Солнце

Перед ним было чистое, поросшее мягкой зеленой травой поле. Эрана озорно смеется и бежит легко, как ветер, и изумрудные стрелки хлещут ее босые ноги. Это очень щекотно, и она смеется пуще прежнего. А Рит идет себе неторопливо, нежно касаясь ладонями шелковистой, такой нестерпимо зеленой травы и не может сдержать смеха и слез. Да, он плачет и смеется, глядя на юную Эрану. Как она красива! Воздушно летят длинные золотые волосы, словно тонкая радужная паутинка, сияют глаза, и вся она так похожа на сказочную переливающуюся бабочку, что беззаботно порхает с цветка на цветок, залитая ярким потоком полуденного щедрого солнца. Она кружится вокруг него, собирая скромные, но такие прекрасные полевые цветы, вдыхая их удивительные тонкие ароматы, и в ее распахнутых глазенках столько восторга и счастья, что у Рита перехватывает дыхание. Такие же восторженно-счастливые глаза были и у его Лираны, когда она свивала венки из скромных, но таких прекрасных полевых цветов, когда ветер трепал ее длинные золотые волосы, когда она весело, как девчонка, носилась по траве босиком, и округа оглашалась ее задорным голосом.

Рит поспешно вытер набежавшие слезы, заметив, что Эрана торопится к нему.

– Красивые, дедушка Рит? – девочка протянула ему сжатую в кулачок ладошку, ее глаза так и искрились, словно два солнышка. – Правда, они красивые, эти цветы?

Рит остановился. В одну секунду исчезло зеленое поле с веселыми искорками цветов. Перед ним вновь щерилась унылая пустота. А девочка смотрела на него своими лучистыми, словно впитавшими солнечные теплые дни, ясными глазами и тянула к нему сжатую пустую ладошку. Но старик видел в ней еще секунду назад ярко-розовые нежные маки. Но откуда? Откуда она может видеть цветы, которые исчезли с лица земли еще задолго до ее рождения? Цветы, о которых и у него, старика, остались лишь горькие далекие воспоминания? Неужели и этот ребенок видит вокруг не голую землю, скрытую густым туманом, а, как и он, нечто красивое, солнечное, благоухающее, что некогда было не воспоминанием, а сладкой явью? Возможно ли это? Но глаза Эраны излучали такую искреннюю радость, удивление и полет, которые может вызвать лишь лицезрение чего-то грандиозного, волшебного и восхитительного, но никак не это окружающее страшное безмолвие.

Да, этот ребенок был действительно необыкновенным. И тем обидней и горше, что родился он в столь неуютном жестоком мире.

Рит улыбнулся как можно свободней, сказал:

– Очень красивые цветы. Где ты нашла их?

Эрана расцвела.

– Вон за тем бугорком, – ее рука указала куда-то за спину, где и в самом деле был какой-то песчаный расплывчатый нанос, похожий на чей-то уродливый горб. – Там их так много, что прямо глаза разбегаются! Пойдемте туда, дедушка Рит, я вам покажу, как их много! – Девочка ухватила его за ладонь, потянула. В ее глазенках горел азарт и желание удивить. Но Рит не двинулся с места. Будь он сейчас на зеленом, залитом солнцем поле, как она, пошел бы за ней, не раздумывая, но, к сожалению, он стоял посреди безжизненных земель, и глаза натыкались на ненавистный полумрак. Воспоминания и питаемые ими чувства погасли, ушли, краски прошлого поблекли, и солнце закатилось за дымный горизонт. Сегодня оно уже не появится, как бы он ни хотел, как бы ни просил.

– Извини, Эрана, я бы с радостью полюбовался твоими цветами, но сейчас, боюсь, не дойду: ноги что-то разболелись. Давай в другой раз, хорошо?

– Хорошо, – легко согласилась та. И по ее глазам Рит понял, что она все еще далеко от этого чуждого им мира. Вот только он не знал, к добру ли это или к худу.

Но жизнь вновь потекла своим чередом. И неспешно текла до тех пор, пока однажды Эрана не проснулась в слезах.

– Что случилось, малышка? – обеспокоенно спросил Рит, как всегда в это время задумчиво сидевший у окна. – Ты плачешь?

– Мне приснилось солнце, дедушка Рит, – тихо и завороженно отозвалась девочка, не утирая слез. – Настоящее солнце, о котором мне рассказывали! Оно такое огромное, горячее и красивое! В его лучах так тепло, а вокруг светло-светло! Я никогда не видела столько света! Это так удивительно и так нереально! Я смотрела на него, пока оно не обожгло мне глаза, и я проснулась! Скажите, дедушка Рит, солнце оно действительно такое, как я видела, такое красивое? – Ее глаза – огромные, блестящие, влажные – впились в морщинистое лицо старика.

