скачать книгу бесплатно
– Товарищи, давайте поактивнее, – поторопил первый секретарь. – Нам с вами решать: идти Петру Константиновичу под суд или…
Владимир Александрович многозначительно умолк и уткнулся в личное дело Дворцовского.
– Можно мне? – поднял руку директор ремонтного завода.
– Да, пожалуйста.
– Я думаю, тут двух мнений быть не может: украл – отвечай! Тем более, Дворцовский украл у государства и украл немало – девять тысяч рублей. Извините, но это без малого месячный фонд заработной платы слесарного цеха на нашем заводе. Пусть отвечает и как коммунист, и как гражданин…
– Еще какие будут мнения? – желваки на скуластом лице Владимира Александровича заходили ходуном, и Бурлаев понял, что он недоволен предложением директора ремзавода.
– Разрешите?
– Сергей Сергеевич? – вскинул голову Пушмин. – Говори…
– Мне думается, – Бурлаев откашлялся, – не надо быть столь скоропалительно категоричным – решается судьба человека…
– Вот именно, – нахмурился первый, и Сергей с облегчением понял, что правильно угадал желание Пушмина.
– Тем более, мы все прекрасно знаем Петра Константиновича как человека исполнительного, умеющего мыслить современно… Насколько мне известно, прибыли ресторана «Волна» растут, обслуживание клиентов с приходом Петра Константиновича намного улучшилось, появились прекрасные отклики в книге отзывов… А что касается недостачи, товарищи, – Бурлаев обвел членов бюро внимательным взглядом за толстыми стеклами очков, – кто из торгующих организаций от нее застрахован? Наверное, только те, кто плохо торгует, – усмехнулся Сергей и сел на место.
– Но речь идет о воровстве! – вскочил директор ремзавода.
– Минуточку, – остановил его Пушмин. – Сергей Сергеевич, у тебя какие будут предложения по Дворцовскому?
– Наказать, разумеется, – с места ответил Бурлаев. – Наказать по партийной линии, чтобы впредь копейку считать научился… Строгий выговор с занесением в учетную карточку.
– Хорошо… Спасибо… Кто еще из членов бюро имеет какое мнение?
Все молчали, отлично понимая, в какую сторону и как решится судьба Дворцовского. Сам он, до этого сидевший в углу с низко опущенной головой, бледный, вздрагивающий от каждого громкого звука, слегка распрямился, пот, до этого ползущий по его вискам, просох.
– Что же, подведем итоги? – Владимир Александрович встал. – Я думаю, товарищи, нет ничего проще, как отправить человека под суд… Вот сейчас заберем мы у Дворцовского партбилет и считай – нет человека. Правильно? А у него семья. Между прочим, товарищ Кольчугин, у него двое детей. – Пушмин строго посмотрел на директора ремзавода. – Вы человек молодой, начинающий жизнь, и я хочу вас предупредить: принципиальность – дело хорошее, но когда за нею не видят человека, извините, кому она нужна? Да, виноват Дворцовский, сильно виноват, но он искренне раскаялся и уже внес те деньги, что вменялись ему в криминал… Я думаю, Петр Константинович за эти дни все проанализировал и взвесил, сделал соответствующие выводы, и впредь будет более аккуратен в обращении с социалистической собственностью. В общем, я целиком и полностью согласен с предложением первого секретаря райкома комсомола – ограничиться в отношении Дворцовского строгим выговором с занесением в учетную карточку… Ставлю на голосование. Кто за то…
Когда бюро закончилось и его члены, шумно отодвигая стулья, потянулись к выходу, Пушмин окликнул Бурлаева:
– Сергей Сергеевич, задержись на минутку…
Сергей остался сидеть на своем месте.
– Ну, как дела, комсомолия? – с улыбкой спросил Владимир Александрович.
– Да вроде бы нормально, – осторожно ответил Бурлаев.
– Тебе сколько лет? – неожиданно задал вопрос Пушмин.
