что здесь происходит.

Дюпон долго молчал, потом тяжело кивнул.

– Это самоубийство, Вайс. Но ты прав. Сидеть здесь и ждать, пока нас перебьют как крыс, – еще хуже.

План был отчаянным, почти безумным. Собрать тех, кто еще мог сражаться, и тех из гражданских, кто был достаточно крепок, чтобы бежать. Создать отвлекающий маневр у главного входа, а самим попытаться вырваться через черный ход во внутренний двор, а оттуда – через забор на соседнюю улицу, которая, по их расчетам, пока не была полностью блокирована.

Прощание с теми, кто оставался – тяжелоранеными, которых нельзя было транспортировать, и несколькими медсестрами и врачами, решившими разделить их участь, – было коротким и мучительным.

14:30. Маркус, сжимая в обожженной руке пистолет, занял позицию у черного хода. Его раненое предплечье пульсировало тупой болью, наспех наложенная повязка пропиталась кровью и грязью, но сейчас было не до этого. Рядом с ним – Мария, капитан Дюпон и еще четверо бойцов. За ними – десяток перепуганных, но решившихся на побег гражданских.

– По моему сигналу! – прошептал Маркус. – И да поможет нам Бог. Хотя, кажется, он сегодня отвернулся от этого города.

Он глубоко вздохнул. И рванул дверь на себя, вылетая во двор под шквал огня. Осколки порядка, которые они так отчаянно пытались удержать, окончательно рассыпались в прах. Теперь осталась только борьба за выживание.

Глава 43: Пражский реквием

(Лейла Насралла)

20 мая 2026 года, день – вечер.

Прага, район телебашни и другие сектора города, контролируемые или оспариваемые Фалангой.

09:00. Рассвет над Прагой окончательно развеял ночную тьму, но принес с собой лишь более ясную картину разрушений и смерти. Бои за телебашню, хотя и утратили свою первоначальную ожесточенность, еще продолжались в отдельных очагах. Лейла Насралла, сменив позицию уже в третий раз за утро, теперь находилась на крыше жилого дома, откуда простреливались подходы к одному из временных командных пунктов Фаланги, развернутому в захваченной школе.

Её утренний «инцидент» с машиной скорой помощи, к счастью, пока не имел последствий. Штайнер либо проглотил её отчет о «технической неисправности прицела», либо был слишком занят координацией действий в других секторах. Но Лейла знала, что система OSIRIS ничего не забывает.

Теперь её задачи изменились. От прикрытия штурмовых групп она перешла к «зачистке» – методичному устранению оставшихся очагов сопротивления, выявленных патрулями Фаланги или дронами-наблюдателями. Это были уже не организованные военные, а скорее группы отчаявшихся гражданских, вооруженных чем попало, или отдельные полицейские, продолжавшие безнадежную борьбу. Каждый выстрел был точен. Каждая смерть – еще одна строка в её кровавом послужном списке. Но теперь к этому добавилось новое, леденящее чувство – она наблюдала. Наблюдала за тем, как Фаланга устанавливает свой «новый порядок»: публичные расстрелы пленных, грабежи, беспричинная жестокость по отношению к мирному населению. Пропаганда Осириса говорила об «освобождении», но на деле это было варварское завоевание.

13:00. День в Праге был наполнен дымом пожаров, криками и лязгом оружия. Фаланга постепенно брала под контроль все новые и новые районы. Лейла перемещалась по городу вместе с одной из мобильных групп «чистильщиков», выполняя роль снайпера поддержки. Она видела пустые, выгоревшие глазницы окон, брошенные на улицах автомобили, тела, которые никто не убирал. Видела страх в глазах тех немногих гражданских, кто осмеливался выглянуть из своих укрытий. И ненависть. Глубокую, всепоглощающую ненависть к захватчикам, к черной форме Фаланги, к символу Ока Осириса, который уже начали рисовать на стенах захваченных зданий.

В какой-то момент их группа наткнулась на стихийный митинг – несколько десятков безоружных людей, в основном женщин и стариков, вышли на небольшую площадь с самодельными плакатами «Фаланга – убирайся!», «Прага будет свободной!». Командир группы «чистильщиков», молодой фанатик с пустыми глазами, приказал открыть огонь поверх голов. Люди не разошлись. Тогда он отдал другой приказ. Лейла видела, как падают первые тела. Она не стреляла. Её сектор обстрела был другим, она «обеспечивала фланг». Но тошнота подкатила к горлу. Она отвернулась, сделав вид, что высматривает угрозу с другой стороны.

