скачать книгу бесплатно
– Что, больно, когда тут трогаю?
– Немного… доктор, скорее что-нибудь сделайте. Печет невозможно все внутри.
Все внутри. Вены какие на ногах, и правда варикозные…
Все внутри… Все внутри печет… Боже, как же страшно мне!..
И тут высшие силы, видимо, решили не хоронить еще вполне молодого дядьку с помощью бестолковой девицы, претендующей на почетное звание врача.
– Девочки, быстро хирурга и реанимацию, мезентериальный тромбоз.
– Мезентериальный что?
– Тромбоз! Тромбоз кишечных сосудов, твою мать! – рявкнула я, вполне достойно для неуверенной в себе соплюхи.
Началось движение. Но на мою беду, первым спустился с отделения явно до последних пяти минут сладко спавший реаниматолог. Вид у него был помятый, взгляд мутный, но ярко демонстрирующий: девочка, с таким цветом волос надо цветы на рынке продавать или в салоне красоты работать. Посмотрев мою запись с предварительным диагнозом, прошипел:
– Кхм… не выдумывайте. Вы хоть кардиограмму сняли? Это же типичный инфарктный больной. Что вы тут сочиняете! Извините, не помню, как ваше имя-отчество.
– Елена Андреевна я. И все-таки посмотрите еще раз, я прошу вас. ЭКГ снимала – инфаркта нет…
– Да вы сначала кардиологам пленку покажите, а потом уже реанимацию и хирургов зовите!
Он развернулся и ушел к лифту. Стало совсем тоскливо. Сердце стучало в ушах, как отбойный молоток.
А вдруг я ошиблась? Позор-то какой! Вот дура… А да и пусть, пусть завтра все обсуждают тупую блондинку. Наплевать… Ну и уволюсь…
– Люся, зовите все-таки хирурга, прошу вас. И еще надо больного на рентген живота отвезти.
По окончании моей фразы все окружающие отчетливо услышали звуки рвоты из смотровой: мужика выворачивало со страшной силой. Тут сомнений в самой себе стало гораздо меньше, но, если я права, счет шел на минуты. Слава богу, из старших хирургов дежурил заведующий вторым хирургическим отделением, страдавший бессонницей от постоянных влюбленностей. Он спустился почти сразу. Через пять минут после его осмотра я, торжествуя, давала последние указания перед переводом в операционную.
Дядька лишился половины тонкого кишечника, но остался жив.
На следующее дежурство я попала в ту же сестринскую смену. Через полчаса после начала смены две веселые мордочки (одна из которых принадлежала Люсинде) заглянули в мою каморку.
– Елена Андреевна, пошли чай пить.
Ура! Все-таки не зря шесть лет потрачено.
Теперь уже дежурства являлись не только школой выживания для малолетних, но и приносили маленькие радости в виде возможности погонять вновь прибывших: «Уй, бестолковые!» Какое удовольствие, просто непередаваемое! Особенно ценно обзавестись новыми друзьями, и теперь в минуты редкого расслабления имелась возможность похохотать в хирургической ординаторской. Веселья эти часто сопровождались небольшими возлияниями и, как я с самого начала заметила, неуставными отношениями, однако последний пункт как-то обходил меня стороной. Впрочем, оно и понятно: период первого знакомства с мужской половиной коллектива давно прошел, и только ленивый не пытался намекнуть мне на то, что место «боевой подруги на все дежурства до конца дней своих» даже если занято, то лично для меня всегда вакантно. Мои тяжкие раздумья о семье и морали были тут не на пользу, а хирурги, как известно, народ, бабами избалованный, и дважды одно и то же предложение не повторяют. Так я и заработала прозвище Принцессы на горошине. Даже когда я продежурила около полугода и вошла не только в работу, но и в коллектив, предложения еще сыпались как из ведра. Однако обладая не только смазливой внешностью, но еще и огромными тараканами в голове, я так и не решилась снизойти до кого-нибудь, так что теперь все телодвижения в мой адрес оставались на уровне приколов. Эх, почему-то становилось страшно грустно, особенно в такие Вовкины алкогольные обострения, как в последний раз.
