скачать книгу бесплатно
– И кто же они?
– Я толком не знаю…
– Тогда как ты защитишь нас? – усмехнулся я.
– У меня есть чёткие инструкции, не дрейфь! Доберёмся до места, и я передам их тебе, чтобы и ты смог уйти от преследования или постоять за себя в случае чего.
Впервые в жизни мне стало обидно. Мне казалось, Вовка таким образом самоутверждается: раздул из обычной истории какую-то великую тайну и мучает меня. Более того, я был уверен, что в итоге окажется, что мама не выплатила какой-то кредит или насолила какому-нибудь олигарху. Всего-то ничего, но Вовка сделал из этой истории шпионский детектив, чтобы манипулировать мной. Поразмыслив немного, я пришёл к выводу, что лучше мне стать равнодушным, чтобы брат потерял рычаги воздействия на меня.
Я умолк и уставился в окно, вспоминая события прошлой ночи. Мне казалось, что всё это произошло несколько лет назад – настолько далека уже была от меня моя прошлая жизнь.
Внезапно я осознал, что в пожаре сгорел мой mp3-плеер. Это была моя последняя покупка на сэкономленную стипендию и деньги за подработку. Плеер мне было намного жальче, чем телефон и кожаную «косуху». Телефон был старый, «косуха» жала в плечах, а плееру не исполнилось и двух месяцев.
– Слух на охоте – незаменимый инструмент. И он тебе ещё пригодится, – вдруг произнёс Вовка, а я вздрогнул: откуда он узнал, о чём я думаю?
Он же лишь слабо улыбался, как будто показал простенький фокус трёхлетнему ребёнку. Я назло ему промолчал. Пусть думает, что мне не любопытно.
Через час мы въехали в областной центр. Я никогда не выезжал за пределы родного края. Я и больших городов-то почти не помнил. Да что там – я боялся их. Привыкнув к деревенской жизни, а потом и к изолированному существованию в детдоме, я испытал настоящий стресс, очутившись в районном центре, где учился на повара. А тут – промышленный миллионник. Тьма машин. Суета, светофоры, толпы, высотные дома. Я вжался в спинку сиденья, стараясь не показывать, как мне не по себе, но, видимо, скрыть это было трудно. Вовка бросил на меня взгляд и улыбнулся. Он-то чувствовал себя уверенно, лавируя в потоке машин. Иногда его джип проходил в опасной близости от капотов и бортов наших соседей по дороге, и всякий раз у меня внутри всё замирало. К счастью, ехали мы недолго: машина свернула с широкой улицы на узкую, а потом въехала во двор, окружённый десятиэтажками. Вовка нашёл место для парковки и заглушил мотор. Я вышел из машины вслед за ним и, пока брат забирал из багажника увесистую спортивную сумку, я осматривался, гадая, в каком из этих домов-муравейников он живет.
– За мной! – коротко скомандовал Вовка, закинул на плечо сумку и зашагал через двор. Я шёл за ним. К моему удивлению, брат миновал этот двор и через арку в доме вышел во двор соседний. Мы миновали детскую площадку и оставили позади ещё одну десятиэтажку.
– Долго ещё? – не выдержал я.
Вовка не ответил, но я понял, куда он направляется. Торцом к нам стол ещё один панельный дом. Брат поднялся на крыльцо крайнего подъезда, набрал комбинацию на кодовом замке.
– Код я тебе позже скажу, – бросил он и открыл дверь, впуская меня.
Мы поднялись на десятый этаж. На площадке единственная дверь не имела номера, и вела она в Вовкину квартиру. Я с некоторым трепетом переступил порог. Мне вдруг вспомнилась наша квартира, в которой мы жили с родителями: светлый линолеум, обои с геометрическими узорами, нашу с Максиком комнату в сине-белых тонах.
Квартира Вовки была типичным примером холостяцкой берлоги. Минимум мебели, а имеющаяся – не самая новая, скорее всего, купленная с рук по объявлению. Комнат было две. Одна располагалась прямо напротив входной двери, а другая – правее по коридору. С левой стороны коридор заканчивался дверями в ванную и туалет и проходом в кухню.