– Лет? – растерялся Сергей. – Я с сорок восьмого года…
– Значит, тридцать тебе уже стукнуло? Прекрасный возраст, Сережа, прекрасный… Я в этом возрасте из армии демобилизовался, в шестьдесят третьем… Слушай, а не надоела тебе комсомольская работа?
– То есть – как?! – опешил Бурлаев.
– А вот так! – Пушмин прихлопнул ладонью по столу. – Мне кажется, что тебе уже тесноваты рамки комсомольской работы… Пора подумать и о более широком оперативном просторе… У меня, между прочим, в будущем году Филатов уходит на пенсию, а заменить его некем. Честно говоря, устал старик, выдохся и все последние годы помощи от него никакой. Держали за старые заслуги, но теперь он сам просится. А с тобой, Сергей Сергеевич, я думаю, мы сработались бы: мужик ты толковый, с техническим образованием, соображающий… В общем, ты подумай на эту тему, хорошо подумай, взвесь все за и против – время есть. Но пока – молчок. Не было у нас с тобой об этом разговора. Пока – не было! Договорились?
С сильно бьющимся сердцем выходил Сергей Бурлаев из кабинета первого секретаря Прибрежного райкома КПСС.
В конторе лесопунка работала приемная комиссия ГАИ из райцентра. Володя Басов, успешно сдав теоретический экзамен на право называться водителем второго класса, взмокший от волнения, выскочил на крыльцо и закурил. Курить он начал недавно, после трехлетнего перерыва (курил в армии), и первая затяжка все еще оглушала горечью, голова начинала кружиться. Он стоял на крыльце, курил и смотрел вдоль пустынной улицы, празднично украшенной недавно выпавшим снегом. Редко где вились над печными трубами прозрачные дымы, редко где скрипнет калитка, морозно прохрустит снег, а так тишина в поселке – густая, застоявшаяся, вечная.... Отсюда, с крыльца конторы, хорошо просматривается излучина Амура, вся его необъятная ширь с пойменными лугами, старым руслом, протоками и старицами, и все это выбелено, изукрашено первоснежьем, блистает в такой первозданной чистоте и нарядности, что дух захватывает… И Володя смотрел, не уставая восхищаться с детства знакомым пейзажем, представляя, как туго и яростно несутся под ледяным панцирем холодные воды к суровому Охотоморью. Низкое солнце, вывалившееся из-за сопок, медленно подвигалось к заходу, тускло освещая нарядную жизнь на земле…
– Здорово, шеф!
Володя вздрогнул от неожиданности и оглянулся: перед ним стоял Васька Соломатин. В валенках с высокими голяшками, ватных брюках и фуфайчонке, подпоясанной узким ремешком, в кроличьей облезлой шапке – одно ухо отпущено, другое подвернуто – Соломатин выглядел карикатурно смешно. Особенно сейчас, когда нос у него был задорно вздернут, узковатые глаза вызывающе блестели, и весь он, наэлектризованный спиртным, был угловато-несуразный, жалкий и смешной.
– Здорово, Василий, – ответил Басов. – Загулял?
– Есть маленько, – ухмыльнулся Васька.
– В честь какого праздника?
– Какого праздника? – переспросил Василий, презрительно и долго посмотрев на Володю, потом, что-то решив для себя, подошел ближе, сплюнул под ноги и серьезно сказал: – Живу, шеф, вот и праздник!.. Другого не надо. Вон сорока летит и на весь лес сорочит, а вот Шарик к соседской сучке побежал – они просто живут и радуются, понял! Они не знают про Новый год, Седьмое ноября, Восьмое марта, а потому у них – каждый день праздник… Шарик-то, он уже людьми порченный, он уже, может быть, чего и соображает про Первое мая – кость ему лишнюю бросят, приласкают спьяна или пинка дадут, а вот сорока-белобока, та в чистом виде тварь, не нам с тобой, шеф, чета…
– Ну, Василий, философ же ты, – удивился Володя. – Все, ёшкин корень, какую-то хреновину несешь.