– Солнце? – тихо, как эхо, повторил Рит. Он удивленно и широко смотрел на девочку, словно увидел впервые.

Та в ответ лишь кивнула головой, будто на слова уже не было сил.

– Откуда ты знаешь про солнце, дитя? Ведь ты так юна, а солнца нет давным-давно.

– Мне рассказывала о нем моя мама, – как-то жалобно проговорила Эрана, теребя пальчиками край одеяла. – А маме – ее мама, моя бабушка. Она умерла уже давно, но видела настоящее солнце. Бабушка очень любила солнце. И мама тоже, – грустно добавила девочка, опустив взгляд. – Она часто рассказывала мне о нем, и ее глаза всегда сияли и светились, словно она видела его перед собой. ««Солнце большое-большое и теплое-теплое», – говорила мама. – Оно похоже на яркий ослепительный оранжевый шар, окруженный жаркими лучами. И, когда этот шар появляется в небе, оно становится голубым-голубым, и весь мир вокруг превращается в сказку, залитую радостным светом. Всюду растут красивые ароматные цветы и густая шелковая трава. Воздух так прозрачен, что видны далекие горизонты. Мир полон красок, звуков и жизни. Даже ночи светлые и такие же прекрасные, как и дни. Солнце освещало землю каждый день, и это было так же естественно, как нынешний сумрак. Нет ничего удивительней и желанней, чем солнце». – Эрана подняла голову, словно только проснулась, чуть улыбнулась. – Так рассказывала мама. Скажите, оно действительно такое, дедушка Рит? Вы ведь видели солнце? – В ее глазах была почти мольба.

– Да, малышка, твоя мама была права: солнце прекрасно. Оно прекраснее всего на свете, даже, когда скрывается за тучами, когда играет на твоей щеке шаловливым лучом, когда рассыпает искры на речных перекатах, когда ласкает макушки деревьев, когда растапливает снега, когда просто светит. Солнце – это жизнь, а тьма – это существование.

– Но почему его нет сейчас, дедушка Рит? – взволнованно спросила Эрана.

– Я не знаю, детка, – вздохнул тот. – Да это уже и неважно, ведь солнца нет много-много десятков лет, и никто не помнит его и не знает о нем.

– Но знаю я! – воскликнула девочка. – И помните вы!

Лицо старика сделалось испуганным.

– Лучше никогда, слышишь, никогда не говорить об этом вслух, дитя!

– Но почему? – почти крикнула та.

Рит понизил голос, словно их могли подслушать сами стены.

– Говорят, что на стариков, таких, как я, что еще не умерли сами, охотятся какие-то люди. Говорят, что это приказ властей: извести, уничтожить всех, кто еще может помнить прежние времена.

Эрана содрогнулась.

– Но зачем это?

– Если бы я знал, – вздохнул Рит. – Когда меня покинула Лирана, я даже хотел, чтобы и меня забрали, но никто не пришел ко мне. А сейчас у меня появилась ты, малышка, и я боюсь, смертельно боюсь потерять тебя. Наверное, мне лучше было бы давным-давно забыть о солнце, а тебе лучше было бы никогда не слышать о нем и о том, как было раньше. Его уже никогда не вернуть, а мы лишь понапрасну мучаем себя миражами. Тем более я не хочу, чтобы и с тобой что-нибудь случилось. Лучше забыть о нем и никогда, никогда не вспоминать, – совсем тихо закончил он, и глаза его вдруг увлажнились.

– Но я жила этими рассказами, дедушка, – она сияла каким-то очарованным светом. Наверное, также сияла и ее мать, когда она говорила о солнце. – Я представляла себе другой мир, полный света, радости, красок. Я рисовала в воображении этот сказочный, яркий шар с горячими лучами, который делал все вокруг совсем другим, и порой даже видела его во сне. Он такой нереальный, такой ослепительный, такой неповторимый! Теперь я понимаю, почему этот сумрачный мир кажется таким невыносимым, почему умирают те, кто видел солнце, почему ушла моя мама, почему вы, дедушка Рит, всегда печальны. Тоска по солнцу, по прежнему светлому миру сожгла их и точит вас. Ведь это так?

Рит ласково погладил длинноволосую головку. Ответил не сразу, погрузившись в свои мысли.