16:00. Во время короткой передышки, когда её группа остановилась в захваченном кафе для пополнения боеприпасов и получения новых инструкций, Лейла нашла несколько минут, чтобы побыть одной. Она достала из потайного кармана своего разгрузочного жилета маленькую, потертую фотографию – единственную, что у неё осталась от семьи, еще до того, как она увидела снимки Марьям из Дрездена. На ней – она, совсем маленькая, и её сестра Марьям, чуть старше, обе смеются, обнявшись.

Информация о «Цели 47», о «Проекте Наследие» жгла её мозг. Каждый убитый ею сегодня пражанин, каждый акт жестокости, свидетельницей которого она становилась, лишь укреплял её в мысли: Осирис и его Фаланга – это не освобождение, это чума, еще более страшная, чем тот старый мир, который они пришли «очищать». И Марьям, её сестра, была где-то в сердце этой чумы, её пленницей, её инструментом.

Её долг перед Фалангой, её клятва верности Осирису – всё это рассыпалось в прах. Остался только инстинкт самосохранения, который заставлял её продолжать играть роль, и новая, всепоглощающая цель – найти и спасти Марьям. Любой ценой.

18:30. Вечерело. Группу Лейлы направили на «проверку информации» в один из старых архивов в центре города – разведка Фаланги донесла, что там могли скрываться члены чешского правительства или храниться важные документы. Архив оказался почти пуст, лишь пыльные стеллажи и разбросанные бумаги. Пока остальные «чистильщики» громили помещение, Лейла, осматривая один из кабинетов, наткнулась на незапертый сейф. Внутри, среди прочего мусора, она нашла несколько папок с грифом «Совершенно секретно. OSIRIS Inc. – Проект “Феникс”».

Сердце Лейлы забилось чаще. «Феникс»? Это было что-то новое. Она быстро пролистала документы. Речь шла о каких-то «центрах адаптации и интеграции для особо одаренных индивидуумов», о «программах развития скрытого потенциала», о «создании элиты нового мира». И в одном из списков, среди прочих кодовых имен, она увидела знакомое: «Объект Сириус-Гамма – статус: перевод на следующий этап программы “Феникс”. Локация: уточняется, предположительно, Берлинский центральный узел OSIRIS».

Берлин. Марьям, возможно, была или будет в Берлине. Это была первая конкретная зацепка после Мюнхена.

Она незаметно спрятала папку под свою куртку. Это было смертельно опасно. Если её обнаружат с этими документами… Но риск стоил того.

20:00. Ночь снова опустилась на Прагу. Город был сломлен, но не покорен. В отдельных районах еще вспыхивали перестрелки. Фаланга устанавливала комендантский час, проводила облавы. Лейла находилась на новой временной позиции, охраняя один из мостов.

Она смотрела на горящий город, на отражение пожаров в темных водах Влтавы. Сегодняшний день стал для неё настоящим крещением огнем – не только как для снайпера Фаланги, но и как для человека, сделавшего свой тайный, страшный выбор. Информация о «Проекте Феникс» и возможном местонахождении Марьям в Берлине придавала её действиям новый, еще более острый смысл.

Её долг и инстинкт самосохранения всё еще заставляли её нажимать на курок, когда этого требовала ситуация. Но теперь каждый её выстрел, каждое её действие было подчинено одной главной цели. Она будет верным «Соколом» Осириса ровно до тех пор, пока это будет необходимо, чтобы добраться до сестры. А потом… потом она покажет им, на что способна щепка, решившая сжечь весь этот прогнивший костер изнутри.

Пражский реквием по старому миру еще звучал в её ушах. Но в её душе уже рождалась музыка её собственной, личной мести и отчаянной надежды.

Тени сгущаются

Глава 44: Лодзинский гамбит

20 мая 2026 года, день.

Лодзь, Польша. Разрушенные городские кварталы, окрестности телецентра.

Грохот боя вокруг телецентра медленно стихал, сменяясь треском автоматных очередей, уже более редких и отдаленных, да криками, то ли яростными, то ли предсмертными. Джамал Оченг прижимался к шершавой, испещренной осколками стене какого-то полуразрушенного склада, тяжело дыша. Воздух был густым от пыли, гари и едкого запаха горелой проводки. Щеку нещадно жгло – пуля Исмаила, или, возможно, шальная пуля защитников, срикошетив, оставила глубокую, кровоточащую царапину.

Исмаил… Джамал с трудом подавил приступ тошноты. Предатель лежал в нескольких метрах от него, скорчившись в неестественной позе, его пустые глаза смотрели в закопченное небо Лодзи. Джамалу пришлось выбирать – он или Исмаил. Он выбрал. Хасан, второй фанатик, кажется, был убит огнем защитников телецентра еще в самом начале их безумной атаки. Остальные трое бойцов из его отряда «прикрытия», лояльность которых и так была под вопросом, рассеялись или погибли в суматохе.