– Дай закурить, – попросил Соломатин.
– Отгулы у тебя, что ли? – вытряхивая папиросу из пачки, спросил Басов.
– Ага… Отгулы – за прогулы, – Василий прикурил и раскашлялся. – Медведков-то уходит?
– Считай, ушел уже.
– А кто вместо него?
– Лопушков, говорят…
– Вячеслав Васильевич? – нахмурился Соломатин. – Этот жить не даст – зануда, каких свет не видывал… Может, не он?
– Да вроде он…
Соломатин тяжело вздохнул и отвернулся.
– Слушай, Василий, все хотел тебя спросить… Помнишь, ты тогда со мной ехал и всех людей по сортам развел: этот такой, этот – сякой… Я чего хотел у тебя спросить… А вот меня, ёшкин, ты куда, в какую категорию определишь?
– Тебя? – Васька презрительно скривился и выплюнул окурок. – Тебя, Володимир, пока никуда определить невозможно…
– Как это? – сильно удивился Басов.
– А так… Ты, Володей, пока еще только заготовка на человека, из тебя еще что угодно можно лепить… Можно подлеца вылепить, а можно доброго трудягу, каким ты сейчас себя и считаешь. Но сегодня ты все это с молодого гонору делаешь, понял? Мол, захочу, и вымпел у меня будет, захочу – еще лучше сработаю. Любуешься ты собою, Володей, на публику работаешь… А вот когда ты будешь просто работать, ни на что не рассчитывая, и от этого удовольствие получать, а не вымпелы, тогда ты и станешь настоящим, понял!..
– Что ты к вымпелам привязался? – осерчал Володя. – Покоя они тебе не дают. Может, завидуешь?
– Завидуют, Володимир-свет батюшка, люди требовательные, с претензией к жизни, а мне ничего не надо… Я как тот Гурьян, что сыт и пьян! И запомни, шеф, для жизни одно главное правило: лапти воду не пропускают. Понял?
В это время в окне кабинета начальника лесопункта распахнулась форточка и грозный голос Медведкова окликнул:
– Василий! А ну зайди ко мне…
Соломатин зачем-то снял шапку, похлопал ею по валенкам, озорно подмигнул Володе и тонким, срывающимся фальцетом пропел очередную частушку:
К нам в деревню привезли
Сразу три писателя…
А в деревне два яйца,
И те – у председателя.
– Василий! – снова крикнул Медведков. – Ты чего там клоуна из себя ломаешь? Быстро ко мне!
– Во, понял, начальник, – уважительно ткнул в сторону окна пальцем Соломатин. – А твой Лопушков – фуфло…
– Почему это «мой»? – Володя непонимающе смотрел на Василия.
Но Соломатин не удостоил его ответом. Натянув шапку и шмыгнув носом, он приосанился, рывком распахнул дверь и решительно перешагнул порог конторы лесопункта.
По заснеженным просторам Амура с ревом неслись почтовые аэросани, поднимая за собой кудрявое облако снежной пыли.
Возвращаясь домой из школы, Нелли не удержалась и забежала в амбулаторию к Светлане. Забежала веселая, раскрасневшаяся с мороза и застыла у порога – Светка сидела за стерильно чистым столом с опухшими от слез глазами.
– Свет, ты это чего? – испугалась Нелли. – Что-нибудь случилось?
– Ага, – Светлана затрясла головой.
– Что случилось-то? С родителями что-нибудь?
– Не-е-а… Он уезжает, – она в отчаянии взмахнула рукой.
– Кто?
– Медведков… Павел Иванович.
О новом назначении Медведкова Нелли слышала, но как-то не связывала его с подругой, а тут вдруг поняла, что должно твориться в душе у Светланы.