Субботнее дежурство начиналось в восемь утра. Как всегда, три медсестры и я, утренний час, тихо и спокойно. Мы с Люсиндой уже два года представляли собой неразъемную боевую единицу. С нами любила дежурить Александра – высокая, сутулая, весьма циничная брюнетка лет двадцати пяти, недоучившаяся в медвузе из-за страшной любви. Последние два месяца третьей медсестрой была совсем молоденькая рыжая Катя, взятая Люсей на воспитание сразу после медучилища.
К десяти часам я прочитала новый журнал по диабету и начала вновь перелистывать мою платную историю болезни, которую специально приволокла с отделения для спокойного изучения. Сахара держались уже почти в норме, и я надеялась на лучшее с большими на то основаниями. Скорее всего, Полина Алексеевна имела шанс уйти от нас не привязанной к постоянным инъекциям инсулина. Каких-то серьезных осложнений, слава богу, в процессе отсидки с внучкой не произошло, и имелся повод в понедельник порадовать ее скорой выпиской. Совершенно незаметно Вербицкая заняла среди всех моих больных особое место.
Ну вот, и ты стала такой же, как все: раз платная палата, так сразу больная умная, хорошая, с ней можно поговорить, потратить на нее свое драгоценное время, и вообще она приятно пахнет. Деньгами.
Закончив текущие дела, я осторожно выглянула в коридор: тихо, время около двенадцати. За первую половину дня меня вызвали всего несколько раз по каким-то мелочам. В коридоре сидело несколько товарищей с переломами в ожидании травматолога, а мамаши пытались сдержать отпрысков с ошпаренными руками, порывавшихся удрать, не дожидаясь большого, страшного, пахнущего лекарствами дядьки в белом халате.
Я решила воспользоваться затишьем и пойти поболтать в хирургию, а заодно пообедать. За последние полтора года сформировался некий довольно молодой и почти неизменный костяк под названием «среда, суббота или воскресенье». Трое хирургов: Федор, Стас и Сергей Иванович, заведующий вторым хирургическим отделением, несколько травматологов, нейрохирург, пацаны из реанимации, терапевт (то бишь я) и кардиолог Светка Воронцова. Остальные отделения или не были представлены на дежурствах, или волею судеб не влились в нашу веселую компанию.
Основная сборная состояла из пяти человек: Федора, Стаса, меня, Пашки Зорина из реанимации и Светки Воронцовой, маленькой брюнетки, озабоченной судьбами больных гораздо больше нас, раздолбаев. Все над ней подтрунивали, но любили ее искренней братской любовью.
У хирургической ординаторской я поняла, что пришла вовремя – в коридоре пахло жареным мясом. Стас дремал на диване перед теликом, Федор помешивал еду на маленькой электрической плитке.
– Ленка, а мы тебе звонили в приемник секунду назад. Там че, тихо?
Я замахала руками в ответ.
– Ой, ну только не сглазьте.
– Сейчас Воронцова придет, это по ее части сглаживать. Уж больно любит поработать, блин. Че там у тебя есть?
– Мамины пироги с черникой и сосиски.
– Зачет, зачет. Доставай. Еще Зорин щас притащится.
– А где заведующий-то?
– Он в печали – от еды отказался. У себя закрылся. Вчера они с Залиной с гинекологии расстались. Она замуж выходит за канадского анестезиолога.
– Блин, где она его взяла?
– Где-где, в Интернете, вестимо.
– Так ему и надо. Нечего тут у молодых и незамужних драгоценное время отнимать. Пусть дома сидит, с женой.
– Ох ты черт! А у замужних можно наконец хоть на дежурстве немного времени украсть?
– Федя, уже неинтересно. По десятому разу одно и то же.
Стас и Федор были классными, особенно Федор. Каждый раз, когда я заходила в ординаторскую, он напрыгивал с намерением пропальпировать все, что имелось под моим халатом. Я, конечно же, вяло сопротивлялась и делала грозное лицо, но втайне ждала этого момента. И даже немного расстраивалась, если он по каким-то причинам (например, новая медсестра в реанимации, не удержавшая свои позиции на первом же дежурстве) забывал про свой ритуал. Прибежала Светка.
– Ой, ребята, вы тут уже согрели! Ой, простите! Я, как всегда… Такая тяжесть на отделении! Как зашла в интенсивку в восемь утра, так вот и вышла пять минут назад. Историй с пятницы неписаных просто гора! Наверное, вообще поспать сегодня не получится. Слава богу, в нашем приемнике тоже никого пока.