– Твоя – там, – Вовка махнул рукой вправо, но я и сам догадался, какую комнату он мне определил – подальше от двери, чтобы я не смог сбежать незамеченным. Вовка снял куртку, разулся, прошёл на кухню. И хотя жилище брата мне понравилось, я чувствовал себя скованно в нём, даже в свою комнату вошёл с осторожностью, как в кабинет директора.
Из мебели здесь был только диван, шкаф и стол у балкона. Даже стульев не было. Я прошёлся до окна.
– На балконе есть лестница. Она достаёт до крыши: на её конце есть крюки. Так что в случае опасности можно сбежать, – продолжал брат. – В подъезде тоже есть выход на крышу. Это на случай, если побег через окно будет невозможен.
Я не произносил ни слова, хотя моё сердце билось учащённо, как будто нам сейчас предстояло лезть на крышу и скрываться от погони.
– Машину я всё время ставлю в разных местах и подальше от дома. Во-первых, так она не указывает на место, где я живу. Во-вторых, пока идёшь от машины до подъезда или обратно, успеваешь понять: следят за тобой или нет.
– И что делать, если следят?
– Продолжать движение. Но не заходить в подъезд и не садиться в машину. Пока ты двигаешься, они не нападут, зато ты сможешь выяснить, кто тебя ведёт, и оторваться от хвоста.
– Ты параноик. Хочешь и меня таким сделать?
– Очень надеюсь, что с опасностью ты столкнёшься, когда хоть немного будешь уметь сопротивляться ей.
Я закатил глаза.
– Сегодня из дома не выходи. Я вечером схожу в магазин и заодно разведаю обстановку. А завтра у нас будет насыщенный день.
– Будем подбирать мне парик и усы? – не сдержался я.
– Примерно так, – кивнул Вовка. – Пойдём на кухню. Я приготовлю что-нибудь на обед и заодно посвящу тебя в планы.
Мне очень хотелось предложить свою помощь, ведь я всё-таки на повара учился, но я сдержался. Лезть в привычную жизнь человека, хоть он и твой брат, было неловко. И я молча сидел на табуретке в углу, наблюдая, как неуклюже Вовка разделывает курицу.
– Я не собираюсь устраивать казарму, но будет лучше, если ты первое время не станешь мне перечить. Всё, что я буду говорить, продиктовано вопросом твоей, да и нашей безопасности.
Я скептически качнул головой, и Вовка, словно уловил этот жест, хоть и стоял ко мне спиной, начал подробно пояснять свои слова:
– Во-первых, тебя уже объявили в розыск. И пока мы не добудем тебе новые документы, на улице лишний раз в одиночку лучше не мелькать. Во-вторых, надо сделать тебе защиту. Она, конечно, не скроет твои следы, но зато поможет, если вдруг дойдёт до нападения. В-третьих, как следует из предыдущего пункта, я должен научить тебя обороняться. В этом я вижу трудность, потому что большого доверия ты ко мне не испытываешь. Пока его нет, я не смогу разбудить твою сущность.
– Ты говоришь загадками. Какое тут может быть доверие?
– Скоро ты получишь ответы на все вопросы.
– Например, где ты встретился с мамой?
– И на этот тоже.
Пока у меня не было оснований не верить Вовке: он всегда сдерживал обещания. Вряд ли эта черта его характера изменилась с годами.
– Я понимаю, что ты взрослый парень и что у тебя может быть своё мнение на происходящее, но я прошу тебя об одном: беспрекословно выполняй мои приказы. Вернее, он будет всего один, и я хочу, чтобы ты пообещал, что выполнишь его во что бы то ни стало.
– Я не могу этого пообещать, пока не узнаю, что за приказ.
– Оставлю за тобой право поступать, как ты хочешь, во всех ситуациях, кроме тех, где твоей жизни будет угрожать реальная опасность. В такие моменты надо действовать быстро и по определённому алгоритму, который неопытному бойцу ещё предстоит усвоить. Я не уверен, что тебе хватит опыта и знаний поступить правильно, поэтому ты должен следовать моим приказам.