Он был один. Раненый, измотанный, но, черт возьми, живой.

Его отвлекающий маневр, похоже, сработал. Большая часть сил Фаланги, как он и рассчитывал, была стянута к телецентру, ввязавшись в ожесточенные уличные бои. Шум битвы доносился именно оттуда, с восточной стороны, куда он и направил основной удар, согласно официальному плану. Но теперь… теперь ему нужно было узнать, что с детьми. Что с Каримом.

Мысль о том, чтобы сейчас попытаться «отчитаться» перед командованием, вызвала у него лишь горькую усмешку. Его «гамбит» только начался. Он бросил взгляд в сторону телецентра, откуда все еще доносились отголоски боя. Нет, сначала – дети. Потом все остальное.

Собрав последние силы, Джамал, пригнувшись, скользнул в тень ближайших развалин. Путь к старому прядильному цеху, где он оставил Карима, был неблизким и смертельно опасным.

Город превратился в лабиринт из руин. Джамал двигался осторожно, как призрак, его обострившиеся чувства улавливали малейший шорох. Несколько раз ему пришлось замирать, прячась за грудами битого кирпича, когда мимо проходили патрули Фаланги, прочесывающие улицы. Их черная форма, их уверенная, хозяйская походка вызывали в нем глухую ярость.

Наконец, показались знакомые очертания прядильного цеха – полуобрушенная крыша, выбитые окна, зияющие чернотой. Сердце Джамала гулко стучало в ребрах. Он подал условный сигнал – тихий, прерывистый свист, похожий на крик ночной птицы. Секунды ожидания тянулись, как вечность.

Из-за угла полуразрушенной стены показалась фигура Карима. Лицо молодого бойца было бледным, осунувшимся, но в глазах горела решимость.

– Командир! Вы живы! – шепот Карима был полон облегчения.

– Дети? – хрипло спросил Джамал.

– Здесь. Напуганы, но целы, – Карим кивнул в сторону едва заметного входа в подвал. – Пару раз патрули проходили совсем близко. Я думал…

– Думал правильно, – перебил его Джамал. – Это укрытие больше не годится. Слишком очевидно. Нас могут обнаружить в любой момент.

Он быстро спустился в сырой, затхлый подвал. Тридцать пар испуганных детских глаз уставились на него. Одна маленькая девочка, та самая, что цеплялась за его штанину в дренажном туннеле, тихо всхлипывала в углу.

Джамал опустился на корточки.

– Тихо, малыши. Все будет хорошо, – его голос звучал на удивление спокойно, хотя внутри у него все сжималось от боли и тревоги. – Мы сейчас пойдем в другое место. Более безопасное.

Он посмотрел на Карима. В его глазах молодой боец прочел немой приказ и всю тяжесть ответственности. Джамал вспомнил свои карты, детально изученные перед «Часом Х». Старый жилой квартал, разрушенный еще во время каких-то давних беспорядков, с глубокими, забытыми подвалами. Это был их шанс.

Они двигались под покровом дневного хаоса. Джамал шел первым, ведя за собой Карима и цепочку из десяти самых маленьких и слабых детей. Маршрут пролегал через заваленные мусором дворы, узкие проходы между рухнувшими стенами. Внезапно из-за угла разрушенного здания показался патруль Фаланги – трое бойцов, медленно прочесывающих руины. Джамал резким жестом толкнул детей и Карима в узкую, заваленную обломками нишу под остатками лестничного пролета. Сам он успел укрыться за выступом стены буквально за секунду до того, как патрульные прошли мимо, их голоса и лязг снаряжения были слышны пугающе близко. Один из бойцов лениво пнул ногой кучу мусора, едва не задев спрятавшихся детей. Сердце Джамала колотилось так, что, казалось, его услышат. Когда патруль скрылся, Джамал осторожно выглянул. Карим был бледен как полотно, но держался. Однако одна из девочек, споткнувшись в темноте, когда они прятались, подвернула ногу и тихо стонала, зажимая рот рукой. А Карим, прикрывая её, получил глубокую царапину на предплечье от острого куска арматуры, торчащего из стены. Кровь уже пропитала рукав его куртки. Джамал быстро осмотрел рану Карима – не опасно, но болезненно и требует перевязки, которой у них не было. Ставки мгновенно выросли. Теперь у них был еще и раненый, пусть и легко.