Услышав Светкино щебетание, Стас тут же проснулся, скривил недовольную рожу и перешел из горизонтального положения в вертикальное.
– Так, Света, теперь выйди и зайди заново, только уже не говори, что в приемнике никого нет.
Светка была еще совсем ребенок, обидные слова каждый раз задевали ее наивную душу.
– Блин, никуда я не пойду! Сволочи, что вот вы все время… Я больше вообще не приду.
Наблюдать этот фашизм было невозможно, так что я всегда выступала на стороне потерпевшей.
– Светка, да не слушай ты их, придурков. У них же вместо мозгов сплошная эрогенная зона, больше ничего там нет.
Стас тут же подобрал подачу:
– Да лучше бы у некоторых тоже хоть какая-то одна малю-ю-юсенькая эрогенная зона была, а то, блин, вся красота пропадает без использования.
Один – один. Я с грохотом вытащила из микроволновки тарелку с сосисками.
– Все, Станислав Викторович, заткнитесь и жрите.
Из-под стола материализовалась маленькая бутылочка коньяка. Через десять минут нам всем стало очень тепло и весело.
К двум часам потихоньку начиналось движение: пневмонии, переломы, холециститы, а также ноги, головы, уши и хвосты. Хаос усиливался, напряжение нарастало. Травматологи, хирурги, кардиологи и все остальные летали по коридору, пересекали смотровые, лабораторию, рентген-кабинет и УЗИ. От нехватки пространства почти перепрыгивали через каталки и родственников. К ночи стало ясно: возможность поспать или хотя бы просто присесть на двадцать минут никому не представится. Приемное отделение оказалось набито до отказа, заняты все смотровые, в коридоре не было ни одного пустого кресла, и вся поверхность стен подпиралась телами сопровождающих. Во время таких дежурств примерно к часу ночи потихоньку начинала кружиться голова, сознание постепенно затуманивалось, а в два-три часа включался полный автопилот.
В три тридцать случилась вполне предсказуемая для субботы маленькая шутка. Соседний «трезвиватель» исправно служил трудовому народу, но только если у последнего имелись в карманах хотя бы остатки наличности. Если же попавшийся клиент оставил все до последней копейки в кабаке, то такой бедолага обычно отправлялся на личном сантранспорте вытрезвителя к нам с неизменным диагнозом – «алкогольная кома». И вот в дверь приемника на каталке торжественно ввезли такое явление, причем коматозный больной не стеснялся орать песни и активно дрыгать конечностями. Правда, слова музыкального произведения разобрать не представлялось возможным.
Мужичок оказался явно домашним: в дешевой, но приличной одежде, с паспортом и пропиской. Девать его было уже совершенно некуда: все смотровые были заняты больными, а очередь имела размер от забора до рассвета. Оставлять пьяного в коридоре без присмотра и изоляции было опасно не только для окружающих, но и для него самого: могли затоптать ненароком. Я метнулась на улицу остановить машину вытрезвителя, но напрасно, ее и след простыл, исчезла в темноте через секунду после высадки клиента. Тут я с ужасом поняла: последним пристанищем для мужика в этот вечер может быть только единственная пустая гинекологическая смотровая. Люсинда хохотала, трясясь всем телом, пытаясь втиснуть каталку с мужичком между гинекологическим креслом и шкафчиком с инструментами.
– Нет, Люся, давай снимем его. Пусть сидит на стуле, это же последняя каталка, черт подери!!
Это была уже пятая «алкогольная кома», подаренная нам вытрезвителем за последние полмесяца, и терпение мое кончилось.
Все, это последняя капля.
–?Девочки, номер вытрезвителя наберите.
– Плиз, доктор.
Внутри организма проснулся огнедышащий дракон.
– Добрый вечер, мне дежурного врача позовите. Здравствуйте, это приемный. Сто двадцать четвертая медсанчасть, дежурный терапевт. Нам тут от вас очередной скромный презент поступил. Да-да, именно. Алкогольная кома, практически уже клиническая смерть. Точно. Так вот, господа: когда это прекратится?! Вы вообще мужика видели, когда диагноз писали?! Какая кома?! Он тут заливается, как Паваротти! Ну, держитесь. Утром я найду способ с вами разобраться! Вы понимаете, что мне его некуда девать? У нас тут битком, а оно место занимает! Целую смотровую!!! Быстро машину свою верните!