Я ухмыльнулся, и это задело Вовку.
– Я обещал маме защищать вас с Максиком. И я буду делать это, даже если ты пошлёшь меня к чёрту и сбежишь сегодня ночью.
В его голосе было столько отчаяния, что мне стало жалко брата.
– Хорошо, я буду выполнять твои приказы, – пообещал я. – Только не думай, что сможешь командовать мной в ситуациях, когда не будет идти речи о жизни и смерти. Я сам буду решать, когда мне ложиться спать и покупать или нет плеер.
И хоть я не видел лица брата, я почувствовал, как он улыбнулся.
Обед он приготовил довольно сносный. Я бы, конечно, сделал это намного быстрее и вкуснее, но всё равно с удовольствием стрескал свою порцию. Пока мы ели, разговаривать было некогда, но когда стали пить чай, повисла неловкая пауза, которую мне хотелось хоть чем-нибудь заполнить. Я мучительно подбирал тему, чтобы не возвращаться к тем тайнам, которыми меня заинтриговал брат, но ничего не получалось. Спас ситуацию Вовка.
– Чем ты занимался в детдоме?
– Ничем. Жил, учился, – я пожал плечами. – Последние три года – в кулинарном училище.
– То есть ты почти дипломированный повар?
– Почти.
– Это хорошо, потому что готовить я не люблю, – признался брат. – С радостью доверю тебе эту сферу.
– Ладно, – мне было приятно слышать это. Вообще, я привык, что мне доверяют важные вещи, и потому неожиданное перераспределение обязанностей мне польстило: ведь брат не знает, как я готовлю, но уже всецело полагается на меня.
– А ты чем занимался после армии? – в ответ поинтересовался я.
– Расследовал смерть родителей, тренировался, искал способы, как защитить вас с Максиком.
– И как расследование? – я старался унять нетерпение в голосе.
– Прокуратура, как всегда, нашла удобную для всех версию и закрыла дело. Мой отец погиб при исполнении, а твой – в результате несчастного случая. Но я нашёл доказательства, что и в том, и в другом случае это было самоубийство. Мой отец во время перестрелки вышел из укрытия на линию огня, твой крутанул руль и пробил заграждение моста.
– Очень оригинальный способ свести счёты с жизнью…
– Он не оригинальный, он спонтанный. Знаешь, как короткое замыкание.
– И как же ты пришёл к такому выводу?
– Для начала отмёл версию следствия, – охотно стал пояснять Вовка. – Там говорилось, что отчима ослепило встречное солнце, он неадекватно оценил ситуацию на дороге, начал уходить от мнимого столкновения, а поскольку скорость была большой, то не справился с управлением и вылетел с моста. Эта версия нежизнеспособна по двум причинам. Первая – двадцать второго июня в одиннадцать тридцать солнце стояло высоко над горизонтом и светило с пассажирской стороны, поскольку машина ехала на северо-восток. Вторая причина – одна фотография, которую я случайно нашёл в подшивке старых газет, – Вовка вышел из кухни и через пару минут вернулся с толстой пластиковой папкой. – Собственно, этот снимок и подвиг меня начать собственное расследование. Я даже нашёл фотографа и сделал оригинальный отпечаток с плёнки.
Брат протянул мне фотографию 20 на 30. На ней на асфальтовой площадке дети в костюмах из листьев и травы, с разукрашенными краской лицами танцевали некое подобие ритуального танца.
– День Нептуна в детском оздоровительном лагере «Росинка». Концерт начался в половине одиннадцатого утра, выступление этого отряда пришлось примерно на время гибели родителей. Лагерь находится в трёх километрах от моста.
– И что? – я напряжённо вглядывался в фигурки детей.
– Ничего не замечаешь? Я вот сразу обратил внимание. Посмотри на асфальт и на небо.
Я взглянул в верхнюю часть снимка: всё небо было затянуто тучами.
– Видишь лужи на асфальте? – Вовка ткнул пальцем в фотографию. – Ночью шёл дождь и он продолжался и днём. Мне об этом фотограф рассказывал, и крапинки на одежде вожатой подтверждают его слова. Поэтому никакое встречное солнце не могло ослепить твоего отца.