Наконец, после почти двух часов мучительного пути, едва не наткнувшись на еще один, более крупный отряд Фаланги, который прочесывал соседнюю улицу с собаками, и лишь благодаря чутью Джамала, вовремя свернувшего в затопленный подвал и переждавшего там опасность по пояс в ледяной воде, они достигли цели – старый, обветшалый четырехэтажный дом, стоявший немного в стороне от основных улиц, в квартале, который, казалось, был забыт и богом, и людьми.

Вход в подвал был завален обломками мебели и строительным мусором, но Джамалу и Кариму удалось расчистить узкий лаз. Сам подвал оказался на удивление большим и относительно сухим, с несколькими отсеками, разделенными тонкими кирпичными перегородками. Пахло плесенью и застарелой пылью, но это было ничто по сравнению с запахами смерти и разрушения на улицах.

Они осторожно завели детей внутрь. Джамал разделил между ними остатки своих сухих пайков и флягу с водой. Он видел, как в их глазах, еще полных ужаса, появляется слабая искорка надежды.

– Здесь вы будете в безопасности, – сказал он, стараясь говорить уверенно. – Карим останется с вами. Никому не открывать, не шуметь. Ждите моего сигнала. Если я не вернусь через два дня… Карим знает, что делать.

Он посмотрел на молодого бойца. Тот молча кивнул, понимая всю тяжесть возложенной на него задачи. Джамал спас эту горстку детей. Но какой ценой? Он провалил «официальную» операцию, его отряд практически не существует, а сам он – дезертир в глазах командования, если только ему не удастся каким-то чудом оправдаться.

Чувство выполненного долга перед этими невинными душами смешивалось с ледяным страхом за их будущее и за свою собственную судьбу.

– Береги их, Карим, – тихо сказал он и, не оглядываясь, выбрался из подвала.

Теперь ему предстояло вернуться в самое пекло и попытаться сыграть свой последний, отчаянный ход в этом лодзинском гамбите.

Измотанный, с кровоточащей щекой и рваной формой, Джамал медленно продвигался к зоне телецентра. Бои здесь, казалось, почти прекратились. Защитники были либо подавлены, либо отступили вглубь города. Над самим телецентром уже развевался черный флаг Фаланги с зловещим оком Осириса.

Его почти сразу же остановил патруль. Два бойца в безупречной черной форме смерили его подозрительными взглядами.

– Командир Оченг? Группа «Коготь-7»? – один из них сверился с данными на своем наручном планшете. – Вас уже несколько часов разыскивают. Штурмбаннфюрер Вольф желает вас видеть. Немедленно.

Сердце Джамала ухнуло вниз. Штурмбаннфюрер Эрих Вольф. Региональный командующий Фаланги в Лодзи. Фанатик, известный своей безжалостностью и абсолютной преданностью Осирису. Человек, не прощавший ни малейшего отклонения от приказа, ни тени сомнения. Слухи о его жестокости ходили даже среди закаленных бойцов Фаланги.

Джамала провели в наскоро оборудованный штаб в одном из уцелевших административных зданий рядом с телецентром. Кабинет Вольфа был аскетичен: стол, два стула, голографический проектор, показывающий карту города с мерцающими красными и зелеными зонами. Сам Вольф, высокий, поджарый, с ледяными голубыми глазами и тонкими, плотно сжатыми губами, сидел за столом, изучая какие-то документы. Он даже не поднял головы, когда Джамала ввели в комнату.

Тишина давила. Джамал стоял, вытянувшись по стойке смирно, чувствуя, как капля пота медленно стекает по его спине. Он лихорадочно прокручивал в голове возможные объяснения, оправдания. Но что он мог сказать? Что ослушался прямого приказа Осириса, пусть и чудовищного? Что поставил под угрозу всю операцию ради спасения нескольких десятков детей, которые для системы были лишь «расходным биоматериалом»? В голове всплывали образы испуганных детских глаз, тонких запястий с QR-кодами, доверчивый взгляд той маленькой девочки… И тут же – ледяное лицо Вольфа, человека, для которого эти дети – ничто. Ужас перед неминуемой расправой смешивался с глухой, отчаянной решимостью не выдавать своего секрета, не подставлять Карима и детей. Но как? Как обмануть эту безжалостную машину правосудия OSIRIS? Он чувствовал себя загнанным зверем, над которым уже занесен топор палача. Он пытался унять дрожь в руках.

Наконец, Вольф поднял взгляд. Его глаза, казалось, проникали Джамалу под кожу, в самую душу.