– Да, Эрана, это так. Мы слишком любили солнце, этот светоч, дарящий тепло и красоту, и эта любовь сгубила нас. Сумрак сдавил так сильно, что стало нечем дышать. И именно поэтому я боюсь за тебя, малышка. Боюсь, что и тебя он сдавит столь же сильно и погубит. Забудь про те рассказы, Эрана, они все равно несбыточны. Тебе не стоит губить свою жизнь из-за того, чего не вернуть. Послушай старика, дочка. Обещай, что больше не скажешь ни слова о нем.

Эрана ласково улыбнулась и совсем по-детски признательно обняла его за талию, прижавшись щекой к животу старика, сказала:

– Я люблю вас, и я люблю солнце. И вы, и оно помогаете мне жить дальше. Но вы здесь, рядом, вы настоящий, и вас я люблю больше, поэтому, обещаю, что буду жить, несмотря ни на что ради вас, дедушка Рит.

3

После этого их разговора прошло немало дней, но Рит все никак не мог забыть его. Не давало покоя беспокойство за Эрану. Но девочка росла, улыбалась, заботилась о нем, как и прежде и разговоров о солнце больше не заводила. Вот только Рит нет-нет да замечал ненароком, как Эрана порой тоскливо и безнадежно смотрит в унылые мрачные небеса, тихонько вздыхая, а в глазах дрожат скрытые слезы. В такие мгновения сердце старика надрывалось, и беспокойство бушевало с удвоенной силой. Но вскоре девочка вновь была спокойна и сдержана, и Рит успокаивался. Правда ненадолго, потому что Эрана все чаще тайком плакала по ночам, ее то и дело охватывала печаль и рассеянность, и она уходила куда-нибудь, чтобы он не видел ее состояния. Вернувшись, девочка щебетала и улыбалась, но Рит себе места не находил. Он так привык к девочке, что от его чуткого взгляда не могли укрыться даже малейшие изменения ее настроения. Он видел, что Эрана медленно, незаметно для чужого взора угасала, чахла и не на шутку перепугался. Не раз пытался поговорить с ней, но девочка каждый раз уклонялась от серьезного разговора или все переводила в шутку.

Но день ото дня печаль ее становилась глубже, скрывать грусть и тоску было все труднее, и Рит понимал, что теряет девочку. Сумрак заполнял, давил ее нежную неокрепшую душу, как давил души тех, кто жил в прежние времена и которых уже давно не было на свете. Тот же сумрак съедал и его, но он был стар, и ему уже нечего было желать, не к чему было стремиться, кроме скромной могилки на одиноком кладбище. Его стариковская печаль и тоска были понятны: слишком ярки воспоминания о прошлом, но Рит не мог смириться с тем, что Эрана, никогда не видевшая красок, цветов, голубого неба, мучается и засыхает. Она была ребенком этого мрачного неуютного скудного мира, но это был ее мир.

Сотни таких же детей живут на этой земле, воспринимая окружающую действительность как данность, как неотъемлемую часть мироздания, и их не тревожит отсутствие света, деревьев, травы, солнца, ведь они не знают, что это такое. И эти дети счастливы, как любые другие дети, они беззаботны и веселы, потому что это их мир, они родились в нем, и они никогда не видели ничего другого.

Эрана должна была быть одной из этих детей ночи, играть, безобразничать и шалить, как они, а не жить на отшибе, как изгой, со стариком, существование которого идет вразрез с нынешним обществом, со стариком, которого вообще не должно быть на свете. Но ей выпал другой тяжелый удел, удел стариков. И сейчас Рит горько жалел о том, что однажды девочка услышала рассказы матери о былом. Она не должна была знать ни о ясных, безоблачных днях, ни о солнечном свете. Она не должна была смущать свой разум несбыточным и давно ушедшими образами. Но Эрана узнала о солнце, и теперь гнетущий мрак казался ей нестерпимым и жалким. Девочка страдала и задыхалась, а Рит не знал, что делать.

Дни стали тянуться тягуче медленно, как было раньше, вновь навалилась непосильным грузом вся тяжесть жизни, и мгла, что с появлением девочки побледнела и как-то съежилась, вдруг обрушилась на его согбенные плечи всей своей силой. Загоревшиеся было новым огнем его глаза, погасли, мучительные думы и переживания состарили его намного быстрее и безжалостнее, чем время, но старик не замечал этого. Все его помыслы сосредоточились на Эране, он думал, как же помочь ей.