Я продолжал с усердием разглядывать детали снимка, словно мог увидеть в них ответ на вопрос, что же заставило успешного медицинского юриста Сергея Тартанова угробить себя и свою жену и оставить сиротами троих детей.
– Я тоже долго ломал голову над тем, почему твой и мой отцы так бездумно распорядились своими жизнями. Всего один момент, но стопроцентный. Приняли ли они такое решение мгновенно, или вынашивали план самоубийства несколько месяцев, ожидая удобного случая? – Вовка провёл рукой по лицу. – Меня это ужасно мучило. Я буквально места себе не находил. Но когда познакомился с Горынычем, он мне раскрыл глаза на многие вещи. В том числе и на смерть родителей.
– Он убедил тебя, что это было самоубийство?
– Нет, он помог сплести в единую картину всю ту информацию, которую я собрал в ходе расследования. Если хочешь, я познакомлю тебя с деталями.
– Будь добр.
– Я старался подробно описать это в дневнике, и будет лучше, если ты прочтёшь его, – Вовка взял у меня фотографию и убрал обратно в папку. – Мне самому неловко рассказывать об этом.
Я покачал головой, как будто понимал природу этой неловкости. На самом деле ничего я не понял. В моей душе лишь зародились неприятные догадки: что такого могло произойти с нашими отцами, если брату неловко об этом говорить?
– Ты не показывал своё расследование прокурору? – спросил я, чтобы отделаться от мыслей.
– А смысл? – Вовка слабо улыбнулся. – Дело закрыто, состава преступления нет ни в официальной версии, ни в моей. Я просто должен был выяснить правду, должен был понять природу своей сущности, её сильные и слабые…
– О какой сущности ты всё время говоришь? – нахмурился я.
Вовка взял паузу, смотрел на меня из-под бровей, наклонив голову вперёд. Я видел, что ему очень хочется чем-то поделиться со мной, но он не доверяет мне. Боится, что я сбегу или сдам его властям. Возможно, у него есть какая-то проблема типа алкоголизма, справиться с которой в одиночку он не в силах. Правда, ни на алкоголика, ни на наркомана Вовка не походил. Возможно, у него имелась не такая приметная, но не менее пагубная зависимость – клептомания, например, или тяга к азартным играм. Может быть, даже какое-то сексуальное расстройство или маниакальная страсть к извращённым убийствам.
Мне стало страшно. Так страшно, как будто я увлёкся погоней за бабочкой и вдруг оказался в глухом лесу, окружённый людоедами. Я проворонил момент, когда безопасное место стало опасным. Я так сильно ждал возвращения брата, что даже мысли не допускал, что за восемь лет он может измениться до неузнаваемости. Мне вдруг вспомнились слова директора детдома, который требовал с Вовки справку, что из армии он ушёл по причине окончания срока контракта, а не по причине психического или иного расстройства.
Однако и за этот страх мне было стыдно. Неужели братские узы уже ничего не значат для меня? Неужели я готов бросить Вовку только потому, что он мучается нестерпимым желанием что-нибудь украсть?
Я моментально поменял нас местами и представил, как бы повёл себя брат, обнаружься у меня такая мания. Он бы не отступил. Он возил бы меня по врачам. Был бы рядом в моменты приступов. И даже если бы я кинулся на него с ножом или в припадке оскорблял его, он ни за что бы не оставил меня. А я-то вот трусливо поджал хвост и малодушно подумывал о побеге.
Мне стало противно от своей трусости. Настолько противно, что я мог бы ударить себя, будь я один в комнате. Брат пожертвовал бы всем, чтобы излечить меня, а я не был готов даже выслушать его, не позволяя поделиться с близким человеком своей «страшной тайной». И ведь вполне допустимо, что именно эта возможность поделиться, это доверие и были основным лечением. Теперь я был почти уверен, где Вовка пропадал четыре года после окончания службы: лечился от своей мании, боролся с негативной стороной той сущности, о которой пытается мне сказать. Он избавлялся от своих демонов в одиночку, чтобы предстать передо мной нормальным человеком, но в какой-то момент понял, что без помощи брата ему не обойтись, и потому приехал за мной.