В ответ мне сонно пробубнили, что машину не вернут, и вообще никакой машины не было, и мне почти все приснилось. Пациент по дороге сам вышел из комы без воли на то сотрудников медвытрезвителя.
– Это не пациент, не пациент, понимаете вы? Это просто пьяный мужик!
Никто уже не слушал меня на том конце провода. Тоска и злоба раздирали сознание, и я уже представляла утренний отчет начмеду: дежурный гинеколог в красках описывает, как я заняла единственное в приемнике гинекологическое кресло пьяной особью мужского пола.
Тем временем из смотровой доносилось бодрое мычание.
Боже, ну за что?..
–?Люся, «Скорую» набери.
– Плиз, доктор.
– Девочки, милые, это приемник, сто двадцать четвертая. У вас там нет свободных машин? Очень прошу, на двадцать минут буквально. Одного алконавта в вытрезвитель вернуть, умоляю.
Ответ отрицательный: машин нет.
– Девочки, ну а если кого-то привезете, можно попросить фельдшера закинуть на обратном пути?
Ответ отрицательный: еще сорок вызовов на очереди. Весело! До утра нас ждет приятная перспектива: восемь-десять из этих сорока точно привезут, и обязательно парочка клиентов окажется для гинеколога.
Тут за открывающейся входной дверью показался луч надежды в виде трех гаишников с очередной жертвой алкотестера. Я бросилась им наперерез.
– Ребята, не оставьте женщин в беде! Мы вам побыстрее водилу оформим, а вы нам одного приятеля до вытрезвителя пока докиньте.
Гаишники обрадовались идее облегченного пути к наживе, и мы все вместе двинулись к смотровой. Люсинда заскрипела ключом в замочной скважине… перед нами предстала изумительная картина: дядька сгруппировался в позе «на четвереньках» и раскачивался взад-вперед, шкафчик с инструментами был опрокинут, верхнюю одежду он успел раскидать, оставшись только в майке и штанах. Все пространство вокруг него, а также он сам были добросовестно уделаны недавним содержимым его желудка. Очевидно, опорожнившись, существо неоднократно падало в производное своего организма и пыталось затем вытереться всем тем, что попадалось под руку. Только гинекологическое кресло возвышалось над всем этим безобразием как символ человеческой чистоты и непорочности. Запах я описывать не стану.
Гаишники, безусловно, тут же пересмотрели условия взаимопомощи:
– Ну не-е-е, девочки. Мы вас очень любим, конечно… Только как потом машину-то… Ведь не отмоешь… Ну и запах… Как-то совсем… Короче, не обижайтесь.
Алина Петровна, наша бессменная санитарка, подошла к двери и тут же впала в полную истерику. Люсин смех плавно переходил в икоту. «Господа офицеры» поспешили ретироваться и подождать своего водилу в машине. Злобное отчаяние окончательно сломало мою волю к жизни.
– Все, девочки. Мы с ним навеки. Сам он точно еще долго не уйдет.
Мысленно приготовившись к утренней порке, я снова закрыла дверь в гинекологическую смотровую на замок, дабы оно не имело шанса выползти в коридор. Безумное броуновское движение продолжалось, и в течение ближайшего часа я вздрагивала от каждой «Скорой», ожидая привоза пациенток с внематочной или выкидышем.
Мычание за дверью то нарастало, то затихало. Через некоторое время дверь начала ходить ходуном: мужик, видимо, пытался головой протаранить преграду к свободе. Какой-то проходящий мимо молодой травматолог (новость уже просочилась во все ординаторские) не смог отказать себе в удовольствии – остановился напротив едва сдерживающей пьяный натиск двери и продекламировал, присев на корточки:
– Абырвалг!! Абырва-а-алг!!!
Весело было всем, кроме меня, Люси и Алины Петровны.
Около половины пятого наш местный дурачок Вася, работавший в городской погребальной службе «05», привез последнего усопшего и зашел вернуть ключи от морга. Несмотря на довольно глубокую имбецильность, Василек умел приспосабливаться к жизни и в свободное от работы время использовал служебный транспорт для доставки ритуальных принадлежностей всем страждущим. Вася всегда находился в хорошем настроении, он был большой и добрый. Как только его медведеподобная фигура появилась в дверном проеме, Люсинда целеустремленно двинулась ему навстречу. В ту же секунду Вася обнаружил себя плотно прижатым к стенке ее выпирающим из халата бюстом пятого размера.