Безумное решение пришло внезапно, когда однажды девочка перед сном вдруг спросила его.

– Дедушка Рит, ведь может быть такое, что когда-нибудь солнце вновь вернется к нам?

– Конечно, может, милая, – отозвался старик печально. – Поэтому не стоит отчаиваться, надо верить и желаемое обязательно сбудется.

Эрана тихо, почти шепотом сказала:

– Я слышала, как говорили, что в далеких-далеких землях творятся настоящие чудеса.

Сердце Рита забилось быстро-быстро в каком-то тоскливом предчувствии.

– Какие же это чудеса, детка?

Глаза ребенка засияли каким-то мечтательным, почти потусторонним светом, когда она заговорила:

– Говорят, что в этих забытых невиданных землях небо становится светлым-светлым и высоким-высоким, а над горизонтом поднимается нечто ослепительно-яркое, горячее, поразительное все выше, выше, и вокруг становится так ясно, так чисто, так огромно, что человек похож на маленькую песчинку. Я знаю, дедушка Рит, это солнце! – по ее бледным щекам вдруг побежали слезы. – Это оно, оно!

Рит робко обнял ее за хрупкие плечики, словно хотел удержать возле себя во что бы то ни стало, проговорил:

– Перестань, Эрана, ты же взрослая девочка и тебе не пристало плакать, как новорожденное дитя.

Да, Рит и сам несколько раз слышал эти размытые, полудикие, чудовищно раздутые, необычайно далекие от истины, слухи, когда тайком пробирался в поселение в надежде найти хоть какую-то провизию. Там у него было несколько знакомых, которым он мог доверять, и которые жалели старика – отшельника, не сдавая его властям. От них-то он и услышал эти странные, весьма неправдоподобные слухи о дальних- дальних, давным-давно позабытых землях, в которых есть солнце. Настоящее обжигающее солнце, голубое небо, высокие деревья и зеленая трава. Поначалу Рит лишь посмеивался, слушая этот бред, который пересказывался как вымышленная развлекательная байка, чтобы скоротать вечерок. Потом задумался. Потом поверил. Но порой ему отчаянно хотелось ничего этого не знать, ведь жить, зная, что где-то есть солнце и цветы и не в силах прикоснуться к ним, было просто нестерпимо. Но он прятал свою тоску, как мог, смертельно боясь, что эти слухи дойдут и до его Эраны. И вот они настигли ее, как он и боялся.

Рит понял, что впадает в панику.

– Скажите только одно, дедушка Рит, – проговорила девочка, уткнувшись ему в плечо мокрой щекой, – те края, где светлое-светлое небо действительно существуют?

Старик понял, что отступать уже поздно: Эрана поверила. Тяжело ответил:

– Даже если они и существуют, то так невообразимо далеко, что туда не доберется ни один смертный человек. Путь туда закрыт для всех.

– Почему? – горестно воскликнула девочка. – Почему, ведь там солнце?

– Потому что мы так долго живем без солнца и света, что перестали понимать смысл этих слов! – не выдержав, быстро и горячо заговорил старик. – По солнцу и свету тоскуем только мы, да еще пара таких же горемычных стариков, как и я, до которых еще не добрались, чтобы заставить их умолкнуть навсегда! Почему, по-твоему, им не оставить этих бедолаг в покое доживать свой век, почему на них охотятся, как на каких-то преступников? Да потому что своими рассказами о былой жизни, своими воспоминаниями о солнце, красках, свободе они смущают людей, они сеют в них ненужные сомнения, рассуждения, мечты, любопытство, которые вовсе не нужны в этом скучном, монотонном, но предсказуемом и управляемом мире. И даже если действительно есть такие края, где светит солнце и по синему небу гуляют белые облака, туда не попадет никто из этого сумрачного мира.

– Почему, дедушка Рит? – в глазах Эраны стояло непонимание и удивление.

– Потому что о солнце уже никто не помнит, – горько усмехнулся тот, – кто-то очень постарался, чтобы даже воспоминания о нем стерлись навеки. Не знаю, кому это надо и для чего, но я знаю лишь одно: солнце уже не нужно в этом мире, и никто не печалится, что его нет.

– Мы печалимся, дедушка Рит. Оно нам нужно.

– Только нам, Эрана, только нам. – Сокрушенно покачал головой старик и погладил девочку по голове, утешая. – Солнце всегда с нами в наших воспоминаниях, нашей памяти и в нашем сердце.