Все эти мысли огромной волной нахлынули на меня, а потом, как водится, отступили, оставив на полосе прибоя неприглядные останки моего малодушия. Думаю, Вовка заметил те чувства, которые я испытал во время этого странного прилива. Потому что глаза его сначала смотрели испытующе, а потом потеплели.
– Я говорю о сущности нашей мамы, которая передалась и нам – мне, тебе, Максику. Это… странное свойство… убило наших отцов. Люди не могут долго находиться рядом с его носителем: они просто сходят с ума. Мы трое – были маленькими, и наши сущности ещё не окрепли в то время. Можно сказать, мы были почти безобидными. А вот мама была сильной, потому что она стопроцентный… – брат споткнулся и произнёс едва слышно: – …дракон. Мы же с тобой и Максик – помесь, поэтому наши способности начинают проявляться не с рождения, а на исходе второго десятка лет.
– Погоди-погоди, – я чувствовал, что сейчас утрачу нить разговора. – Ты опять сказал это слово – «дракон».
Вовка смерил меня взглядом, словно оценивал, какую дозу бредовой информации я смогу переварить.
– Ты не ослышался, она дракон. А мы – дракоиды.
Я прыснул со смеху:
– Ты ведь говорил, что это какой-то отряд. Разве такое передаётся по наследству?
– Тогда я назвал это отрядом, чтобы немного смягчить правду. Иначе ты бы мне не поверил.
– Хочешь сказать: драконы существуют? – я уже хохотал, не сдерживаясь.
– Я понимаю, что тебе трудно осмыслить всё это, поэтому постараюсь как-нибудь попроще рассказать, – Вовка отложил папку и уставился на меня. – Скажем так, один из экспериментов генных инженеров позволил скрестить ДНК дракона с ДНК человека…
– В каком НИИ это было?
– Не здесь.
– Ну где «не здесь»? В России, в США, в Японии – где?
– Это было сделано не в этом мире и не людьми.
– Но из людей, – мне было до слёз обидно. Я столько лет ждал возвращения брата, я был готов принять его любого: безногого, парализованного, оглохшего – с любым физическим недугом, но только не сошедшего с ума. Я не знал, что делать в такой ситуации. Интуитивно я чувствовал одно: не надо убеждать брата в том, что драконов не существует. Пока он псих тихий, не стоит выводить его из этого равновесия. Но что мне делать дальше, я не представлял. Уж точно не бежать. Побег и в моей, и в жизни брата всё изменит в худшую сторону: меня вернут в детдом, где я буду дожидаться совершеннолетия, чтобы потом пойти в армию, вернуться к разбитому корыту и начать потихоньку обустраивать свою жизнь. Вовку, скорее всего, арестуют и упекут в тюрьму или в психушку, где я его буду навещать, отслужив в армии. К тому же я чувствовал, что не смогу бросить брата сейчас, в таком состоянии. Ведь он не виноват, что война покалечила его мозги, а если ещё и родной человек от него отвернётся…
– Ты можешь уйти в любую минуту, я не буду препятствовать, – после недолгого молчания заговорил Вовка. – Но я тебе советую остаться и во всём разобраться, потому что от меня сбежать ты сможешь, но убежишь ли ты от себя? Твоя сущность будет крепнуть год от года, и в один прекрасный момент ты поймёшь, что больше не можешь её контролировать. Она будет управлять тобой. Я знаю, о чём говорю, потому что сам столкнулся с этим в армии. Изнурительные марш-броски и множество ненужной работы, которую мы делали, не спасали меня от приступов, а те становились всё сильнее. Я боялся, что в мирной жизни не смогу заглушить это и сойду с ума, поэтому остался на контрактную службу. Но она не только не спасла меня, но и всё усугубила. Я не хочу, чтобы ты повторил этот путь. Поэтому я готов помочь тебе прожить этот период с наименьшими потерями.
– Вов, не обижайся, но всё это звучит…
– У тебя уже начались головные боли?