– Ну вот что, подруга, – решительно села на тахту Нелли, – ты эти фокусы прекращай! От слез бабы быстро старятся, поняла? Что ты разнюнилась? Он у тебя на Северный полюс улетает, или, может быть, на Кубу? Всего-то восемьдесят километров – полчаса лета. На выходные села в самолет – и через полчаса ты уже там. Райцентр… Можно сходить вместе в кинотеатр или ресторан «Волна», можно посетить музей, на какой-нибудь концерт заезжих артистов попасть…
– Какой уж там концерт, – вздохнула Светлана.
– Да и он будет чаще сюда наезжать, – не сдавалась Нелли.
– Ох, Нел, не знаю… Не знаю, что мне делать?
– А что?
– Ну не век же так будет тянуться у нас… Рано или поздно все как-то должно же кончиться…
– Он семью не собирается бросать?
– Что ты! – напугалась Светлана. – Двое ребятишек… Я его сама после этого к себе не подпущу… Нет, только не это.
– А что же тогда? – искренне удивилась Нелли, внимательно разглядывая подругу.
– Я же говорю – не знаю… Ничего не знаю. Пока с ним – все так хорошо, обо всем забывается. А только он за порог… И думаю, и думаю… Честное слово, с ума можно сойти. И сойду, наверное…
На нее больно было смотреть, а чем помочь – Нелли не знала. Чтобы отвлечь Светлану от невеселых мыслей, сказала:
– А я завтра утром в Прибрежное лечу, на районный семинар прожектористов…
– Ой, Нел, смотри, – встревожилась Светлана, – о вас с этим прожектористом вовсю говорят. Как бы что не получилось…
– Пусть, – беспечно отмахнулась Нелли, – пусть говорят.
– Что, плохо так?
– Хуже некуда… Я уже спать с ним в одной постели не могу, – пожаловалась Нелли. – Он как захрапит, я и думаю: вот взять бы сейчас подушку и задушить. Правда, задушила бы. А ему хоть бы хны. Выспится и – подай поесть-попить. Кормлю, а сама опять думаю – хоть бы ты подавился, дубина стоеросовая.
– Нел, неужели до таких мыслей дошло?
– И похуже бывает…
– Уходи ты от него – и дело с концом! – горячо посоветовала Светлана. – Чего себя с этих лет мордовать? Дитя, слава богу, не нажили, ну и разбегайтесь побыстрее…
– Уйти, Свет, не проблема, – вздохнула на этот раз Нелли. – Вопрос – куда уйти и как дальше жить? Мне двадцать три года уже, еще раз ошибаться нельзя.
– А этот, прожекторист?
– Юрик? – Нелли задумчиво улыбнулась. – Нет, этот не годится. Ненадежный и тоже женат… И вообще, подруженька моя дорогая, все нормальные мужики давно женаты, а нам с тобой оставили тех, кто никому не пригодился.
Светлана тоже задумалась, отвернувшись к окну, потом со вздохом сказала:
– Кто его знает, может, мы лучших сами не заслуживаем? Может ведь так быть, Нел?.. Я вот как вспомню нашу группу – косые, кривые, все замуж повыходили и живут себе преспокойненько. А как только кто немного из себя что представляет – у тех все кувырком и получается… Сколько и здесь вот за три года людей переженилось – живут. И только мы с тобой, как кукушки лесные… Ой, ладно, кончай базар! – потянулась Светлана. – А то бог знает до чего договоримся… Ты мне из райцентра фен привези, ладно? Я недавно такой видела – закачаешься.
«Как кукушки» – это Нелли запомнила на всю жизнь.
– Не знаю, прощаясь с Нелли у порога, сказала Светлана, – я летом, наверное, поеду все-таки поступать в институт…
– И правильно сделаешь! – горячо поддержала подругу Нелли. – Нечего возле него рассиживать…
Конечно, советовать легче всего. Это Нелли прекрасно понимала.
– Малышка, ты не читала Есенина? Ну, знаешь, это уже слишком…