Прошло несколько тягостных дней. Эрана была удивительно спокойна и немного задумчива и вела себя так, словно не было никакого разговора о чужедальних землях. Зато Рит не находил себе места: что-то подсказывало ему, что грядет что-то страшное и непоправимое, и он с тревогой ожидал этого. И он оказался прав, потому что как-то Эрана подошла к нему и произнесла то, чего Рит так боялся.

– Мне нужно поговорить с вами, дедушка Рит.

И он узнал, что Эрана собралась уходить.

– Вы стали мне родным, дедушка Рит, – говорила она, – и я не хочу причинить вам боль, ведь вы так много сделали для меня, но я не могу больше оставаться здесь. Я должна идти.

– Зачем, Эрана? – в отчаянии воскликнул старик, чувствуя, что погружается в отчаяние, как в болото. – Ты умрешь в пути, не найдя ничего, кроме пустоты!

– Разве вы не знаете – зачем? Не вам ли знать, каково это – жить в мире, где нет ничего, нет самой жизни, зная, что где-то есть свет и солнце! Я хочу другой жизни, дедушка Рит! Я не хочу прозябать в сумраке, как остальные, я хочу греться в теплых лучах, хочу увидеть светлое небо, как хотела моя мама! Я не хочу умереть, как она, от тоски. Поэтому я и хочу идти в те земли. Ведь вы понимаете меня?

– Солнца нет, Эрана! – почти крикнул Рит, враз ослабев. – Оно погасло и уже не вернется! Его нет здесь, и нет нигде! Всюду этот проклятый мрак! – Старика вдруг бросило в дрожь, и он, упав на стул, зарыдал. Как ненавистны ему были его ложь, его слова, брошенные Эране в лицо в порыве отчаяния, эта бесконечная полутьма, сам мир – темный и несносный, лишивший его сначала Лираны, а теперь и его малышки.

Девочка отшатнулась.

– Это неправда, – прошептали ее губы. – Вы не можете меня обмануть. Я вам не верю, – в ее глазах заблестели слезы, и она выбежала из дома.

Рит еще долго не мог утешиться. Так плохо ему не было со дня смерти его Лираны. Он чувствовал себя дряхлой немощной руиной, осыпающейся под собственной тяжестью. Прожитые годы давили особенно ощутимо, и ему казалось, что он не сможет сделать и шагу. И ему хотелось исчезнуть навсегда, завершить этот долгий трудный путь, но мысли об Эране будили в нем тот огонек, что заставлял его жить дальше. Медленно высыхали слезы, и вместе с тем возвращалась трезвость рассудка. Отчаяние сменялось решимостью, и вскоре Рит знал, что ему делать дальше.

Эраны все не было и, забеспокоившись, старик отправился на ее поиски. Он нашел девочку недалеко от дома, сидящей на одиноком камне. В глазах ее блестели капельки высыхающих слез.

– Прости, милая, я не хотел тебя обидеть. Просто я очень боюсь потерять тебя.

– Это вы меня простите, дедушка Рит, – отозвалась та, – ведь вы никогда мне не лгали.

Сердце старика кольнуло.

– Вы не сердитесь на меня? – спросила девочка с надеждой.

– Конечно, нет. Только скажи, ты действительно хочешь уйти?

Та только молча кивнула головой.

– Это опасно, Эрана. И ты совсем не знаешь, куда идти. Туда можно идти всю жизнь, но так и не дойти.

– Я знаю, но все равно хочу идти. Поймите меня.

Рит вздохнул.

– Я понимаю, малышка, и именно поэтому я решил пойти с тобой.

В глазах девочки медленно росли изумление, недоумение и неверие.

– Вы серьезно, дедушка Рит? – оторопело спросила она.

– Если ты решила идти, несмотря ни на что, я не могу отпустить тебя одну. Или мы дойдем и увидим солнце, или умрем в пути. Так или иначе, но мы будем вместе. – Рит понимал, что совершает самую большую глупость в своей жизни, которая может убить Эрану, но она поверила в эти размытые рассказы всем сердцем, и он уже не мог ее остановить. Все, что он теперь мог сделать – это пойти с ней и сгинуть в каких-нибудь нехоженых краях.

4

Этот долгий, почти бесконечный путь начался на следующий день. Эрана до последней минуты отговаривала старика идти с ней, страшась за него, но Рит был неумолим. Теперь, когда он понял, что девочка не отступит, не остановится, оставаться одному в этом доме было невыносимо. И он решил следовать за Эраной хоть сколько далеко и долго, защищать ее и оберегать, пока будут силы, и может этим они чуточку приблизятся к своей мечте.