– Васенька, дружок, мы тебе всей сменой отдадимся, слышишь? Любимый ты наш, только помоги нам, бедным женщинам.
Василек от неожиданности на секунду замер, однако тут же зашевелился, намекая на попытку обрести свободу. Люсинда еще сильнее приперла его к стенке своим огромным телом, не оставив даже маленького шанса на спасение. Тут Вася решил вступить в вербальный контакт.
– Гы-ы-ы, девчонки, а че такое?
– Пойдем, пойдем со мной, мой маленький, сейчас я тебе покажу. Тут надо одного, ну, скажем так, не очень чистого дяденьку в вытрезвитель обратно вернуть. Ему туда очень надо, очень.
– Гы-ы-ы. Ну покажи. Я, правда, не совсем туда народ-то вожу, гы-ы-ы.
– Ничего, ничего, тут недалеко ведь, Васенька. Ты же знаешь, где это.
Люся, в одну секунду поменяв расположение тел в пространстве, уже тащила Васю к смотровой, крепко вцепившись ему под локоть. Шансов выскользнуть у Васи не оставалось. Он оказался более устойчив к запахам в сравнении с гаишами и при виде клиента повел себя довольно сдержанно.
– Э-э-э, девчонки… Только он это… немножко грязный. Вы как-нибудь сами его в машину затолкайте. Я сейчас подгоню поближе.
Ни меня, ни Люсю уже ничего не пугало. Лучше поздно, чем никогда. Существо продолжало находиться в коленопреклоненном положении около двери. Надев длинные резиновые перчатки, Люся стала тянуть мужичка за лямки майки, а я – толкать под мягкое место. За нами по полу тянулся шлейф из рвотных масс, мужик мычал и упирался всеми четырьмя конечностями. Так, в относительно быстром темпе мы продвигались по коридору приемного покоя. Попутно решилась еще одна важная задача: оставшиеся больные при виде такой медицинской помощи тут же улетучились. Наконец мы почти добрались до машины, но тут возникло последнее препятствие – высокая ступенька кузова. Оторвать тело от земли, конечно же, не представлялось возможным: мужик весил не менее девяноста килограмм. Василий, оказавшийся в эту ночь единственным джентльменом, нашел решение проблемы. Надев погребальные перчатки, он схватился за майку и штаны. Через секунду существо спикировало в кузов, приземлившись около новенького красного гроба, и тут же захрапело. Васек, развеселившись от всей этой суеты, видимо, уже забыл про заманчивое Люсино предложение, уселся за руль и скрылся в предрассветном тумане. Мы постояли на улице еще несколько минут, не чувствуя ни холода, ни ветра.
Мир душе твоей, Сидоров Илья Потапович. Пусть судьба даст тебе еще один шанс.
Вернувшись в пустой приемник, мы с Люсей молча упали в кресла для больных. Мы слушали, как Алина Петровна, покрывая весь мир отборным матом, драила гинекологическую смотровую. Это была тишина.
В нашей маленькой сумасшедшей больничной цивилизации существовало гораздо больше измерений, чем описывается на уроках физики. Годами накопленная информация незаметно перетекала в какие-то тайные места подсознания, и Алина Петровна являлась самым ярким примером этого процесса. В приемнике знали все, что если Алина Петровна взяла в руки швабру, значит, все – больше не будет ни одной «Скорой». Она чувствовала этот город, биотоки его жителей, ритмы их бед и глупостей, сна и бодрствования. Поэтому теперь можно было и расслабиться. Утро означало воскресенье, воскресенье – отсутствие долгих церемоний передачи дежурства, как в будние дни. Начмед явно не был настроен вникать в детали произошедшего за прошедшие сутки. Да и слава богу: меня никто не сдал.
Около девяти я вернулась домой. Все было тихо и спокойно. Вовка обнаружил себя трезвым и пытался пожарить яичницу. Катерина еще ровно сопела, в спальне царил полумрак, игрушки валялись по всему полу, и от этого было невероятно хорошо и тепло. Мысль о часе крепкого сна являлась сама по себе утопией – Катька все равно должна была проснуться с минуты на минуту. Однако моя большая пуховая подушка представлялась мне сейчас черной дырой, притягивающей все существующие в нашем убогом трехмерном пространстве предметы.