– Командир Оченг, – голос штурмбаннфюрера был спокоен, почти бесцветен, но от этого спокойствия по спине Джамала пробежал холод. – Рад видеть вас живым. Хотя доклады о действиях вашей группы «Коготь-7» вызывают… определенные вопросы. Потери значительны, основная цель операции в вашем секторе не была достигнута в установленные сроки и с должной эффективностью. Вы исчезли на несколько часов. Объяснитесь.

Вольф сделал паузу, его взгляд задержался на свежей ране на щеке Джамала.

– Где вы были, Оченг? И, что еще более важно, где тот «ценный ресурс», который, согласно протоколу «Живой Барьер 3.1», должен был обеспечить стремительный и бескровный (для нас) захват телецентра? Отвечайте. Осирис не терпит некомпетентности. И уж тем более – неповиновения.

Джамал сглотнул. Он был в ловушке. Его лодзинский гамбит, спасший тридцать детских жизней, теперь грозил обернуться для него самого смертным приговором. Система знала. Система ждала ответа. В голове бешено метались мысли, пытаясь выстроить хоть какую-то линию защиты, но слова застревали в горле. Перед ним был не просто командир – перед ним был винтик безжалостной машины, воплощение воли Осириса, и эта машина не знала ни жалости, ни снисхождения. Он чувствовал, как ледяные пальцы страха сжимают его сердце, как в груди нарастает паника загнанного зверя, перед которым захлопнулась клетка. Одно неверное слово, один неверный взгляд – и всё будет кончено. Не только для него – он почти не сомневался, что система доберется и до Карима, и до детей, если он даст хоть малейший повод. И любой неверный ответ мог стать последним.

Глава 45: Шепот из Роттердама

20-21 мая 2026 года.

Роттердам, заброшенная баржа / Дороги Бельгии и Франции.

Сырой, затхлый воздух грузового трюма, казалось, давил на грудь Эмили Леруа, мешая дышать. Она лежала на импровизированной койке из старых мешков, укрытая тонким, потертым одеялом. Лихорадка, начавшаяся прошлой ночью, не отпускала, бросая её то в жар, то в озноб. Головные боли, ставшие её постоянными спутницами после интенсивной работы с чипами OSIRIS, теперь превратились в раскаленные тиски, сжимавшие виски. Каждый раз, когда она пыталась сосредоточиться, перед глазами вспыхивали мучительные цветные пятна, а комната начинала медленно вращаться.

Жан-Клод сидел рядом на перевернутом ящике, его старое, морщинистое лицо было полно тревоги. Он то и дело смачивал её лоб влажной тряпкой. Маленькая Амина, притихшая и напуганная состоянием своей спасительницы, сидела в углу, обняв колени, и молча смотрела на Эмили большими, полными сочувствия глазами.

Жан-Клод несколько часов назад поймал обрывки новостей по старому радиоприемнику. «Час Х» начался. Хаос, атаки, паника. Он старался не говорить Эмили о полном масштабе катастрофы, боясь усугубить её состояние, но она, даже сквозь пелену болезни, чувствовала разлитое в воздухе напряжение, страх.

Её тело слабело, но разум, гениальный разум ученого, отчаянно цеплялся за жизнь, за последнюю нерешенную задачу. Чип Амины. Кольцо-ключ. Где-то там, в этих артефактах нового, чудовищного мира, скрывался ответ. Она это знала, чувствовала. Но каждая попытка анализа, каждая мысленная операция с кодами и схемами отзывалась новой волной физической боли.

Портативный диагностический сканер, который Жан-Клод прикрепил к её запястью, пищал тревожно и монотонно. Графики на маленьком экране показывали пугающие пики аномальной нейронной активности всякий раз, когда её мысли обращались к OSIRIS, к чипам, к их сложной, враждебной структуре. Казалось, её собственный мозг восставал против этого насильственного вторжения, или, наоборот, вступал в какой-то разрушительный резонанс с чужеродной технологией.

– Жан-Клод… – её голос был слаб, едва слышен. – Подключи… подключи меня снова. К анализатору. Чип… кольцо… я должна…

– Эмили, дитя мое, тебе нужен покой, – Жан-Клод взял её горячую руку. – Ты и так сделала слишком много. Ты на грани…

– Нет… не сейчас… – она попыталась приподняться, но силы оставили её. Голова закружилась, перед глазами поплыли темные круги. Она судорожно вздохнула, её тело выгнулось, изо рта вырвался сдавленный стон. Приступ. Первый, по-настоящему серьезный. Жан-Клод в ужасе замер, не зная, чем помочь. Амина испуганно вскрикнула. Несколько долгих, мучительных секунд Эмили билась в конвульсиях, затем обмякла, её дыхание стало прерывистым и поверхностным.