Проходили дни, окрашенные однообразным полумраком, и они походили на двух бестелесных призраков, что блуждают по голой земле в надежде найти покой.

Их дом остался где-то далеко позади, превратившись во что-то недосягаемое, размытое и почти мифическое, как горсть песка в руках, что осыпается, оставляя лишь воспоминания. А впереди виднелась бескрайняя многотрудная дорога в никуда, дорога без конца, дорога, полная сомнений, отчаяния и страха, дорога, которая могла растянуться в целую жизнь.

Но Эрана не знала этого и поэтому летела вперед, как на крыльях, ведомая своей верой и мечтой. Ее дорога была самой счастливой и долгожданной, ведь в конце ее ждало то, что она любила и лелеяла больше всего – солнце.

На частых перевалах Эрана без умолку говорила о том, как они будут жить в другом мире, где все по-другому, где нет мрака, а лишь свет и радость. И, глядя на ее вдохновленное, полное надежды лицо, Рит и сам начинал верить, что так оно и будет. Девочка, желая того или нет, разжигала в нем уснувшую было веру, воспоминания, и старик наполнялся вдруг новой силой, новой энергией, и дорога уже не казалась столь тяжелой и бессмысленной. Но они уходили все дальше и дальше, казалось, в самый центр мира, где еще не ступала нога человека, и Рит все четче и яснее осознавал, на что он обрек и девочку и себя. Вокруг без конца и края расстилалась огромная пустыня, полная безмолвия и голодной жадности, один лишь взгляд на которую наводил безысходную тоску и лишал любой, даже самой безумной надежды. Но Эрана не остановилась, она смело ступила в эту мрачную пасть, и старику не оставалось ничего другого, как последовать за ней.

И снова они шли, шли в бесконечность, как безумцы, потерявшие рассудок и которым все равно, какой дорогой идти. Силы старика слабели с каждым днем, Рит чувствовал, как они уходят капля за каплей, впитываясь в эту бесплодную землю, но, не давая ей ничего. Огромный путь источил его, как вода – камень, и он слабел, не находя больше ни веры, ни энергии, чтобы напитаться ими. Но он шел, ведомый любовью к Эране, скрывая свою немощь и отчаяние.

Привалы становились все чаще, Рит все молчаливее. Но в отличие от внешней задумчивости и замкнутости, внутри него разрывались тысячи мыслей, не оставляя ни на минуту. Рит медленно осознавал, что за его страхом и отчаянием появляется нечто совсем другое, нечто свободное, легкое, такое, что бывает в детстве, когда веришь во все нереальное вопреки всему и всем. Он то и дело ловил себя на мысли, что постоянно поглядывает на темное небо с какой-то затаенной, но горячей надеждой увидеть хоть крошечное светлое пятнышко или проблеск красок. Несбыточная тоска по солнцу забилась в старой груди раненной птицей, с новой силой вспыхивали древние образы из прошлой жизни, и, казалось, Рит грезил ими наяву. Все чаще в своих тревожных, коротких снах ему являлось яркое оранжевое светило, и он бежал к нему, вновь став пылким юношей.

Эрана прекрасно видела, что силы все быстрее и быстрее покидают старца и мучительно переживала, но Рит, как мог, успокаивал и утешал напуганную девочку. Это странное путешествие больше не казалось ему безумием. Он знал, что скоро силы покинут его совсем, и он останется в этих пустынных землях навсегда, но это не пугало и не печалило его. Напротив, старик был благодарен Эране за этот долгий путь.

– Это такое счастье – идти за своей мечтой даже из последних сил, Эрана, – говорил он ей, улыбаясь. – И если меня ждет смерть на этом пути, я ни о чем не жалею, ведь я следовал за тобой, малышка, а ты – дитя солнца, ты дала мне глоток живительного воздуха и тепла.

И снова тянулась пустота, удивленно глядящая вслед двум путникам, забредшим в столь далекие забытые всеми края.

Рит выдохся, он едва брел, то и дело останавливаясь, чтобы собрать остатки сил. Эрана тоже устала. На очередном привале она заснула, а Рит неподвижно сидел на земле, бесцельно глядя в серый сумрак. Проходили минуты, часы, а старик будто дремал с открытыми глазами. Он не сразу заметил, что глухая однообразная пелена неба словно бы чуть-чуть побледнела, выцвела, но Рит смотрел и не видел. А небо над ними утратило вдруг свою привычную сумрачность, став немного другим и незнакомым. Старик тихо ахнул.